Сном это назвать нельзя. Галлюцинации вместо сна. Детали карманных часов на секретере отбрасывают длинные тени. Теперь это уже не зубчатые колесики, а насекомые, крылатые бестии… малейший сквозняк колеблет пламя свечи, и они пускаются в пляс.

Исак Блум давно ушел. Его приход заставил Винге колоссальным усилием воли сдержать приступ кашля, но, едва за ним закрылась дверь, все началось опять. Горшок с малиново-красной мокротой задвинут под кровать. Чувство такое, будто кто-то его душит, предварительно засыпав в трахею горсть толченого перца.

Часы он разобрал, но собирать их вновь нет ни сил, ни желания. Превращение горсти бессмысленных крошечных железок в нечто непостижимым и утешительным образом напоминающее о бесконечности жизни… Кропотливый и продуманный труд обычно успокаивал, но сейчас все мысли были сосредоточены на Микеле Карделе. Куда он двинулся после того, как они расстались на Сканстуле? Ушел навстречу неизвестной судьбе и исчез.

Из того немногого, что он знал о Карделе, легко сделать несложный вывод: пальт притягивает к себе неприятности, как магнит железные опилки. С другой стороны, не вызывает сомнений его способность выходить сухим из воды в самых рискованных переделках. Или почти сухим, мысленно добавил Винге, вспомнив про ампутированную руку. Конечно, могло произойти все что угодно. Но то, что его исчезновение никак не связано с поисками зеленого портшеза, представлялось маловероятным.

Винге всю жизнь применял принцип бритвы Оккама: «Не следует множить сущее без необходимости». Другими словами, он был уверен или почти уверен, что пальт подошел слишком близко к тайне, а тайны, как правило, умеют себя защитить. А что именно произошло – гадать бессмысленно. Вне его аналитических возможностей.

Часы все же надо собрать.

Он закончил сборку и, следя за дергающейся секундной стрелкой, посчитал пульс. Сто сорок. Опять.

Тянущее ощущение тревоги под ложечкой. Сон и покой сегодня недостижимы.

В сундучке рядом с кроватью припрятана стеклянная бутылочка, раздобытая в аптеке «Медведь», что напротив Артиллерийского сада. Опиум, янтарная кислота и морошковая соль, настоянная на водке и соке плодов имбирной пальмы. Он купил эту микстуру уже давно, но убедил себя: только в крайнем случае. Лекарство очень сильное, сказал аптекарь. Ни в коем случае не превышать указанную дозу. Настойка, конечно, обладает сильным болеутоляющим действием, но притупляет не только боль, но и способность ясно мыслить.

Сегодня он решил рискнуть – впервые.

Отсчитал капли в кружку и выпил. Очень скоро по телу поползло приятное, вселяющее надежду покалывание. Гортань словно онемела, он ее не чувствовал. За сдвинувшимися наконец с места крыльями ветряной мельницы Куркан вспыхивало и исчезало солнце, будто играло с городом в прятки. Наконец солнце скрылось окончательно, и мельница слилась с быстро потемневшим небом.

Винге погрузился в размышления.

В темноте и без часов, которые он опять успел разобрать, Сесил Винге потерял чувство времени. Он не мог бы сказать, сколько часов прошло, пока не осознал свою неосторожность. С Карделем, похоже, они покончили. Мало того – он и сам выставил себя на обозрение благодаря «Экстра Постен».

И совершенно естественно – и даже скорее всего неизбежно: убийцы Карла Юхана примут меры и против него самого. Что может быть проще – лишить Сесила Винге и без того еле теплящейся жизни? Его болезнь ни для кого не секрет. Легочный больной, который всем на удивление еще жив. Жив, вопреки прогнозам светил из лазарета Святого Серафима. Его смерть никого не удивит. Ночной визит, подушка на лицо – и никто никогда и ничего не заподозрит.

Ему внезапно стало страшно, по спине побежали мурашки. Встал и подошел к окну, но не увидел ничего, кроме собственного отражения: запавшие глаза, белая, как маска Пьеро в комедии дель арте, физиономия.

Накинул плащ, взял поднос со свечой и, прикрывая пламя ладонью от сквозняков, вышел на площадку. В прихожей внизу пусто и темно. Он спустился, пальцами погасил пламя свечи и прислушался. Дом пуст. Прислуга спит в другом флигеле, в печи на кухне дотлевают подернутые пеплом малиновые угли.

Винге вышел во двор, и у него перехватило дыхание от холодного, влажного воздуха, от кислых испарений лугов, подсоленных негустым морским туманом.

Глаза постепенно привыкли к темноте.

Во всей усадьбе ни единого огонька. Чуть поодаль угадываются тени лип. За проливом, в городе, тоже темно. Наверняка уже за полночь. Калитка открыта. Огороды и пастбища купаются в мертвенном лунном свете, трава под луной серебрится, как волчья шерсть. Насколько мирное зрелище днем, настолько тревожное и загадочное ночью.

