Пистолет он спрятал в Белорусском доме, как раз на такой случай как этот.

Зона АТО — многому его научила, и он теперь знал, что у каждого снайпера должен был быть пистолет с глушителем. У него он и был теперь — автоматический пистолет Стечкина, сильно переделанный, снятый с убитого командира ополченцев. Он заказал новый ствол с резьбой для глушителя и сам глушитель. Стечкин для глушителя был идеален — неподвижный, в отличие от схем Браунинга ствол, не такой скоростной, но убойный патрон, ёмкий магазин на двадцать патронов. Он собрал его прямо в общей комнате, где спали смертельно усталые самооборонцы. Сам — лёг лицом к стене, на разложенный на полу спальник — и собрал. Накрутил глушитель — он был вдвое короче и легче, чем оригинальный АПБ. Сунул собранный пистоль под куртку…

Поднялся.

Когда он спускался в подвал — его пропустили без вопросов. Просто у него была карточка, и он приходил в подвал не первый раз. На подвале — на посту было только двое. Здание вообще пустело, люди спешили на площадь, слушать митинг. Тем лучше…

Он привычно закрыл глаза на три секунды — а когда открыл, в голове его равномерно стучал метроном. Все — дыхание, биение сердца, шаги — подчинялось единому ритму, превращая его в машину смерти, для которой убивать — так же естественно, как и дышать…

Два — один. Два — один.

Пленный российский снайпер — лежал на топчане. Услышав, как в камеру заходят, он повернулся и равнодушно посмотрел на входящего. Дверь за ним — уже закрылась, они были в камере одни.

Он приложил палец к губам, мол — тише. Потом — постучал по двери

— Охрана!

Один из двоих охранников — появился почти сразу, здоровый, с помповым ружьём на ремне. Тупо посмотрел на сотника, командира одной из снайперских групп.

— Это что?! — раздражённо спросил сотник, указывая на арестованного.

Охранник недоуменно посмотрел на арестованного, не видя никакого нарушения, никакого беспорядка. А через секунду — уже захрипел, оседая на пол с заточкой в печени. Сотник — подмигнул арестованному, потом — одним прыжком, оказался у двери

— Сюда! Быстро!

Послышался топот второго охранника, тот ворвался в камеру, переделанную из какого-то закутка, увидел лежащего, щёлкнул предохранителем.

— Ах ты, с…

И лёг — рядом с первым. Заточка — торчала из уха, для такого способа убийства — нужен сильный и поставленный удар.

Он вытер заточку, сунул её в карман, взял автомат и перебросил его пленному снайперу.

— Сейчас начнётся митинг. На нем будут все. С пятого этажа — отличный вид. Мне нужен напарник. Переоденься, у этого шмотье как раз по тебе.

— Кто ты? — спросил снайпер — ты что, наш?

— Нет. Я и русский, и украинец, и белорус. Тебе не понять.

Наилучшая позиция — была на последнем этаже.

Там на охране — были бывшие и действующие спецназовцы Польши, Литвы, Грузии, но и тут был бардак — один из поляков держал свой автомат, так что ему секунд десять понадобится, чтобы привести его в боевое положение, второй — сидел на стуле и пялился в коммуникатор, смотрел он-лайн трансляцию митинга.

Придурки. Дрючить и дрючить.

— Уходи. Сегодня нельзя — сказал заученно поляк. Он ничего не понял — смотрел на него, на второго — даже не смотрел.

— Чего? У меня пропуск.

— Сегодня нельзя, уходи.

Он сделал вид, что он несколько не в себе… это было несложно. Тут раздавали таблетки, неумеренный их приём — вызывал чувство эйфории, неадекватность.

— Мне это…

За спинами поляков — он увидел двоих, в хорошей, тёплой форме с большими чёрными чехлами за спиной — это возвращаются с дежурства на крыше. Там постоянно были снайперы, он их видел. Здесь, на последнем этаже — их осиное гнездо. Если бы несколько гранат.

Они открыли дверь одной из аудиторий, о чем-то говоря между собой. Зашли.

Дверь двустворчатые, открываются наружу.

Ясно…

— Надо передать… с штаба послали… Яцинкевич.

— Уходи! Ты шо, тупой? Не розумиешь!?

