Офелия смотрела на свой кусок хлеба с маслом без всякого аппетита. В столовой, вокруг нее, стоял неумолчный гул: слуги пересмеивались и сплетничали, сидя за завтраком. Каждый звук, даже негромкое звяканье ложки о чашку, отдавался болью у нее в голове.

Вот уже несколько дней, с момента возвращения из интендантства, ей не удавалось нормально выспаться. И не оттого, что она была измучена работой. Хотя, помимо прежних обязанностей, у нее появилась еще одна: теперь Мим должен был переворачивать страницы партитуры. Беренильда наконец-то согласилась исполнить партию Изольды в спектакле весенней Оперы и не пропускала ни одной репетиции в музыкальном салоне.

– Я буду обращаться с вами еще строже, – объявила она Офелии, узнав о пропаже писем. – Никто здесь не должен усомниться в том, что вы всего лишь лакей.

Честно говоря, Офелии было это в высшей степени безразлично. Ее заботило только одно – выбросить из головы Торна. Он опустился до того, что обратил чисто деловой проект их брака в любовную историю, примешав к нему свои чувства, и девушка не могла ему этого простить. Она считала, что жених нарушил негласный договор о добрых ровных отношениях, далеких от всяческих страстей, – именно на такое она и рассчитывала. А теперь, по его вине, между ними возникло что-то непонятное, чего не было прежде.

В тот момент, когда Офелия пыталась глотнуть кофе из чашки, кто-то сильно шлепнул ее по спине. Поперхнувшись, она пролила половину на стол. Это был Ренар. Он уселся верхом на скамейку и сунул ей под нос часы:

– А ну, поторопись, малыш! Похоронная церемония вот-вот начнется.

Скончалась госпожа Фрида, пожилая кузина Арчибальда. Ее унес сердечный приступ во время последнего бала, где она очень уж резво танцевала. Сегодня утром ее должны были похоронить в семейном склепе.

– Что с тобой стряслось? Мы совсем перестали общаться! Ты и прежде был не шибко болтлив, но объяснялся взглядами, на пальцах, рисунками, и мы друг друга понимали. А теперь я будто к стенке обращаюсь! Меня это начинает беспокоить!

Офелия удивленно взглянула на Ренара: с каких это пор он так заботится о ней? И вздрогнула, когда на ее хлеб с маслом откуда ни возьмись плюхнулась корзинка с апельсинами.

– Можешь отнести их вместо меня?

Позади нее стояла Гаэль, женщина-механик с черным моноклем в глазнице. Она была, как всегда, одета в просторный комбинезон, черный от сажи.

– Черт подери! – воскликнул Ренар. – Где ты их раздобыла?

Апельсины, как и все другие экзотические фрукты, подавались только знатным господам. Арчибальд владел оранжереей на дальнем ковчеге, который назывался Аркантерра. Офелия знала, что туда можно попасть с помощью Розы Ветров, вмиг преодолев тысячи километров вопреки всем законам географии. Но ключ от оранжереи хранился только у управляющего.

– Это апельсины для Матушки Хильдегард. Насколько мне известно, оранжерея Аркантерры принадлежит и ей тоже, – едко сказала Гаэль.

– Ну, так я и думал, – вздохнул Ренар, почесав щеку под рыжими бакенбардами, – ты их стащила из кладовой монсеньора. Даже не надейся, что я прикоснусь к ворованным фруктам. Проси все, что хочешь, только не это.

– А я ничего у тебя и не прошу, я обращаюсь к новичку.

И Гаэль уставилась на Офелию своим незакрытым глазом, ярко-голубым и сверкающим.

– Сможешь передать их моей хозяйке? Она будет на похоронах старухи, а мне известно, что ты должен там присутствовать. Обещаю, ничего плохого с тобой не случится.

– А почему он должен это делать? – с недовольным видом проворчал Ренар. – Почему не ты сама, черт возьми?

Офелия задавала себе тот же вопрос, но ее соблазняла перспектива увидеть наконец Матушку Хильдегард. Эта женщина была такой же чужеземкой, как сама Офелия, однако сумела стать необходимой всем знатным обитателям Полюса. Создание парящего в высях Небограда, воздушные коридоры для собачьих упряжек, манипуляции с пространством, герметичные комнаты, задумка с песочными часами – куда ни глянь, всюду были ее изобретения.

Офелия вся сжалась, когда Гаэль вплотную, нос к носу, придвинулась к ней, пристально посмотрела в глаза и заговорила так тихо, что девушка едва различала ее голос в общем гаме:

– Почему именно ты? Потому что я постоянно наблюдаю за тобой с самого первого дня твоего появления здесь. Ты чувствуешь себя не в своей тарелке, и на это у тебя есть причины. Знаешь, почему моя хозяйка называет себя Матушкой, а не герцогиней или графиней? Потому что она не желает иметь ничего общего с этими аристократишками. Она – мать таких людей, как ты да я. Отнеси ей эти апельсины, она поймет.

