Людвиг сам не ожидал, что его злость на безмозглых слуг так скоро утихнет. Может быть, причиной тому был свежий воздух, который нравился Людвигу куда больше запахов специй, жареного мяса, вина и духов, витающий в обеденном зале. Может быть – кошка по имени Собака, свернувшаяся у него на коленях и мурлыкающая. А может быть, внезапно ласковая жена, прижавшаяся к Людвигу и положившая голову ему на плечо.

Наверное, пора уже привыкнуть, что она не боится его невольных метаморфоз и воспринимает чешую как оригинальное украшение. И привыкнуть к тому, что ему хочется ее касаться не только в постели.

Сейчас, в мобиле, мчащемся по вечерней Виен, Людвигу было невероятно хорошо – обнимать ее, шептать ей на ушко нежности, да просто чувствовать ее тепло и доверие. Странное, непривычное – то есть давно забытое – ощущение. Мир снова добр и уютен, чудовища под кроватью – всего лишь нестрашная сказка, небо чистое, родители любят и понимают. Наверное, так хорошо и спокойно ему было впервые с тех пор, как он унаследовал проклятый дар Бастельеро.

Рихард встретил их на пороге, за его спиной маячила рыжая камеристка. Кошка выскочила из мобиля первой и большими скачками унеслась в сад. Людвиг помог Рине выйти и проводил до ее комнаты, хотя, видят боги, ему хотелось подхватить ее на руки, распахнуть дверь спальни пинком и уложить жену в постель прямо в бальном платье и королевских топазах.

Но не на глазах же слуг, будь они неладны!

– Рина, радость моя… – Людвиг поцеловал ее пальцы и с удовольствием отметил, что жена порозовела и задышала чаще.

Однако слуги…

– Мне нужно переодеться, – глядя ему в глаза, шепнула Рина.

От ее голоса, от движения ее ярких, словно зацелованных губ Людвиг едва не потерял последние остатки самообладания. Он даже готов был наплевать на посторонние взгляды, он почти успел притянуть жену к себе и поцеловать, но тут с кухни донесся вопль на несколько голосов и металлический грохот.

Рина тут же отпрянула, спрятав руки за спину.

– Мне… нужно переодеться! – повторила она и отчаянно позвала: – Магда! Домашнее платье… не могу же я идти на кухню в этом!

– Не ходи. Я сам разберусь и с жуком, и с… – Он хотел сказать «Барготовыми детьми», но осекся. Не пристало выражаться при дамах. – Со слугами.

И снова поймал ее запястье, стоило ей перестать прятать руки за спиной, поднес к губам и коснулся, совсем легко.

Она коротко выдохнула и выдернула руку.

– Только… только не обижайте его! – ее голос прерывался, а Людвиг совершенно не мог понять: кого не обижать? Разве тут есть хоть кто-то, кроме них двоих?

– Кхе, – раздалось рядом скрипучее.

Проклятье!

Людвиг едва сдержался, чтобы не развоплотить назойливого дворецкого прямо сию секунду, но тут с кухни донесся новый грохот. И визг. Женский. На три голоса.

– Не волнуйся, твой жук не пострадает, – вздохнул Людвиг и с трудом разжал руку, выпуская на волю тонкие пальцы супруги.

– Ты обещал, – неуверенно улыбнулась она и сбежала. В спальню. Снимать платье.

Людвиг так явственно представил, как серебристо-серый шелк скользит вниз по ее нежной коже, обнажая плечи и нежные округлости груди, что опять позабыл обо всем на свете.

– Кхе… герр Людвиг!

Вырванный из сладких грез Людвиг обернулся, готовый убивать всех, кто смеет ему мешать. Но рядом никого не было. Вот проклятое умертвие! Мгновение назад был тут – и нет его.

– Вот только попадись мне, старый мешок костей, – пробормотал Людвиг, гася загоревшееся на кончиках пальцев темное пламя и прислушиваясь к звукам, доносящимся с кухни.

Как ни странно, звуков больше не было. Вообще. Словно весь дом вымер. Мистика!

Четко печатая шаг и сцепив руки за спиной, чисто на всякий случай: мало ли кто попадется на глаза, одно движение пальцами – и у Рихарда появится компания на ночь. В смысле еще одно умертвие, которому спать необязательно. Или два. Или все, Баргот их люби, домашние слуги! Все равно толку от них – ноль!

