Дмитрий Володихин
Благородный прекрасный юноша

– Без единого выстрела, гады! – мрачно констатировал старший офицер охраны, поворачиваясь к Кедрову. Рот открыл: то ли собирался доложить, то ли хотел обратиться за распоряжениями, но ни того ни другого не сделал. Просто захлопнул рот.

Молодец, умница! Все, что можно доложить, видно без доклада и умещается в слово «крышка». А распоряжения… Какие тут придумаешь распоряжения? Разве что у тебя козырной туз в рукаве или способности к чудотворению.

Но просторожий кряжистый мужик с выдающимися мешками под глазами не вызывает ассоциаций со словом «чудотворец». Даже если на нем очень хороший пиджак.

Да и картежником он не был ни по жизни, ни в политике.

Поэтому старший охранник сам принялся выдумывать распоряжения для подчиненных. Надо подчиненных взбадривать, иначе морально разложатся или впадут в лень.

«Ну конечно. Истинный царь должен быть великолепен и внушать веру в то, что он вот прямо здесь, не сходя с этого места, сотворит чудо. Как бы хотелось, чтобы всеми нами правил благородный юноша. Могучий, как Саул, умный, как Соломон, и, желательно, еще и сладкопевец, как Давид… Чего не хватает? А, прекрасный еще, как… э-э-э… ну, не знаю, как Филипп IV. Ведь Филиппа IV называли Красивым, так? Или Железным королем?? Или Медным носом? В общем, что-то такое металлическое и прекрасное, ослепительно сияющее, если хорошенько начистить… Восторг в полный рост! Первый претендент, восемнадцатилетний Дима Гагарин, чистокровный Рюрикович, был именно таким. Его все любили. Пока пуля снайпера не вошла ему в висок… Хоронили в закрытом гробу – страшно же смотреть: череп раскололся надвое. Меня, любопытно, как похоронят? На синенькое лицо тоже смотреть неприятно, а я, милостивые государи, точно посинею: не от мороза, так от удушья…»

Воздуха все еще хватало, недостаток кислорода пока не чувствовался. А вот холодком уже пробирало изрядно…

Охранники, повинуясь приказу старшего, пытались вскрыть гермолюки – все равно куда: хоть на «Ольгин», хоть на планетолет, – но ничего у них не получалось.

Попробовали оживить связь. Мертвая связь немо посылала их подальше.

Стен тоннеля Кедров касаться опасался: неровен час, пальцы приморозятся, и придется отрывать их с кровью.

«Почему Диму Гагарина застрелили не чужие, а свои? Чужие еще сделают свои ходы, но Диму убили именно свои. Банально, глупо, подло, но тогда еще договорились не все, кто мог договориться».

Был бы жив Дима… то есть тогда бы это был великий государь Димитрий II Андреевич… так вот, был бы жив великий государь Димитрий II Андреевич, и Кедрову жилось бы легче и проще. Ему вряд ли пришлось бы умирать в пятьдесят лет, и тем более крайне маловероятно, что кости его упокоились бы в марсианском грунте.

«Сам же придумал… Впрочем, хоть мальчишеская мечта сбылась: на другую планету слетал! Будь она неладна».

У России всего три колонии на Марсе. Потом, наверное, будет больше, а пока – всего три. Самая древняя, «Иринин», рассчитана на 20 геологов и шесть человек обслуживающего персонала. Но, по большому счету, только на геологов и только на таких безумцев, которые способны жить в таких условиях и, не переставая, неделями, месяцами, годами испытывать счастье от того, что у них под ногами – пятьсот диссертаций, то есть под каждой ногой штук по двести пятьдесят. Можно их, в сущности и не писать, один только поток новых знаний адреналинит душу до двухсот децибелов восторженного крика.

Ни на что, кроме геологии, «Иринин» не годится.

