Гешикте Плаатс Ван Махт 4

Илья повесил гамак обратно, закрепив его на кольях, лёг и решил не спать. Утро уже белело, и джунгли наполнились резкими криками мелких обезьян, встречающих мутный диск солнца, медленно проступавший на всё ещё сером небе. Илья лежал и думал, как он будет говорить с Адри, когда Ам Баке позволит ему выйти из защитного круга. Он вдруг вспомнил, что так и не спросил, выкладывается ли круг для его защиты или для защиты от него. Илья прогнал эту мысль и снова стал думать об Адри и будущем ребёнке и что это означает для их жизней.

Он лежал и не спал, перебирая слова, которые для неё готовил, ожидая, когда Ам Баке позволит ему выйти из-под тента.

Затем Илья проснулся и сразу понял, что уже поздно: брезент нагрелся, и нечем было дышать. Илья лежал и удивлялся, отчего его никто не разбудил, и только потом вспомнил про Адри и всё, что произошло ночью. Он встал, обернулся зелёной тряпкой и вышел наружу.

Солнце пробивалось сквозь высокие кроны почти вертикально сверху: близился полдень.

Странно, подумал Илья: обычно его поднимали затемно и начинали поливать водой.

У костра никого не было, лишь чернело выгоревшее пятно. Камни вокруг тента были разобраны; Илья был свободен идти.

Илья пошёл к гамакам, чтобы найти Адри, и вдруг понял, что гамаков больше нет. Тента, под которым спали миссис Рутгелт, Руди и остальные, тоже не было. На земле, рядом с чёрным пятном от костра, лежали свернутые рулоны брезента. Рядом стоял чайник. Илья поднял чайник; тот был холодный. Илья хлебнул заварки из носика и окончательно проснулся.

Он был один; все уехали. Илья побежал к реке и шумно, радостно выдохнул: лодка качалась, привязанная на своём месте. В ней, аккуратно сгруженные, лежали свёрнутые гамаки, на корме бесформенным комом стоял рюкзак с посудой. Посреди лодки кто-то поставил бочку; сверху, с берега Илья мог разглядеть белевшие в ней ведра.

Илья вернулся к лагерю; здесь было пусто.

Он походил вокруг, зовя Адри, пока ему не стало стыдно за свой страх. Илья отошёл к кустам и помочился. Было непонятно, зачем отходить к кустам и хорониться, если вокруг никого нет. Он побрёл к дальнему краю лагеря, где раньше стояла бочка, но что-то, какое-то – нет, даже не чувство, а преддверие чувства заставило его оглянуться.

У разбросанных камней защитного круга стоял Ам Баке.

Илья обрадовался и, улыбаясь, повернулся поздороваться. И сразу, без всякого всматривания, не глазами, а внутри – грудью – Илья понял: это не Ам Баке. Это было что-то почти неживое, что выглядело как Ам Баке, но это был не он. Илья попятился в джунгли. То, другое, продолжало стоять и молча смотреть мимо Ильи.

Илья увидел, что у Ам Баке нет лица: на его месте расплывалось, как нефть на воде, чёрное пятно переливающейся мути. Илья понял – надо бежать.

Он повернулся и, не разбирая дороги, бросился прочь. И тут же ударился во что-то твёрдое, чёрное и большое. Илья остановился и отступил на шаг.

Перед ним стоял Ам Баке. Он был больше, чем всегда, и очень твёрдый. Он был твёрже, чем камень. Всё тело Ильи гудело от боли, как если бы он с разгона налетел на стену. Илья почувствовал на лице что-то горячее, что ползло к губам. Он высунул язык и по солёному терпкому вкусу понял: у него по лицу течёт кровь.

Илья попятился и обернулся, чтобы бежать назад. Там, где и раньше, у камней стоял Ам Баке. Илья хотел посмотреть, на месте ли другой, о которого он ударился; Илья всё ещё отказывался верить, что их два. Но что-то подсказало ему это не делать, и Илья бросился прочь, наискосок сквозь джунгли.

Ветки хлестали по лицу и голой груди, босые ноги кололо острое подтравье, но тёмная вязкая масса страха внутри гнала Илью вперёд. За ним никто не бежал, он был уверен, что его не преследуют, но не мог остановиться.

Он бежал долго, прочь, прочь от того, что выглядело как Ам Баке, но было не им. Он бежал, не видя пути, пока сердце не отказалось колотиться, и острая боль в подреберье прошла в лёгкие и разорвала их на куски. Илья упал, больно ударившись о землю, и лежал лицом вниз, хватая ртом воздух. Потом он поднял голову, и сердце, которое только начало биться вновь, сделалось холодным от страха.