Проклятье. Надо успокоиться. Сейчас же. Пока портреты не начали шарахаться.

Словно в подтверждение его слов, разодетая в старинные шелка дама – прапрабабка Грета – с тихим шелестом упала в обморок. Прямо на портрете. И сам портрет покачнулся и едва не рухнул на пол, прапрабабка Грета была дама габаритная.

Через пятьдесят два шага и двадцать шесть мантр «я спокоен, я совершенно спокоен» Рихард нашелся. Он стоял навытяжку около дверей в «черную» часть дома, загораживая их собой.

– Ну, докладывай, – велел ему Людвиг, крепче сцепив пальцы за спиной. Уж очень чесались, несмотря на мантру.

– О чем, ваша светлость? – изобразил Рихард тупого служаку.

А может, не развоплощать, а сослать его в замок? Пусть пообщается с местными привидениями, вычистит дымоходы, натрет воском полы, посадит под окнами семь розовых кустов, разберет семь мешков крупы… познает самого себя…

От картинки Рихарда, сидящего в позе лотоса посреди розовых кустов и тазиков с крупой, на Людвига внезапно снизошло просветление и покой. Совершенный покой.

– Рихард, что здесь происходит? – Людвиг опустил расслабленные руки. – И не рассказывай мне сказки. С жуком фрау Шлиммахер прекрасно справилась бы и сама.

– Прошу прощения, герр Людвиг, но фрау Шлиммахер при виде этого жука упала в обморок, а потом, придя в себя, поклялась избавиться от гнусной твари, даже если это будет последним, что она сделает под этим небом.

– Кто ее укусил?

– Не знаю, герр Людвиг. Но фрау Шлиммахер не поддается разумным доводам. Она перебила всю посуду, кидая ее в жука, расквасила нос садовнику, который пытался ее остановить, и сейчас ее держат вчетвером. Однако силы неравны, и, боюсь, с минуты на минуту начнется снова…

Рихард не договорил, когда с кухни послышался разъяренный вопль раненого медведя, сменившийся площадной руганью на шварцвальдском наречии – родном языке фрау Шлиммахер. А затем что-то с грохотом разбилось.

– Началось, – невозмутимо сообщил Рихард.

– Дурдом, – кивнул Людвиг и стряхнул с пальцев заклинание сна. Он мог только надеяться, что не вечного.

Мгновение они с Рихардом прислушивались, а затем синхронно кивнули: грохот и вопли сменились раскатистым храпом.

– Ладно, пошли посмотрим на разрушения, – хмыкнул Людвиг. – Думаю, это достойный повод, чтобы выбросить тот сервиз с зелеными цветочками, что подарила мне матушка на первую свадьбу.

– Несомненно, достойный, – невозмутимо подтвердил Рихард. – Тем более что его дизайн не справился со своей основной задачей успокаивать вашу нервную систему.

– То есть ты тоже заметил, что этот сервиз меня бесит?

– Разумеется, герр Людвиг. Когда вас что-то бесит, это сложно не заметить.

Они почти дошли до кухни, из которой доносился могучий многоголосый храп, когда им наперерез выскочила рыжая камеристка.

– Ваша светлость, ваша светлость! Там, там… – она испуганно ткнула пальцем куда-то в сторону.

– Жук? – осведомился Людвиг. – Или у нас завелось чудовище еще страшнее?

– Там… его величество! – выпалила Магда и зажала рот обеими ладонями.

– Несомненно, ваше предположение верно, герр Людвиг, – ровно прокомментировал Рихард и так же ровно велел камеристке: – Расскажи толком. Где его величество, зачем его величество.

– Я тута за молоком для кошки шла, а он эта… как затрезвонит, да как затрещит!

– Его величество затрещит?

– Да нет же! Этот ваш монстр… который фониль! Огромный такой, черный, ох, страшно же!

– Так фониль или король?

– Его величество! – возмутилась Магда, а Людвиг чуть не схватился за голову: она хоть сама понимает, какой бред несет? И как только Рихард умудряется общаться со слугами! – В трубке, вот! Ихнюю светлость хочут!.. ой… Простите, ваша светлость…

Магда на всякий случай присела в книксене, потупилась и осенила себя кругом Единого. И все это – не выпуская из рук кувшинчика с молоком.

– Брысь, – скомандовал Рихард, и Магда унеслась.