Вторая колония – «Елизаветин», и предназначена она лишь для сверхсекретных экспериментов. О сути опытов по всей стране знает человек пять. Из них трое безвылазно пребывают в «Елизаветине» вот уже два года. Если бы не маленькая, смертельно опасная авария в тоннеле перехода, на следующей неделе ему, Кедрову, обязательно доложили бы о том, что там творится. В общих чертах, разумеется. «Ваше Величество, Николай Васильевич, в этой папке содержится все самое важное. Мы постарались изложить суть вопроса предельно сжато…»

С определенного уровня обладание властью предполагает, что ты знаешь очень много, но все – лишь в общих чертах. Сколько папок ему пришлось бы посмотреть, не покидая режима «предельно сжато»? Пятьдесят? Двести? Тысячу?

Кроме неких чудовищно секретных опытов, в «Елизаветине» ничего проводить нельзя. Попросту негде.

Для задуманного годилась лишь третья марсианская колония – «Ольгин». Во-первых, потому что там находился единственный православный храм на планете Марс. Освященный во имя великой княгини Ольги, конечно же. Во-вторых, потому что на «Ольгине» живет и работает аж 80 человек, и все это, что называется, «проверенные люди». Их, можно не сомневаться, проверили еще раз – всех поголовно, а потом еще раз, еще, еще и еще. Для верности. Но, по большому счету, среди 80 сверхпроверенных людей трудно спрятать заговорщика, диверсанта или киберпартизана. Это вам не двадцать миллионов славного града Москвы и даже не восемь – славного града СПб… Это чуть поменьше. А значит, здесь, в «Ольгине», все должно пройти… побезопаснее, чем в Кремле или, скажем, в Петропавловском соборе Северной Пальмиры. Не только для тех, кто внутри храма, но и для тех, кто снаружи.

Н-да, побезопаснее… а не так, как произошло при попытке короновать претендента номер два, Сашу Савина, бывшего армейского генерала и его старинного знакомца, в столичном Успенском соборе. Готовились отразить диверсию врага – на этот раз уже именно врага, свои договорились окончательно; собственно, определился круг всех «своих»; и враг ни за что не добрался бы до претендента, врагу не позволили бы дотянуться… Тогда предусмотрели все. Даже такое, что в принципе предусмотреть невозможно. Кроме одного: что нападение будет произведено не на самого претендента и не на собор, а на московский метрополитен и городскую ТЭЦ на Хорошевке. 238 трупов. И это еще чудо, что всего лишь 238! Службы городские хорошо сработали, купировали кибератаку на второй минуте, а последствия двух грандиозных аварий – через два дня… Хотя, конечно, кибератаку остановили иные… службы. Не городские, так сказать.

Саша Савин сам отказался от второй попытки: Бог весть, что они еще разворотят в мегаполисе и скольких жизней это будет стоить! Никоим местом не аристократ – не Рюрикович, не Гедиминович, не Романов, не Шереметев и т. п., но благородный человек. «Нет, – сказал Саша Кедрову, – ни при каких обстоятельствах. Я все понимаю, все! Но душа моя в этой крови потонет. Поэтому – нет!»

Потом его долго лечили от нервного срыва.

А ведь тогда все, казалось бы, проверили!

«Так и сегодня все проверили. Людей, приборы, сети…»

И вдруг случилась маленькая смертельно опасная авария в тоннеле перехода.

«Ну что ж, власть с определенного уровня становится делом смертельно опасным. И для того, кто ею обладает, и для всех, кто стоит рядом с ним. Но после большого кризиса 20-х, после двух больших чисток элиты, после киберколлапса 2030 года, после… да много чего после… кто ж эту цену не заплатит, если ему вот хоть на столечко не дорога своя земля?»

Теперь он и платит. Лично он, Кедров. Слава богу, Женечку должны были провести по тоннелю позже его, слава богу, хоть она цела, доченька, чудо, свет… Осталась на «Адмирале Крузе»: по протоколу у нее своя охрана и свой график движения… Слава богу!