Он знал, что должен быть далеко в джунглях. Но нет, Илья лежал у своего тента, внутри тщательно восстановленного круга из камней. По периметру кто-то уже уложил и поджёг толстый канат, который медленно тлел. Илья заставил себя подняться и шагнуть к камням. Вдруг он понял, что день кончился и стоит темнота, которая наступила сразу, чёрным без серого. Что-то темнее, чем ночь, густилось за каменным кругом вязкой холодной массой и ждало Илью.

От каната шёл странный дым, чад, причём не ровно, а порывами, словно через равные промежутки дул ветер. Неожиданно чад приобрёл запах, сначала сладкий, и Илье это понравилось. Илья сел на землю и увидел птиц, что кружились над рекой. Там, где они кружились, было светло и стоял день. Он пытался следить за ними, но птицы превратились в облака, которые стали приближаться к земле, заполняя собой всё видимое пространство.

Неожиданно Илья знал, что должен выйти из круга. Он знал, что там, за кругом, он сразу погибнет, но всё было лучше того, что ждало его здесь, внутри. Илья попытался встать, но не смог: тяжесть, больше чем небо, прижимала его к земле. Илья пополз к белёсому мареву вдоль камней.

Темнота за кругом сгустилась ещё плотнее и ждала его. Ему было не важно, что там случится, хотя втайне Илья надеялся, что смерть будет скорой, без боли. Главное сейчас было уйти из круга. Главное было выползти. Илья полз, слизывая кровь с разбитого лица. Это помогало.

У камней ему стало страшно: темнота теперь была совсем рядом – живая, холодная. Она клубилась за кругом и ждала Илью. Чад от тлеющего каната пропал, и Илья мог ясно видеть темноту за камнями.

Вдруг он понял, что на нём больше нет зелёной тряпки: он лежал у камней голый. У него теперь не было никакой защиты от мира. Страх сразу пропал, и вместе с ним ушла прижимающая к земле тяжесть. Илья встал, не чувствуя себя, и шагнул через круг, в ждущую его темноту.

Здесь мир кончился, и Илья перестал видеть.

Сознание возвращалось толчками, сквозь вязкую провальность, из которой Илья не мог выбраться. Первое, что он ощутил, ещё с закрытыми глазами, было движение – мягкое, скользящее, рассекающее реку. Лодка неожиданно накренилась правым бортом, и Илья, подчинившись новому углу пространства, съехал вниз по деревянной решетке, крывшей днище. Под решеткой плескалась вода: лодка текла, но не сильно.

На корме сидел Ваутер. Он увидел, что Илья очнулся, и, наклонившись за борт, зачерпнул сложенными горстями речной воды и плеснул Илье в лицо. Илья хотел закрыться, но понял, что не может пошевельнуться. Вода скатилась по лицу, но он её не чувствовал: его кожа потеряла чувствительность. Последнее, что он видел, перед тем как снова провалиться в мягкую сероватую мглу, было небо, небо, небо.

Он просыпался ещё дважды, один раз в темноте: вокруг была ночь, и они плыли вниз по реке. Ему снилась пустота, заполненная ещё большей пустотой. Илья смотрел, как звезды пытаются упасть в лодку, но ему было не страшно. Он лежал и улыбался духам ночи; внутри было так больно, что он хотел им понравиться и умереть до утра.

Он очнулся, когда вокруг уже стояла влажная дневная жара. Свет пытался пробраться сквозь сжатые веки, и Илья осознал, что окончательно проснулся. Он лежал пустой от голода: Илья потерял счёт дням без еды. Он не знал, сколько времени они плыли по реке. Он чувствовал себя совершенно здоровым, лишь в голове клубился сизый туман.

Ваутер сидел на корме, в той же синей майке, что была на нём всегда. Было хорошо снова различать цвета. Илья осмотрелся в лодке: они были вдвоём. Посреди лодки стояла бочка. Илья лежал под тентом; он помнил, что, когда очнулся первый раз, тента не было.

Илья был рад, что в лодке нет Ам Баке. Поначалу он боялся, что Ам Баке прячется за рулонами брезента или вдруг вылезет из-под сваленных на носу лодки гамаков. Нет, они были вдвоём, Ваутер и он. Да река за бортом и джунгли вдоль берегов.

Белые птицы над головой перекликались со стрекотом мотора, но о чём – хранили про себя.