А Людвигу пришлось отправиться в гостиную, к фонилю.

– Почему вы меня не дождались? – без приветствия начал Гельмут. Судя по тону, его величество был не в духе, что неудивительно после встречи с толпой сплетников и лизоблюдов, которых он обычно не допускал во дворец. – Я хотел пресечь глупые слухи прежде, чем они расползутся по всей Астурии, а ты посмел сбежать.

Людвиг покачал головой. Иногда он поражался наивности кузена: он считал, что может остановить сплетни одной своей волей. Наивность или самонадеянность? А, не важно. Все равно после публичного заявления Отто, что он желает видеть Рину своей мачехой, новость распространится, как лесной пожар. Все помнят историю с Элизой, в которую Гельмут имел неосторожность влюбиться. Тогда герцогу и герцогине Бастельеро перемыли все косточки, а теперь – все сначала. И ведь никто не поверит, что Рина тут вовсе ни при чем и что Гельмут не собирается соблазнять новую жену кузена.

Бедная Рина. На нее выльется ведро помоев. А она даже не в курсе всей этой грязной истории!

– Добрый вечер, ваше величество, – дождавшись паузы, поздоровался Людвиг. – Моей жене стало дурно, и мы были вынуждены покинуть прием. Мне очень жаль.

– Ты опять не смог защитить супругу от своей родни? Людвиг, это начинает раздражать. Отто впервые в жизни попросил меня жениться, и не могу сказать, что меня это радует. Ты до сих пор не добился доверия фрау Рины. Кто она на самом деле? Что она рассказала о своем мире? О самой себе – что любит, с кем жила, кто ее мать?

– Я пока не готов ответить на эти вопросы, – спокойно ответил Людвиг. Он мог бы напомнить Гельмуту о задании во имя дружбы с Франкией, но сейчас Гельмут взбешен и не способен воспринимать разумные доводы.

– Ты провалил задание, полковник. Но я звоню не по этому поводу. Отто приглашает фрау Рину на обед. Послезавтра.

– На обеде будет только его высочество? – Людвиг сам удивлялся своему спокойствию.

– Почему же, я тоже присоединюсь. Давно желаю задать фрау один вопрос, – заявил Гельмут злобно-провокационным тоном, напомнив Людвигу то ужасное время, когда они чуть не вцепились друг другу в глотки из-за Элизы.

– Какой же? – подал ожидаемую реплику Людвиг, правда, без ожидаемой кузеном ярости.

– Что ее связывает с драконами? – Издевательской злобы в тоне Гельмута становилось все больше, видимо, спокойствие Людвига его лишь раззадоривало. – Коль ее муж до сих пор не смог этого выяснить. Или тебе не хватило ума увязать появление в нашем мире твоей жены и активности летающих тварей?

И он отключился. Людвиг хмуро повел плечами и аккуратно положил трубку на место. Зараза! Король в ярости и хочет результатов немедленно. Как всегда. Вот только на этот раз Людвиг не поддастся на провокацию и не наделает глупостей. А с Риной они уж как-нибудь разберутся. Гельмут может сколько угодно гневаться, топать ногами и брызгать ядом, но поссорить Людвига с Риной у него не выйдет. Потому что…

А потому что надоело, вот! Хватит уже Гельмуту отыгрываться на кузене за собственные неудачи в личной жизни! Людвиг не виноват, что Гельмута женили, не спросив его согласия, и тем более что королева умерла, едва взойдя на трон и родив наследника.

В задумчивости Людвиг направился прочь из гостиной и едва не наткнулся на рыжую камеристку Рины. Она торчала у дверей, одной рукой держа все тот же кувшинчик с молоком, а другой зажав рот, и смотрела на Людвига выпученными глазами.

– Брысь, – отмахнулся от любопытной проныры Людвиг.

И рыжая, пискнув, выскочила из гостиной. А Людвиг подумал, что иногда способности менталиста, как у Германа, бывают крайне полезны. Рыжая – на редкость дурное создание, и, если она услышала часть разговора, один Баргот знает, в какую несъедобную кашу все это превратится в ее голове. И что она расскажет Рине.

Все же есть в идее сделать всех слуг дома умертвиями здравое зерно. По крайней мере, будут слушаться и перестанут сплетничать.

Наверное.