Один из офицеров охраны застонал и опустился на пол. Что такое? От холода? Нет, нет… Наши дела пока не столь уж плохи. Видно, страх смерти положил человека на обе лопатки. Так бывает иногда.

После отказа Саши Савина рассудили так: число присутствующих не столь уж важно; место действия не столь уж важно; было бы место святое, пусть бы и не в Москве и не в Петербурге; патриарх, венчающий государя на царство, и международная трансляция дадут все необходимое. Вот без патриарха – никак нельзя. Смысл теряется. У нас же тут не Франция, господа, где какой-нибудь Наполеонишка мог возложить себе на голову коронационный венец самостоятельно.

Пускай будет, допустим, Бородинское поле. От больших городов далеко, исторические корни – сплошная героика, туристов убрать, журналистов пригласить, солнечный день, скромная свита претендента, скромная свита патриарха, две бригады охраны на земле, десять бригад в киберспейсе, прикрытие с воздуха, патриарший хор, священнодействие на открытом воздухе… красиво же, господа?!

Собственно, именно из-за этого сошел с дорожки претендент номер три, князь Трубецкой, высокородный Гедиминович. Крепкий был человек, ничего не боялся и лучше многих понимал, кто и что противостоит восстановлению монархии в России: прежде чем перебрался с семьей в Россию, много лет прожил во Франции, имея касательство к финансовым кругам… Но когда князюшка услышал, что очередное покушение было совершено не на него, а на патриарха, он объявил со всей твердостью: «Собой рисковать могу. Другими людьми – могу, раз они за меня проголосовали. Главой Церкви – нет».

А был бы идеальный государь, не чета ему, Николаю Кедрову, бывшему калужскому губернатору, бывшему мэру маленького Козельска, а до того генеральному директору невеликой аграрной фирмы, а до того… а до того он вообще по большому счету никем не был. Борец-вольник без особой перспективы. Пешка в толпе пешек.

Но был бы цел. И не маялся бы ныне на Марсе, в стремительно остывающем тоннеле перехода, где перспектива одна: еще несколько десятков минут перед вечным сном.

Вот уже пар изо рта идет…

Он принялся бегать туда и обратно по тоннелю, благо переход по «кишке» от гермолюка в стыковочном створе эскадренного планетолета «Адмирал Круз» до гермолюка в пассажирском терминале «Ольгина» длинный – добрая сотня метров. Есть где размяться.

Вместе с ним в ловушке оказались четыре дежурных офицера охраны. Так вот, один из них молча лежал, схватившись за голову, второй посмотрел на своего будущего государя как на сумасшедшего, но службы своей не бросил, все пытался вскрыть люк на «Ольгин», третий, старший из всех, сразу же начал бегать в двух шагах от Кедрова, а четвертый начал бегать не сразу, но старался попасться ему на глаза: мол, вот он я, рядом, все, что прикажешь. И даже в глаза заглядывал как-то… искательно.

Запомнить: если живы останемся, первого и последнего уволить, а вместе с ними и того, кто их нанял; третьего поощрить; второй пусть служит, как служил. Если, хм, конечно, останемся живы…

…Патриарх, кстати, вылечив поврежденную руку, сказал просто и трезво: «Стране это необходимо. Я готов продолжать. Верю в то, что сам Господь и силы небесные нас уберегут».

Ну, а уж силы земные отрапортовали бодро, мол, готовы обеспечить охрану и очередному претенденту с семьей, и патриарху – в равной степени, мол, больше не допустим, мол, не повторится, бдим! А те три генерала и семь полковников, которые оказались замешаны в эпизодах, они… безвременно покинули нас… да, здоровье, здоровье… у одного инфаркт во избежание, у другого инсульт в наущение, у третьего показательный апоплексический удар в наставление, у четвертого что-то коронарное… в разъяснение всем желающим. А те двое, что все-таки добрались до Лондона, совершили самоубийство… да, сообща. Оба разбили головы об унитазы. Как, то есть, почему? В муках совести. Нет, следов полония не найдено.