Ваутер позвал Илью к себе на корму и налил ему еле тёплого чая. Затем он достал из-под скамьи котелок и отложил Илье в жестяную миску немного риса с бобами. Ваутер посмотрел на Илью, подумал и добавил ещё две ложки.

После еды Илья попытался расспросить Ваутера про Рутгелтов. Куда они делись? Миссис Рутгелт, Руди и, главное, Адри. Ваутер качал головой, говорил что-то невнятное на срэнан-тонго и показывал рукой вперёд. Илья ничего не понял. Про Ам Баке он решил не спрашивать.

Из объяснений Ваутера стало лишь ясно, что они плывут в Парамарибо. Берега становились всё населённее, всё чаще им встречались индейские посёлки с красными детьми у красной реки. На воде появились другие лодки, а после излучины река стала шире, и они увидели первые грузовые баржи. На баржах был сгружен боксит.

Затем появились настоящие здания – склады, длинные и серые, как везде. Они подплывали к порту.

Ваутер развернул лодку, чтобы зайти в гавань под широким углом. Он что-то сказал Илье и, когда тот не понял, показал на свёрток, лежавший на дне. Илья узнал этот свёрток. Он развернул грязную желтоватую тряпку и нашёл внутри свои шорты, майку и сандалеты.

Он понял, что всё это время был совершенно голый, и стал смеяться. Ваутер покачал головой и показал Илье, что пора одеваться.

Они причалили у того же деревянного помоста, от которого в той, другой теперь жизни отплыли в ночь. Ваутер закрепил лодку двумя швартовыми канатами за железные тумбы и показал Илье, что тот должен вылезти. Илья выпрыгнул из лодки; у него не было вещей, кроме одежды на нём. В кармане шорт он нашёл свои часы.

У конца причала их ждал Дези. Он кивнул Илье и что-то спросил у Ваутера. Ваутер показал на лодку. Дези снова кивнул и жестом позвал Илью за собой. Илья повернулся попрощаться с Ваутером; он хотел сказать что-нибудь хорошее, поблагодарить за заботу, но не мог. Они постояли немного, молча, глядя друг мимо друга. Ваутер повернулся и пошёл обратно к воде.

В «ренджровере» их никто не ждал. Илья расстроился: он надеялся, что там будет Адри. Ничего, подумал Илья, сейчас они приедут в Хасьенду, и он её увидит. Илья сидел рядом с Дези и думал обо всём, что он ей расскажет и как страшно это было. Он думал о них двоих и как их теперь будет трое.

Они ехали уже минут сорок, но город всё не начинался; вдоль асфальтовой полосы лепились развалюхи. Дорога стала шире, и Илья заметил, что они едут мимо лётного поля, мимо аэропорта. Вдруг Дези повернул к длинному одноэтажному зданию, на котором Илья прочёл: Johan Adolf Pengel International Airport.

Машина остановилась, Дези выключил мотор и вышел, оставив Илью одного.

Илья подумал, что они кого-то встречают. Кого? Дези открыл багажник, и Илья увидел, что тот достаёт его сумку, которая осталась у Рутгелтов. Илья вышел из машины. Дези поставил сумку на землю, расстегнул большой накладной карман своей рубашки-сафари и вынул американский паспорт с вложенным в него билетом. Даже не глядя, Илья знал, что это его паспорт. И его билет.

Дези сказал что-то по-голландски и махнул в сторону здания. Он показал на часы и отдал Илье паспорт и билет.

– А где Адри? – спросил Илья по-английски. – Внутри?

Дези покачал головой. Он снова показал на здание терминала и ткнул чёрным крючковатым пальцем в билет.

– Адри? – Илья махнул рукой в сторону входа. – Адри? Там?

Дези пожал плечами. Он повернулся и пошёл к машине.

Илья догнал его:

– Адри? Миссис Рутгелт? Где все?

– Begrijp niet, – сказал Дези. – Ik begrijp om het even wat niet.

Илья пожал плечами: он ничего не понимал. Дези сел в машину и завёл мотор. Он высунулся из окна «ренджровера» и показал Илье на здание аэропорта. Затем Дези сымитировал звук взлетающего самолёта и ткнул пальцем в часы у себя на запястье. Потом Дези уехал.

Илья был потерян. Где Адри? Где Рутгелты? Почему его привезли в аэропорт одного? После всего, что с ним случилось?

Он взял сумку и отошёл в тень, где под навесом, сидя на корточках, курили суринамцы в белых рубашках. Илья сел на сумку и достал билет.

