Анна Ветлугина, Дмитрий Максименко
Собачий блюз
После непродолжительной лихорадки скайп на гибком экране преставился. Борис протянул руку за смартом, но нащупал только добротную кожаную гладь дивана.
«Вот зверь маниакальный!» – Он бросился в коридор, где на коврике лежали рядком вещи любимца семьи Свориных, енота Шахназара: кормушка, ванночка для омовения пищи и разнообразные погремушки, висюльки и феньки, в которых животное души не чаяло. Они-то и стали причиной кражи смарта – чехол, сделанный Женей, подружкой Бориса, состоял из мягких тряпочек и кожаных шнурков, украшенных веселыми бусинами. Шахназар завороженно взирал на них, держа добычу в лапах.
«Сейчас мыть начнет», – понял Борис, прыжком бросаясь на вора. Зверек выронил смарт, слава богу, не в воду. Потом метнулся под ноги так неожиданно, что хозяин потерял равновесие и шлепнулся, перевернув злополучную ванночку прямо на гаджет.
«Лучше бы уж вымыл», – мрачно подумал Борис, отряхивая мокрый чехол от витаминных енотовых хлопьев «Улыбка», которые при контакте с водой почему-то превращались в пену зловеще-фиолетового цвета.
Вот и пригодился домашний телефон. Отец упорно оплачивал его вот уже много лет из любви ко всему традиционному, а мать записывала номера в огромную телефонную книгу с дореволюционным шрифтом на солидной бархатной обложке. Конечно же, там хранился номер Севки, с которым они после школы вместе поступили на факультет дипломатических отношений.
Борис с отвращением начал крутить нелепый диск с цифрами. Отец, разумеется, не мог купить нормальный аппарат, он заказал точную копию того, что стоял когда-то в кабинете императора Николая II.
– Севка, чем лекция-то закончилась? У меня скайп накрылся, а смарт Шахназар утопил.
– Вот горе-то! – донесся сквозь стильное потрескивание ехидный голос однокурсника. – А прийти на лекцию слабо было? Живешь-то рядом, в отличие от некоторых.
– Эээ… я решил посмотреть на знания, отойдя на некоторую дистанцию. Большое видится на расстоянии, знаете ли… – Борис не хотел рассказывать о безумных ночных плясках в клубе под странную блюзовую певицу, – и потом, что плохого в онлайн-версии? Она же предусмотрена нашим прекрасным Минобразом.
– Конечно. Только, кроме тебя, никто ею не пользуется. Ты разве не понял еще, камрад? Время поменялось, а после коронации поменяется еще больше. Наш факультет ожидает чистка. Царю не нужны ленивые маменькины сынки.
– Ладно, – помрачнел незадачливый студент, – ты про лекцию давай, что там от нас хотят? Нужно будет общаться с этими безумными партиями?
В трубке послышался смешок:
– Ну а как же, если практическая политология? Тут уж придется оторваться от своего любимого сурка с басурманским прозвищем.
– Он не сурок, он енот! Очень надеюсь в недалеком грядущем получить от тебя все адреса и явки.
– Любой каприз за ваши деньги, – издевательски хихикнул товарищ, но сжалился: – Ладно уж, пришлю безвозмездно.
Опустив тяжелую трубку на рогатый рычаг, Борис вышел на кухню. Шахназар самозабвенно изображал из себя флегматика, еле-еле перетекая с лапы на лапу. Выражение морды было при этом слегка брутальным, предполагающим новый подвиг.
Борис вернулся в гостиную, плюхнулся в кресло, привычно погладил кожаный подлокотник. Потом вскочил и со всей силы пнул ни в чем не повинную мебель.
Родители не воспринимали Женьку в качестве потенциальной невесты для сына. Ей не помогали ни милые подарки маме Нине Львовне, ни попытки завести беседы о русской истории с отцом, Аркадием Борисовичем. Теперь она пошла еще дальше: записалась волонтером в оргкомитет, занимающийся подготовкой торжеств в честь предстоящего дня коронации. Борис сначала восхищался ее героизмом, но потом кое-что его начало раздражать. Если она, ярый противник монархии, с такой легкостью играет ее приверженца, не станет ли потом обманывать в другом?
Эти неприятные вопросы он хотел выяснить вчера, но прогулка незаметно переместилась в блюзовый клуб «Бесси Смит», а там была эта очень странная певица. Уже немолодая, с помятым лицом без макияжа, она вызвала недоумение, появившись на сцене. Пока не начала петь. Тогда что-то неуловимо изменилось в мире, и незыблемые истины скособочились и потекли, не выдержав темного пламени, на которое был похож ее голос. Так и забыл он про выяснение отношений, а когда она спустилась со сцены, все смотрел не отрываясь, до неприличия, на ее лицо, со слегка сломанным носом и совершенно детскими голубыми глазами, лицо, обрамленное кудрявой седеющей шевелюрой.
Ближе к утру певица адски напилась и снова вылезла на сцену. Разумеется, пела уже так плохо, что хотелось убежать, но вместо этого они с Женькой пошли бешено плясать, будто хотели вытрясти из самих себя душу.
А теперь в голове звучит этот голос. И странные слова:
Не ставь
Противотанковых «ежей»
На подступах к душе.
Хмыкнув, Сворин нащупал гибкий экран, набрал эти строчки. Глухо. Только ссылки на историю Второй мировой, словари по животному миру, детские мультики про ежиков… А ведь тексты всех песен, исполняемых публично, должны находиться в БМБ (Большой музыкальной библиотеке). В клубе вчера было человек триста, не меньше, значит, она нарушила закон. Пьянство, нелицензионное творчество… но почему же так хочется услышать ее снова?
Позвонил консьерж:
– Там доставочка к вам.
Мама постоянно что-то заказывала, не предупреждая никого. То платья, то какие-то диковинные снадобья для здоровья. По этому поводу случались ссоры с папой. Борис тяжело вздохнул, прикидывая количество денег на счете, и нажал кнопку.
Снизу послышались шаги, слишком легкие для курьера. В следующий момент Борис увидел перед собой вчерашнее лицо со сломанным носом и небесными глазами.
– Боря, – хрипло сказала она, – дите мое, прости меня!
Супруги Сворины сидели на резной скамейке неподалеку от Ливадийского дворца. Шел последний день отпуска Аркадия Борисовича, и Нина Львовна пыталась вобрать в себя как можно больше знаменитого сентябрьского бархата, излучаемого крымским солнцем. Ей хотелось говорить, возможно даже стихами, но взгляд супруга не отрывался от новостных полос на гибком экране.
– Как все-таки красиво! – наконец не выдержала она. Не получив ответа, продолжила: – Мой психолог очень советовал нам с тобой вместе смотреть на красивые виды. Это очень помогает для оздоровления семейного климата.
