6. Ординатор – вторая должность
Я всегда буду с величайшей гордостью говорить, что работал в НСЗ. (Кто не любит НСЗ?! Ну, не считая министра здравоохранения?) Она не похожа ни на одно другое наше национальное достояние: никто не отзывается с нежностью об Английском банке, никто не станет о вас худшего мнения, если вы решите подать в суд на аэропорт Кардифф. Несложно понять, почему так происходит: НСЗ выполняет самую удивительную работу, которая приносит пользу каждому из нас. Персонал НСЗ помог каждому из нас появиться на свет, и в один прекрасный день они положат нас в мешок, перед этим сделав все возможное с медицинской точки зрения, чтобы этого избежать. От колыбели до могилы, как это обещал в 1948 году создатель НСЗ Эньюрин Бивен.
Они накладывали гипс, когда мы ломали руку на физкультуре, они проводили нашей бабушке химиотерапию, они лечили привезенный нами из Кавоса хламидиоз, они назначали нам ингалятор, и за все это волшебство с нас не просили в момент обслуживания ни пенни. Записавшись на прием, нам не нужно проверять свой банковский счет: НСЗ всегда готова прийти на помощь.
Оказавшись по другую сторону баррикад после стольких лет работы в НСЗ, уже как-то спокойней относишься к многочисленным тягостям этой работы – изнурительному графику, ужасной бюрократии, нехватке персонала, тому, что они по совершенно непонятной причине заблокировали доступ к Gmail на всех компьютерах в больнице (спасибо, ребята!). Я знал, что являюсь частью чего-то хорошего, важного, незаменимого, и поэтому ответственно выполнял свой долг. У меня нет какой-то врожденной трудовой дисциплины, и где бы я с тех пор ни работал, у меня были с ней серьезные проблемы (что охотно подтвердят в моем издательстве), однако НСЗ – это нечто особенное, и альтернатива ей пугает не на шутку.
Нам следует относиться к баснословным счетам за медицинские услуги в Америке как к Духу Рождества будущего (Персонаж «Рождественской истории» Диккенса, который являлся главному герою, чтобы показать ему, какая горькая участь его ждет, если он не изменится. – Примеч. перев.), демонстрирующему, что нас ждет после приватизации НСЗ. Политики, может, и прикидываются дурачками, однако они себе на уме, и мы, сами того не заметив, можем достаточно быстро оказаться заманенными в этот пряничный домик. Нам будут обещать, что НСЗ ждут лишь самые незначительные изменения, однако никакой след из хлебных крошек уже не поможет нам найти дорогу обратно через лесную чащу. В один прекрасный день не успеете вы и глазом моргнуть, как от НСЗ не останется и следа, а если моргнуть вы не сможете из-за инсульта, то окажетесь в полной заднице.
Пока я работал ординатором, мое мнение о частном здравоохранении в Великобритании несколько изменилось. Раньше я всячески его поддерживал, рассматривая как аналог обучения в частной школе: кучка богачей раскошеливается, тем самым экономя остальным налогоплательщикам по паре фунтов, и все только довольны. Я всегда мог представить, что, став консультантом, буду временами промышлять частной практикой – может быть, раз в неделю принимать в частной клинике, периодически проводить гистероскопию, если решу, что заслуживаю «Мерседес», возможно, и кесарево раз в месяц, если решу, что мой «Мерседес» заслуживает личного водителя. Я знал консультантов, которые жили подобной жизнью, и это нисколько не отталкивало меня от того, чтобы представлять себя на их месте.
А затем, во время второго года работы ординатором, я начал подрабатывать врачом на замену. На выплаты по ипотеке уходило слишком много денег, и это показалось мне весьма разумным способом сделать так, чтобы мои доходы хотя бы отдаленно приблизились к расходам. Так как со свободным временем было туго (и даже то, что у меня было, не воспринималось мной как мое, чтобы тратить его попусту), я обычно выходил на ночное дежурство между двумя дневными сменами на основной работе. И чтобы гарантировать себе возможность хотя бы час-другой поспать, по ночам я работал в частных больницах или в частном крыле какой-нибудь больницы НСЗ, где работы гораздо меньше.
В те дни друзья, оказавшиеся гораздо мудрее в выборе своего жизненного пути, частенько спрашивали меня о том, стоит ли им рожать детей в частной клинике. Это были люди, которые привыкли заказывать самые дорогие вина в ресторанах и самые дорогие коттеджи на праздники в Чилтернских холмах. Люди, которые знают, что, пускай счастье за деньги и не купить, за них определенно можно купить все самое лучшее.
