Гешикте Плаатс Ван Махт 3

Темнота внутри тента была неровной и почему-то казалась серее в углах. Самое тёмное место было там, где висел гамак, и Илья не мог видеть Адри. Вдвоём в гамаке было неудобно, но они не жаловались; они сжались в одно и разговаривали, шепча друг другу глупые слова ни о чём.

– Скучал? Скучал? – шептала Адри между поцелуями. – Нет, скажи, как скучал.

Она уже была сверху и взяла его в себя, но оба не спешили двигаться, наслаждаясь знакомым ощущением проникновения. Это чувствовалось как возвращение домой.

– Скажи, что страдал без меня, – требовали её губы. – Если не страдал, я сейчас уйду.

И она прижималась ещё сильнее, позволяя ему проникать всё глубже, и скользила на нём, ища оптимальный угол соития в качающейся над земляным полом брезентовой темноте. Потом слова кончились; их заменило дыхание, что теперь жило в тенте вместе с ними.

Было слышно, как в ночи растут джунгли.

В заключении Илья провёл без женщин пять лет. Он был вечно голоден, и это чувство пересиливало, забивало, убивало остальные желания. Он всегда хотел есть и мало думал о чём-то другом. Жизнь до тюрьмы вспоминалась всё меньше, жизнь после тюрьмы не казалась реальной. Прошлое стало будто сон, будущее таилось вдали. Настоящее же было тут, рядом; неотступное, как подъём поутру, постылое, как холод по ночам. Илья жил настоящим и хотел есть.

В ссылке, в Сибири Илья попал на ЛЗП «Большой кордон». Кордон был не очень большой: шестьсот семьдесят человек ссыльных, особняк да строгий. ЛЗП, лесозаготовительный пункт, стоял посреди тайги, и их возили на работу – на повал – без конвоя, что для Ильи было ново. Однажды он спросил старого зэка по кличке Чекмарь, отчего начальство не боится побегов. И почему никто не бежит.

– Куда? – удивился Чекмарь. – Всюду одно.

Чекмарь не знал свободы: он сидел с малолетки, привычно меняя зоны и меряя судьбу от этапа до этапа. Ему было можно верить.

Раз в два, порою три месяца к ссыльным приезжали проститутки. Они устраивались в сушилке, тёмном жарком закутке, куда обычно вывешивали мокрую одежду и где хранили валенки. В бараке стояло радостное оживление, какое бывает перед амнистией. Зэка помоложе глупо смеялись и толкали друг друга локтями. Те, кто постарше, продолжали играть в карты и посматривать на дверь сушилки, пропускавшую внутрь и обратно ждущих и уже дождавшихся мужчин. Те, кто постарше, не ходили и вообще делали вид, что их это не касается. Разве что курили жаднее.

День, когда приезжали проститутки, зэка называли «мокрый день».

Проститутки были бывшие зэчки, что освободились из местных зон и не могли вернуться домой. Они ездили по ссыльнопунктам и дарили радость всем этим убийцам, ворам, грабителям, всем, кто их ждал. Они брали недорого, и если не было денег, можно было расплатиться чаем или хорошими рукавицами.

Один раз Илья пошёл, от скуки. В сушилке было так темно, что он не видел женщину под собой. Он понял – на ощупь, – что она одета сверху в какую-то кофту и голая от пояса вниз. Женщина была толстой и называла его «братишка». Илья ей не понравился: он никак не мог кончить и занимал больше времени, чем ему отводилось. Все его попытки быть нежным она немедленно пресекала: это противоречило её профессиональной этике. Наконец Илья устал и сделал то, что обычно в такой ситуации делают женщины: он сымитировал оргазм. Женщина обрадовалась и прижала его к себе сильными пухлыми руками. Она поцеловала его в шею. Женщина гладила его по голове, как ребёнка, а он вжимался в неё и делал вид, что продолжает кончать. Потом он встал, снял презерватив, и она обтёрла его влажной тряпкой, которой до него обтирала других. Илья заплатил, поцеловал ей руку и ушёл.