В кухне царил мир, подозрительно похожий на мор. Чуть ли не все домашние слуги валялись на полу – там, где их застало заклинание. По счастью, на плите ничего не стояло, иначе бы к разноголосому храпу добавился дым от чего-нибудь сгоревшего.

Людвиг для начала оглядел поле боя: перевернутую мебель, черепки и осколки, россыпь золотого лука и какой-то зелени, вылезшее из кастрюли и расползшееся по всему огромному мраморному столу тесто, и посреди тестовой лужи – подрыгивающего босой ногой поваренка. Виновник торжества спокойно восседал на потолочной балке, рядом с пятном от соуса. Судя по запаху, это был любимый красный соус Людвига, с чесноком и тимьяном. Остатки соуса украшали, подобно вражеской крови, лицо и всю мощную фигуру фрау Шлиммахер, сраженной заклинанием, но не выпустившей из рук медной сковороды на длинной ручке. Около фрау валялись героически оказывавшие ей сопротивление лакеи в количестве четырех голов. Садовник с расквашенным носом уснул в уголочке, в обнимку с метлой. Обе горничные, то ли пытавшиеся спасти остатки «любимого» сервиза, то ли решившие тоже потренироваться в меткости (у одной в руках была супница, у другой блюдо), – сопели чуть поодаль, у дверей в кладовую.

– И все это – из-за какого-то жука? – Людвиг не надеялся, что Единый или Баргот ему ответят, но и промолчать не мог.

– Из-за нервов, – с едва уловимой ноткой презрения ответил Рихард. – Фрау Шлиммахер велела садовнику сбить его метлой, я запретил, и началось.

– Почему запретил? – поинтересовался Людвиг, продолжая осматривать последствия разгрома.

– Ее светлость расстроится, если с жуком что-то случится.

– Ах, ее светлость, – хмыкнул Людвиг.

– Прикажете его поймать, герр Людвиг? – Рихард традиционно остался невозмутим.

– Я сам его сниму. А ты принеси аквариум, тот, из Франкии. И вели кому-нибудь добыть мха и коряг, чтобы тварь рогатая чувствовала себя уютно.

Рогатая тварь пошевелилась, словно услышала свое имя, с треском расправила крылья и перелетела на соседнюю балку.

Внушительная тварь. Размером с ладонь, и это не считая длинных зазубренных рогов. Зачем Ринке понадобилось этакое страшилище, Людвиг не понимал. Впрочем, чем бы жена ни тешилась, лишь бы к Гельмуту в постель не прыгала.

А вот самому Людвигу пришлось минут пять возиться с последствиями собственного заклинания, потому что на приказ проснуться слуги не отреагировали. Начал он с горничных – вынул из рук той, что помладше, монструозную супницу в изысканно зеленый цветочек и с чувством треснул об пол. Вот теперь он мог с чистой совестью заявить матушке, что ее сервиз разбился. Впрочем, блюдо тоже последовало за супницей, как и случайно уцелевшие три тарелки. И только после этого Людвиг склонился над горничной, коснулся ее виска и снова велел:

– Просыпайся.

Девица ойкнула, вскинулась, едва не ушибив своего господина лбом по носу, и принялась озираться:

– Ой, что это, ваша светлость?

– Погром. Бери метлу и приступай к уборке.

Горничная поднялась, пошатываясь, а Людвиг на всякий случай прислушался: дышит? Сердце бьется? Вроде да. Хотя сердце франкского императора вполне себе билось, и дышал он, и даже с аппетитом уминал фуагра, которое последние пять лет не мог себе позволить по причине слабости желудка. Так сразу и не скажешь, что умертвие.

Пожав плечами, Людвиг занялся второй горничной, а следом – лакеями, садовником, поваренком… До фрау Шлиммахер он еще не добрался, когда на пороге кухни появилась запыхавшаяся супруга в сопровождении рыжей камеристки. Сам Людвиг не сразу ее заметил, занятый лакеем, никак не желавшим просыпаться. Понял, что она явилась, потому что уборка замерла, и слуги наперебой стали приветствовать ее светлость.

– Что тут?.. Ох, вот он где! Герочка!

– Какой еще Герочка? – оставив так и не проснувшегося лакея на полу, Людвиг поднялся и с недоумением уставился на жену.

– Жук, – непринужденно улыбнулась она. – Красавец, правда же?

Людвиг и все слуги как по команде уставились вверх, но вот подтвердить, что жук – красавец, никто не решился. Видимо, опасались, что фрау Шлиммахер очнется без команды и пойдет по второму разу громить кухню.