Как оказалось, однако, эта теория не работает, когда дело касается беременности и родов. Обидно, потому что тем, кто решил обратиться в частную клинику, придется раскошелиться где-то на 15 000 фунтов, которые не будут компенсированы медицинской страховкой. Конечно, им достанется более комфортабельная палата и более качественное питание. Они определенно могут рассчитывать рожать посредством кесарева сечения, если сами того захотят. Более того, врач-консультант может даже всячески побуждать выбрать именно такой способ. За это они смогут выставить дополнительный счет в дополнение к выложенным 15 000, плюс их точно не вызовут внезапно со званого обеда, чтобы достать ребенка из своей пациентки. А если у вас вдруг откроется кровотечение несколько часов спустя, когда консультант уже вернется домой, то вами займется дежурный врач. Когда им оказывался я, это было совершенно нормально – я мог справиться с подобными проблемами, потому что они были неотъемлемой частью моей основной работы. К сожалению, сказать то же самое по поводу своих коллег частной практики я не мог. Многие работали старшими интернами, а некоторым крайне недоставало опыта, и, к сожалению, справиться с подобного рода ситуациями им было бы попросту не под силу.
Но что, если случится серьезная неотложная ситуация, с которой ни один врач не сможет справиться в одиночку? Для которой потребуется целая врачебная бригада акушеров, анестезиологов, педиатров, может даже, врачей и хирургов других специальностей? В таком случае единственное верное решение – это вызывать «скорую», чтобы пациента забрали в отделение НСЗ, предназначенное для подобных ситуаций, и надеяться, что он не умрет, не успев туда добраться.
Если вам нужны конкретные примеры, то попробуйте вбить в поиске названия частных родильных отделений вместе с фразой «внесудебное урегулирование». Как я уже сказал, еда там всегда превосходная. Стоит ли она того, чтобы за нее умереть, – решать вам самим.
Что касается меня, то лично я не стал бы даже рисковать оказаться старшим врачом, когда что-то пойдет не так, так что ушел из частной медицины после нескольких месяцев таких ночных дежурств. Было немножко жаль, потому что я уже решил, какого цвета униформу будет носить мой водитель.
9 августа 2008 года, суббота
Моих друзей, не имеющих отношения к медицине, всегда впечатляет, когда я ставлю диагнозы людям на улице по их внешнему виду – словно эдакий экспресс-доктор Хаус. У дамы в автобусе ранний Паркинсон, у мужчины в ресторане – липодистрофия из-за препаратов для лечения ВИЧ, у парня с характерными изменениями глаз – повышенный холестерин, дергающиеся руки – больная печень, изменения ногтей на руках – рак легких.
Вместе с тем всему, как оказалось, есть время и место. «Вагинальный трихомониаз», – гордо сказал я, показывая на следы от характерных зеленоватых выделений на половых губах стриптизерши. Испортить мальчишник оказалось проще, чем я думал.
11 августа 2008 года, понедельник
Моральная дилемма. Работал врачом на замену в родильном отделении одной частной клиники, и акушерка вызвала меня, чтобы я осмотрел роженицу с тревожными показаниями фетального монитора. Я дал пациентке понять, что помогу ее ребенку появиться на свет, потому что у него начал падать пульс. Я сказал женщине, что времени ждать консультанта нет, но все будет в полном порядке. Она отнеслась с пониманием.
Выйдя из палаты, я позвонил ее врачу-консультанту, мистеру Долохову – традиционный знак вежливости, когда имеешь дело с пациентом частной клиники. Он, однако, оказался не столь вежливым в ответ. Сказал, что будет уже через минуту и направится прямиком в палату: ни при каких обстоятельствах я не должен принимать роды у «его» пациентки. Вернувшись в палату, я начинаю готовить все необходимое к его приходу – щипцы, другие инструменты, набор для наложения швов. А потом решаю, что это нелепо – ребенку явно нездоровится, и с каждым мгновением, проведенным в утробе матери, его состояние будет только ухудшаться. Что, если его «буду через минуту» на деле означает то же, что и у таксистов? Если ребенок пострадает от моего бездействия, то под ударом окажется моя лицензия, а не его. Хуже того, ребенку будет причинен вред. Если мистер Долохов захочет написать на меня жалобу, то в худшем случае я просто больше никогда не смогу работать в больнице, в которой у меня нет ни малейшего желания работать.
Я принял роды – ребенок не сразу делает свой первый вдох, однако вскоре оживает, а результаты газового анализа крови пуповины подтверждают, что ждать и правда было нельзя. Выходит плацента, я зашиваю надрыв, вытираю пациентку начисто и говорю: «Адам – отличное имя». Только она называет его Барклаем. Консультанта все не видать. Моральная дилемма разрешена.
К тому времени, как мистер Долохов наконец появился, я уже успел переодеться в чистую униформу. Должен отдать ему должное – узнав результаты газового анализа у акушерки, он принес мне огромные извинения. Я бы предпочел, чтобы он выписал мне щедрый чек, особенно если учесть, что за проведенные мною роды он выставит пациентке счет на несколько тысяч фунтов, но ничего не поделаешь.
5 сентября 2008 года, пятница
– У тебя там есть местечко? – спрашивает меня мистер Локоис во время утреннего приема в женской консультации.
Я не сразу сообразил, о чем он – мы говорили про отпуск, про то, что я наконец собираюсь отдохнуть с Г. во Франции.