Больше он не ходил в сушилку по «мокрым дням».

Сейчас, в джунглях, в плотной темноте тента, Илья снова был с женщиной, которую не мог видеть, и он вспомнил ту встречу. И тут же прогнал воспоминание, стёр его, как мокрой тряпкой стирают со школьной доски. Он не хотел никаких воспоминаний о других, другом, иной жизни; его жизнь была здесь, рядом с ним, в этой влажной ночи недалеко от экватора. Его жизнь жарко дышала рядом и скользила по телу, заставляя наслаждение проникать повсюду и дрожать там, вибрируя и оставаясь. Его жизнь была его настоящим; прошлого больше не было, а будущего он не хотел.

Потом, после того, как мир сначала пропал, а потом раскололся на миллионы частиц, потом, когда Адри перестала зажимать ему рот своими жаркими губами, чтобы поглотить в себя его стоны, они долго лежали молча, слушая ночь, пока Илья не догадался спросить, как она сюда попала. Как она их нашла и кто её привёз.

– Приплыла, – сказала Адри. – Села в лодку и приплыла.

Илья уже достаточно её знал, чтобы понять: других объяснений не будет. И за это спасибо. Илья вдруг вспомнил важное и встревожился:

– А ты знаешь, что никто не может приходить ко мне ночью? – Он старался говорить строгим тоном. – Ты знаешь, что Ам Баке ограждает меня каждый вечер защитным кругом, сквозь который никто не должен проходить? Или случится плохое.

– Очень хорошо, пусть никто и не ходит к тебе по ночам, – согласилась Адри. – Нечего им здесь делать.

– А ты?

– А я не боюсь. – Она поцеловала Илью в грудь. – Я не боюсь нарушать. Я не боюсь магии.

Они замолчали. Было хорошо лежать вместе, чуть покачиваясь в темноте. Вместе с ними не спали лес и странные звуки ночи вокруг. Илья прижал Адри к себе.

– Глупая, ты же веришь во всё это, сама говорила. А что, если теперь действительно случится что-нибудь плохое? Из-за того, что ты пришла?

– Без «если», – сказала Адри. – Обязательно случится. Но я не боюсь: я же не Кэролайн.

– А что, Кэролайн боится?

Адри засмеялась.

– Когда Кэролайн было тринадцать, Ам Баке ей сказал, что один из Куманти, Джаджаа, дал ей такую красоту, потому что сам хочет на ней жениться. Ам Баке сказал, что она не должна ни с кем спать, иначе Джаджаа заберёт красоту, а её накажет. Он должен быть первый, он станет её мужем. И она так боялась, что отказывала всем мальчикам в школе, а потом в колледже. Ей уже исполнилось двадцать, а она так ни с кем и не спала. Потом Ам Баке бросил керри, раковины, и увидел, что она должна выйти замуж за человека с цветком. Джаджаа вселился в этого человека, только тот об этом не знал. Кэролайн должна выйти за него замуж и объяснить ему, что он – приют из плоти для Джаджаа. В этом её смысл. Больше он ничего не сказал.

Адри замолчала. Илья ждал. Адри взяла его руку, на которой лежала её голова, и положила себе на грудь; та полностью помещалась в его ладони. Илья чуть сжал шёлк кожи у себя под рукой и стал медленно водить пальцем вокруг торчащего соска по часовой стрелке. И обратно.

– Кэролайн в то время училась в Лондоне, – продолжала Адри. – У неё было много знакомых мужчин, за ней все ухаживали, но она только целовалась, а с двумя из них у неё был оральный секс. Но им она ничего не позволяла с собой делать. Ей самой нравился один датчанин, но у него не было цветка. Он был очень скромный и так никогда до неё и не дотронулся. Кэролайн рассказывала, что всякий раз, когда он прощался с ней у подъезда, ей хотелось его ударить. Когда мужчина дарил ей цветы, она звонила Оме, чтобы та спросила Ам Баке, тот ли это. Наконец Ам Баке сказал, что когда будет тот, ей не нужно будет звонить: она сама всё поймёт.

