30 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Дорога медленной тягучей лентой вползала под колеса. Только так и не иначе. Ведь что такое для современного человека пятнадцать километров в час? Это не скорость. А так. Пародия. Издевательство. Местным же нравилось. По их мнению, отряд летел, а не едва плелся.

Обжегшись на небрежности, Максим теперь дул на воду. То есть, не только двигался на умеренной скорости, но и проверял каждый поворот, каждую возвышенность.

По дороге встречались и подводы, и автомобили. Но на контркурсах удавалось разойтись довольно легко. Ведь запыленные люди, укрытые под тентами и в кабинах, особенно в глаза не бросались. Лишь однажды пассажир легкового автомобиля чуть не выпрыгнул из него. Этот пехотный лейтенант смог разглядеть форму солдат под тентом - из-за удачного поворота дороги туда пробились лучики солнца.

В целом же все было тихо и спокойно. До железнодорожного переезда…

Небольшой городок Гейльсберг в самом центре Восточной Пруссии был местом, где сходилось воедино пять железнодорожных веток. То есть, он являлся важным транспортным узлом обеспечивая связность 8-ой армии, крепости Кенигсберг, 1-ой кавалерийской дивизии на северо-востоке и частей, размещенных в районе Мазурских озер.

Иными словами – место оказалось очень оживленное.

И вот, пытаясь проскочить через переезд недалеко от города, случилось ЧП. Выбежал боец и опустил шлагбаум, показывая рукой, что проезда нет. Максим глянул по сторонам и увидел приближающийся паровоз. Дыма от него было – масса. Издалека видать.

Разумная предосторожность. Состав быстро не остановится. Но что им делать? Ведь солдатик-то хоть сразу и не опознал противника мог это сделать в любой момент. И как поступит неясно.

Максим глянул по сторонам. Пусто. Домик смотрителя выглядел крохотной будкой. Так что, скорее всего боец там был один, заступая на пост.

Вдали, в противоположной стороне от прибывающего паровоза, шумел вокзал. И это изрядно напрягало. На таком значимом транспортном узле вряд ли нет солдат. Скорее напротив – их там целая толпа. А вступать в бой не хотелось. Во всяком случае здесь и сейчас он был лишен смысла.

Несколько секунд поразмышляв, поручик открыл дверь и спрыгнул на пыльную дорогу. Оправил форму. И спокойным шагом направился к этому бойцу ландвера лет сорока-сорока пяти. Тот сразу и не понял, что произошло. Лишь шагов через пять начал меняться в лице. Но ума хватило за оружие не хвататься. Пулеметы на крыше грузовика он отлично распознал.

Максим подошел к нему. Улыбнулся. И кивнул на винтовку, дескать, давай сюда.

Солдат нервно сглотнул, но оружие отдал. Сначала сам «маузер», а потом и штык-нож к нему. Клинок наш герой повертел в руках и выбросил в бурьян. Зачем он ему? А вот винтовку решил осмотреть на предмет чистоты и общего порядка. Просто из общего любопытства. Ландвер же.

- Gut!  – Похвалил он этого служаку и, вынув из оружия затвор, кинул в бурьян к штык-ножу. А «маузер» вернул солдату. Пускай стоит с винтовкой, словно на посту. Все равно ничего он с ней сделать теперь не сможет без затвора и штыка. Разве что как дубинку использовать...

Паровоз приближался, пыхтя под всеми парами.

Поручик достал портсигар. Извлек оттуда папиросу. Сам-то он не курил. Не нравилось. Но иногда дым пускал для антуража. Вот и сейчас – зажал в зубах папиросу, прикурил ее от модной бензиновой зажигалки. Пыхнул разок другой и оставил в зубах тлеть.

А когда паровоз уже почти подъехал – демонстративно взглянул на часы. Глаза машиниста, увидевшего русского офицера, непринужденно курящего возле вооруженного немецкого постового, были непередаваемы. Особенно после того, как эта наглая морда – Максим – ему еще и ручкой помахал. Бедолага даже высунулся из локомотива, чуть не вывалившись, смотря во все глаза на эту удивительную сценку.