И Гаэль, под изумленным взглядом Офелии, удалилась своей независимой мужской походкой, сунув руки в карманы. «Не в своей тарелке»? Что она имела в виду?

– Нет, лично я ничего не понял! – объявил Ренар, теребя свою огненно-рыжую гриву. – Я эту красотку знаю с младых ногтей, но чувствую, что не пойму ее никогда!

Он испустил мечтательный, почти восхищенный вздох и еще раз помахал часами перед носом Офелии:

– Эй, как бы нам не опоздать. Давай-ка шевелись, пошли скорей!

Церемония похорон госпожи Фриды проходила в часовне Лунного Света, в дальнем конце имения. Офелия переступила порог следом за вереницей вельмож, облаченных в траур. Снаружи часовня выглядела старой, ветхой развалиной, вносившей романтическую нотку в красоту окружающего парка. Внутри, за монументальной дверью, царил странный, почти пугающий полумрак. Каждый шаг по мраморным плитам пола, каждый самый тихий шепоток отдавался гулким эхом под сводами часовни. За высокими витражными окнами хлестал искусственный дождь, сверкали искусственные молнии. Их вспышки на миг освещали изображения на витражах в свинцовых переплетах: волк на цепи, водяной змей, молот, выкованный небесным огнем, лошадь с восемью ногами, лицо, разрезанное пополам светотенью.

Держа под мышкой корзинку с апельсинами, Офелия обвела встревоженным взглядом часовню, забитую вельможами. Как же ей найти среди них Матушку Хильдегард?

– Твой ключ! – приказал жандарм, стоявший у входа.

Офелия вытянула из-за ворота цепочку и показала ключ. К великому ее удивлению, жандарм вручил ей черный зонт. Он оказался таким тяжелым, что у нее даже дыхание перехватило. Жандарм раздавал зонты всем входящим лакеям, и те раскрывали их над головами своих господ, словно защищая от невидимого дождя. Неужели этот обряд – часть траурной церемонии? Офелия даже слегка пожалела членов семьи: верно, нелегко испытывать скорбь в таких нелепых декорациях.

Наконец она разыскала в толпе Беренильду и ее мать. Розелины с ними не было: на церемонии разрешалось присутствовать только лакеям.

– К чему эти апельсины? – спросила ее Беренильда, как всегда прекрасная, в вызывающе роскошном траурном платье. – Разве я их заказывала?

Офелия попыталась объяснить жестами, что ей поручено передать их одному из присутствующих.

– У нас нет времени, – отрезала Беренильда, – церемония вот-вот начнется. Чего ты ждешь, раскрывай зонт!

Офелия торопливо исполнила приказ и тут только увидела, что с каждой спицы зонта свисают массивные хрустальные подвески. Так вот почему он такой тяжелый. Офелия, обремененная корзинкой Гаэль, наверняка выронила бы все на пол, если бы ее в очередной раз не выручила бабушка Торна. Она избавила девушку от части ноши, взяв корзинку с апельсинами, к великому раздражению Беренильды.

– Вы слишком добры к этому мальчишке, мама!

Старуха, вероятно, поняла упрек с полуслова, и ее лицо скривилось в принужденной улыбке:

– Просто я очень люблю полакомиться, дочь моя. Обожаю апельсины!

– Только, ради бога, не притрагивайтесь к этим, – неизвестно, где они валялись. И давайте поторопимся, – продолжала Беренильда, взяв мать под руку, – мне хотелось бы сидеть поближе к алтарю óдина.

Офелия воздела зонт как можно выше, чтобы компенсировать свой маленький рост, и пошла за ними следом. Как ни жаль, но Матушке Хильдегард придется подождать свои апельсины. Девушка с трудом протиснулась в толпе под зонтами, напоминавшими странное скопище черных грибов, и подошла к передним скамьям, предназначенным для близких покойной.

В первом ряду сидел Арчибальд в своем дырявом цилиндре, заметном издали. Офелия никогда еще не видела его таким серьезным. Неужели он настолько опечален смертью старой госпожи Фриды? Арчибальд даже немного вырос в ее глазах.

Посол был окружен сестрами, многочисленными тетками и кузинами. Офелия впервые увидела Паутину в полном составе – в Лунном Свете жили далеко не все ее члены. Особенно бросалось в глаза подавляющее число женщин в этой семье. Там же Офелия заметила Ренара. Он стоял в третьем ряду, держа зонт над головой госпожи Клотильды, бабушки Арчибальда. Старушка была туга на ухо. Она направляла свой слуховой рожок в сторону фисгармонии, состроив недовольную мину музыкального критика, хотя за инструментом никто еще не сидел.