– И что? – Илья чувствовал, как сосок набухает под его пальцами. Его свободная рука скользнула по её упругому плоскому животу вниз. – Поняла?

– В Лондоне Кэролайн жила в пентхаусе, и у неё на балконе было много цветов. Один раз летом, после сильного дождя, к ней пришла соседка снизу, молодая китаянка, которая сказала, что один из горшков сбросило вниз, к ней на балкон. Они поговорили, понравились друг другу, и та пригласила Кэролайн на вечеринку в субботу. Когда Кэролайн к ней пришла, прямо в прихожей она наткнулась на мужчину. Это был Гилберт. Она взглянула на него и увидела Джаджаа. Тот сидел внутри Гилберта, маленький и чёрный. Он посмотрел на Кэролайн и поманил её к себе. В тот же вечер она пригласила Гилберта в гости.

– И?..

– И всё. На следующий день Кэролайн позвонила Оме и сказала, что она встретила своего мужа. Он ей не понравился, но она обязательно выйдет за него замуж. Она хотела знать только одно: может ли она теперь спать с другими мужчинами, после того как Джаджаа был первым.

– Иди сюда. – Его пальцы знали, что Адри готова, и он потянул её к себе.

Гамак наконец не выдержал, развязался, и они оказались на земле. В этот раз Илья был сверху, и Адри, обвив его длинными тонкими ногами и руками, шептала что-то жаркое прямо в ухо.

– А я не боялась, – различил Илья. – Я не боялась и хотела сделать ей больно. Я спала со всеми, с кем не могла спать она; это было единственное, как я могла её победить.

– Ты спала со всеми, со всеми.

– Да. Со всеми мальчиками, которые ей предлагали, со всеми, кто её хотел. Потом я рассказывала ей, как мне было с ними хорошо, а она смеялась. Затем она уходила к себе и плакала.

Темнота под тентом стала сгущаться, и воздух сделался ощутимо плотнее. Илья боялся, что не удержится, и переменил дыхание: теперь он выдыхал каждый раз, когда двигался внутрь. Он вычитал это в книге о тантре и часто практиковал, чтобы продлить эрекцию. Илья хотел перестать двигаться вовсе, чтобы обмануть влажный ком жара, копившийся внизу живота. Он хотел, чтобы Адри тоже перестала двигаться, чтобы они оба замерли и переждали этот прилив. Но Адри не останавливалась, и постепенно он поддался ей, её ритму, словно дал унести себя морской волне. Теперь они двигались вместе, и Илья больше не пытался ничего продлить.

– Когда я навестила её в Лондоне, я переспала с Мартином, её датчанином, – шептала Адри, извиваясь под ним. – Ночью я позвонила ей из его квартиры, пока он был в душе, и всё рассказала. «Знаешь, Кэрри, он очень милый, жалко, что тебе нельзя». Утром я приехала домой и легла спать. А она плакала у себя в комнате. Она думала, что я сплю, и позволила себе плакать громко.

– Ты с ним спала.

– С ним, с другими, со всеми. Я спала со всеми подряд. Со всеми, кто её хотел. Я была ею. А она боялась.

Илья почувствовал, что время выйти, разъединиться, но Адри обвила его ногами и прижала к себе ещё сильнее:

– Нет, останься. Пожалуйста, останься. Хочу, чтобы ты остался во мне.

– Как? А если… – Илье было трудно себя контролировать. – А тебе можно?

– Можно, можно. – Адри прижималась к нему всем телом. – Мне теперь всё можно.