Состав проехал. Немецкий солдат, повинуясь приказу поручика, побежал открывать шлагбаум. После чего колонна спокойно поехала дальше. Без стрельбы и прочих неприятностей. Оставив этого ошеломленного мужчину переваривать произошедшее. Жизнь-то ребята ему испортили знатно. Но сохранили. Что ценно. И даже оружие, по сути, отбирать не стали. Для пущего ажура. Так что ему теперь предстояло сильно подумать над тем, что начальству говорить.

Почему не шумели? Так зачем? Вот доедет сейчас эшелон до вокзала. Передаст описание этой идиллии старшему офицеру. И все… там начнется ТАКОЕ, что Максиму даже и представить было сложно… да и лень.

Колонна же просто двинулась дальше. Однако просто так из этого казино уйти не удалось. Буквально через три километра дорога пересекала еще одну ветку железнодорожного пути. И вот тут-то солдат оказался намного глазастее. И заметил, и распознал, и из винтовки бабахнул, и дал деру. Правда, недалеко убежал. От пулемета вообще далеко убежать сложно.

Но вот беда. Пущенная им из винтовки пуля очень удачно зашла. Сначала чиркнула Максима по черепу, а потом, пробив заднюю стену кабины, прострелила ногу бойцу, стоящему за одним из пулеметов.

Сюрприз, блин! Подарочек! И на ровном месте! Чуть в сторону бы взял этот постовой, и дырку лишнюю прокрутил командиру отряда прямо во лбу. И что примечательно - совершенно даром. Скотина!

- Васков! – Крикнул поручик, высунувшись из грузовика.

- Слушаю ваше благородие! – Отозвался младший унтер-офицер, подбежав из хвоста колонны.

- Выводи вперед свой грузовик и разворачивай его задом. Вон от вокзала состав идет. Встретим его дружеским огнем с четырех стволов. Понял?

- Понял! – Улыбнулся Федот Евграфович и убежал выполнять приказ.

Минуты не прошло, как арьергардный грузовик развернулся и сдавая задом, выехал вровень с головным. Ну и довернул, чтобы стоять не перпендикулярно, а под острым углом встречать надвигающийся состав.

- Сапрыкин!

- Я!

- Бери гранаты и рви их давай на путях. Одну за одной. Постарайся вон там участок пути уничтожить или ослабить. – Крикнул Максим, и ефрейтор ускакал с двум бойцами к указанному месту в сотне шагов за переездом.

Прошла минута и рванула первая граната. Потом еще. Еще. И еще.

Локомотив же неудержимо приближался.

- Огонь! – Крикнул поручик, когда до паровоза осталось метров триста.

И четыре станковых пулемета слитно ударили длинной очередью. Состав еще не успел толком разогнаться и шел со скоростью примерно пятнадцать километров в час. Поэтому к его подходу Сапрыкин успел взорвать еще семь гранат, которые разворотили пару шпал, буквально выломав их. Да и вообще – раскопали там он взрывами заметную такую ямку. Ни пройти, ни проехать. Даже рельсы слегка развело.

Пулеметы сильно запарили, выпустив по две ленты, когда эшелон наконец-то пронесся мимо колонны. По кабине машиниста никто особенно не стрелял. Да и зачем? Пули с мягким свинцовым сердечником не достанут экипаж, укрывшийся за этими железками. Разве что случайно заденут.

А вот дальше начинался ад.

За минувшую минуту с гаком четыре пулемета высадили две тысячи пуль под острым углом к курсу набегающего состава. Да по деревянным пассажирским вагонам, забитым солдатами. С такой смехотворной дистанции пули прошивали эти хлипкие конструкции насквозь, превратив вагоны в натуральное решето!

А тут еще и Сапрыкин со своими бойцами сообразил, подсобить. И начал закидывать в разбитые окна пассажирских вагонов гранаты.

Грузовик Васкова сдал резко назад, разворачиваясь. И включил в дело курсовой пулемет, пока на двух ретирадных спешно меняли воду.

Тра-та-та-та… застрекотал он, посылая пули в состав. Толку может быть было и мало, но характерный звук должен был подействовать психологически, отправив бойцов обратно на пол. Нечего им высовываться. И стрелять тем более не стоит.

Паровоз же, влетев на ослабленный участок пути, вылетел с колеи и продолжил свой путь по склону насыпи. Красиво. Грандиозно. Ну и, разумеется, увлекая за собой весь состав.