Муж досадливо кашлянул, но она не услышала, говоря с еще большим вдохновением:
– Ведь вспомни, когда молодые были – часто ездили на море и просто сидели на берегу подолгу. А сейчас ты больше не хочешь чувствовать и мне не даешь. Это системная ошибка наших семейных отношений.
Аркадий Борисович резко свернул экран:
– Ты права про ошибку. Только ищешь ее не там. Не надо было тебе идти против воли Божьей и заводить ребенка. Бесплодна так бесплодна. Принимай крест и неси.
Белые дворцовые колонны поплыли у Нины Львовны в глазах:
– Аркашенька… как же так? Разве ты жалеешь, что у тебя есть сын?
– Сын… а могу ли я считать его до конца своим? Или плодом любви? А теперь еще и этот закон… Вот, полюбуйся! – С неприятной усмешкой он снова развернул экран и ткнул в него пальцем. Жена долго не могла ничего прочитать из-за слез. Наконец, промокнув глаза кружевным платком, она разглядела: «постановили не признавать наследниками дворянского рода лиц, родившихся неестественным путем, посредством репродуктивных технологий».
Нина Львовна обняла мужа:
– Никто не узнает. Это ведь все в тайне хранится. А про любовь – разве мы с тобой не полюбовно все решили?
– Это ты меня вынудила своими истериками, – холодно сказал он, отстраняясь. – Подумать только! Если бы я послушал своего отца и женился на Лизе Кузьминой… у меня был бы сын, а не это недоразумение.
Госпожа Сворина, всегда гордившаяся аристокра-тической осанкой, сгорбилась и побрела к морю.
Вчерашняя певица по имени Инна сидела по-турецки на кожаном диване в гостиной и рассказывала печальную повесть своей жизни:
– И я так любила его, а они угрожали ему за долги, говорили, убьют! И тогда я отправила свою анкету. Обычно суррогатных матерей выбирают не глядя, просто читают: какая национальность, какое здоровье. А она… жена твоего отца, в смысле… она специально пришла посмотреть на меня.
Борис недовольно передернулся:
– Какая еще «жена отца»? Это моя родная мать! В отличие от вас!
Детские голубые глаза смотрели на него в упор:
– Я понимаю, Борь. Но ведь ты жил целых девять месяцев во мне, а не в ней. И пяточка твоя вот тут толкалась. А теперь твой брат умер, и у меня больше никого нет, кроме тебя.
Мимо галопом промчался Шахназар. Инна улыбнулась ему, показав дырку вместо переднего зуба.
– А что же тот, ради кого вы стали суррогатной матерью, – спросил Борис, – вы смогли заплатить долги?
– Смогла, конечно. Только он сразу после этого свалил куда-то. Зря я сцену ради него бросала. И Ванечка так и вырос без отца.
«И даже спеть ее не попросишь», – тоскливо подумал он и произнес через силу:
– От меня-то вы что хотите?
Она опять щербато заулыбалась, став похожей на мальчишку-беспризорника из старых фильмов.
– Борька… да ничего, чесслово! Мне так повезло, что ты есть и я тебя нашла.
«Интересно, как?» – пронеслось у него в голове, но выяснять он почему-то не решился. Вместо этого поинтересовался:
– А почему ваших песен нет в БМБ?
– Ой, да нужны мне эти придурки! – Она сердито тряхнула полуседой кучерявой копной. – Это ж текста надо тестировать в программе, чтобы по грамматике все было, как им нравится. А меня править – что по-живому резать. Никому не позволю!
– А штрафов за нелицензионное творчество не боитесь? – На ум вдруг пришли знания из курса юриспруденции. – Кстати, еще ведь есть закон об ответственности за намеренное нарушение норм русского языка.
Голубые глаза блеснули лукавством:
– А с меня брать-то нечего! «И вот, пронзая смог, звезда нагая светит мне, как ты светить бы мог», – пропела Инна своим удивительным голосом и расхохоталась. Шахназар, настороженно следивший за странной гостьей, вдруг начал кувыркаться на паркете перед диваном.
– Какой зверь прикольный! – говорила она, давясь от смеха. – И ты, Борька, ты ведь похож на меня! Не котика какого-нибудь завел, а енота! Настоящего! Я бы тоже завела, если б было где.
Она сползла с дивана на пол и протянула руку к полосатому хвосту. Шахназар фыркнул и мгновенно оказался на кресле, откуда начал взирать своим знаменитым меланхолическим взглядом. Обычно в этом случае посетители, незнакомые с его характером, лезли продолжать знакомство и получали боевые отметины от когтей и зубов. Но Инна поступила неожиданно. Со словами: «Дурачок, мы ж с тобой одной крови!» – она попыталась перекувырнуться сама. Получилось не очень.
– Таак, спокойно! Когда-то я легко вставала на голову! – решительно сообщила она. В этот момент щелкнул замок входной двери.
«Черт! – пронеслось в голове. – Забыл все на свете! Родители как раз сегодня должны были вернуться из Крыма!»
– Я верю! Пожалуйста, не надо, – тихо попросил он гостью, но та, не слушая, уже поднимала к потолку ноги в старомодно рваных джинсах. Такой нестандартный ход, похоже, покорил сердце енота. Зверек спустился с кресла и озадаченно обнюхивался. Ей удалось встать на голову как раз в тот момент, когда супруги Сворины появились в гостиной.
– Э… вот такой пердимонокль, – поприветствовала их Инна. Нина Львовна в ужасе убежала.
– Добрый день, – сухо ответил глава семьи. – Борис, когда наобщаешься, зайди, поговорим, – и тоже вышел, стукнув дверью.
Певица тяжело перекувыркнулась, чуть не придавив Шахназара. Встала на ноги и, оглянувшись, торопливо проговорила:
– Пойду я, а? Если что, приходи в «Бесси», меня там по средам бывает.
Проводив нежданную гостью, Борис поплелся кабинет. Отец даже не успел еще сесть за стол. Досадливо кашлянув, он сделал знак подождать, лихорадочно манипулируя гибким экраном. Потом резко отодвинул гаджет и с тяжелым вздохом сказал:
– Умеешь ты выбирать себе подружек. И в Женьке-то твоей хорошего мало, а эта вообще… у меня нет слов. На какой помойке ты ее подобрал?
– Если она и подружка, то уж скорее твоя, – желчно ответил сын, – она утверждает, что родила меня!
– Мало ли кто что утверждает, Боренька, – послышался звонкий голос входящей Нины Львовны, – каждого слушать, что ли? Тем более у нашей семьи столько врагов.
Борис поморщился:
– Она принесла договор о суррогатном материнстве, в нем указаны ваши личные коды.
– Где он?!! – закричал отец.
– У нее, конечно, – пожал плечами Сворин-младший, – она показала его и унесла.
– Надо было забрать его. – Аркадий Борисович нервно комкал какую-то бумажку.
Мать с деланым спокойствием сказала:
– Не мог же он драться с этой аферисткой. Не надо было просто пускать ее в квартиру. Кем она представилась, что ты открыл дверь?