Она поглотила его конвульсии, содрогаясь вместе с ним. Их губы долго не могли разомкнуться после того, как всё кончилось. Илья чувствовал, как её плоть отзывается внутри.

– Ты поверил? – вдруг спросила Адри. – Поверил?

Илья не знал, что ответить. Он молчал. Адри высвободилась из-под него и повернулась к Илье спиной. Илья не знал, что говорить и говорить ли вообще. Теперь они лежали вместе, но порознь.

– Ни с кем я не спала, – сказала Адри. – Потому что дура. А надо было. Надо было сделать ей больно. Надо было не бояться делать больно и всё нарушать.

– Для чего?

Она повернулась к Илье и долго смотрела на него, пытаясь разглядеть в темноте. Потом села и заплела длинные непослушные кольца волос в косу.

– Или спала? Ты как думаешь, когда я врала – сейчас или до этого?

– Не знаю, – сознался Илья. – А какая разница – спала, не спала? Какая разница?

Адри рассмеялась:

– Руди прав: ты ищешь тайну там, где её нет. Ты ищешь тайну, а находишь загадки. Знаешь, в христианстве самое главное не кто был Иисус и не кто был Христос. В христианстве самое главное, что там есть за что умереть. Вот почему я не боюсь магии: там не за что умереть.

– А зачем умирать? – спросил Илья.

– А зачем тогда жить, если не за что умереть? – Адри снова легла рядом, но Илья чувствовал, что сейчас она не с ним и не здесь.

Снаружи начало сереть, и Илья мог смутно видеть её лицо.

– Ты прав, Илуша. – Адри привстала и оперлась на локоть. – Спала, не спала – какая разница. Вот так и магия: нет разницы, что ты делаешь. Важно только, что ты решил это делать. И решил не бояться.

– А если не бояться, то что, не случится ничего плохого? – Илья был потерян; он вспомнил, что Адри прошла через круг, через который никому нельзя было проходить. Ему вдруг стало страшно. Впервые он плохо её понимал.

Адри уже стояла в раздвинутом створе тента. На ней было короткое платье, схваченное резинкой на талии, платье-фонарик. Адри надела его на голое тело.

– Смотри. – Адри поманила Илью рукой.

Они вышли из-под тента. Снаружи было светлее, но границы видимого плыли в предутреннем тумане. Было зябко. Илья вспомнил, что он совершенно голый.

Адри повернулась и пошла к запретному кругу из камней. У круга она оглянулась и поманила Илью рукой ещё раз. Илья сделал шаг вперёд.

– Пойдём со мной, – сказала Адри. – Реши не бояться.

– И что, тогда не случится ничего плохого? – снова спросил Илья. Он хотел закрыть глаза. Он чувствовал беду.

– Конечно случится. – Адри тихо засмеялась. Она стояла у магического круга из камней, такая тонкая и хрупкая, что Илье хотелось броситься к ней и взять на руки. – Обязательно случится. Просто ты будешь это знать и не будешь бояться. Просто реши не бояться. Магию нельзя остановить, но её можно не бояться.

И она переступила через камни. Теперь Адри была по другую сторону круга, другую сторону жизни и другую сторону страха. Илья хотел пойти за ней, но не мог. Неожиданно он просто не мог двинуться с места. Всё вокруг, кроме Адри, вдруг стало плохо различимо. Он не чувствовал больше своего тела. Он был пустой.

Адри стояла и, улыбаясь, глядела на Илью. Она сделала два шага назад, оставаясь к нему лицом. Теперь она стояла на границе серого марева тумана, что скрывал реку. Сквозь край тумана чернела масса джунглей. Начинали петь первые птицы.

– Ты – моя любовь, – вдруг сказала Адри. – Жалко.

Она повернулась к нему спиной и шагнула в туман. Потом остановилась и, почти невидимая, оглянулась назад.

– Мне теперь всё можно, – прилетело из серой мглы. – Я беременна.