Да. Был бы здесь мост – вообще-бы хорошо стало. Собрались бы всмятку под ним…. А так – эшелон просто вылетел с рельсов, окончательно разворотив участок пути, и рухнув в кювет, затих, завалившись на бок.

Деревянные вагоны не выдерживали такого грубого обращения. И рушились, разваливались, погребая под своими обломками людей. Конечно, рама платформы была у них металлической. Но это только усугубляло ситуацию.

Тем временем удалось заменить воду в четырех пулеметах, и они вновь включились в дело, заработав по этим руинам. Только уже не длинными очередями, а короткими. Тщательно причесывая те места, где кто-то шевелился и мог укрыться в случайно образовавшейся полости.

- Уходим! – Наконец крикнул Максим, когда пулеметы вновь нещадно запарили. И Йозеф тронул грузовик, увлекая за собой колонну. Васков же, пропустив всех, занял место в арьергарде. Занявшись приведением пулеметов в порядок и набивкой боеприпасами расстрелянных лент.

Эшелон оказался не очень большой. Паровоз, угольный тендер да два десятка пассажирских вагонов. Батальон не батальон, но что-то подобное там ехало. Может и не целое подразделение, а пополнение в другие. Но главное – личный состав. Вон сколько людей в серой форме вывалилось из разрушенных вагонов.

Поручика очень сильно подмывало остаться здесь и покопаться в обломках. Собрать трофеи с целого эшелона – богатый улов. Одних только винтовок мог оказаться целый воз и не один. Но он не решился.

Сколько людей выжило после обстрела и крушения? Вот наверняка не один десяток. А может и сотня. И многие из них при оружии. Ну его нафиг связываться с такими сюрпризами. Да и вокзал слишком близко. Там наверняка выстрелы слышали. Могут и подкрепление прислать. Удастся ли с ним справится также? Вопрос. Большой вопрос.

Так или иначе, он не стал задерживаться.

Ехали молча. Каждый думал о своем. Немцы и чех, понаблюдавшие за уничтожением эшелона, в очередной раз убедились в том, что дороги назад у них нет. Просто нет. И думали о том, как они докатились до такой жизни. А Максим, зажимая платком рану на голове, напряженно изучал карту, пытаясь найти там спокойное место для отдыха. Хотя бы час постоять, да привести себя в порядок.

С трудом, но отыскал.

Небольшой хуторок в стороне от дорог с щебеночным покрытием. Леса не было, но пышные фруктовые сады позволяли прекрасно скрыть автомобили. Там и остановились.

А вот местные жители удивили. Вместо того, чтобы выйти и поприветствовать солдат, как в том именье, они взяли и куда-то разбежались.

- Плохо, - недовольно поморщившись, прокомментировал этот факт Максим. – Ну да и черт с ним… - Все равно надолго они тут задерживаться не собирались. Поэтому выставив посты и боевое охранение, поручик занялся приведением отряда в боеготовность.

Умер тяжелораненый, что поймал пулю грудью у генеральского домика. К нему присоединилось еще двое, раненных позже, во время столкновения с пехотной колонной. Таким образом «двухсотых» стало пятеро. А мест под них в грузовиках уже не осталось. Это ведь здоровые или легкораненые могли сидеть. Остальным же полагалось лежать. А где им лежать в необорудованных грузовиках? Тем более, что там еще и два генерала имелось и один тяжелораненый. Генералов ведь укладывали на пол, чтобы шальной пулей не зацепило.

Максим хотел в этот раз вывести всех к своим и похоронить честь по чести. Но не сложилось. Поэтому часть бойцов занялись приготовлением обеда, а часть – изготовлением крестов из подручных материалов и рытьем могил. Да не на самом хуторе, а чуть в стороне - у красивой яблони.

Прощальное слово произнес поручик. Молитву прочитал прапорщик. А потом в десять лиц дали последний салют, щелкнув незаряженными винтовками. Все коротко и лаконично. Но приличие удалось соблюсти. Не столько перед мертвыми, которым, как известно, уже все равно. Сколько перед живыми.

Часа полтора пролетело незаметно.

Появились первые хуторяне. Пара пацанов высунув любопытные мордочки из-за забора и быстро исчезли в неизвестном направлении. А чуть попозже и старик подошел, заламывая шапку да испуганно кланяясь.