– Да… В смысле, мы уже купили билеты…
– Нет! Местечко! У вас есть там свое местечко?
Просто очаровательно, насколько он не в курсе того, как живут ординаторы. Я с трудом справляюсь с ипотекой за крошечную квартирку, хотя мы оба работаем.
Свой уголок во Франции кажется мне пока чем-то не более реалистичным, чем покупка скаковой лошади на Звезде Смерти. С другой стороны, это совершенно нормально для консультанта – видеть многообещающий свет в конце ординаторского туннеля.
Локоис извинился за то, что собирается уйти из клиники сегодня немного пораньше – на самом деле ему, скорее всего, уже пора уходить. На прием записаны 52 пациента, и теперь я единственный, кто остался из врачей. Может, в конце туннеля и правда маячит свет, только вот мой туннель 85 миль длиной и плотно завален фекалиями, через которые мне нужно прогрызать себе дорогу.
11 сентября 2008 года, четверг
Чуть ли не заплакал после безжалостной ночи, увидев в своей почтовой ячейке что-то кроме надоедливых дурацких напоминаний насчет парковки или антисептического геля для рук – это милейшая открытка от пациентки. Я помнил ее очень хорошо. Пару недель назад я зашивал ей разрыв после естественных родов.
«Дорогой Адам!
Хотела Вас поблагодарить. Вы проделали потрясающую работу – мой терапевт проверял мои швы и сказал, что почти не догадаешься, что я рожала, не говоря уже про разрыв третьей степени! Я чрезвычайно Вам благодарна. Спасибо Вам еще раз».
Когда получаешь подобные знаки внимания и признательности, то понимаешь, что оно того стоит. Она даже открытку сделала сама из красивейшего тисненого белого картона, украсив его отпечатками ног своего ребенка, сделанными бронзовой краской. С другой стороны, не думаю, что ей было из чего выбирать – вряд ли в каком-то магазине можно найти открытку с надписью «Спасибо, что заштопали мне анус!».
16 сентября 2008 года, вторник
В приемной родильного отделения женщина в бешенстве из-за того, что четверых человек, прибывших после нее, приняли раньше, чем ее.
«Если я попаду в больницу, мадам, – спокойно сказала ей одна из акушерок, – то мне хотелось бы, чтобы меня приняли последней, потому что это означало бы, что у всех остальных дела хуже, чем у меня».
18 сентября 2008 года, четверг
В восемь вечера звонит телефон. Я гадаю, не забыл ли я выйти на ночное дежурство, или же не явился кто-то другой, и невидимая резинка притянет меня обратно в отделение. К счастью, это всего лишь мой друг Ли, но голос у него довольно обеспокоенный. Ли из всех моих друзей определенно самый спокойный и уравновешенный, так что у меня плохие предчувствия. Он работает адвокатом защиты по уголовным делам, и я постоянно слышу, как он разговаривает по телефону с полицейскими, судьями и тому подобными, бодро интересуясь: «Кислотой было уничтожено все тело или только череп?» – или «О геноциде приблизительно какого уровня идет речь?» Он спрашивает, есть ли у меня свободное время к нему заскочить; его сосед по квартире Терри поранился, и Ли считает, что ему следует обратиться в больницу, однако хочет узнать мое мнение. Он живет недалеко, и у меня нет срочных дел, так что я еду к нему.
Терри действительно поранился. Самые незначительные действия порой приводят к самым серьезным последствиям – и в данном случае мы имели дело с самым настоящим «эффектом бабочки».
Он порезал большой палец, открывая обычную банку с фасолью, повредил маленькую артерию, которая теперь заливала пол кровью, а верхушка его большого пальца болталась, словно раскрытый рот у одного из Маппетов. Даже кость было видно.
Я с радостью сообщаю профессиональное медицинское заключение: в больницу не то что рекомендуется, а просто необходимо обратиться, причем как можно скорее. Думаю, мало кто на свете со мной в этом не согласится. К несчастью, Терри оказался одним из них.
Ли отводит меня на кухню. Выясняется, что Терри без уговоров в больницу не поедет – он много пьет и переживает, что анализ крови выявит повреждения печени, за которыми последует целая череда обследований и страданий, в которых он крайне не заинтересован. Это также объяснило бы, почему он столь сильно истекает кровью и почему поговорка «кровь людская – не водица» его словно не касается.
Я потратил какое-то время, пытаясь убедить Терри. Я сказал ему, что врачи будут слишком обеспокоены свисающей половиной его большого пальца, чтобы разбираться с чем-либо другим, однако в этой битве мне явно не суждено одержать победу. Терри даже не разрешает мне вызывать «скорую», чтобы медики его осмотрели. Я возвращаюсь к Ли, чтобы сформулировать план Б. План Б приходит сам собой. Я врач, Ли – адвокат, и, согласно Закону о психическом здоровье, мы можем принудить Ли к лечению на основании того, что он представляет для самого себя угрозу. Ли, явно знающий про Закон о психическом здоровье побольше меня, указывает на то, что мы в любом случае бы не смогли своими силами обязать Терри лечиться, а так как он полностью дееспособный, то с юридической точки зрения имеет полное право не обращаться за медицинской помощью.