– Курьером, – устало вздохнул Борис. Мать ободряюще потрепала его по плечу:
– Это вина консьержа, что он не проверил документы. Я пожалуюсь на него. Выйди сейчас, пожалуйста, нам с отцом нужно поговорить.
Никогда раньше Борис не позволил бы себе подслушивать. Но сейчас он ясно чувствовал обман, и этот обман мог уничтожить всю привычную картину мира. Не важно, в конце концов, кто родил Бориса и при каких обстоятельствах. Важно, что в нем воспитывали понятия о чести и требовали безупречности. А сами? Выходит, врали ему всю жизнь?
Борис приник ухом к стене и очень быстро услышал с горечью ожидаемое.
– Ты уверена, что это она? – спросил голос отца.
– Конечно. Она жутко постарела, и лицо ей покалечили, но забыть ее невозможно.
С гримасой отвращения Сворин-младший упал на диван в гостиной и уставился в потолок. И тут же почувствовал у себя на животе осторожно переступающие когтистые лапки.
– Эх, Шахназар… – вздохнул он, почесывая енота за ухом, – хотя бы с тобой мы одной крови…
Гибкий экран, свернутый в трубочку, вздрогнул и начал медленно разворачиваться. Женя приглашала в кофейню. Сейчас Борис бы ответил отказом всем. Но не ей. Она имела власть рушить его планы, менять решения…
«Ок», – написал он, с сожалением отодвигая теплое дружеское тельце.
На улице настроение чуть улучшилось благодаря мягкому сентябрьскому солнцу. С разных сторон доносился колокольный перезвон. В городе уже восстановили все храмы, разрушенные при советской власти, и продолжали строить новые. Симпатичная церковь в стиле русского барокко на месте уродливого бетонного дома напомнила бабушкины рассказы из детства. Хотя что могла знать бабушка, рожденная в конце 1980-х, о царских временах? Позади барочного храма торчало суперсовременное административное здание, будто вылепленное из стекла, но при этом богато отделанное мрамором до третьего этажа.
Сворин завернул за угол и увидел Женю, деловито шагающую навстречу в ультрамодном костюме с фальшивыми рукавами, призванными напоминать о каких-то далеких якобы боярских временах.
«Говорить или нет?» – мучительно закрутилось в голове.
– Да, вот так просто и пришла! А ты думала, я ее сам нашел? – Борис дожевывал на ходу шоколадный батончик. – Открыла двери и говорит: вот она я. Следила за мной, что ли…
– Вот это круто! Нет, в ней какая-то сумасшедшая энергетика!
«Сумасшедшая – подходящее слово», – подумал он. Вслух спросил:
– А ты вообще что о ней знаешь? Вы же вроде бы общаетесь, я видел.
– Да мы особо и не общаемся, просто… – Женя уже копалась в своем экране. – Так, Сворин, мне в общем-то пора ехать в штаб, там опять какие-то еще более новые идеи, судя по рассылке. Представляешь, народ действительно в восторге от того, что снова будет царь. Но меня больше поражает состав этого оргкомитета. Куча взрослых, вроде бы, людей. Вкалывают абсолютно забесплатно, бегают, тексты пишут…
Снова он безропотно топал за ней, молчаливо соглашаясь с ней во всем. Сколько раз обещал себе не поддаваться! Она ведь и красотой особой похвалиться не могла, но эта непоколебимая уверенность словно гипнотизировала его. С ней он чувствовал спокойствие, которого так не хватало в жизни.
Женя притормозила на остановке трамвая. Посмотрела транспортное приложение:
– Трамвай, а ну-ка иди сюда. О! Молодец, он уже за поворотом.
– Может, снова сходим в тот клуб? – делано безразличным тоном предложил Борис. – Инна там поет по средам.
– О, конечно, – я люблю семейные сцены! Посмотрим, короче. – Ее смеющееся лицо исчезло за складывающимися прозрачными дверьми. И тут же пришло сообщение от отца. Сворин-старший немедленно требовал отпрыска перед ясны очи.
В отцовском кабинете всегда стоял какой-то неуловимый аромат, вроде запаха новой бумаги, производством которой Сворин-старший занимался упорно и даже, можно сказать, успешно. Очередной акт концептуальной старомодности, вроде этого дико неудобного старинного телефона.
Войдя, Борис привычно потупился. Он привык к хроническому недовольству родителя.
– Напомни, сколько уже лет я долблю тебе о необходимости быть разборчивым в своих дружеских связях? – желчно начал Аркадий Борисович.
– С младших классов гимназии, папа. – Главное, следить за своим дыханием. Если оно будет ровным, то тяжелый разговор можно будет выдержать более-менее достойно.
Сворин-старший, впрочем, сегодня, кажется, не планировал психологических экзекуций:
– Я много раз говорил, что Женя не подходит нам в качестве твоей невесты. Но сейчас речь не о ней. Вернее, не о ее притязаниях. Просто одна маленькая ложка дерьма обязательно испортит всю банку с вареньем, ты понимаешь. Я посмотрел контакты Инны Броннер. И что же? Конечно же, она дружит с этой твоей Женей!
– А откуда ты знаешь фамилию Инны? – спросил Борис. – Вы же с мамой сказали, что она… она все наврала.
– Ну врешь-то, как всегда, ты, – послышались знакомые нотки сдерживаемого бешенства, – у меня камера в кабинете. Думаешь, я не видел, как ты подслушивал наш с матерью разговор?
Срывающимся голосом Сворин-младший выпалил:
– Если бы вы были искренни, мне не пришлось бы подслушивать!
– Что?! – Аркадий Борисович побагровел от гнева. – Ты собрался мне указывать, как себя вести? А ты сам хоть чего-нибудь добился в этой жизни? Думаешь, дипфакультет? Так это я тебя туда засунул. А так бы ты на стройке бетонные плиты ворочал, умник! Думаешь, шибко одаренный?
В дверь робко прошмыгнула домработница Глаша.
– Ваш чай, Аркадий Борисович.
– Благодарствую, – подчеркнуто вежливо отозвался глава семейства. Дождавшись ухода прислуги, вернул на лицо брезгливое выражение:
– Теперь исправлять надо, что ты напортачил.
– Я не портачил. – Борис с мрачным вниманием оглядывал дубовый паркет.
– Не спорь. – Голос отца неожиданно смягчился. – Объясняю ситуацию: после воцарения расклад в обществе сильно изменится, надеюсь, даже ты это понимаешь. Те, кто не попадет в сословие, – окажутся вообще за бортом, не то что даже не при дворе. Мы, к сожалению, и так далеко не Шереметьевы и даже не Кузьмины. А тут еще новый закон. Если узнают, что ты рожден неестественным путем, – тебя лишат нашей фамилии и принадлежности к роду.
– И что ты предлагаешь? – устало спросил Сворин-младший.
