Глава 15
Вот чему мне удалось научиться действительно быстро, и еще в самом начале того как попал к Греку – это понимать язык его жестов. А он скомандовал: рассредоточиться по двое, и занять позиции в квартирах, определив место каждой двойке. Торопливо дожевывая шоколадку, я вслед за Гудроном юркнул в одну из них. В ту, чья входная дверь оказалась ближе всего к лестничному пролету. Моя задача была проста, и оговорена уже давным-давно: не высовываться без команды, и при нужде подстраховать своего напарника. На случай перезарядки, клина оружия и так далее. Убедившись, что запасные магазины под рукой, заодно переложил поближе револьвер. По сравнению с ФН ФАЛом – пукалка, но ситуации бывают всякие, и не пришлось бы лихорадочно его разыскивать, в то время, когда каждая секунда промедления будет стоить жизни. Мне самому или тому же Гудрону.
Шаги меж тем приближались. Определить количество человек, нисколько не сомневаюсь, не получилось даже у Грека. Но их несколько, причем люди опытные – стараются не шуметь, и до сих пор не издали ни слова.
Шаги раздавались совсем близко, вот-вот, и их обладатели покажутся сами, когда раздался Гришин голос.
– Стоять! – и столько в нем было требовательности и неумолимости, что будь я сам на месте этих людей, застыл бы как вкопанный.
Голос у Гриши действительно хорош. Мощный такой, в отличие от него самого, довольно плюгавого и не по годам морщинистого. Судя по образовавшейся тишине, те действительно застыли на месте.
На какое-то время. Затем послышались шорохи, которые, несомненно, указывали на то, что они, подобно нам, укрылись в одной из квартир этажом ниже. Или в нескольких, тоже разбившись на части. Никто внизу затворами лязгать не стал. Этим людям незачем ими лязгать. Потому что у каждого патрон в патроннике, а снять предохранитель, если оружие стоит на нем, при должном навыке можно и совершенно беззвучно.
На какое-то время наступила тишина. Гриша, который находился в паре с Греком, больше голоса не подавал, снизу молчали тоже. Наконец, наш возможный противник не выдержал первым.
– Эй! Может, разойдемся миром?
– Не исключено, – это снова был Гриша. Который явно озвучивал Грека, а не проявлял собственную инициативу. – Тем более, воевать тут не из-за чего.
– Что, и наверху такая же история?
– Да. За исключением одной квартиры. Но и там не разживетесь.
– Особенно после нас, – хмыкнул Гудрон, и я молча с ним согласился.
Хотя с какой стороны посмотреть. Все-таки на кухне осталось много такого, что является ценностью для этого мира.
– Ну так что, расходимся? – снова донеслось снизу.
– А вы чьи будете? – несомненно с подачи Грека поинтересовался Гриша.
Вопрос вполне резонный: возможно, там находятся хорошие знакомые. Или наоборот – враги. Должны же быть у Грека враги? Недаром же он молчит до сих пор, чтобы до поры до времени не дать понять, кто мы именно.
Сноудену ответил совсем другой голос.
– Я – Рыбак. Егор Рыбаков.
– Не слышал о таком, – снова прокомментировал Гудрон. – Какие-то залетные.
– С кем имею?.. – поинтересовался тот, который назвал себя Рыбаковым.
– Вениамин Громов, – и я наконец-то узнал имя и фамилию Грека, которые он сам и озвучил.
– Это тот самый Грек с Фартового?
– Именно.
– Ну, тогда нам точно делить нечего, – напряжения в голосе говорившего стало значительно меньше. – Расходимся?
– Давно пора.
И Грек, повесив карабин на плечо, начался спускаться вниз. Ну а вслед за ним и остальные. Когда мы проходили мимо, эти люди нарочито держали руки подальше от оружия. Числом их было семь человек, но толковое снаряжение имелось только у четверых.