Офелия со своим зонтом заняла место позади Беренильды и ее матери, расположившихся в четвертом ряду.

Гроб стоял на виду у всех, в глубине часовни, у подножия огромной статуи гиганта на троне. Офелия с любопытством рассматривала изваяние. Значит, вот он какой, алтарь Одина. Крепко держа зонт обеими руками, чтобы не зазвенели подвески, девушка бросила взгляд на стены часовни. Между витражами высились другие статуи с суровыми лицами и широко раскрытыми глазами. На их воздетых руках покоился свод часовни.

Забытые боги…

Эта часовня воспроизводила церкви прежнего мира, тех древних времен, когда люди верили, что ими управляют всемогущие небесные силы. Офелия видела такие церкви только на гравюрах в старинных книгах. На Аниме все церемонии крещений, свадеб и похорон проходили в так называемом Семейном Доме, в очень скромной обстановке. А здешний люд, судя по всему, предпочитал красочные действа.

Наконец шушуканье на скамьях затихло. Жандармы, выстроенные вдоль стен в почетном карауле, встали по стойке «смирно». По часовне разлились торжественные звуки фисгармонии.

У алтаря Одина появился распорядитель церемонии, почтенный старец в парике, со знаком Паутины на лбу и скорбным лицом. Офелия узнала в нем мужа покойной Фриды, теперь уже вдовца.

– Порвалась нить! – возгласил он дрожащим голосом и, смолкнув, закрыл глаза.

Растроганная Офелия на минуту решила, что он не может подыскать нужные слова, но тут заметила, что все члены Паутины как будто погрузились в раздумья. Пауза сильно затягивалась, и лишь временами ее нарушал кашель или шепот кого-то из присутствующих. Офелии было все труднее держать тяжелый зонт вертикально. Она надеялась, что не слишком обременила бабушку Торна корзинкой с апельсинами. Старушка поставила ее себе на колени и вцепилась в ручку.

Когда Офелия увидела, что сестры Арчибальда, одинаково охваченные печалью, дружно уткнулись в носовые платки, до нее дошло, что семья вовсе не задумывалась, а церемония не прекращалась. Она шла своим ходом, но без слов. Паутина в них не нуждалась, ведь ее члены были мысленно связаны друг с другом и каждый из них чувствовал ровно то же, что все другие. Офелия перевела взгляд на Арчибальда, сидевшего в первом ряду. Ей был виден его профиль. Сейчас на лице посла не было ни следа обычной нагловатой улыбки. Сегодня, по такому печальному поводу, он даже причесался и гладко выбрил щеки.

Эту семью объединяли таинственные узы, о которых ни Офелия, ни члены других кланов Полюса не имели ни малейшего понятия. Смерть одного из членов Паутины была не только потерей дорогого существа – с ней уходила в небытие частица каждого из них.

Девушка вздрогнула, когда старый вдовец поблагодарил собравшихся и все встали. Лакеи закрыли зонты и повесили их на спинки скамеек.

Офелия сделала то же самое и кивком поблагодарила бабушку Торна, вернувшую ей корзинку. Воспользовавшись тем, что Беренильда пошла выражать соболезнования семье Арчибальда, девушка отправилась на поиски Матушки Хильдегард. Нужно было поторопиться, пока все не вышли из часовни.

– Последний ряд, – шепнул ей на ухо Ренар. – Только не торчи там долго, репутация у старухи довольно-таки скверная.

Увидев пожилую женщину на скамье в заднем ряду, Офелия уверенно определила, что это и есть Матушка Хильдегард. Вот уж действительно древность, да притом еще довольно безобразная. Шапка полуседых волос, темная кожа, безвкусное платье в горошек, сигара в зубах, дерзкая ухмылка – все это составляло резкий контраст с элегантной внешностью окружающих. Маленькие черные глазки, круглые, словно шарики, вдавленные в ее грубое лицо, с иронией и презрением изучали бледные лица аристократов. Люди, встретившись с ней взглядом, отворачивались, а потом вынуждены были подойти, когда она окликала их по имени своим густым хрипловатым голосом с необычным акцентом. Казалось, Матушка Хильдегард получала от этого царственное удовольствие.

– Ну как, месье Ульрик, вы довольны проектом моего маршрута?

Названный господин кивнул, выжал из себя благодарную улыбку и поспешно ретировался.

– Я не забыла о вашем загородном домике, мадам Астрид! – успокоила она даму, которая тщетно пыталась скрыть лицо за веером.