– Угрозу представляет только экземпляр договора, что на руках у Инны, – тихо сказал отец. – В электронном каталоге уже ничего нет, я позаботился. Мы должны забрать у нее этот документ.
– Как?
– Узнай ее домашний адрес через эту свою девицу и напросись в гости. Мы придем с тобой вместе, принесем водки. Она выпить не дура, это видно по ее странице. Дальше, думаю, все получится.
– Слушай, а где живет эта твоя поющая подруга? – небрежно начал Борис, набрав Женин номер. Смарт все-таки ожил после просушки.
– Откуда я знаю? – удивилась Женя. – Я с ней не дружу. Просто недавно делала репортаж про «Бесси Смит», и у меня, видимо, защемление в позвоночнике случилось. Сижу такая, еле скриплю от боли, а нужно работать и никого из своих рядом нет. Тут подходит это кучерявое чудо и говорит: давай сюда свою спину, я вижу, у тебя там болит.
– И что? Вылечила?
– Да, грамотно ткнула куда-то, и все прошло. Мы с ней контактами обменялись, я ее нашла, увидела, что она в «Бесси» не только тусуется, но еще и поет. Вот, решила зайти с тобой послушать.
– То есть, получается, ты ее вчера видела второй раз в жизни? Зачем тогда подругой называла?
– Ну не подругой, а подруженцией, это разные вещи, – хихикнула Женя. – Нет, адреса твоего я ей не давала, если вдруг за это переживаешь. Но ты же сам, по доброй воле слил кучу информации. Рассказал ей, как маму с папой зовут и что живешь тут в десяти минутах ходьбы. Прямо как маленький!
Борис почувствовал злость:
– А зачем было кричать мне на весь клуб: «Сворин, Сворин»? Она из-за этого же и подошла к нашему столику.
– Прости, милый! Вставать было ну очень лень после виски, а имя твое мне не нравится, что я могу сделать!
– Что можешь, что можешь… – проворчал Борис, – надо теперь как-то расхлебывать эту историю! Папенька надеется опоить ее водкой и выманить бумаги.
– Правильно надеется, вполне может пройти. Я поняла. Постараюсь узнать ее домашний адрес.
Закончив разговор, он улегся на диван и обнаружил, что снова напевает песню о противотанковых ежах. «А чего это я поручил делать свои дела Жене, а сам лежу?» – пронеслось в голове. Как раз уже наступил вечер. Вчерашний клуб открыт, и там сотрудники, которые могут рассказать что-нибудь про Инну. А может, и она сама случайно окажется в клубе.
На трезвую голову «Бесси Смит» вовсе не показалась таким атмосферным заведением, как вчера. Тесный подвальчик с грязным входом. Охота удалась с первой попытки, даже скучно. Усталая посудомойка с давно уже немодным пирсингом в бровях рассказала, что Инна живет в хостеле «Постоялый двор купца Сбруева», через два квартала от клуба. Борис собрался пойти туда сразу же, но увидел сообщение от Севки: «Доклад по политологии требуют не позднее завтра».
С политологом и так отношения не заладились, лучше уж не рисковать, тем более учитывая недавние события.
В прихожей Сворин-младший натолкнулся на отца. Тот выглядел на удивление довольным.
– Твоя девица оперативна. Уже прислала мне адрес. Молодец. Пусть старается, пока я тебе хорошую невесту не подыщу.
«Могла бы и со мной созвониться, – с обидой подумал Борис, – получается, мой отец для нее важнее меня».
Он пошел к себе в комнату, пытаясь сосредоточиться на докладе, но мысли скакали туда-сюда. За стеной послышался шум и возня. Дверь в комнату распахнулась, и влетела меховая ракета с полосатым хвостом, держа в зубах какую-то кружевную тряпочку.
– Негодник! Я тебе запретила лазить в комод! – послышался мамин крик. – Аркашенька! Он опять стирает мое белье!
– Не можешь воспитать животное – повесь замок, – Аркадий Борисович явно не сочувствовал супруге, – вот у меня почему-то всегда все вещи на месте. Э! А где мой французский галстук? Я завтра иду в нем в Дворянское собрание!
– А вот он, в поилочке, – елейным тоном сообщила Нина Львовна.
– Проклятье! – взревел глава семейства. – Где этот енот? Я его выкину на улицу!!
И он начал разъяренно метаться по квартире, громко прошагал на кухню, в кабинет, сунул голову в комнату сына:
– А! Вот он где! Сейчас я тебя…
Шахназар шмыгнул под кровать.
– Ничего, что это мой зверь? – поинтересовался Борис. Лицо Сворина-старшего выразило удивление:
– А ничего, что твой зверь портит мои вещи в моей квартире? И, кстати, это еще вопрос: твой ли он. За него платил я, а ты еще ни копейки не заработал, только в расходы нас вводишь.
– Ты сам не позволяешь мне работать! – возмутился сын.
– Конечно. А на какую приличную работу тебя возьмут без диплома? Только вот не факт, что ты его вообще получишь со своей любовью к песенкам да енотам! И это мой единственный наследник!
Борис схватил рюкзак и начал лихорадочно запихивать туда, что попадалось под руку.
– В поход, что ли, собрался на ночь глядя? – ехидно прокомментировал отец.
– Ну что ты, Аркашенька, отстань от мальчика, – встревоженная мама появилась в дверном проеме.
– Он давно не мальчик, ему двадцать четыре года! В его возрасте Александр Македонский уже разгромил Фивы и объявил войну персам! А это ничтожество тут…
Борис собрал рюкзак, вытащил испуганного Шахназара, взял его на руки:
– Можешь быть спокоен. Тут ты меня больше не увидишь.
И, не дожидаясь ответа, выскочил в подъезд.
…Енот, конечно же, не планировал сидеть тихо. Пришлось нести рюкзак неудобно на груди, периодически засовывая руками обратно любопытную морду.
– Какой милый! Где же вы его взяли? – Скучающая продавщица бакалейной лавки явно жаждала задушевной беседы. Угрюмый вид покупателя ее не смущал. – А чем он питается? Наверное, сложно его прокормить в домашних условиях…
– Шоколадом. Еноты питаются шоколадом, вы что, не знаете? – Молодой человек смотрел куда-то сквозь прилавок.
– Каким шоколадом? – Тетенька явно удивилась.
– Преимущественно горьким. Но и от молочного редко отказывается.
Шахназар, изловчившись, вылез и теперь горестно тянул лапки к яркой упаковке сигарет.
– Нет, нам эту. – Борис взял плитку шоколада, а енота снова засунул в рюкзак.
– Пожалуйста. С вас 75 копеек.
Рука сама провела смартом по кассовому аппарату, но резкий неприятный сигнал вернул Сворина к реальности.
– Оплата не прошла, попробуйте еще, – обеспокоилась продавщица.
«Черт, еще и счет заблокировал, отлично. Спасибо, папа!»