Гудрон демонстративно подкидывал на руке гранату. Судя по округлой рубчатой форме, эФку, или «лимонку», я такие только в кино и видел. И даже не подозревал, что она у него имеется вообще. Уже поравнявшись с ними, Гудрон сунул гранату в карман разгрузки. Затем произошло неожиданное. Вытащив из другого кармана пустую бутылку из-под пива, он вручил ее одному из них. Еще и присовокупив:
– На, хоть понюхаешь.
Взяв ее машинально, тот недоуменно на него посмотрел. Но сам Гудрон уже находился к нему спиной.
* * *
Шли молча, и только в рюкзаках, нет-нет, да и позвякивало: наспех уложенные туда трофеи, давали о себе знать. Вскоре Греку это надоело, и он объявил привал.
Тогда-то он и задал вопрос Гудрону, который поначалу тот даже не понял.
– Борис, ну и зачем ты это сделал?
– Что именно?
– Пустую бутылку в руки ему сунул?
– Гражданин начальник, а как ты умудрился увидеть? Ты же спиной к нам в тот момент был?
Вероятно, Гудрон решил на время вспомнить о своем тюремном прошлом, поскольку сказал нарочито в нос, еще и растягивая слова.
– Неважно, как именно. Ты мне поясни: в чем заключался смысл?
– О-о-о! Смысла в моем жесте великодушия хватало!
– Вот даже как? Я уже было думал, что ты его провоцируешь, а ты великодушием решил заняться. Так и в чем же оно заключалось, твое великодушие?
– В том, что пива на кухне не осталось. А от нас им пахло. Я и подумал, что если не судьба ему выпить, так пусть хоть понюхает. Ну не самому же мне было оставаться? Практичней бутылку отдать.
– Борис! – Грек слегка повысил голос. – Хватит сказки рассказывать! Давай, колись.
И тому не оставалось делать ничего другого.
– В общем, знаю я его. Давняя история! Шерше ля фам называется. Короче, бабу он у меня из-под носа увел. Так что это маленькая ему, но мстя.
– Еще с Земли знаешь? – не на шутку удивился Слава.
– Нет, не с Земли. Уже отсюда. А давняя она, потому что произошла еще в самом начале, как только я сюда попал. Так что месть у меня получилась достаточно холодной.
Безмерное удивление Славы по поводу знакомого Гудрона еще с Земли, было хорошо понятно. Судя по рассказам, встретить знакомого из прежней жизни, здесь нелегко, если даже вообще возможно. Казалось бы, народу хватает. Как и земляков. В одном городе люди жили. Или даже на соседней улице. А то и вообще в одном доме. Но ни разу не было так, чтобы кто-то кого-то признал. Даже общих знакомых не находится. Вот и Грек с Гудроном. Воевали практически в одних и тех же местах, но даже слышать друг о друге не слышали. Хотя оба были офицерами.
Не так давно, когда мы пережидали дождь в недостроенном доме, в разговоре об этом, Гриша выдвинул теорию о множестве подобных нашему параллельных миров. Откуда все мы сюда и угодили, причем каждый из своего.
– Проф, что скажешь? – обратился к тому Гудрон.
– Теория как теория, – пожал плечами Слава. – Хотя мне больше по душе та, в которой мы пациенты психушки. Причем, возможно, даже соседи по палате, – и по его лицу, было совсем непонятно: шутит ли он, или говорит всерьез.
От нечего делать мы принялись вспоминать всяческие факты из земной жизни. Чтобы убедиться, что они действительно совпадают. Исторические даты, по крайней мере, те, которые удалось вспомнить, сошлись точно. И еще совпадали личности, которые оставили в истории Земли след. От Чингисхана и до современности. Совпадало практически все, но кое-что вызвало споры. Что, по уверению Сноудена, еще раз говорит в пользу его теории.
Тогда-то Слава и прочитал коротенькую лекцию в очередной раз.