Кто-то поменял дату отлёта: на месте прежней даты был вклеен маленький цветной ярлык. На ярлыке стоял круглый штамп. Кто-то, пока он был в джунглях, взял его билет и поменял дату на сегодняшнюю. Илья посмотрел на число и вскочил на ноги: по билету выходило, что сегодня первое декабря. Этого не могло быть: Илья точно знал, что они уплыли из Парамарибо вечером двадцать девятого ноября. Стало быть, тридцатого они разбили лагерь на реке. Они пробыли в джунглях четыре дня, да ещё минимум день он и Ваутер плыли обратно. Выходило, что сегодня должно быть шестое число. И это не учитывая время, которое Илья пролежал в джунглях после того, как на него напал Ам Баке.

Куда-то делись пять дней. Илья помотал головой. Вдруг он всё понял и успокоился: конечно же сегодня шестое, просто билет поменяли на первое число, а он всё это время был в лагере на реке. Оставалось только неясным, зачем поменяли дату билета. Кто это сделал? И зачем его привезли в аэропорт с просроченным билетом?

Но теперь, когда он во всём разобрался, его снова волновало только одно: где Адри? Он хотел её видеть, сейчас, немедленно. Илья взял сумку, кивнул сидящим на корточках мужчинам и прошёл внутрь здания. Или Адри ждала его там, или она улетела в Нью-Йорк и они встретятся дома.

Аэропорт состоял из большого зала, длинного прямоугольника со стендами, где продавалась еда. Стенды назывались «Кафе». Илья прошёл сквозь привычную суету расставаний и встреч и не нашёл Адри. Ему стало тревожно. Только теперь он догадался посмотреть на табло.

Было первое декабря. Палочка первого числа светилась на табло отлётов и прилётов, отрицая весь смысл времени. Илье стало жарко; он не мог понять, что происходит: как пять дней могли уместиться в один.

Он пошёл к стойке регистрации нью-йоркского полёта, надеясь найти Адри там. Сейчас ему был нужен кто-то, кто ему всё объяснит.

До отлёта оставалось три часа, но множество людей уже бессмысленно толпились у стойки с надписью «Майами». Илья помнил, что самолёт садится в Майами по пути в Нью-Йорк, и то, что хотя бы это осталось прежним в его теперешней зыбкой реальности, обрадовало Илью.

Адри здесь не было. Илья обошёл толпу ещё раз, надеясь, что он её просто пропустил. Он подумал и – негромко – позвал её по имени. Несколько человек обернулись; Илье стало неудобно, и он отошёл к стендам с едой.

Хотелось пить. Илья знал, что его бумажник лежит во внутреннем кармане сумки. Он расстегнул молнию и достал бумажник; деньги можно было не менять, в Суринаме все и везде принимали доллары.

Вместе с бумажником из сумки выпал ещё один билет. Илья знал, чей это билет, не смотря. Это был билет Адри; он забрал его у Адри в Нью-Йорке, когда увидел, что она просто сунула билет в карман джинсов. Илья боялся, что она его обязательно потеряет.

Если билет был здесь, то и Адри была здесь; она ещё не улетела из Суринама, по крайней мере, она не улетела в Нью-Йорк. А если Адри не улетела в Нью-Йорк, то и ему было незачем туда лететь. Он должен был её найти и понять, что происходит. Илья взял сумку и пошёл на улицу.

Он остановился у курящих на корточках суринамцев и, махнув рукой куда-то в сторону, сказал:

– Парамарибо.

Один из них плюнул на асфальт и потушил в плевке сигарету. Окурок он засунул за ухо, встал и пошёл к старой, без определённого цвета машине.

Сиденья обжигали кожу, и нечем было дышать. Водитель обернулся и посмотрел на Илью. Илья вдруг осознал, что не знает адреса Хасьенды.

– Рутгелты, – попросил Илья. Он помнил, что их тут все знают. – К Рутгелтам, пожалуйста, – добавил он по-английски.

Водитель пожал плечами. Он не знал Рутгелтов.

– Рутгелты, – повторил Илья. – Рут-гел-ты. Водитель что-то сказал, но Илья даже не понял, на каком языке. Водитель покачал головой.

И тут Илья вспомнил:

– Хасьенда Тимасу. Хасьенда Тимасу. Ома Ван Меерс.

Водитель кивнул и завёл мотор. Машина тронулась рывком. Илья откинулся на неудобное рваное сиденье и закрыл глаза: он ехал домой. Там ему всё объяснят. Там Адри.