За кем дело?

За ним, Кедровым. Претендентом номер четыре.

Потому что в списке претендентов, которые прошли на всероссийском референдуме флажок с надписью «набрал пять процентов», он стоял на четвертом месте – после Гагарина, Савина и Трубецкого. А за ним следовал пятый и последний кандидат: совсем уж «запасной игрок» с роскошной фамилией Суворов, правда, не имевший ни малейшего отношения к роду того самого Александра Васильевича, зато академик и шурин целого министра путей сообщения… То есть, конечно же, сначала созвали Конституционное собрание, и оно решило: если народ проголосует за монархию, то в России будет монархия. На референдуме номер один народ выдал монархии доверия аж на 70 % голосов. С разгромным счетом, так сказать… А уж потом, на референдуме номер два, приняли список претендентов. С запасом. На тот случай, если их понадобится много, поскольку расходоваться они будут быстро…

«Да кто я таков? Случайный человек. Дублер дублеров. Племянник очень высокого чина в МЧС, не вор, вроде не дурак, трудяга, всю жизнь воз на себе тянул… Русский, православный, не состоял, не участвовал, не привлекался… Ну и еще – немного родня Годуновым. Капельку. Была ведь и такая царская династия, которую составили целых полтора государя… Стало быть, прицепило «высокое происхождение» к моей седой собачьей шкуре яркий шелковый бантик… Вот Женечка говорила: «Папка, ну какой из тебя царь? Ты же просто барбосище такой здоровенный и всклокоченный. Люди тебя почему слушаются? Боятся, что если они не послушаются, ты подойдешь и цапнешь». А что ж, иной раз и цапнуть надо. Власть с определенного уровня – это ведь еще и постоянная готовность цапнуть как следует тех, кто сам напросился…»

Любопытно, кто же сдал «барбоса». Флотские? Был там один ненадежный человек, но его вежливо, без оскорблений отсекли. Церковь? Никогда. Невозможно. Силовики? Но они же его, Кедрова, и двигали! Один из чиновничьих кланов? Денежные мешки? Или кто-то затеял свою игру? А вот это интересно…

Чем враг силен? Какими-то супертехнологиями? Мы и сами нынче неплохи. Изощренной аналитикой? Вот уж вряд ли: внуки той элиты, которая могла создать такую аналитику, давно, еще на студенческой скамье, прокурили, просвинговали и протеннисили мозги. Не те сейчас там молодые кадры. Или же он силен идеей, которая людей на баррикады поведет – сердце под пули подставлять? Я вас умоляю! По большому счету у противника только одно настоящее оружие, но страшно эффективное – очень много денег. И против этого оружия только две настоящих защиты: вера и чувство долга.

«Вот как они вышли на каких-то, мнится, айтишников «Ольгина», проверенных вдоль и поперек? Ну как… отпуск, Крым, пляж, милая, меня не пугают твои годы, ты абсолютно прекрасна, ах, ты работаешь на Марсе, очень интересно, а в Бога веруешь, нет, тогда… хочешь собственный остров, меня навсегда и никогда не работать? Если сделать сто попыток, хоть с полдюжины да приведут к успеху. Скольких поймали на этой схеме, когда схема проваливалась? Да несчитано… Но ведь империя – не рай на Земле, нам бы только ада не допустить, и потому люди столь же слабы и грешны, как было всегда…»