– Может, все же того, метлой? – робко предложил садовник, покосившись на храпящую повариху.

– Не надо метлой, он хороший! – заступилась за жука Рина и тоже покосилась на фрау Шлиммахер. – А почему она на полу? Людвиг?

– У фрау нервы, – хмыкнул Людвиг. – Зато теперь можно будет есть из нормальной посуды.

Связи нервов с посудой Рина явно не уловила, а посвящать ее в историю почившего сервиза Людвиг не стал. Просто позвал Рихарда с аквариумом, а потом аккуратно снял жука с балки. По счастью, никто из слуг не обратил внимания, что Людвиг использовал для этого одну из призрачных тварей. Зато сам он заметил, что после инцидента на Айзенштрассе некромагия стала значительно послушнее. И силы прибавилось. И вообще что-то явно изменилось. Еще бы времени, чтобы разобраться с изменениями!

– Вот видите, радость моя, все с вашим жуком хорошо. Хитин блестит, жвалы остры, крылья… сидеть!

Жук недовольно повел рогами, но послушно сложил крылья и переполз на руку к Рине. Та сияла, словно Людвиг не жука ей поймал, а добыл алмазы бриттской короны. Впрочем, топазы франкской короны на нее такого впечатления не произвели.

– Спасибо, Людвиг. – Она подняла на него взгляд, и Людвиг тут же забыл и о топазах, и об алмазах, и обо всех коронах мира.

– Кхе-кхе, – раздалось над ухом скрипучее. – Аквариум, герр Людвиг.

– Аквариум? А, точно. Надеюсь, новый дом понравится вашему жуку.

– Его зовут Герочка. – Рина погладила жука по антрацитовым надкрыльям и лукаво улыбнулась. – Я назвала его в честь графа Энн, ведь это он поймал для меня Герочку.

Вот же злопамятная язвочка! Просто прелесть!

Словно услышав имя ненавистного жука, фрау Шлиммахер выдала руладу на фортиссимо, отчего вздрогнули не только все находившиеся в кухне слуги, но и кастрюли. На всякий случай.

– Пожалуй, стоит его посадить на место, – опасливо покосившись на повариху, сказала Рина.

И под дружные охи слуг торжественно ссадила жука на корягу, а Рихард закрыл сетчатую крышку.

– Откуда это чудо? – спросила она, с восторгом разглядывая аквариум.

– Привез из Франкии, – улыбнулся Людвиг. – Я решил, что тебе понравится.

– Это лучший подарок, который ты мне сделал! Как ты догадался?

Людвиг пожал плечами:

– Ты как-то упоминала, что училась в академии…

– В университете, на биологическом.

– Так вот откуда эта страсть к кошкам и жукам. И чему вас там учили, фрау студиозус?

– Всему понемногу, например… – осекшись на полуслове, Рина замерла и побледнела.

– Что с тобой? – встревожился Людвиг.

– Голова. Что-то у меня очень закружилась голова. Можно я пойду к себе? – жалобно попросила она и отвела взгляд.

– Конечно, иди. Магда тебя проводит, – с сожалением согласился Людвиг, вспомнив, что ему еще будить фрау Шлиммахер и разбираться с ее нервами, иначе на завтрак можно не надеяться. – Может, вызвать лейбмедика?

– Нет, нет, не стоит. Мне просто надо прилечь.

Людвиг проводил жену до двери и, поцеловав ей руку – самое большее, что он мог позволить себе при слугах, глазеющих на них с преогромным любопытством, – поручил заботам Магды.

Несколько мгновений Ринка стояла возле двери, успокаивая сердцебиение. Она вся горела, мысли путались, и если бы не настойчивый зов маленького дракончика, ни за что бы не отпустила мужа так просто. То есть не отпустила, а практически выгнала.

Ох. Что с ней творится? Никогда раньше она не реагировала так на мужчин, даже когда была безумно (и безмозгло) влюблена в красавчика Влада! А с Людвигом… Великий Ктулху, радоваться ей или бояться? Ведь если он поймет, что она рядом с ним становится обыкновенной влюбленной дурочкой, он же…

А что он сделает?

Никаких идей, что он такого ужасного сделает, не появилось. Зато снова послышалось жалобное: «Мама!»

– Магда! Посмотри, ушел? – шепотом велела Ринка.