Два — один. Два — один…

Первый поляк захрипел, налетев на сталь остро отточенного ножа — заточки, второго — он достал ногой, вернул нож. Первый уже был не опасен, с таким не живут. Он сделал шаг и резко ударил ногой по горлу второго поляка… тот засипел. В отличие от первого — этот может и выжить, если от удушья не поймёт. Впрочем, какая разница…

Два — один. Два — один…

АКМС второго поляка очень удобно лежал, он подхватил его на ходу и забросил за спину. Нож со звонок упал на пол, отработанным движением — он выхватил Стечкин, ускоряя шаг. Напарник — не отставал, судя по звукам, он тоже прибрал что-то к рукам. Це добре…

До той аудитории, где скрылись двое с кейсами — было метров тридцать.

Два — один. Два — один…

Метров пять было тогда, когда в коридор вышли ещё двое… они даже не успели увидеть убитых на пункте пропуска и понять, что происходить. Пистолет дважды дёрнулся — и двое упали на пол, на стене за их спинами — остался след от кровавых брызг…

Левой рукой, он дёрнул дверь аудитории и с порога открыл огонь. Выстрел — и падает, так и не успев ничего понять человек в чёрной штормовке у плитки. Ещё выстрел — и второй падает, цепляясь за штору. Третий падает и рядом с ним на пол со стуком падает большая, длинная винтовка с глушителем. Четвёртый — тех он оставил напоследок, потому что они снимали тяжёлые кейсы и плотную одежду, это занимало их руки и сковывало движения. Пятый…

Убитых — было шестеро, и ни один из них — не успел ничего предпринять. Так все и легли…

Минута с небольшим — им потребовалась, чтобы создать у двери (то, что она открывается наружу плохо, внутрь хорошо было бы, и ключей у него нет и искать времени тоже нет) баррикаду из сдвинутых в сторону парт. Шагнув по освобождённому от парт полу, он подошёл к лежащему — около его головы медленно образовывалась багровая лужа — и сильным рывком выдернул из-под него винтовку.

Совсем оборзели.

SCAR-20, снайперский вариант обычного SCAR, по моему как раз Литва его и закупала. Тяжёлый, длинный, какой-то большой, с длинным стволом, увенчанным глушителем, настраиваемым по стрелку прикладом, очень хорошим прицелом. Литовский снайпер. Совсем оборзели. Они, когда сюда собирались — взяли американское, немецкое, австрийское оружие, чтобы не светиться — а эти — со штатным приехали.

Хотя… чего удивляться… машина правды в их руках, и им не надо доказывать свою правоту. Они всегда правы.

Но правы — не означает, живы — вот в чем закавыка. Время игры в одни ворота навсегда ушло…

И у него — времени нет…

— Лови! — он перекинул винтовку русскому — это тебе.

— А ты?

— Из автомата буду…

Окно было уже открыто — его открыл погибший поляк. Слышался шум митинга, согласный хор людских голосов звучал тяжело и слитно, подобно прибою. Он снял с предохранителя АКМ, поставил на одиночные, передёрнул затвор, упёр цевьё в подоконник, встал на колено, задержал дыхание, прицелился…

Рядом — приготовился к стрельбе русский. Владелец его винтовки — тот что лежал на полу в кровавой луже — помимо обычной оптики, поставил на крон, видимо американский — сбоку Aimpoint T2 для стрельбы вблизи. На таком расстоянии — оптика не нужна, она только мешает…

Автомат дёрнулся — и выступавший человек на трибуне упал. В коридоре — послышались крики и тяжёлый топот.

Рядом, русский нажал на спуск несколько раз — и ещё несколько человек, которые стояли сзади для поддержки оратора, все нацепившие на себя бело-красно-белые шарфики — попадали сбитыми кеглями. В следующую секунду — на площади заорали, а место обстрела — наполнилось бегущими людьми.

Дело сделано.

Кто-то — с силой ударился в выставленные парты, пытаясь попасть внутрь. Баррикада сдвинулась, но устояла…

Он развернулся и несколько раз выстрелил в сторону баррикады. Послышался крик ярости и боли.

Один есть…

Шансов выйти — очень и очень немного. Меньше процента. Но они — есть. Сейчас — эти уроды попытаются пробить баррикаду… тем самым открывая ему дорогу. Но их все же двое. Идти в наступление. Выбить штурмовую группу и идти на прорыв.

Но в любом случае — он добился того, чего хотел. И что бы теперь не происходило — будущее это уже не изменит.

То будущее, что написано им…

Он посмотрел на русского

— Ты готов?

Русский кивнул.

— Тогда — с Богом…

…