Кедров вздохнул с горечью. Видит Бог, еще очень хорошо, если все случилось именно так. Потому что могло быть иначе. Власть после определенного уровня доставляет много печального знания о людях. Особенно о других людях, обладающих властью. Кто ты таков – еще разочек и с другой стороны? Живой плод соглашения пяти разных сил. Та часть денежных мешков, которые испортили свои отношения с Западом и готовы ставить на Россию. Та часть высшего чиновничества, которая готова воспринимать свою страну как место, где можно жить и завещать это место детям. Та часть силовиков, которая не продалась на корню. Весьма значительная, надо сказать, часть… Та часть интеллектуалитета, которая… которая… в общем, которая нормальные люди. Церковь. Даже в условиях дикого затяжного кризиса договаривались долго и трудно. Всем надоел бардак, всем надоела та неустойчивость, которая бессмысленно перетряхивала страну каждые шесть лет. Выборы – балаган не только дорогостоящий, но еще выматывающий нервы. Каждый раз – вспышка напряжения в обществе, попытки переворотов, «внешние» кандидаты, немного беспорядков, много рискованных переговоров, когда определяется новый человек, более или менее устраивающий всех. Так зачем? Но договаривались о восстановлении монархии все равно долго и трудно. Царь – не президент, его не ссадишь итогом подсчета бюллетеней. Царь – это нечто покрепче… Так, может, какая-то из договаривающихся сторон на финишной прямой решила отойти от соглашения? Тут ведь может быть и другой уровень обещаний, другой уровень соблазнов… Что там собственный остров? Тьфу, пылинка…

Боже, сохрани!

Нет, о таком даже думать не хочется. Не до такой степени люди плохи, должен быть какой-то предел скверне, содержащейся в душах. Хотя бы здравое разумение! Ведь это война, хаос. А мы и без того с трудом выкарабкиваемся…

Но кто все-таки сдал? Кто? Финансисты – самый ненадежный элемент. Однако чиновников перекупить проще… И если даже вскроется подоплека аварии, казнить никого нельзя, можно только сделать верные перестановки. Ведь кого ни возьми, а за каждым кто-то стоит. Власть с определенного уровня – это очень ограниченный набор инструментов. Со стороны может показаться, что у тебя тысяча вариантов, как вести себя в критической ситуации, а у тебя их, допустим, всего три, да и те далеко не самые очевидные…

От дикого холода у Кедрова закоченели руки. Его била крупная дрожь. Ни бег, ни упражнения, оставшиеся у него в памяти еще со времен спортивной молодости, уже не помогали. Ступни одеревенели. Кожа медленно, но верно теряла чувствительность.

…Он сам, когда настал его черед, предложил: венчание на царство проведем не где-нибудь, а на Марсе. Хороший символ! Ведь космос – это то, что у России всегда получалось как надо. И еще раз, господа: «Ольгин» – 80 человек, но места и ресурсов обеспечения хватит на сто двадцать, и даже, если поднатужиться, на все сто тридцать… комплекс строили на перспективу, на вырост. Там есть оружие… конечно, Россия подписала конвенцию о нераспространении на Внеземелье, но уже подписывая, мы знали, что не будем выполнять. Никто не выполнит, собственно, никто уже не выполнил. Так нам что, одним быть дураками? В общем, над «Ольгиным» сейчас хороший, качественный «зонтик» от атаки извне.

Теперь главное, господа: если выпадет на нашу долю… еще один эпизод… что ж, страна потеряет всего сто двадцать или сто тридцать человек. Это на худой конец. А на этапе… как бы получше выразиться? подготовки эпизода легче «перебрать» несколько десятков человек, а не сотни и тысячи. Верно? Цинично, но верно. Власть с определенного уровня почти на сто процентов – прагматизм. Остаются лишь доли процента… чего-то другого, выше сутью… но их, скорее, можно почувствовать, чем уразуметь.

Умные люди трижды высмеяли его предложение, потом подумали, произнесли слово «хотя», десять раз посовещались и согласились. На Марсе так на Марсе. Оно ведь и правда: космос – это то, что у России всегда хорошо получалось.