– Все дело в особенностях нашей долговременной памяти, – рассказывал он. – В мозге нет особенных шкафчиков или файликов, в которых хранятся наши воспоминания. О детстве, вкусе пищи, которую мы ели давным-давно. Или поездки на море, произошедшей много лет назад. Или о чем-либо еще. Нет, позволю себе так выразиться – все перезаписывается. Тем, что между отвечающими за долговременную память нейронами, образуются новые связи. Старые, кстати, разрушаются. И так происходит практически ежедневно. Вернее, каждую ночь, пока мы спим. И поскольку человек постоянно видит, слышит, чувствует, узнает что-то новое, в эти образуемые межнейронные связи добавляется информация. И потому то, в чем мы абсолютно уверенны, будто помним до последней мелочи, на самом деле далеко не всегда так.
– Все это очень хорошо, – кивнул Сноуден. – Но почему до сих никто своего знакомого не встретил?!
– Вот этого я точно не знаю, – развел руками Слава.
* * *
– Гудрон, да ты чертов гений! Нет, это надо же было так изощренно с бутылкой пива придумать?! В следующий раз, когда мне придется кому-нибудь мстить, я на коленях к тебе приползу: Боренька, умоляю тебя – придумай что-нибудь! – издевки в Гришином голосе хватало с избытком. – Теперь этот тип волосы рвать на себе будет, что когда-то дорогу тебе перебежал! Баба-то хоть красивая была? Ради какой-нибудь замухрышки, я бы не стал так издеваться над человеком!
– Ну и зря ты так. Думаешь, чего мне больше всего в этом мире не хватает? Пива! То, что пытаются изобразить местные пивовары, ни в какое сравнения с земным не идет. Ты думаешь, я один здесь такой? Сейчас! Вот и этот субчик… Так бы он еще сомневался: показался ему запах пива, нет. А тут ему раз под нос пустую бутылку, из которой еще пивом попахивает. Получается, приди они сюда минут на двадцать раньше, оно бы им досталось. Пусть этой мыслью помучается.
– Эх Боря, Боря! – с самым сожалеющим видом вздохнул Сноуден. – А то, что полкухни пустыми бутылками из-под него заставлено? Теми, которые мы успели употребить? В любом случае, они бы запах его унюхали.
– Одно дело на кухне, и совсем другое из моих рук персонально получить, – не сдавался Гудрон.
– Так, все это чрезвычайно интересно, – вернул всех к действительности Грек. – Но нам пора двигаться дальше, а мы еще трофеи не перебрали. Давайте-ка все по-быстрому раскидаем по рюкзакам. Иначе у того же Сноудена сидор распух так, что самого его со спины и не видно. И уложим аккуратно, чтобы от тряски не брякало.
– Самый жадный потому что! – заявил Гудрон, который решил отыграться. – Совал в него все подряд.
– Не жадный, а запасливый! И старался сразу для всех. Вот, посмотрите какие специи, – и Гриша продемонстрировал целый набор самых разных пряностей. – Абхазские! Такие блюда с ними можно приготовить!
Некоторые время мы занимались тем, что перекладывали из рюкзака в рюкзак то, что успели награбить. Меньше всего трофеев оказалось у меня и у Грека. Грек практически все время провел у окна. Ну а самому мне казалось неудобным хватать все подряд и запихивать в рюкзак. Вероятно, не проникся еще реалиями местного бытия. К тому же толком не понимал: какие из вещей будут иметь истинную ценность, а какие придется выкинуть?
Грек и сейчас не принимал участия в процессе разборки. Он только неодобрительно крякнул, когда из Гришиного рюкзака на свет появились несколько разномастных, и с различным количеством содержимого в них, бутылок со спиртным.
– Хозяин кухни точно алкоголиком не был, – глядя на них, заявил Янис.
– Ну как сказать… – не согласился с ним Гудрон. – Смотри сколько всего!
– Как хочешь, так и говори. Знаешь, первый признак алкоголизма?
– Ну и какой?