Офелия наблюдала за Матушкой Хильдегард с невольной симпатией. Все эти люди нуждались в услугах знаменитой архитекторши, но стыдились показываться в ее обществе. И чем более явно они давали ей понять, что она здесь нежеланная гостья, тем увереннее она вела себя как хозяйка этих мест и тем громче окликала знакомых вельмож. Жандармы уже было двинулись в ее сторону, но Арчибальд знаком приказал им не вмешиваться. Спокойно пройдя через всю часовню, он наклонился над скамьей в последнем ряду, прижав к груди свой ветхий цилиндр.

– Мадам Хильдегард, вы мешаете траурной церемонии. Не могли бы вы вести себя потише?

Матушка Хильдегард ответила с усмешкой злой колдуньи:

– Ну разве я могу отказать вам в такой услуге, Огюстен?!

– Арчибальд, мадам, Арчибальд!

Матушка Хильдегард хихикнула, глядя вслед отошедшему послу, но все же выполнила его просьбу и перестала наводить панику среди гостей. Офелия сочла этот момент подходящим для вручения апельсинов.

– Чего тебе надо, малец? – спросила Хильдегард.

Офелия поставила корзинку на скамью рядом с ней и нерешительно поклонилась. Возможно, Матушка Хильдегард и не была знатной особой, а ее манеры не отличались учтивостью, но она имела право хотя бы на скромные знаки уважения. «Она мать таких людей, как ты да я», – сказала Гаэль. Как ни глупо, но Офелия вдруг почувствовала, что чего-то ждет от этой встречи. Девушка не понимала, почему Гаэль выбрала для своего странного поручения именно ее. Но она смутно надеялась, что наградой станет какое-нибудь скромное чудо: доброе слово, внимательный взгляд, ободряющий жест, которые наконец помогли бы ей почувствовать себя здесь как дома. Слова Гаэль поразили ее гораздо глубже, чем показалось вначале.

Матушка Хильдегард неторопливо достала из корзинки апельсин. Ее крошечные глазки перебегали от него к Офелии и обратно с живостью, удивительной для ее возраста.

– Тебя прислала моя маленькая чернушка?

Она говорила хриплым гортанным голосом, но Офелия не могла определить, что было тому причиной – иностранный акцент или пристрастие к сигарам.

– Ты что, язык проглотил, малец? Тебя как зовут-то? Ты кому прислуживаешь?

Офелия беспомощным жестом указала на губы, искренне сожалея, что не может ей ответить. Матушка Хильдегард с усмешкой покатала апельсин на широкой сморщенной ладони. Потом оглядела Мима с головы до ног, поманила к себе и шепнула на ухо:

– У тебя такой жалкий вид, что это даже подозрительно. Похоже, тебе есть что скрывать, мой милый. Ладно, так и запишем.

К великому изумлению девушки, она сунула в карман ее ливреи голубые песочные часы – целых три штуки! – и отпустила, шлепнув по заду. Офелия так и не поняла, что, собственно, произошло. Она очнулась лишь в тот миг, когда Ренар схватил ее за плечо и развернул лицом к себе, как флюгер.

– Я все видел! – прошипел он сквозь зубы. – Три голубых за какую-то корзинку с апельсинами! Ты знал, в чем дело? Собрался приберечь рай для себя одного, так, что ли, предатель?!

Он был совершенно неузнаваем. Жадность и зависть погасили все следы доброты в его больших зеленых глазах. Девушка замотала головой, давая ему понять, что она ничего не знала, ничего не поняла, что ей и даром не нужны голубые песочные часы. Но тут их отвлек дикий вопль в глубине часовни:

– Держите убийцу!

Вокруг них началась паника. Знатные дамы с испуганным кудахтаньем повскакивали с мест, а растерянные мужчины столпились возле скамьи в последнем ряду, где лежала Матушка Хильдегард в своем нелепом платье в горошек, с остановившимся взглядом, бледная и застывшая, как труп.

Апельсин, который она еще миг назад держала в руке, скатился на каменный пол. И эта рука вздулась и почернела.

– Вот он! – завизжал кто-то, указывая на Офелию. – Он отравил архитекторшу!

Его крик разнесся тысячей отголосков по всей часовне. «Отравитель!.. Отравитель!.. Отравитель!..» Офелии казалось, что это какой-то кошмарный сон. Она беспомощно озиралась, видя вокруг только указующие на нее пальцы. Лишь на мгновение ее взгляд выхватил из толпы три знакомых лица: искаженное от изумления – Ренара, испуганное – Беренильды и заинтересованное – Арчибальда. Растолкав жандармов, готовых ее схватить, девушка сорвала с рук перчатки, подбежала к корзинке с апельсинами и коснулась пальцами ее ручки. Этот жест, пусть и бессмысленный для окружающих, был единственным ее шансом определить виновника. И в какую-то долю секунды она успела прочитать страшную правду.

А миг спустя на Офелию обрушился град ударов.