И что теперь? Он стал жертвой собственного плана. «Адмирал Круз» благополучно сел на Марсе, выдвинул «кишку» переходного тоннеля к «Ольгину», пристыковался, по тоннелю прошествовали журналисты, патриарх, которого Кедров пропустил вперед из сугубого почтения, высокие представители договорившихся сил, а потом, в точном соответствии с протоколом, туда вступил сам Кедров с охранниками. От храма, где должна была проводиться коронация, его отделяло четыреста метров. И тут люки, бог весть по чьей воле, закрылись, образовав довольно крупный, отчаянно неуютный металлический гроб для пяти человек.

Права была жена: «Женечку – не отдам! Придумай для нее и для меня какую-нибудь правильную бумагу, что ни она, ни я власти твоей не наследницы. Ты свою башку на кон ставишь, это мне понятно, хотя и страшно за тебя до содрогания. Но ты же мужчина, раз в голову вбил, уже не своротишь. А ее – зачем?! Убьют ни за что ни про что…» И бумагу жене с дочкой дали подписать – самую что ни на есть крепкую. С тех пор его родная кровь ему не наследует. Обидно, но… спокойнее. Целее будут.

А впрочем, если погибнет только он, Кедров, на планетолете доставлен сюда еще и Суворов. На всякий случай, так сказать. Ради страховки. Кто, кстати, принял решение доставить Суворова «в обозе»? Уже и не вспомнишь… Да, он, Кедров, подписал… но кто внес в проект пунктик «вытащить запасника»? Власть с определенного уровня – это подписывание бумаг, поданных теми, кому доверяешь, или теми, кого поставили рядом с тобой люди, чье влияние непреодолимо. Ну, или не подписывание – на выбор. Как бы ты ни хотел разобраться во всем сам, ты не сможешь. Не сможешь… Нет, не сможешь… определенно не сможешь…

Кедров обнаружил, что уже не стоит, а сидит на полу. Мысли его путаются, спать хочется отчаянно. Он укусил себя за руку, отгоняя сон. Нет, сон – смерть, нет, нет!

Что ж, его заменят Суворовым… если там, в «Ольгине», еще цел храм, а на борту «Адмирала Круза» цел Суворов… Ничего. Пусть его, Кедрова, не станет, но дело все-таки сделают… Ничего. Ничего. Все равно после коронации Кедров должен был подписать указ о соправительстве. Он сам был бы царем… Николаем III, а при нем первый младший соправитель – Суворов, он же великий князь Нижегородский, и второй младший соправитель – от финансистов… как же его… фамилия… он же великий князь Новосибирский… Наследник – Суворов, потом его дети, потом… второй соправитель и его… и его… как же его зовут?

Кедров потряс головой, но вспомнить, как зовут ставленника денежных мешков, не смог.

«Все, пришла пора уходить. Не остави, Господи, раба Твоего Николая…»

– Встаньте!

Он не смог.

– А ну-ка…

Кедрова встряхнули как следует. Поставили на ноги. Он едва продрал очи. «Зачем? Заслонки опущены, теплее не стало, связи нет… Зачем? Зачем? Спать…»

– Не спать!! А ну-ка!

Кажется, его треснули по роже, да так, что искры из глаз посыпались.

– Что? Зачем…

– Соображаешь еще. Хорошо.

Его тормошил старший офицер охраны. Еще один охранник стоял рядом.

– Давай-ка… ложись на меня! – и старшой растянулся на ледяном полу. – От наших тел тепла немного получишь.

Обессиленному Кедрову помогли аккуратно опуститься на него. Сверху на Кедрова лег еще один охранник. Стало чуть лучше.

– Борисов! Охранять люк на «Ольгин»! Терентьев! Охранять люк на «Адмирала»! – сдавленно крикнул старшой своим людям.

Борисов, шатаясь, встал. Терентьев не пошевелился.

– По… почему? – спросил старшого Кедров.

– Ты царь. И я тебе служу.

– Я… еще… не…

– Это детали.