– У алкоголика запасы спиртного в доме никогда не держатся, все сразу же в дело идет. Но сейчас не тот случай, – Янис взял в руки одну из бутылок, чтобы прочесть этикетку. – «Сливова ракия». А градус-то ничего, подходящий!
– Поторапливаемся! – напомнил о себе Грек. – Вы еще дегустацию устройте.
По всему было понятно, что дегустации не избежать. Не сейчас, разумеется, но в самом ближайшем будущем. Настоять на том, чтобы все это выкинуть, думаю, даже у Грека авторитета не хватит. Я и сам был не прочь отведать из бутылки с длинным горлышком. Ни разу граппу не пробовал.
– Грек, так нам что, все это выкинуть? – с тревогой спросил Сноуден.
Вероятно, я все-таки ошибался насчет того, что Греку не хватит авторитета.
– Не надо. К вечеру мы должны достичь одного местечка. Убежище надежное, там и выкинете. Как посчитаете нужным: такими, как они сейчас, или уже пустыми.
* * *
– И все-таки самый надежный способ сплотить коллектив – это общая пьянка, – разглагольствовал Гриша. – Испокон века так было. Казалось бы, работают в коллективе разные люди, иной раз волком друг на друга смотрят. Но стоит устроить им какой-нибудь там корпоратив, и людей как будто подменили!
Мы уже успели попробовать все разнообразие. И потому язык у Гришы слегка заплетался. К слову, граппа мне не понравилась. В отличие от кальвадоса, который я тоже попробовал впервые. Нет, возможностей попробовать и то, и другое, и третье в прежней жизни было хоть отбавляй. Желания не возникало. В этом мире все было иначе, уж не знаю почему. Мне даже объяснение пришлось себе придумать: мол, это же земного происхождения, куда я так страстно хочу вернуться.
Слава хмыкнул, что от внимания Сноудена не ускользнуло.
– Что, академик, не согласен со мной?
– Да нет, отчего же. Согласен полностью.
– А чего тогда хмыкаешь?
– Просто, в отличие от тебя, полностью представляю себе весь механизм.
– И в чем же он заключается, твой механизм?
– Есть такой очень сложный по своему строению гормон, окситоцин. Вообще-то он дает команду «старт!» при родах, когда плод созрел. А еще его называют гормоном любви, хотя и не совсем верно. Но именно благодаря ему, мы испытывает привязанность к своим родственникам. Матери к своему дитя, дитя к матери, брат к брату и так далее. Так вот, во время как ты сам выразился – общей пьянки, окситоцин вырабатывается тоже. Вот и все объяснение моему хмыканью.
– Это вам не хухры-мухры! Это наука! – тут же откликнулся Гудрон. – А вот скажи мне, Проф…
Слава едва заметно напрягся. Потому что когда Гудрон начинает говорить таким тоном, обязательно жди от него колкостей, на это даже я сумел обратить внимание.
– Что именно тебе сказать?
– Ну вот выучился бы ты на кого там учился – специалиста по человеческим мозгам, и предложи тебе работу за границей, точно бы ведь туда уехал!
– Если бы условия были подходящие, так почему бы и нет?
– А как же родина?
– А причем здесь родина? Родина у меня одна и при необходимости я жизнь за нее отдам. Но мы ведь о работе говорим.
– Так и работа работе рознь. Одно дело, если ты зубным врачом или сантехником заграницу работать едешь, и совсем другое, когда ты – ученый!
– Почему это «совсем другое»?
– Да потому что, к примеру, сделал ты какое-нибудь открытие, и все – твоей родине оно не принадлежит. Теперь оно той страны, которая тебе бабки платит. И получается, что родину ты предал.
– Ты это серьезно?
– Вполне.
Его слова Славу задели.
– Рассуждаешь, как… – вероятно, он хотел сказать что-то грубое, но сдержался. – Наука выше всяких там границ, политических партий и прочих условностей. Знаешь, как сказал Чехов?