Та высунулась за дверь и так же шепотом доложила:

– Ушел.

– Тогда я в лабораторию. Если придет, скажи… – Ринка задумалась, чего бы такого соврать Людвигу, но в голову так ничего и не пришло. По крайней мере, умного.

– Скажу, вы пошли в сад, воздухом дышать, – пришла на помощь Магда. – Вот, шалю пуховую возьмите, там прохладно.

– А слуги не увидят?

– Если через кухню не пойдете, то и не увидят. Сейчас все суетятся вокруг фрау Шлиммахер. Ох, видели бы вы, как она эту гадость рогатую по кухне гоняла, а достать не могла! Вот только пирогов жаль. Вкусные у ней пироги. Мадам, а мадам? А чем вы драконяку кормить станете? Я слыхала, их конопелью кормят, только они ж, наверное, траву-то жевать не станут, чай, не коровы какие.

– Точно! Я ж не знаю. Давай книгу о драконах! – решительно скомандовала Ринка. Действительно, чем кормить малыша?

Магда радостно побежала в будуар и вскоре вернулась с книгой.

– Тяжеленная! – Книга громко шлепнулась на стол. – Вот бы у нас в школе такие толстые были, чай бы Дитер не лез ко мне под юбку. Раз по белобрысой голове треснула, и все.

– Убила бы, – закончила за нее Ринка, листая плотные пергаментные страницы.

– Не-а. – Магда присела напротив и подперла щеки кулаками. – Не убила бы, – вздохнула она. – Книгу бы пожалела, а ну как камушки повылетают?

Логику Магды Ринка иногда понять не могла.

– Слушай, а что это адъютант Людвига на тебя так хитро косится? – листая старинный фолиант, спросила она. – Заигрывает?

– Ой, ну вы скажете! Он человек взрослый, самостоятельный, куда ему этими глупостями заниматься? Он такой… основательный, как эта книга. Мобиль водит! Будет он заигрывать! Он меня сразу предупредил, что жениться хочет, и подходит ко мне со всяческими сурьезными намерениями.

– А ты?

– А что я? Я, может, только жить начала, всякие ее, жизни, прелести почувствовала. Как я вас покину? Вы же без меня враз с голоду помрете! Вот сегодня небось на этом своем приеме голодали, а тут еще и пирогов нет. А драконяку как бросить? Нет, рано мне еще взамуж! Вот Фубиржа подрастим, там и решу.

– Фаберже, – поправила ее Ринка. – О, слушай! Нашла я: «…а чтобы юный дракон был силен и не боялся огня, в первое кормление мать дает ему пережеванные листья конопляного растения. До месяца дракончики пьют материнское молоко». Все, больше ничего нет про кормление.

Ринка захлопнула книгу и посмотрела на густой вечер за окном. Идти на поле за коноплей было страшно.

– А… – Магда тоже посмотрела в окно и вскочила, загородив его собой. – Не пущу! Вдруг на вас там чудище водяное нападет! Вот честное слово, если в окно полезете, заверещу! – Магда уперла руки в бока и вдруг прикусила губу, словно о чем-то вспомнила. – Ой, мадам, а давайте я сама схожу. Ежели оно меня сожрет, небось подавится!

– Тебе тоже нельзя одной.

– Так я не одна. – Магда спрятала руки под фартук и смущенно хихикнула. – Меня герр Мюллер страсть как уговаривал на мобиле с ним вечером покататься. Он его на озеро мыть погонит. А там возле того озера конопля-то и растет, недаром ящеры на него летали. Я и нарву охапку!

– Но если приставать будет, сразу скажи, что его светлости нажалуешься!

– Ой, ну что вы! Он знаете какой? Деликатный и обходительный, во!

– Ага, знаю я их, деликатных, – с напускной строгостью сказала Ринка и залилась жаром, вспомнив деликатного и обходительного Людвига. И стол в его кабинете.

Чертов некромант! Деликатный! Чтоб его!..

Зло подхватив шаль и пригрозив хихикающей Магде пальцем, Ринка поспешила прочь из комнаты. Надо заняться делом, там Фаберже совсем один, а она тут обходительных мерзавцев вспоминает. А вот если бы мелочи чешуйчатой не приспичило вылупляться сегодня, она бы… она бы…

Прижав ладони к пылающим щекам и героическим усилием воли заставляя себя идти в сад, а не на голос Людвига, доносящийся с кухни, Ринка прибавила шагу. Все, хватит думать черт знает о чем. Пора вспомнить о том, кого приручила.