Когда-то, в начале века, здесь наспех хоронили умерших от чумы – заразу в Стокгольм привез голландский купец. На погосте церкви Святой Катарины засыпанные известью трупы лежали неделями – не успевали рыть могилы. В Ладугордсландете нашли иной выход – мертвецов сбрасывали в канаву, вырытую в ста футах за последним рядом домов. Еще и сейчас земля там родит лучше, чем в других местах. И листва на яблонях держится до морозов. Прошло почти восемьдесят лет, но садоводы знают с младых ногтей – больше, чем на штык, всаживать лопату не стоит.

И что-то еще… Внезапно Винге почувствовал: он не один. Какая-то тень поднимается от залива. Убийца. Идет очень медленно, даже не идет, а крадется, то и дело нагибается, точно боится быть обнаруженным. Винге отступил в тень за стеной. Как только полная луна скрывается за тучами, мир вокруг гаснет, словно задули свечу, но, когда ночное светило появляется вновь, грозная фигура ближе. Неужели это его смерть? Не та смерть, с которой он пытается примириться и уже почти примирился, не та предсказуемая и почти желанная смерть, продуманная до деталей; нет, неожиданная, нелепая смерть. Смерть в страхе и непонимании. Смерть от ножа или дубинки. Грубая и унизительная смерть.

Теперь он даже слышит шаги. Он слышит шипящие удары пульса в ушах, пробует задержать дыхание, но надолго его не хватит. Убийца обогнул калитку и вошел во двор.

Очередной приступ кашля удержать не удастся. Винге понимает – он проиграл. Самое разумное – встретить смерть лицом к лицу. Желательно насильственную, с кровопролитием. Тогда труп найдут здесь, под липами, и его гибель вызовет вопросы. Даже в проигранной партии, как в зерне на пашне, могут зреть будущие победы.

Он решительно направился к призраку, но рука его схватила пустоту. Создание бестелесно. Это не подосланный убийца – привидение, вставшее из могилы. А когда призрак повернулся к нему и обнаружилось, что у него нет лица, у Винге в глазах заплясали световые зайчики, в ушах зазвенело, и он рухнул лицом в траву, ударившись лбом о кочку. Но удара не почувствовал: сознание уже покинуло его.

Очнулся Винге в собственной постели. Его разбудило мирное потрескивание дров в печи. За пыльным окном медленно проявлялся рассвет. Действие опиума закончилось. Винге потрогал лоб, обнаружил болезненную шишку и тут же вспомнил ее происхождение. Язык шевелился с трудом.

– Где ваша левая рука, Жан Мишель? Где протез? Я схватил вас за пустой рукав…

Кардель переставил стул от секретера поближе к кровати.

– Так оно и было. Я же вас не видел, чувствую, кто-то за куртку меня хватает. Не успел повернуться, а вы уже бряк! – простонали что-то и на земле.

– Я был уверен, что передо мной привидение. Какая глупость… единственное оправдание – ваша физиономия вряд ли способствует быстрому осознанию ошибки. Что случилось? Где вы были?

Черные очки синяков, забитый сгустками крови свернутый нос, лопнувшие губы. И говорит невнятно – наверняка выбиты зубы. Лицо и в самом деле неузнаваемо. А нос, скорее всего, сломан.

– Раны зализывал. У знакомого. Кошачья Задница – знаете эту таможню? Я бы вам сообщил, если бы пораньше очухался. Спал больше суток. А вернулся домой, мои вещи свалили в мешок и выкинули на лестницу, в комнате полно польских батраков. Что мне было делать? Спать негде, жить негде… решил двинуться к вам.

– А портшез?

– Нашел и носилки, и носильщиков. Но они… как бы вам сказать, не особенно охотно отвечали на вопросы. Пришлось уговаривать. Два здоровенных мужика… Тут мне повезло маленько: у того, кто поздоровее, мозги не на месте, так что спугнуть его нетрудно, если знаешь, как. А с братцем пришлось повозиться. Но пока их было двое, они успели оторвать мою руку, но я ее подобрал. Даже и не знаю, кем ей больше по душе работалось: рукой или дубинкой. Много времени не понадобилось. Толстяк посопротивлялся и ускакал на одной ноге, на той, которую я не успел сломать. Не думаю, чтобы безмозглый братец узнал его при встрече. Если они вообще встретятся. Надо было бы его догнать, но я и сам-то на ногах еле держался. Но все же кое-что выяснил, пока его пальцы были у меня под каблуком. Они совладельцы этого портшеза, не знаю уж, чем они там владеют. Одна жердь или окошко, а может, бахрома на окошке – кто их знает. Но остальное принадлежит хозяину, на которого они в основном и ишачат. У Красных Амбаров, рядом с озером Клара.

– В доме Кейсера.

– Вот именно. Как вы узнали?

– Отвечу прямо и честно: узнал. Дайте мне немного отдохнуть, Жан Мишель. Потом мы с вами позавтракаем. А вечером призовем к ответу убийц Карла Юхана. А где ваш протез, Жан Мишель?

– Пополам. – Улыбка Карделя больше напоминала гримасу боли.