Енот фыркнул на дне рюкзака.
– Извините, нам пора… – И тетенька осталась наедине с шоколадкой.
– Ты представляешь, он заблокировал счет! И требует, чтобы я исправился! Как будто я преступник какой!.. – возмущался Борис, держа одной рукой смарт, а другой нервно почесывая Шахназара за ухом.
– Сворин, успокойся, – в голосе Жени послышались учительские интонации. – Как можно заблокировать личный счет?
– Очень легко и просто, у папы с этим проблем никогда не было. В общем, я поехал к Инне, раз у тебя переночевать нельзя. Не думал, что ты так.
– Вообще-то до свадьбы ночевать у девушки неприлично, ха-ха. Если честно, у меня через полчаса заседание оргкомитета в скайпе… я просто не успею приготовиться. Ты лучше иди домой и глупостей не твори. Нужно просто сказать Аркадию Борисовичу, что…
– Спасибо за совет, поучения и нотации мне сейчас особенно помогут.
– Сворин, я серьезно. С твоим папой лучше не ссориться. Иди, поговори с ним.
– Все, пока. – Борис сунул смарт в карман.
«Черт! И у Севки в общаге не переночуешь… Шахназар, не смотри хоть ты на меня с укором!»
Здание хостела пряталось во дворе более презентабельного дома. Модная полвека назад пластиковая плитка фисташкового цвета сохранилась на фасаде фрагментами. Под вывеской гостеприимно зияла широко распахнутая белая дверь с треснувшим стеклом. Отвечать сонному консьержу не пришлось – Инна, напевая что-то, шла навстречу в своем, видимо, лучшем пальто, похожем на стеганое одеяло.
– Борька, вот ты и пришел! – Она театрально протянула к нему руки. С трудом удалось изящно увернуться.
– Здравствуйте! Я, собственно, вот по какому вопросу…
– Ну чего это ты все на «вы» да на «вы». Я ж мамка твоя все-таки. Пойдем, у меня отличный чай – пахнет фиалками!
На живописно захламленной кухне было, вопреки ожиданиям, довольно чисто. Не переставая петь, Инна одновременно ставила чайник и насыпала сушки с маком в тарелочку.
– Как я рада, что ты нашелся! Ребенка моя! Ой, и енота принес! Класс какой!
Шахназар, конечно, успел выскользнуть из рюкзака и уже меланхолично полоскал найденный где-то кусочек колбасы в Инниной чашке, покрытой многолетними следами былых чаев.
– Э… – Борис не знал, как начать, – а нельзя ли здесь как-то до утра перекантоваться?
– А? – Она даже рот открыла от восхищенного любопытства. – Тебя выгнали из дома? Из-за меня?
– Разумеется, нет, – сказал он подчеркнуто сухо, – просто есть определенные проблемы и…
– Нет бабла, ла-ла-ла! – закончила Инна, пританцовывая с кипящим чайником в руках. – Понимаю. У меня тоже вчера все закончилось. Зато мой сосед подкроватный свалил к своей бабе и койка до утра пуста, тра-та-та.
– У вас что, могут подселить к женщине мужчину?
Она взвизгнула от смеха, чуть не уронив чайник:
– Борька, ты меня уморишь! У меня ж номер десятиместный, нары, как в тюрьме, кого там половые признаки волнуют! Да пошли, покажу. Бери чашку. Зверя только упакуй в сумку, а то охранник погонит.
Инна жила в большой комнате, заставленной двухэтажными кроватями. Между некоторыми тянулись веревки, на них сушилось белье. Было душно и кисло пахло. С одной из нижних кроватей, плотно задрапированной зеленым шерстяным одеялом, доносилось хныканье младенца.
– Что… прямо здесь ночевать? – растерянно произнес Борис, усаживаясь на спальное место свалившего соседа.
– Ничо, зато тепло. – Инна грызла сушку, стараясь попадать на целые зубы. – Ложись, утро вечера мудренее. Хочешь, сказку почитаю? У меня, кстати, водка припасена.
– Без водки сказки не бывает? – Ему, наконец, стало смешно. – Ладно, давай. Соблюдем стиль до конца.
Шахназар тоже подключился к соблюдению стиля. Он немедленно просочился на кровать к младенцу и чуть было не поставил ночлег под угрозу. Но усталая мать растаяла от миловидности зверька и передумала поднимать скандал. Создатели водки, похоже, участвовали в конкурсе на самый мерзкий напиток, правда, настроение после нее стало пободрее. К середине ночи жизнь совсем наладилась. Вместе с Шахназаром и остатками пойла они переместились на кухню, где Инна пела и про ежей, и про других зверей… Особенно запомнился Борису «Собачий блюз»:
Я дружу с собаками,
Но выть на луну не могу:
На мой взгляд,
В ней недостаточно грусти.
Гораздо лучше
Гнать вместе с псами
С базара Бабу-Ягу,
Что торгует детьми,
Что заводятся вечно
В колхозной капусте.
А гнать ее надо,
Чтоб не случилось беды,
А то купят детей у нее
Сердобольные души,
А капустные дети требуют
Страшно много воды,
И приемным родителям
Сердце мгновенно иссушат.
До кровати Борис дополз, когда за окном начало светать. Не успел толком заснуть, как его начали невежливо трясти. Над ухом нецензурно возмущался хриплый мужской голос:
– Да ты, … да шо ваще… да я спать к себе пришел… а тут!!!
– Тише!.. – заорала Инна с верхнего яруса. – Не видишь… сын меня навестил! Не буди его …!!!
Проорав сию тираду, она откинулась на подушку и продолжила спать. Но тут дико заверещал Шахназар, конечно же, попавшийся под ноги сердитому хозяину кровати. Истошно заплакал ребенок за зеленым одеялом. Высокий блюзовый стиль удался…
В куртке, надетой на одну руку, с рюкзаком и дрожащим енотом под мышкой, Борис выскочил из «нумеров» и, шатаясь, побрел на улицу. В голове кружилась одна мысль – о горячем ароматном капучино.
Уже отойдя от хостела, он вспомнил про заблокированный счет. А ведь на кухне, помнится, стоял растворимый кофе. Все же лучше, чем ничего…
Пришлось вернуться. У стойки сонный консьерж широко раскрыл глаза:
– Вы заселяться? Плату вперед, будьте добры.
– Да я просто… в гостях был и забыл кое-что.
– Сударь! У нас не ходят в гости по ночам. Если проживали, так извольте назвать фамилию.
«Ах, ну да, постоялый двор, куда ж без сударей…» – с тоской подумал Борис. Телефона у Инны он взять не догадался. Да и вряд ли получилось бы добудиться ее так же быстро, как у «подкроватного» соседа с его ненормативной филологией и хорошо поставленным голосом.
Он все-таки зашел в кофейню – просто посидеть, а заодно сориентироваться в интернете насчет работы. Шахназар, впрочем, нашел ее (работу то бишь) очень быстро. Он уже старательно умилял двух девушек за соседним столиком, и те всерьез готовились пожертвовать ему фруктовый салат.