У Ли, однако, есть план В, который предстает передо мной в виде небольшого чемодана с медицинскими принадлежностями.
Годом ранее он отдыхал в Уганде (кто вообще там отдыхает?), а всем отправляющимся туда отважным путешественникам рекомендуют купить один из таких наборов в поездку. В случае, если во время поездки не посчастливится попасть в больницу, местные врачи могут воспользоваться медицинскими принадлежностями туриста, что обеспечит ему защиту от их несколько более попустительского отношения к инфекционному контролю, а также от распространенного в тех краях ВИЧ.
Ли распечатывает чемоданчик, раскрывает его передо мной подобно ловкому рыночному торговцу и спрашивает, есть ли там все необходимое, чтобы зашить Терри палец. Он явно раскошелился на один из самых дорогих наборов – его, наверное, хватило бы, чтобы вырезать легкое для пересадки.
Немного покопавшись в наборе, словно тетушка, разыскивающая в коробке с ассорти свою самую любимую конфету, я достаю шовный материал, ножницы, иглодержатель, тампоны и антисептический раствор. Единственное, чего не хватает, так это местной анестезии. Ли шутит, что Терри может просто зажать между зубов деревянную ложку.
Итак, пять минут спустя я уже оперирую оказавшегося на этот раз на удивление сговорчивым Терри на кухонном столе. Обработав рану, я делаю два глубоких шва, чтобы попытаться остановить артериальное кровотечение, после чего, как только все высыхает, слой за слоем зашиваю палец. Вскоре боль становится слишком невыносимой для Терри и, желая свести его крики к минимуму (если сосед вдруг решит заглянуть, чтобы проверить, все ли в порядке, потребуются объяснения), Ли протягивает ему деревянную ложку. И она действительно помогает.
Вскоре я зашиваю кожу и в итоге весьма доволен результатом с косметической точки зрения. Не совсем уверен, насколько Терри прислушается к моим рекомендациям по уходу за раной и удалению швов, однако все равно их ему даю, в то время как он благодарит меня дрожащим голосом и тянется к бутылке, решив больше никогда не есть фасоль. Я тихонько спрашиваю у Ли про то, каковы могут быть юридические последствия случившегося для меня. Он смеется и сразу же меняет тему разговора, отправив меня домой на такси с бутылкой хорошего рома в руках (скорее всего, из Терриных запасов).
По дороге домой до меня доходит, что после нашей немного подпольной операции Терри будет не лишним несколько дней попить антибиотики. Я звоню Ли сказать, чтобы он обязательно отвел Терри с утра к терапевту. Я извиняюсь, что не выписал рецепт сам, объясняя это тем, что Генеральный медицинский совет не рекомендует выписывать рецепты друзьям и родственникам. Кажется, я услышал, как Ли закатывает глаза. «Думаю, это меньшее, о чем тебе следовало бы беспокоиться».
16 октября 2008 года, четверг
Передавал чрезвычайно загруженное родильное отделение вышедшему на замену врачу. Мы работали в поте лица весь день напролет, и ночка тоже не обещает быть спокойной.
Нескольким женщинам, скорее всего, понадобится делать кесарево, еще у нескольких все идет к необходимости в инструментальной помощи при родах, и это не говоря про аншлаг в приемном покое, а также поступающих одна за другой пациенток из отделения неотложной помощи. Я рассыпаюсь в извинениях – загруженные работой дежурства даются в два раза тяжелее, когда работаешь врачом на замену и толком не знаком с особенностями больницы. Я чувствую, что сменщика разрывает от беспокойства, однако он не произносит ни слова.
До меня доходит, что, возможно, я слишком уж его запугал, так что начинаю понемногу давать задний ход. «На самом деле в пятой палате роды должны пройти нормально, да и не думаю, что прямо сейчас в отделении неотложной помощи есть что-то срочное, так что…» Мои слова явно не возымели желаемого эффекта – он по-прежнему в ужасе. На ломаном английском он спрашивает меня, придется ли ему делать кесарево. Решив, что он на самом деле хочет узнать, умеет ли оперировать работающий с ним в смене старший интерн, я объясняю ему, что он совсем неопытный. Но нет, он на самом деле спрашивает, вынужден ли он будет делать кесарево сечение – раньше он его не делал никогда.
Я начинаю мысленно готовиться к тому, что на самом деле все это результат чудовищного недопонимания. Наверное, он должен был выйти на работу ординатором нейрохирургии, однако ошибся отделением, и наш настоящий врач на замену – тот, который на самом деле умеет делать то, что нам от него нужно, – с минуты на минуты зайдет, обвинив во всем какую-нибудь двусмысленную вывеску. Увы, этот парень действительно взял на себя дежурство в агентстве по найму в качестве ординатора акушерства и гинекологии, и никто ни там, ни в больнице не удосужился спросить, работал ли он когда-либо прежде в родильном отделении.