Кедров очень старался не заснуть. Все, что у него осталось в резерве, – собственная воля. Он молился. Он, едва шевеля губами, разговаривал с женой, с дочкой, потом ругал дядю, втравившего его во все это дело, потом опять молился и опять разговаривал с женой.

Но все-таки заснул.

…Врач говорил ему: надо отлежаться. Врач говорил ему: «Вы не выдержите всего ритуала… Потребуется час, не меньше, а вы едва на ногах…» Еще врач говорил: «Отложить хотя бы на сутки! Иначе я не ручаюсь!»

Кедров ему ответил:

– Вколите мне то, что продержит меня на ногах два часа. А потом разберемся.

– Но…

– Сначала дело надо доделать.

Женечка с ревом обнимала его. Патриарх осенял крестным знамением. Суворов отводил взгляд. Начальник охраны с трепетом в очах докладывал: «Ликвидировали… Изолировали… Наладили… Вскрыли… Успели…» По его словам выходило, что всю кашу заварили один очень умный айтишник и один очень искусный боевик, а пока до них добирались, восемь человек легло. Айтишник все еще жив, но неясно, сколько продержится в сознании. Если Николай Васильевич желает прямо сейчас задать вопросы…

Николай Васильевич не желал. Что ему скажет умирающая пешка?

Долго вскрывали. Должны были не успеть. Восемь человек для одного боевика – многовато. За него, Кедрова, похоже, боролись всерьез: жить ему или нет… И сейчас его интересовал только один вопрос:

– Кто остался в живых из дежурных офицеров охраны?

– Борисов… Иванов…

– Это Иванов был у них за старшего в группе?

– Так точно.

– В каком состоянии?

– Есть обморожения, но жить будет. Силен! Медики говорят, месячишко – и опять в строй.

«Месячишко, и он сядет на твое место. А ты… почетная отставка с орденом в зубы. Бога благодари, что будет так, а не иначе. И – с завтрашнего дня в отпуске: принудительный пляж с лишением допуска… ко всему».

…Наконец Кедрова подвели ко входу в храм. Перед ним внесли на подушках из пурпурного бархата с золотыми кистями скипетр, изготовленный год назад в Москве, державу, изготовленную полгода назад в Петербурге, бармы, совсем недавно созданные в Костроме, и ту самую шапку Мономаха, в тяжелых боях ненадолго отнятую у музейщиков.

За порогом храма Кедрова ждал патриарх, священники, хор, немногие журналисты и совсем немногие почетные гости.

«Нет, прекрасный благородный юноша править Россией пока не будет. Однако, очень возможно, если еще что-нибудь не взорвется, не обрушится и не распадется на куски, Россией будет править слегка оплывший, но все еще кряжистый мужик, до смерти уставший от работы. Конь рабочий будет править. Вот имиджмейкеры сколько раз мне говорили: “Мешки под глазами – решительно закрасить. Царь должен быть здоровым и не вызывать ассоциаций с пьянством и больными почками”. Потом перестали закрашивать. Какой-то опрос показал: народу нравится. Раз устает, значит, тянет воз. Раз тянет воз – значит, наш. Я точно наш, и какое-то время медицина меня подержит на плаву, но готовить к престолу надо именно юношу. Дольше протянет в таком режиме. Жаль, нету больше Димы Гагарина…»

С этой мыслью Кедров шагнул вперед.

Патриаршие певчие пропели ему многолетие…

Стены транслировали панораму марсианской каменистой пустыни, словно были прозрачными. Скудный холодный свет излучал из немыслимого далека косматый шарик – Солнце, окруженный россыпью звездной мишуры. Две игрушечные луны, Фобос и Деймос, маленькие, хоть в руку возьми, стояли над горизонтом рядышком, как на параде. Четверть панорамы занимала бронированная туша «Адмирала Круза» с двуглавыми орлами на борту.

Непрозрачными оставались только алтарь, закрытый высоким русским иконостасом, да большое изображение Христа-Пантократора, взиравшего на церемонию сверху, из подкупольного пространства. Перед алтарем стоял резной деревянный трон.