На экране смарта высветилось слово «мама».
– Боренька, возвращайся, мы так переживаем за тебя!
– Хм. А кто создал мне условия, невыносимые для жизни?
– Папа извиняется…
– Да? – Как-то не верилось, зная Аркадия Борисовича. – Прямо папа, прямо извиняется?
– Ну… – Нина Львовна замялась, – сильно ругаться он, я думаю, не будет.
– А я вот не хочу проверять, насколько сильно на меня будут ругаться. Я хочу жить, чувствуя уважение, как нормальный человек.
– Боренька… папа, конечно, вспыльчив, но он так любит тебя…
– Я не прошу любить меня, пусть просто научится общаться по-человечески.
– Ох… – Мать тяжело вздохнула и отсоединилась.
Работа между тем не желала находиться. На всех сайтах с хорошими вакансиями при регистрации требовали номер и серию диплома. Борис позвонил Севке – тот вроде работал где-то еще со второго курса.
– Не так все просто, камрад. Официально ты можешь сейчас устроиться только каким-нибудь дворником или разносчиком пирогов. Но это я тебе очень не советую. Не самая, знаешь ли, лучшая пометка для личной истории дворянина.
– Но ты сам ведь где-то трудишься?
Однокурсник усмехнулся:
– Я же не любитель размышлять целыми днями в обнимку с сусликом. У меня, видишь ли, связи всякие наработаны. Через них обычно все ищется.
– Может, найдешь мне что-нибудь? Как-то достало меня положение недоросля, знаешь ли.
Повисла пауза. Наконец, Севка сказал задумчиво:
– А мне оно зачем? Ты пойми, дело не в твоей благодарности или неблагодарности. Просто как тебя рекомендовать? Ты ж необязательный. Вот скажи: готов у тебя доклад по политологии? Через два часа начинается лекция.
– Да… – неопределенно пробормотал Борис, – ты прав, пожалуй…
– Э, погоди сдаваться, – перебил однокурсник, – есть у меня одна мыслишка насчет тебя, но… придется как бы… не все по правилам сделать. Побаиваюсь я, если честно…
– Ну и не надо тогда!
– Ну как не надо, друг же все-таки, хоть и раздолбай.
– Вот мораль мне сейчас читать точно самое время! Как сговорились, честное слово! Пока. – Сворин раздраженно сунул смарт в карман и столкнулся с вопрошающим взглядом официантки:
– Ну? Выбрали, наконец, что-нибудь?
– Я жду друзей, – нарочито недовольно ответил Сворин, – вы предлагаете мне угадать, что они захотят кушать, когда придут?
– Ну, может, сами пока что-то закажете, – немного смягчилась официантка, – и, кстати, у нас нельзя с животными. Если старший менеджер увидит – будут проблемы. Мне-то самой очень нравятся шиншилки.
– Это е-нот! – тоном каменного гостя сообщил Борис, и официантку куда-то сдуло.
Новый выход в интернет не принес утешения. Мало того, что Севкины слова подтвердились. Обнаружилась еще одна пренеприятнейшая вещь: если верить всяким онлайн-беседам, в последнее время дворянских детей очень неохотно брали на любые подработки. Обитатели соцсетей объясняли это новой политикой духовного воспитания аристократического сословия. В итоге у членов Дворянского собрания и их детей вариантов заработать оказывалось гораздо меньше, чем у простого смертного.
«Может, и лучше, если меня лишат звания наследника», – подумал Борис, но тут же увидел в одной из веток беседы подобную ситуацию:
«Вообще непонятно, что делать, – писал неведомый пользователь под ником Опричник Василий, – родители развелись, и отец добился, чтобы меня лишили титула, но из базы данных Дворянского собрания удалиться невозможно, там такая опция не предусмотрена. Теперь высокие должности мне не светят, и на обычные работы тоже меня не берут, потому что во всех поисковиках я обнаруживаюсь как дворянин».
Снова появилась шиншиллолюбивая официантка. Взгляд ее был полон укора.
– Ну что, выбрали что-то?
– Честно, нет. – Борис отвлекся от гибкого экрана и понял, что не понимает, где сейчас Шахназар. На удивление, енот свил гнездо на дне рюкзака и вполне спокойно спал. – И вообще нам пора.
– У вас же встреча планировалась. – Официантка улыбнулась, не скрывая ехидства.
– Попланировалась – да и отменилась.
Борис решительными шагами вышел на улицу и начал приглядываться к бульварным витым скамейкам. Пусть Севка говорит что хочет. Доклад почти готов. Конечно, до высшей оценки его за оставшиеся полтора часа не дотянуть, но что-то приличное получится.
Он уселся под каким-то декоративным кустом, напротив рекламного щита в рамке, стилизованной под бронзу. На нем плавно сменялись изображения вальсирующих пар, в роскошных одеждах и картины великих исторических событий истории Российской империи прошлого. Так анонсировался предстоящий бал в честь Дня коронации. Борису вдруг впервые в жизни отчаянно захотелось быть причастным к этому событию. Но там будут лучшие из лучших, а не раздолбаи, кое-как выплывающие за счет некоторой интеллектуальной одаренности… Он понял теперь постоянно нарастающее раздражение отца. Но хватит ли времени выправить свой имидж? И вообще, идет речь об имидже или все же о репутации?
Позвонила Женя. Обычно Борис отвечал на ее звонки, отставляя все дела, но сейчас сбросил звонок. Она, видите ли, не смогла найти время, чтобы подготовить комнату к его приезду. У него тоже больше нет времени на девиц. Гораздо важнее сейчас заняться докладом.
Смарт завибрировал снова. И снова. И снова. Сворин-младший уже собрался сказать навязчивой подруге все, что о ней думает, но увидел номер отца.
– Борис? Где ты?
– Я? Показываю Шахназару, как жить красиво с заблокированным счетом.
– Возвращайся домой, сынок, нам надо поговорить.
– Мы, кажется, уже отлично поговорили.
– Конечно, мы оба вспылили, бывает. Но приезжай, у меня для тебя есть важное дело.
– Разве что вечером – у меня доклад по политологии…
– Это дело поважнее твоего доклада, черт возьми! Давай домой срочно!
«Даа, вот и занялись исправлением имиджа…» – с грустью подумал Борис.
– Боренька, дорогой! – Нина Львовна бросилась обнимать сына в прихожей.
– Привет. Папа снова не в духе?
– Нет, скорее взволнован. Мы так переживали – где ты ночевал?
– У друзей. – Борис отвел взгляд и кивнул в сторону енота, радостно несущегося к кормушке: – Мне кажется, он сейчас съест все, до чего доберется.
В кабинете отца, как всегда, витал этот неуловимый «бумажный» запах. Сворин-старший стоял у старинного бюро. Он выглядел помятым и постаревшим.