Я отправляю его домой и звоню консультанту, чтобы узнать, как быть, слишком хорошо осознавая, что его ответ будет подразумевать для меня еще одну 12-часовую смену, за которую мне к тому же и не заплатят.
20 октября 2008 года, понедельник
С пациенткой Г.Т. все в полном порядке – во всяком случае, с физической точки зрения. У нее нормальные результаты анализов крови и соскоба, гистероскопия и лапароскопия не выявили каких-либо отклонений. Нет никаких гинекологических или каких бы то ни было других логических причин описываемых ею тазовых болей, и ни один из бесчисленного множества испробованных нами способов лечения не дал какого-либо результата.
Она настаивает на том, что проблема именно гинекологическая. «Я знаю свое собственное тело!» Она даже знает, какое именно лечение хотела бы от нас получить. Она хочет, чтобы мы полностью удалили ей все органы малого таза.
Я вместе с рядом коллег, а также нашими начальниками обстоятельно ей объяснили, что не думаем, будто это хоть как-то поможет с ее симптомами. Кроме того, это серьезная операция, которая несет нетривиальные риски, в том числе вероятность развития спаечных процессов с последующим усилением тазовых болей.
Она упорно настаивает на том, что это единственное решение, «как я и говорила с самого начала», и больше не собирается слушать никаких других предложений, кроме того, чтобы ее выпотрошили. Может быть, у нее дома больше негде хранить продукты и она просто хочет освободить немного дополнительного места?
На меня ложится задача выписать ее наконец из клиники и направить к специалисту по лечению болей, который в конечном счете попросту назначит ей антидепрессанты. Она не особенно рада этому, и я слышу в свой адрес много всего, начиная от «Я плачу налоги всю свою жизнь» до «И вы себя называете врачом?», а также список людей, которым она собирается пожаловаться, начиная от главврача больницы и заканчивая ее терапевтом. Я говорю ей, что с пониманием отношусь к ее недовольству, однако и правда считаю, что мы сделали для нее все, что было в наших силах. Она просит, чтобы ее осмотрел кто-то еще, на что я отвечаю, что она уже была у многих врачей, все из которых придерживаются одного и того же мнения.
«Я не уйду, пока мне не назначат операцию», – заявляет в итоге она, сложив руки на коленях. Она явно настроена серьезно. У меня нет времени с ней возиться, так что я решаю записать ее на еще один прием через несколько недель, тем самым бросая одного из своих коллег под тот же самый автобус, из-под колес которого только что увернулся сам. У меня нет никаких сомнений, что она может – и будет – тратить попусту время людей в этой клинике еще добрый год, а то и дольше.
Прежде чем я успеваю предложить записать ее на этот прием, она выкрикивает: «Ну почему никто не воспринимает меня всерьез», после чего хватает контейнер для игл и швыряет его мне в голову. Взвизгнув, я нагибаюсь, и мой анус сжимается до одного миллиметра в диаметре. Контейнер ударяется о стену возле моего стола, и заразные иглы дождем осыпают меня сверху. Каким-то чудом ни одна из игл в меня не попадает и мне удается избежать заражения двенадцатью разными штаммами ВИЧ. На шум прибегает медсестра и тут же вызывает охрану. Все, прием закончен. Следующий!
6 ноября 2008 года, четверг
Я потерял ручку. Точнее, ее украли. А если еще точнее, ее украл один из трех человек в пятой родильной палате: пациентка А.Г., ее парень или ее мама. Я бы не переживал так сильно, не будь это подарок от Г., не будь это ручка фирмы «Монблан» и не прими я только что у их семьи роды.
Сами роды прошли без особых происшествий, однако все время, что я пробыл с семейством, оно вело себя довольно агрессивно. Плюс их злобное фырканье вкупе с суммарным количеством татуировок – у всех, за исключением пока что ребенка, – словом, немногое меня останавливало от того, чтобы обвинить их в краже.
Наверное, мне повезло, что за все эти годы у меня еще ничего не утащили. С моими коллегами же случалось всякое – им обчищали карманы, у них воровали сумки с сестринского поста и взламывали их шкафчики в раздевалке, не говоря уже о проткнутых колесах на парковке и даже нескольких нападениях.
Я пожаловался на случившееся мистеру Локоису, которому не доверил бы стричь ногти моему пациенту, однако всегда приятно получить совет и услышать историю из жизни бывалого. Совет заключался в том, чтобы обо всем забыть, постараться не угодить под нож, а также отдать должное пациенту за то, что тот знает толк в ручках. После этого он рассказал свою историю.