Зазвучали слова патриаршего наставления: «О святом Духе возлюбленный сын Святой Церкви, государь Николай Васильевич, всея России самодержец! Отныне поставлен ты от Бога, великий царь, держать скипетр государства Российского, и венчаешься царским венцом, по благодати Святого Духа и по милости Пресвятой Богородицы…» Речь патриарха чистым серебром растекалась по храму.

Только сейчас Кедров до конца осознал, что именно с ним происходит.

Полтора часа спустя, когда все закончилось, глава администрации принес императору Николаю III на подпись указ о соправительстве.

– Вот здесь, Ваше Величество…

Николай Васильевич, немного помедлив, перечеркнул в документе фамилию «Суворов».

Глава администрации уставился на него оторопело.

– Простите, Ваше Величество, ведь все согласовано с основными участниками… э-э…

– Видите ли, мне пришло в голову одно важное обстоятельство… Господин Суворов в молодости занимался бобслеем, не так ли?

– Насколько я помню, именно так, Ваше Величество.

– Вот я и подумал: человек со столь звучной фамилией, открытым и честным лицом, да еще и с опытом спортивной деятельности просто обязан возглавить Олимпийский комитет Российской империи. Это улучшит имидж страны на международной арене.

Глава администрации, надо отдать ему должное, моментально переварил услышанное и задал только один вопрос, притом совершенно правильный:

– Кто займет его место, Ваше Величество?

Николай Васильевич над перечеркнутой фамилией поставил другую: «Трубецкой».

– Это ведь тоже согласованная фигура, она устраивала многих. – И с легкой улыбкой государь поставил подпись.

Глава администрации мысленно пересчитал: кто будет за, кто – против. Иными словами, сделал ровно тот же подсчет, что и Николай Васильевич… двумя часами раньше. Со всей определенностью получалось, что – да, проходит. Консенсус сохранится. В глазах у него отразилось невольное почтение: вот это ход! Сильно. Неужели импровизация? Не так плох царь, как его малюют…

Между тем Николай Васильевич размышлял о том, до чего глава администрации еще не додумался. Трубецкой – в возрасте, постарше него самого, зато князь располагает истинным сокровищем. У него есть сын, прекрасный юноша благородной крови, воспитанный, слава тебе, Господи, в России и по-русски. Отличный со временем выйдет из него царь! Не чета старичкам-боровичкам… А вот министру путей сообщения придется в скором времени поменять кресло. Возглавит Министерство труда и социальной защиты. Пойдет, можно сказать, на ответственнейшую работу. Пока. А чуть погодя, не сразу, без скандала и по согласованию, еще куда-нибудь пойдет. Своя игра всегда была штукой рискованной.

– Полагаю, Ваше Величество, было бы небесполезным устроить совещание с представителями…

– Да, разумеется! – уверенно ответил Николай Васильевич. – Через полчаса.

Когда глава администрации удалился, государь велел охране в течение пятнадцати минут никого к нему не пускать. Даже Женечку. Ему следовало сделать кое-что очень важное.

«Вот она и наступила, монархия. Несколько сотен человек договорились между собой, и наступила монархия. Убили Диму Гагарина. Не защитили 238 москвичей. Едва не разрушили все дело грызней междоусобной. Занимаемся переделом портфелей, разграничением интересов… А ждали-то чего люди от царя? Чего ждали миллионы людей по всей стране, те самые 70 процентов? Порядка ждали, милосердия и справедливости. Силы ждали, защиты ждали. У нас же тут – игры, интриги, сплошной прагматизм, почти сто процентов прагматизма… Где они, те доли процента, которые всему остальному не дадут обессмыслиться, протухнуть и сгинуть? Да где же они?!»

Николай Васильевич опустился на колени перед иконою Спаса и взмолился:

– Господи, помоги!