- Вот что дед, - произнес Максим, подтянув в очередной раз Хоботова как переводчика. – Мы тут своих похоронили. Ребята пали в бою. Так что вы тут за могилками уж посматривайте.

- Конечно-конечно, - закивал он.

- Я серьезно, - очень холодно произнес Максим. – После войны вернусь и проверю. Ты понимаешь?

- Да-да, - снова закивал он головой.

- Синичкин!

- Я!

- Принеси-ка нашу походную кассу.

- Есть! – Козырнул ефрейтор и уже спустя минуту притащил большой кофр, набитый золотыми и серебряными монетами, а также банкнотами. Поручик открыл его. Отсчитал тысячу марок купюрами и протянул старику.

- Держи старик. Это оплата услуг хуторян. Сколько бы война не длилась – присматривайте за ними. Серьезно. Если я вернусь и увижу, что могилки разорены, то вырежу всех обитателей хутора. Тебе ясно?

Старик закивал так энергично, что поручику показалось, будто у него голова оторвется. А потом откланялся и ушел. Да ненадолго. Уже минут через пятнадцать вернулся с хуторянами. Тысяча марок – это ОЧЕНЬ много денег по меркам селян. На них можно было, например, купить семь-восемь отличных коров. Подарок просто невероятно щедрый. Слишком щедрый, чтобы потом грабить и насиловать обывателей. Да и просьба серьезная. Гадить после нее солдатики точно не станут. Кто потом за могилками-то присмотрит?

Максиму же уже было не до того. Пришли и пришли. Он сосредоточился на обработке своих ран. Что царапину на плече, что на голове требовалось промыть и прочистить. И перевязать нормально. Да и с остальным раненым личным составом требовалось что-то делать. Обиходить. Перераспределить, выдвинув на боевые посты здоровых или еще какую рокировку провести. Полчаса на это и убил. Пока про генералов не вспомнил.

Заглянул к ним. Людендорф был все еще в не кондиции, валяясь без сознания. Видимо, сильная контузия. А вот Гинденбург уже вполне ожил и сверкал глазами, метая молнии. Рот ведь ему тоже завязали, вставив кляп от греха подальше. Слушать его поучительные тирады на неизвестном языке солдаты совершенно не желали.

- Как ваше самочувствие? – Спросил Максим у генерала, через Хоботова. Этот красавец, к слову, тоже перебинтованный ходил. Гордый такой. Жуть! Его пулей по ребрам чиркнуло и левую руку навылет пробило.

- Кто вы такой?! – Взревел Гинденбург, наконец освободившись от кляпа.

- Дон Сезар де Базан, граф де Гарофа, - устало ответил поручик.

- Что?! – Немало удивился Хоботов натурально округлив глаза. Да и генерал нахмурился. В переводе на немецкий язык этот титул не нуждался.

- О Боже! – Хлопнул себя по лбу Максим. – Лев Евгеньевич, вы что, книжки не читаете? Пьеса такая была известная в Испании. Полвека как вышла. Так звали главного героя.

- Ох… - выдохнул прапорщик.

- И переведите ему тоже.

Генерал выслушал Хоботова. Кивнул. Хмыкнул. И повторил свой вопрос в более тактичной форме.

- Я офицер Русской Императорской армии. Ваше высокопревосходительство, для меня честь захватить вас в плен. Вы один лучших генералов Германии. И я очень надеюсь на то, что вы поведете себя благоразумно.

- Ненужно лести, - фыркнул Гинденбург.

- Никакой лести. Артамонов отступил, оголив фланг армии и потерял управление корпусом из-за чего Самсонов оказался практически в западне. Наступая дальше силами Франсуа вы бы отрезали ему путь к отступлению. А корпусами Белова и Макензена дожали бы с востока и принудили к капитуляции. Дальше наступила бы очередь Ренненкампфа, южный фланг которого оказывался ничем не обеспечен. Окружить его вы вряд ли бы смогли. Не тот он человек. Но кампанию в Восточной Пруссии у превосходящих сил противника вы бы выиграли блестяще, вынудив их отступить.

- И что помешало моему успеху? Уж не вы ли? – С улыбкой переспросил Гинденбург.