Прежде чем заняться акушерством и гинекологией, мистер Локоис в 1970-х работал какое-то время терапевтом на юге Лондона. Заполучив постоянную работу в общей практике, он решил отметить это дело покупкой голубого спортивного кабриолета. Он в этой машине души не чаял: без конца рассказывал про нее своим пациентам, друзьям и коллегам; покрывал ее воском и полировал каждые выходные; еще чуть-чуть, и он бы поставил ее фотографию в рамке у себя на столе. А затем, в один прекрасный день, всему пришел конец, как это часто бывает с безответной любовью. Уходя с работы, он обнаружил, что его голубого спортивного кабриолета на парковке и след простыл. Он обратился в полицию, которая сделала все, что могла, однако в конечном счете так и не нашла машину. Теперь разговоры Локоиса с пациентами, друзьями и коллегами переключились на обсуждение того, куда катится этот мир – как кто-то мог украсть его прекрасную машину?
Однажды он рассказал о своем несчастье пациенту, который оказался высокопоставленным членом какой-то местной банды. И, следуя тому странному моральному кодексу, который так чтят все преступники, пациент был крайне возмущен услышанным. Какой подонок будет красть машину у врача? Совершенно неприемлемо. Он пообещал, что обязательно найдет виновного и убедит его вернуть машину, хотя мистер Локоис и сказал, что в этом нет никакой необходимости – точно так же, как вы бы сказали кому-либо, что «нет никакой необходимости» покупать вам путевку на Сейшелы с полным покрытием расходов. То есть, говоря другими словами, это означало «действуйте».
Позже на той же неделе Локоис пришел на работу и обнаружил на парковке голубой спортивный кабриолет с ключами на приборной панели. Переполнившая его радость сменилась куда более смешанными эмоциями, когда до него дошло, что номера и салон у машины совсем другие.
15 ноября 2008 года, суббота
Получил письмо по электронной почте от мадам Матье, в котором сообщалось, что она с огромным сожалением вынуждена мне вернуть деньги за оставшиеся занятия по курсу разговорного французского, потому что я уже пропустил их столько, что продолжать больше нет никакого смысла. Переписка с мадам Матье обычно ведется на французском, чтобы обеспечить нам полное погружение в язык. Это первое письмо от нее на английском: она явно считает, что иначе я попросту ничего не пойму, тем самым сыпля мне sel на как бы там ни было по-французски «рану».
17 ноября 2008 года, понедельник
Суеверие запрещает когда-либо называть дежурство спокойным. Точно так же, как мы не говорим «удачи» актерам или «пошел в жопу» Майку Тайсону. Стоит сказать слово на букву «С» врачу, и, словно по волшебству, в больнице из ниоткуда непременно появится самый больной пациент на свете. Я прихожу врачом на замену на дежурство в частное родильное отделение, и ординатор сообщает мне, что «сегодня ночью должно быть очень спокойно». Не успел я брызнуть на нее водой и выпалить: «ИМЕНЕМ ИИСУСА ХРИСТА, ИЗЫДИ», как она объяснила мне, что у кого-то из королевской семьи одной из стран Персидского залива только что родился ребенок в родильном отделении, что в какой-то степени объясняет, почему внутри больницы везде охранники, а снаружи столько черных «Феррари».
Лично для меня огородить канатом три стола в пабе, чтобы отпраздновать совершеннолетие – это уже «несколько щеголевато», однако наши глубокоуважаемые гости не только забронировали все родильное отделение целиком, чтобы там больше не было ни единого пациента, но еще и заплатили консультанту, чтобы тот остался на всякий случай на всю ночь. Так что ординатор совершенно справедливо сказала, что дежурство обещает быть тихим.
18 ноября 2008 года, вторник
Сегодня вечером за медицинской консультацией звонил Рон. Его отец в последнее время сильно похудел, в груди он ощущает дискомфорт, а также испытывает все большие и большие проблемы с глотанием. Утром он был у терапевта, который сказал ему, что у него несколько желтоватый вид, и назначил ему прием у гастроэнтеролога через неделю. Рон хотел узнать, в чем, как мне кажется, дело.
Если бы такой вопрос попался мне на письменном экзамене, то я бы сказал, что речь идет о раке пищевода с метастазами, показатель выживаемости у которого – ровно ноль. Если бы меня спросил пациент, я бы сказал, что симптомы очень тревожные и следует незамедлительно провести обследование, чтобы исключить рак.
Но что, если меня спрашивает кто-то из близких мне людей? Я сказал, что терапевт сделал все правильно (и это правда), а также, что все еще вполне возможно, что это какой-то пустяк (определенно неправда – не было ни единого варианта развития событий, в котором у него не нашли бы что-то очень серьезное). Мне отчаянно хотелось, чтобы все оказалось в порядке – ради Рона и ради его отца, которых я знал с 11 лет, – так что соврал. Мы никогда не врем своим пациентам, чтобы дать им ложную надежду, однако в данном случае я сделал именно это – заверил друга, что все будет в порядке.
Генеральный медицинский совет постоянно нам напоминает, чтобы мы не выступали в роли врачей для своих друзей и родных, однако я всегда игнорировал эти рекомендации и выступал для них в роли «горячей линии» по медицинским вопросам.