– Это Антон Павлович который? – Как будто среди знакомых Гудрона было множество Чеховых. И теперь ему необходимо выяснить: кому из них слова принадлежат.
– Именно. Так вот, он сказал, что национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения; что же национально, то уже не наука. И ведь он прав! Не перебивай, – резким движением руки он заставил захлопнуться уже открывшийся рот Гудрона. – Но начну я издалека. Эволюционно мы еще очень молоды. И в связи с этим человеческий организм весьма и весьма не совершенен. Это не крокодил и не акула, с их миллионами лет существования. И потому после сорока со здоровьем у нас возникают проблемы. После пятидесяти – большие проблемы. Эволюция как бы сказала: я создала вполне жизнеспособный организм, но гарантию даю лет на сорок. Плодитесь и размножайтесь, а заодно совершенствуйтесь как организм. Но нам некогда совершенствоваться, мы хотим жить долго сейчас. Так вот, изобретение одного только пенициллина увеличило среднюю продолжительность жизни минимум на четверть века. Факт, вероятно, даже тебе известный.
– Ну, слышал я что-то такое, – не стал отказываться Борис.
– А открыл пенициллин Александр Флеминг. В день его смерти практически все страны мира приспустили государственные флаги, настолько велик вклад Флеминга в человечество. Но я не об этом.
– А о чем же тогда?
– О том, что сам он горячо настаивал, чтобы технологию производства пенициллина все получили бесплатно. И знаешь, что получилось?
– Что?
– То, что во время Второй Мировой мы покупали пенициллин у наших союзников за золото! Потому что они не пожелали поделиться секретом его изготовления. Люди миллионами гибли, спасая мир от коричневой чумы, а они за золото! Пока, наконец, отечественные ученые не сумели создать собственную технологию. Разве этого хотел Флеминг?!
Горячая речь Славы, Гудрона не задела нисколько.
– Ну а если ситуация опять повторится? – спокойно спросил он.
– Какая именно ситуация? И в чем она повторится?
– Суди сам. Ну уехал ты куда-нибудь туда, где твоей заднице комфортно, и вдруг открыл нечто такое, что сродни открытию Флеминга. Так вот, принадлежать оно будет не той стране, которая родила тебя, выкормила, выучила, а той, что купила твои мозги.
– А ученые здесь причем?! Я уже объяснил тебе все.
– Притом, что они пособники! «Родина там, где жопа в тепле!», – Гудрон намеренно грассировал букву «р» в слове «родина». – Лампочка для холодильника, – непонятно закончил он свою обвинительную речь.
Они ругались, а мне было хорошо. Не из-за их ругани, к слову, беззлобной. Из-за того, что находимся мы в безопасном местечке. Где спокойно отдохнем до утра, то и дело не просыпаясь на шорохи, каждый из которых может стать роковым. Перед этим, стараниями Гриши, вкусно и сытно поужинали. А их ругань, вернее, полемика, стала украшением ужина. Так сказать, вишенкой на торте. Когда и посмеешься, и поочередно примешь сторону каждого из них, и непременно узнаешь что-то новое. То, что я сейчас испытывал, называлось старинным русским словом «благодушие».
– Какая еще лампочка? – заинтересованно спросил Янис. – И причем здесь холодильник?
– Да был у нас однажды разговор, – тут же откликнулся Гудрон. – Про бесперспективность всех нынешних источников энергии. Даже ядерных. И тех, что уже созданы, и тех, что еще предстоит создать. Наподобие каких-нибудь там реактора холодного синтеза. Не говоря уже про такую муру, как всякие там ветряки и прочие солнечные панели.
– И что, всех их холодильники заменят? – гоготнул Янис.
– Нет, не заменят. Проф, может, сам все расскажешь?
– Ты этот разговор затеял, ты и объясняй.