На самом деле ему потребовалось немалое самообладание, чтобы сохранить спокойствие. Так как он не ожидал от обычного поручика столь ясного понимания его замысла. Тем более касательно Ренненкампфа. Ведь ни на картах, ни в документах эти идеи не были отражен. Вопрос обсуждался с Людендорфом, да, прикидывался, просчитывался, но не более того. Собственно, эта его натянутая улыбка была больше формой личного конфуза, чем усмешкой над собеседником.

- Не буду скромничать, - вернул ему кислую улыбку Максим. – Именно мой отряд своевременно уничтожил штаб 1-ого корпуса, захватив в плен Германа фон Франсуа. Именно мой отряд распространял слухи о наступлении русских и грозящем окружении. Именно мой отряд взорвал оба моста в Дирхау. Именно мой отряд распространил дезинформацию о падении Кенигсберга. И именно мой отряд взял вас, уничтожив штаб 8-ой армии. Мы спалили его дотла, вместе со всеми документами. Ну и так – по мелочи. Например, настреляли за четверо суток более полутора тысяч солдат и офицеров. То есть, фактически уничтожил целый полк…

Генерал промолчал, переваривая услышанное. Лишь желваками играл и хмурился.

- Господин генерал, - произнес Максим, внимательно смотря ему в глаза. – Я вас очень уважаю как полководца. Вы без ложной скромности один из лучших генералов на этой войны. Во всяком случае, пока. Но поверьте, если вы попытаетесь бежать, моя рука не дрогнет.

- Вы хотите, чтобы я дал слово не пытаться сбежать?

- Зачем нам обманывать друг друга? Уверен, что интересы Германии для вас намного выше, чем слово, данное какому-то там офицеру противника. Я просто обозначаю правила игры.

Они где-то с минуту буравили друг друга взглядом. После чего Пауль фон Гинденбург, скосившись на свежие кресты, спросил:

- Вы и правда убьете этих хуторян, если за могилами не присмотрят?

- Разумеется, - буднично и устало ответил поручик.

Помолчали немного. Подумали каждый о чем-то о своем. После чего Максим пригласил Гинденбурга откушать приготовленной солдатами стряпни. Генерал не сильно рвался. Головная боль, после легкой контузии доставляла немало неприятных ощущений. Но поел, прекрасно понимая, что следующий прием пищи слишком непредсказуем. А голодать Пауль не любил.

Отряд приводил себя в порядок. Дотошно осматривал автомобили, слегка потрепанные обстрелом. Заправлял баки, переливая в них запасы топлива из канистр. Набивал пулеметные ленты, укладывая их в жестяные контейнеры. В общем – занимался очень важной и необходимой рутиной под руководством Васкова.

Максим же смотрел на дым от затухающего костра и курил. В этот раз по-настоящему, а не демонстративно балуясь. Почему-то захотелось и он не стал себе отказывать в этой шалости. В конце концов он не часто себе это позволяет.

Зачем он вообще затеял этот разговор с генералом? Ничего хитрого в том не было. Чем больше серьезных мальчиков знают о его вкладе, тем сложнее будет его затереть. На Ренненкампфа у него было намного больше надежд, чем на Самсонова и, тем более, на Артамонова. Но все яйца в одну корзину он не складывал. Поговорил с Гинденбургом. Пленник. Да. Но крайне высокопоставленный. И если он будет понимать значимость этой маленькой блохи, которая пустила все под откос, то может и до ушей Главнокомандующего долетят столь важные сведения. А Великий князь Николай Николаевич человек эмоциональный, порывистый, стихийный, да еще и кавалерист при том. Он должен оценить его художества, наверное. Хотя, конечно, Гинденбург тот еще крендель. Мог и отомстить за поражение и выставить в самом мрачном свете. Ну, да и леший с ним. Главное – чтобы квакать начал, а там, авось, разберутся.

А вообще Максим смотрел на всю эту ситуацию с замиранием сердца. И чем ближе была финальная цель похода, тем сильнее становились терзания. Он просто не понимал своего места в ЭТОМ мире. Да, конечно, можно было продолжать гнуть свою линию контуженного. Но разве это поможет? Сделают фотокарточку. Разошлют по училищам да окрестным частям. И тут начнутся чудеса, из которых непонятно как выкручиваться. Даже мыслей никаких не было…