Моя работа лишала меня возможности быть полезным другом во многих отношениях, так что, думаю, мне казалось, что я должен предложить хоть что-то, чтобы оправдать свое имя в списке людей, которым они отправляют открытки на Рождество. А ведь именно поэтому нас и учат этого не делать.
20 ноября 2008 года, четверг
Больше нигде работникам не приходится пользоваться общей обувью по принципу «кто первый встал, того и тапки». Мы словно в боулинг-клубе, в котором людей постоянно обдает околоплодными водами, кровью и тканью плаценты, и все при этом слишком ленивые, чтобы почистить после себя обувь.
Тем, кто хочет свои собственные белые кожаные больничные ботинки, нужно раскошелиться где-то на 80 фунтов, так что прежде только консультанты могли себе это позволить и разгуливали по больнице, словно у них на ногах были две огромные таблетки парацетамола. Теперь же появились новые резиновые тапочки под названием сабо – они бывают разных цветов и ничем не хуже прежних больничных ботинок. Кроме того, в них есть отверстия, через которые можно продеть навесной замок, чтобы ни один засранец не мог прибрать их к своим рукам или бородавкам.
Сегодня в раздевалке появилось объявление: «Ни при каких обстоятельствах персонал не должен надевать резиновые сабо, так как эта обувь не обеспечивает надлежащей защиты от падающих игл». Какой-то несостоявшийся стилист из персонала дописал снизу: «А кроме того, они выглядят по-уродски».
22 ноября 2008 года, суббота
Вызвали в отделение неотложной помощи, чтобы я осмотрел 19-летнюю девушку с обильным вагинальным кровотечением. Все как обычно, все как обычно. На деле же я столкнулся с девушкой, которая, взяв кухонные ножницы, сама провела себе хирургическую коррекцию половых губ. Она доблестно сумела на три четверти разрезать свои малые половые губы, прежде чем решила а) остановиться, б) вызвать «скорую». У нее снизу было полное месиво и обильно текла кровь. Я узнал у старшего ординатора, не посадят ли меня за членовредительство, если я отрежу то, что болтается, и зашью кровоточащие края. Он дал мне зеленый свет, и я все привел в порядок. Честно говоря, результат был ненамного хуже, чем после большинства хирургических коррекций половых губ, которые мне довелось повидать.
Я записал пациентку на прием в отделение гинекологии через несколько недель, и мы немного поболтали. Она сказала мне, что «думала, будто пойдет кровь», на что я даже не нашелся ничего ответить, а также что она «просто хотела выглядеть нормальной». Я заверил ее, что с ее половыми губами было все в полном порядке – они и правда выглядели совершенно нормально. «Но не так, как в порно», – ответила она.
В СМИ в последнее время было немало шумихи по поводу пагубного влияния порно и глянцевых журналов на восприятие людьми своего тела, однако я впервые столкнулся с последствиями лицом к лицу. Это одинаково ужасающе и печально. Как скоро к нам начнут попадать девушки, решившие с помощью степлера сделать свое влагалище поуже?
10 декабря 2008 года, среда
На этой неделе в больнице проводится учет рабочего времени. Подозреваю, что у людей с нормальной работой руководство отслеживает, не работает ли персонал меньше часов, чем положено.
Врачи-консультанты, которых прежде в отделении никто не видел, вдруг принялись выдавать выписные эпикризы пациентам, а также осматривать больных в отделении неотложной помощи – и все ради того, чтобы младшие врачи не задерживались на работе. Все это будет продолжаться вплоть до той наносекунды, когда с учетом рабочего времени будет покончено, однако пока что я, разумеется, наслаждаюсь происходящим. Вот уже третье дежурство подряд, как я ухожу домой вовремя, из-за чего Г. на полном серьезе интересуется, не уволили ли меня.
Чтобы обеспечить иллюзию точности, канцелярские работники из управления больницы выбирают случайным образом несколько врачей и ходят за ними по пятам на протяжении всего дежурства. Ко мне присоединилась одна из них на время ночного дежурства. Пробыла она со мной – до 22.30, после чего без тени иронии заявила, что устала, и отправилась домой.
29 декабря 2008 года, понедельник
Принимал в гинекологической клинике пациентку, чей терапевт недавно назначил ей гормональные пластыри для заместительной терапии, и теперь у нее появилось вагинальное кровотечение. Я спросил у нее, как долго она пользуется пластырями, и, приподняв блузку, она принялась их считать. «Шесть, семь, восемь недель». Ее терапевт не удосужился ей объяснить, что старые пластыри нужно снимать.
10 января 2009 года, суббота
Сегодняшняя свадьба Перси и Мариетты стала для всех триумфальной победой над обстоятельствами. Не один, а сразу два врача смогли выбить себе отгул в столь знаменательный для них день. Причем на целый день, а не как у моей коллеги Амелии, которая смогла отпроситься в день своей свадьбы только на вечер, в результате чего принимала пациентов с прической и в макияже, чтобы успеть на церемонию.