– Ну, как знаешь. В общем, так. Этот почти предатель, – тут Гудрон указал на фыркнувшего после его слов Славу, – утверждает, что все взятые вместе компьютеры мира то ли уже сравнялись, то ли вот-вот сравняются по мощности одному-единственному человеческому мозгу.
– Причем мозгу самому посредственному, как, например, у нашего Бориса, – вставил свою ремарку Слава.
– Ну суть, – отмахнулся от него Гудрон. – Так вот, Янис, ты можешь себе представить, сколько энергии вся эта вычислительная техника потребляет?
– С трудом.
– Много, очень много! – Гудрон произносил это с таким видом, как будто именно он и являлся до недавнего времени главным энергетиком планеты Земля. И потому цифры были ему хорошо известны. – Причем настолько, что энергетический кризис уже только из-за них одних не за горами. А человеческий мозг, который равен по мощности всем им сразу, всего-то тридцать ватт. Холодильник притом, что в нем именно такая лампочка. Ты только представь себе, а?!
– У нашего мозга совершенно иные принципы работы, – не смог не влезть Слава. – И понять мы их пока не в состоянии. При всей той массе информации, которую о нем имеем. Мы даже не знаем: откроется ли эта тайна уже на следующий день, или придется ждать еще не одно столетие. Но вы действительно представьте себе перспективы!
– Вот к именно этому я и веду, – Гудрон заговорил едва не торжественно. – Возможно, именно ты и добьешься успеха, а сам эмигрировать собрался, – как будто вопрос об эмиграции нашего Профа уже был решен, документы оформлены, и даже билеты куплены.
– Возможно, и я, – не стал скромничать Слава. – Хотя для этого мне вначале на Землю нужно вернуться. Если не смогут обеспечить на родине, и появится возможность работать за рубежом – уеду не раздумывая. Чтобы полностью посвятить себя науке. А не ломать голову – чем заплатить за квартиру. И о пустом холодильнике чтобы тоже голова не болела.
– А вот тут ты сам себе противоречишь, – обличительно сказал Гудрон.
– Не понял тебя?
– А чего тут непонятного? Вспоминается мне еще один наш разговор.
– У нас их много состоялось. Какой именно?
– Пашка Козырь при нем присутствовал. Его шкафчик Теоретику по наследству достался.
– Это мне ни о чем не говорит. Сам разговор напомни.
– Козырь у тебя поинтересовался: чем можно простимулировать работу мозга? А ты ему ответил, что лучший стимулятор – это поставить его владельца на грань жизнь и смерти. Вот тут-то он и заработает на полную катушку! Заработает так, как не заставишь его работать никакими другими способами!
– Все верно, говорил такое. И сейчас не отказываюсь. Причем, такое равно для всех живых организмов, не только для человека. Даже у червей-паразитов, если у них все хорошо, нервная система редуцируется. Все это так. Но в чем именно заключается мое противоречие?
– В том и заключается, что «художник должен быть голодным». Равно как и ученый.
– Странная у тебя логика, Борис, – покачал головой Слава.
– Какая уж есть.
– Мне стимулировать мозг, нужды нет. Он без того отлично простимулирован. Мне нужно хорошо его кормить, позволять ему качественно отдыхать, и не забивать посторонними мыслями о том, что пора заплатить за свет, а денег совсем не осталось. Все остальное – дело политиков. Пусть между собой договариваются – в науке секретов быть не должно. Потому что наука интернациональна, как интернациональна таблица умножения. И так далее.
– Так, господа художники, политики, и прочие ученые, – Грек, который прислушивался к разговору с не меньшим чем у других интересом, ясно давал понять, что пора заканчивать. – Завтра будет трудный день, так что выспаться в интересах каждого. Опасаюсь, у нас даже привал устроить не получится, не говоря уже об остальном.
– Гриша, разливай, что осталось, – уже обычным голосом сказал Гудрон. – Командир! – торопливо добавил он, видя, что Грек поморщился, – Тут и на палец каждому не будет!
