Минск, Беларусь. 11 августа 20*** года
Продолжение
— Скорая. Идёт слева!
— Взять на прицел, наблюдать, мне некогда.
— Принял!
Захлопал Вепрь
— В Скорой духи. Минус один…
Он не отвлекался на это — ему важно было понять, есть ли кто на крыше. У него — было ощущение, что есть. А он — доверял своим ощущениям.
В следующую секунду — раздался выстрел… пуля прошла рядом с его головой — и он услышал, как тяжело рухнул рядом его напарник. Его винтовка замолчала.
Ах ты… б…
Он моментально сдал назад… в темноте чердака его не достать, это нереально. Напарник — лежал навзничь…
— Паша!?
Он уже понимал, что напарник мёртв — просто потому, что слишком часто видел мертвецов, чтобы ошибаться… видел, как это происходит. Но все равно отказывался верить.
— Паша!
Пульса не было. Ни на сонной, ни на запястье.
— Дыши, козёл!
Он ударил напарника в грудную клетку, пытаясь запустить сердце, потом — ещё минут десять делал искусственное дыхание и массаж сердца. Пока не понял — бесполезно.
Бес-по-лез-но.
За чердачным окном шла война — хлопали гранаты, трескали петарды, раздавали выстрелы. А тут, в тёмном, пыльном чердаке — было тихо, и в луче света из чердачного окна — медленно кружились пылинки.
Он уставился на них, как на Откровение, пытаясь понять, как теперь быть. Что — делать?
В кого теперь стрелять.
По железу крыши — словно хватили молотком, посыпалась пыль со стропил и появилась лишняя дырка. Это — снайпер. Тот самый. Он — заметил их, и, наверное, понимает, кто они такие. Он хочет продолжить игру.
Игру, в которой ставка — жизнь.
Он посмотрел на лежащую рядом с ним винтовку. Надо переходить на другую позицию, вызывать помощь, надо продолжать игру.
Или…
Даже если он убьёт того снайпера — ничего не изменится. Что же делать, чтобы что-то изменить, чтобы сломать дьявольский механизм, перемалывающий в труху людей и целые страны. Что?!
Все чего он добьётся, продолжая стрелять — погибнут ещё белорусы, погибнут, наверное, и русские, и между братскими народами, живущими в согласии не одну сотню лет — возникнет счёт. И рано или поздно — счёт этот предъявят к оплате, не бывает счётов без оплаты, равно как не бывает и вопросов без ответов.
Что делать?
И тут — он понял, что он должен сделать…
Это стало для него так же понятно, как дважды два — четыре.
Из рюкзака — он достал гражданскую одежду, сбросил свой британский боевой комбинезон и быстро переоделся. У него было все гражданское, вплоть до кроссовок — причём не ношеное, грязненькое. Там же у него был паспорт, чистый.
Российский, но это ничего не значило. Это было его настоящее имя и настоящий паспорт. Там же был и бумажник, обычный, с карточками, и немного налички.
Оружие он сложил в сумку. Саму сумку он вывернул наизнанку — с одной стороны она была чёрная, с карманами, с другой яркая, с эмблемой Адидас. Спрячет где-то по дороге — он ещё не знает — нужно ли оно ему будет, или найдёт что-то другое.
На свой Стечкин — он навернул глушитель. Пригодится…
Внизу, на лестнице — были следы крови, но самих бандерлогов не было. Пули для борьбы с беспорядками могли сильно покалечить — но почти никогда не убивали в силу малой массы.
Осторожно — он спустился вниз. Выглянул во двор. Ничего — хотя звуки петард и стрельбы были отчётливо слышны.
Он достал рацию и мобильный — и бросил в мусорный бачок. Огляделся… успел увидеть в арке, ведущей на улицу человека в чёрном, целящегося с колена из штурмового Вепря.
Выстрелили они одновременно…