Главное же чудо в том, что они вообще смогли так далеко вместе зайти, несмотря на то, что система, казалось, задалась целью разрушить их отношения. Перси и Мариетта после окончания учебы получили стажировки в разных округах, а это означало, что минимальное возможное расстояние между их больницами будет составлять 120 миль. Вместо того чтобы жить вместе в каком-нибудь одинаково неудобном для обоих месте, Перси решил переехать в больничное общежитие с ужасными условиями проживания, и появлялся дома, когда это позволял его рабочий график, – то есть практически никогда.
Его шафер Руфус, проходящий стажировку в хирургии, произнося тост, сравнил их отношения с браком, в котором один из супругов работает на Международной космической станции. Это был потрясающий тост. Еще трогательнее его сделал тот факт, что Руфусу пришлось произносить спич в перерыве между закусками и главным блюдом. Едва успев расправиться с жареной куриной печенью, он убежал на ночное дежурство.
12 января 2009 года, понедельник
Попросили осмотреть пациентку в приемном покое и провести повторное вагинальное обследование, так как акушерка не была уверена в своей оценке. А оценка ее заключалась в том, что у плода головное предлежание, в то время как матка раскрыта на 1 сантиметр. Я же обнаружил, что у плода ягодичное предлежание, а матка раскрыта на 6 сантиметров. Я объяснил маме, что ребенок находится попой вниз и безопаснее всего будет сделать кесарево. Я не стал разъяснять маме, в какую часть тела ребенка медсестра засунула свой палец, обнаружив раскрытие на один сантиметр.
22 января 2009 года, четверг
Случайно уронил свой пейджер в измельчитель для мусора, в котором он с хрустом ушел в мир иной. Чувствовал себя так, словно написал себе в штаны – сначала приятное теплое чувство облегчения, за которым сразу следует: «Черт, чего делать-то теперь?!»
29 января 2009 года, четверг
Прежде чем сделать разрез на матке во время проведения кесарева, прождал где-то минуту, пока по радио не заиграет другая песня. Может быть, группа «Cutting Crew» («Рубящая бригада» или «Режущая бригада». – Примеч. перев.) и подходит для хирургии, однако я отказываюсь принимать роды под припев «Сегодня ночью я умер в твоих руках».
30 января 2009 года, пятница
Пациентке Д.Т. лет 25, и она пришла в клинику кольпоскопии, чтобы сделать свой первый соскоб. А потом сразу и второй: у нее полное раздвоение матки – два влагалища, две шейки матки, две матки. Я никогда не видел ничего подобного прежде. Я взял оба мазка, после чего минуту-другую ломал голову над тем, как промаркировать образцы для лаборатории, а также что писать в медкарте – программа скринингового обследования шейки матки НСЗ явно не была рассчитана на столь редкий случай.
Последний раз женщина была у гинеколога еще в подростковом возрасте, и у нее ко мне куча вопросов. Признавшись, что никогда с подобным случаем не сталкивался, я отвечаю на вопросы, насколько могу. Больше всего она переживает по поводу беременности в будущем. Я спрашиваю, не будет ли она против ответить и на несколько моих вопросов. Конечно, это может показаться неуместным, но мы с ней явно поладили, и мне вряд ли еще когда-либо попадется такая пациентка.
Вот что я узнал. Раньше она предупреждала об этом парней перед сексом, тем самым жутко их пугая, так что теперь вообще об этом не говорит. Как бы то ни было, они все равно ничего не замечают, что вовсе не удивительно – большинство парней имеет в лучшем случае обрывочное представление о женской анатомии. Если оставить в стороне старую добрую игру «найди клитор», то большинство из парней не отдает себе отчета в том, что у девушек есть специальное отверстие для мочи – они просто убеждены, что это такой один большой многофункциональный служебный туннель. Не раз после установки катетера во время родов будущие отцы спрашивали у меня, не помешает ли он появиться ребенку на свет.
Итак, пациентка рассказала мне, что предпочитает для секса свое левое влагалище, так как оно больше, хотя, по ее же словам, здорово иметь возможность подстраиваться под парней с разными размерами.
После работы я рассказал об этой пациентке Г. «Значит, это что-то типа тех металлических точилок в школе с двумя отверстиями разных размеров?»
3 февраля 2009 года, вторник
Последний день на работе перед переводом на новое место. Всегда чувствуешь себя несколько странно, когда уходишь из больницы, где на твоих глазах рождались и умирали люди, где ты проводил больше времени, чем дома, видел администратора чаще, чем свою вторую половинку, и при этом твой уход остается практически незамеченным – но это уже далеко не первый раз, так что я привык.
У младших врачей такая огромная текучка, что я понимаю, почему этому не придают особого значения. Как однажды прошипела нам одна особенно злобная старшая медсестра: «Вы лишь временные посетители на моем постоянном месте работы».
Раньше я никогда не получал на прощание даже открытки, не говоря уже про подарки. Сегодня же в своей почтовой ячейке я обнаружил конверт от мистера Локхарта. В нем была открытка и ручка «Монблан».