– Ну, что, сын? Ты забрал у Инны договор?
– Женька уже донесла? Нет, не забрал. – В голове отрывками проносились сюрреалистические воспоминания о хостеле. – С какой стати она бы его отдала мне? А вообще Инна вряд ли собирается вредить мне.
– Ты еще молод, не разбираешься в людях. А Женя твоя молодец, хоть и происхождением не вышла. Ладно. Присядь. Дело к тебе достаточно важное. Ты скоро заканчиваешь свое образование. В Собрании сейчас обсуждают состав нового дипломатического корпуса. Видишь ли, не все после коронации останутся при своих должностях, почти половину планируют уволить по разным причинам. Может, и я попаду под расстрельный список. Но зато завтра светлейший князь собирается устроить аудиенцию для молодежи, чтобы присмотреть кадры на будущее. Как ты понимаешь, это очень большая ответственность…
– И что мне надо делать?
– Не перебивай отца! – Аркадий Борисович привычно повысил голос, но сдержался: – Ты не представляешь, чего мне стоило добиться, чтобы ты попал на эту аудиенцию. Это редкий шанс для тебя не только поступить на хорошую службу, но и занять определенное положение в обществе. Борис, ты должен тщательно продумать рассказ о себе, чтобы показать себя достойным!
Сворин-младший тяжело вздохнул. Через приоткрытую дверь в кабинет вкатился енот.
– Опять этот балаган… – устало произнес отец. – А ты, жена, зачем пожаловала? Сказано же было: у нас серьезный разговор!
– Аркаша, прости, но тут у нас гости! – голос Нины Львовны звучал напряженно.
В дверном проеме показалась Инна. Она вошла в кабинет и начала демонстративно рассматривать лепнину на потолке.
– Вы ко мне? – поинтересовался Аркадий Борисович.
– Да я это… собственно, шла мимо и думаю: зайду-ка сыночка проведать.
– Может, вы перепутали с доченькой? – с деланым радушием предположил Сворин-старший. – У нас прислуга – женского полу. Позвать, может, чайку на кухне попьете?
Инна гордо тряхнула кудрями:
– Я поэт известный, между прочим, Инна Броннер, а не какой-то там фамилиЕноситель!
– Простите великодушно нас, темных! Мы из поэтов только Пушкина с Лермонтовым знаем, – продолжал ерничать Аркадий Борисович, – а в вашей многогранной личности нас интересует всего один документ, не с вами ли он нынче?
– А, это да, как вы угадали? – Инна улыбнулась, блеснув отколотым зубом. – Только чтобы по-чесноку, надо бартер.
– И что же вы хотите за столь любезную услугу?
– Да ничо особенного. Хостел у меня вот здесь уже, – она приставила ладонь к горлу, – хочется какой-то угол, что ли… да вон Борька видел, как в таборе живу, только коней не хватает. Может, с жильем как-то поможете или финансово там…
Нина Львовна посмотрела на супруга округлившимися глазами. Он помолчал несколько секунд, потом изменившимся голосом велел:
– Борис, Нина, выйдите отсюда. Мне нужно поговорить.
Мать с сыном, не сговариваясь, поплелись на кухню и обнаружили Шахназара на грани помешательства. Он добрался, наконец, до сахара, но никак не мог полакомиться, потому что привык мыть еду. Озадаченный енот бегал, поскуливая, с сахаром к поилке и терял в воде кусочек за кусочком. Утратив последний, бедный зверек перевернулся на спину и тоненько завыл. Словно в ответ ему из кабинета донесся истошный женский визг, кто-то промчался по коридору, и хлопнула входная дверь.
– Господи, спаси и помилуй! – прошептала Нина Львовна.
Послышались тяжелые шаги. В кухню, держа на весу окровавленную руку, вошел глава семьи.
– Интересно, как выглядят признаки бешенства у людей? – задумчиво сказал он.
– Аркашенька! – засуетилась супруга. – Нужно обработать срочно, перевязать! Я сейчас!
– Сам виноват… – Сворин-старший тяжело опустился на банкетку, – пытался отнять у нее договор силой. Вцепилась мне в руку, как зверь. Теперь уже не уничтожишь бумажку-то. Придется как-то убирать саму.
Нина Львовна беззвучно ахнула и шепотом спросила:
– Дядя Миша?
– А других вариантов нет, – устало ответил Аркадий Борисович. – Сейчас напишу ей, что согласен, и назначу встречу у него в машине. Мозгов у нее, судя по всему, мало, скорее всего, поведется.
– Ты что, хочешь ее… – тоже шепотом начал Борис и смолк, натолкнувшись на тяжелый взгляд отца.
– Иди, сынок, готовься к аудиенции, – отцовский голос звучал удивительно спокойно. – Завтра у тебя важный день.
Борис набрал номер Севки. Скинул. Опять набрал, скинул, потом смотрел, как друг перезванивает, и не понимал, о чем говорить. И с кем вообще говорить в такой ситуации? Может, со священником? Или прямо с Господом? Но услышит ли Бог того, кто знает молитвы только по школьным урокам?
– Боря… – донесся тихий голос отца, – составь, пожалуйста, конспект того, что будешь завтра говорить, и дай мне взглянуть. Может, посоветую что.
– Хорошо, папа.
Борис печатал и переделывал свою речь три часа, а в голове все время вертелась мысль о ненужности этого занятия. Но зачем лишний раз расстраивать отца?
– Весьма и весьма! – похвалил Сворин-старший, перечитывая сыновнее творение. – Даже не ожидал от тебя, честно говоря.
Сворин-младший пожал плечами.
– Будь готов еще вот к чему, – сказал отец. – Светлейший любит задавать неожиданные вопросы из области русской истории.
– Я же не историк. Даже многих дат не помню.
– Не в датах дело. Важно чувствовать исторические метафоры… если ты понимаешь, о чем я.
– Понимаю… – вздохнул Борис.
Инна согласилась на встречу в машине в десять вечера. А на пять вечера Борису назначили аудиенцию. Он надел лучший костюм, честно взял распечатанный конспект речи – повторить в дороге…
Светлейший оказался вовсе не таким величественным, как на видео, – немолодой, худощавый, невысокого роста. Поклонившись в пояс, согласно этикету, Борис сел в предложенное кресло и начал рассказывать выученный текст, добавляя попутно комплименты отцу.
– Да-да, – кивал князь, – мне говорили о ваших успехах в философии. Но стране нужны не философы, а дипломаты. И еще один момент: вы православный?
– Конечно. Как и вся моя семья.
– Но в церковь по воскресеньям не ходите?
«Неужели и правда они следят за всеми? – пронеслось в голове. – Ах отец! Что он наделал с этим дядей Мишей! И Инна… какие прекрасные песни она пишет! Зачем занялась вымогательством, да еще так бездарно! Зачем в жизни все так бездарно?»
– Вы задумались. Имеете что-то сказать? – спросил Светлейший.
– Я хожу в церковь по большим праздникам, – ответил Сворин, – каждое воскресенье пока не получается, надеюсь исправиться. Но, наверное, вы зря тратите на меня свое драгоценное время. Я не гожусь для высокого служения. Я даже не имею права принадлежать к аристократическому сословию.
Князь удивленно поднял одну бровь:
– Ваш род, конечно, не из самых знатных, но сомнений он не вызывает.
– Я, лично я вызываю сомнения, – тоном, совершенно не вписывающимся в правила этикета, сказал Борис. – Недавно вышел закон, запрещающий признавать наследниками дворянского рода лиц, родившихся неестественным путем, посредством репродуктивных технологий. Я принадлежу как раз к таким лицам.
Светлейший молчал, медленно барабаня тремя пальцами по дубовой столешнице. Сжал кулак и снова разжал:
– Молодой человек, вы отдаете себе отчет, что этими словами перечеркиваете свое будущее?
– Да.
– А зачем? Вы с такой благодарностью отзывались о своем отце и наносите ему такой удар? При том что никто вовсе не собирался расследовать обстоятельства вашего появления на свет.
– Понимаете… – со вздохом сказал Сворин, – служение – это ведь не просто устройство на работу. А так получается, словно женишься, утаив от невесты серьезную болезнь.
– Не знаю, насколько уместно сравнение, но воля ваша. Мне жаль.
Князь поднялся, давая понять, что разговор окончен. Борис тоже встал и снова поклонился в пояс.
– Подождите, – вдруг сказал Светлейший. – Вы же на дипломатическом факультете учитесь? У меня вопрос. Как оценить с точки зрения политического пиара собачьи головы, которые носили опричники Ивана Грозного? Что, по вашему мнению, больше работало на образ и эффект устрашения: то, что это были части трупов, или то, что это были зубастые хищники?
Борис задумался:
– Вы знаете… я почему-то вижу здесь другой образ. Не устрашения, а верности. Собака ведь никогда не предаст хозяина.
– Спасибо. Идите. – И князь отвернулся к окну.
Борис мчался домой на всех парах. Он очень хотел застать отца и рассказать об аудиенции лично. Вдруг по телефону случится непонимание. Успеть удалось, отец как раз одевался в старый костюм, в котором обычно ездил на дачу.
– Как прошло? – спросил он с порога. Сворин-младший набрал побольше воздуха:
– Историческая метафора была, спасибо, папа, за предупреждение. И рассказ подготовленный очень помог. А главное – Инна больше не представляет для нас опасности. Я рассказал все Светлейшему, и скрывать теперь нечего.
– Что?! – закричал Аркадий Борисович, багровея на глазах. Он открыл рот, желая сказать еще что-то, но вдруг начал падать, хватаясь за воздух. Прибежала Глаша, вместе с ней отца подняли и переложили на диван. Мать вызвала «Скорую».
Врачи приехали очень быстро и увезли Сворина-старшего в больницу с подозрением на инсульт. Пока они ехали, Борис, пользуясь открытым аккаунтом на отцовском экране, написал Инне сообщение: «Встреча отменяется. Ваш документ больше нам не нужен». Дождался ответа «ок». И свернул экран.
Полночи мать простояла на коленях перед иконой Богородицы. Борис боялся разговаривать с ней и тоже пытался читать молитвы в своей комнате. Наконец позвонили и сообщили, что состояние средней тяжести, «Скорая» успела вовремя.
На следующий день отправились навестить отца. Сворин-младший опасался новой ужасной сцены. Мать еще ничего не знала о роковом разговоре, после которого случился инсульт. Но не ехать было нельзя.
Аркадий Борисович лежал весь опутанный какими-то проводами и трубочками от капельниц. Увидев Бориса, выговорил, с трудом ворочая языком:
– Уходи. У меня… нет сына…
– Как скажешь, папа. – Борис повернулся, собираясь покинуть палату. На экране смарта высветился незнакомый номер.
– Борис Аркадьевич? – раздался мягкий женский голос.
– Да, это я, – удивленно подтвердил он.
– С радостью сообщаю вам, что вы удостоились высокой чести присутствовать на торжественном балу, посвященном коронации нашего государя.
– Как так?.. – растерянно произнес Сворин-младший. – Это, наверное, ошибка.
– Ошибки нет, – голос звучал уверенно, – сегодня был опубликован декрет с окончательным списком фамилий участников. Поздравляю вас, Борис Аркадьевич, вы удостоились высокой милости!
На ватных ногах Борис вернулся в палату:
– Папа! Я прошел конкурс! Мое имя – в списках!
– В-в-решь… бездарно… – слабым голосом произнес Сворин-старший. Нина Львовна развернула свой экран и быстрыми пальцами начала искать сайт торжественного бала.
– Аркашенька, он правда там есть! – взволнованно подтвердила она. – В основном списке гостей. Рядом с Юсуповым и Кузьминым-Караваевым.
– Так… не бывает… – Аркадий Борисович устало прикрыл глаза. В палату вошел врач в синей униформе, посмотрел на датчики, укоризненно покачал головой:
– Ай-ай-ай, что ж вы его опять волнуете-то! Приходите завтра, а сейчас пусть поспит.
– Ну как, у нас есть надежда? – шепотом спросила Нина Львовна.
– Да все неплохо, – улыбнулся доктор, – вовремя прихватили. Через некоторое время он полностью восстановится.
Ворота больницы остались за спиной. Нина Львовна предложила:
– Боренька, а давай пройдемся до Красной площади? Помнишь, когда ты был маленький, мы гуляли от нас через Мясницкую?
– Хорошо, мам. Сейчас. – Сворин-младший смотрел в экран, куда только что пришло сообщение. Инна Броннер приглашала на свою страничку в Большой Музыкальной Библиотеке. Он прошел по ссылке. Песен там еще не было, только недавно созданный профиль с картинкой: белые псы бежали куда-то в лунном свете по заснеженному полю. На аватарке у Инны тоже виднелся какой-то зверек. Увеличив масштаб, Борис узнал Шахназара с бутылкой водки в лапках. Позади угадывалась кухня знакомого хостела.
«Повезло ей, что еноты не могут подать в суд за моральный ущерб. Хотя отличная фотка!»
…Мать с сыном шли по улице, залитой неярким сентябрьским солнцем. Впереди уже виднелись красные кремлевские стены. Вот только очертания башен выглядели непривычно из-за строительных лесов.
– Наверное, реставрируют к празднику? – Нина Львовна щурилась, пытаясь разглядеть происходящее на высоте. Сын тоже присмотрелся:
– Они меняют звезды на орлов. Логично. Кстати, я только сейчас понял, почему день коронации назначен на 25 октября.
– Почему? – задумалась мать. – Ах да, это же дата революции! Красиво придумали.
На Спасской башне начали подъем первого золотого орла.