В лаборатории ее встретила возмущенная Собака. Грозно мяукнула и побежала к коробке.

«Мама пришла! – заверещало у Ринки в голове. – Я хочу на свет».

– Ну так вылезай, – сказала Ринка вслух, погладив яйцо и нащупав горячие, чуть влажные трещинки. – Давай, малыш, клюнь скорлупу.

Яйцо под ее рукой едва заметно повозилось и горестно вздохнуло.

«Мама!..»

– Ладно, я могу тебе помочь, если сам не справляешься. Обо что ж тебя тюкнуть?..

Подняв яйцо двумя руками, она занесла его над углом стола.

«Ай, щекотно! – заверещал малыш и завозился активнее. – Я сам, я сам!»

А кошка возмущенно заорала, высказывая все, что думает об этой глупой двуногой. Ринка даже не удивилась, что ее понимает, не до того было. Она осторожно положила яйцо на стол, застеленный простыней, и оно тут же треснуло поперек, распалось на неровные половинки и…

Встряхивая непропорционально крупной головой, из скорлупок выбрался мокрый дракончик.

– Йо-хо! – взвизгнула Ринка. – Моя ты лапочка! Вылитый Петенька после бани!

Дракончик чихнул, расправил влажные перепончатые крылья и энергично ими замахал, брызгаясь и вертя головой.

– Мяу! – истошно завопила кошка и запрыгнула на стол.

В мяве Ринка отчетливо услышала: «Не упади, мелкий!» – но ей было не до кошкиных странностей.

Кошка прижала Фаберже лапкой и начала тщательно вылизывать, он нахохлился, как большой воробей, и притих, закрыв выпуклые глаза. А Ринка с восхищением рассматривала своего питомца. Темно-синий, с полупрозрачными треугольными крыльями, слишком большими для его тела, длинной шеей и вытянутой головой, он совершенно не походил на красавца дракона, гордо реявшего в небе Виен. Больше всего Фаберже напоминал гусенка. Странного такого и немного страшненького гусенка. Но такого милого!

«Я некрасивый?» – мысленно всхлипнул он, не в такт разевая розовую пасть, полную зубов-иголочек.

– Ну что ты! Ты у нас самый красивый! А станешь еще красивее!

«Мама не врет?»

– Мама никогда не врет! – сказала Ринка чистую правду и подумала: ведь когда-нибудь его найдут настоящие драконы, и что тогда?

«Папа за мной прилетит! – тут же отозвался Фаберже и получил лапой по хвосту, чтобы не дергался. – А мама моя ты!»

– А настоящая где?

«Нету, – Ринке показалось, что дракончик пожал плечами, хотя на самом деле он этого не делал. – А как меня звать?»

– Петечка Фаберже!

«Это смешно?»

– Ты что, это очень почетно! Петечка знаешь какой умный? Он даже во время сек… сна может умножить корень на число! А Фаберже – очень благородная фамилия. Почти король! Даже важнее!

«А ты меня с Людвигом познакомишь? Я ведь его наследник, да?»

Ринка осела на стул, представив лицо мужа, когда она представит ему Петюнечку.

«Ваша светлость, знакомьтесь, Петя Фаберже, ваш наследник. Немножко в чешуе, но вы и сами того… немножко…»

Пришлось зажать рот ладонью, чтобы не слишком громко смеяться.

«Ты надо мной смеешься?» – обиженно спросил дракончик.

– Нет, малыш. Над собой. А откуда ты знаешь про Людвига? Откуда ты вообще так много знаешь?

«Ты сама рассказывала. И Магда тоже. Она много рассказывала, когда на руках носила. А где она? Она моя нянечка?»

– Твоя нянечка Собака! А Магда…

«Она не Собака. – Дракончик засмеялся, и мысленно, и реально: скалясь и подергивая крылышками. – Она Агна, папин фамильяр! И мой тоже! Она очень умная и говорит с тобой, пока я не научился сам. А я только родился и хочу на ручки!»

Фамильяр? Мать моя женщина… хорошо, что не на ногах, упала бы…

Ринка смотрела на кошку и не могла поверить, что вот это – очень умный фамильяр. А кошка отпустила Фаберже, чтобы тот мог проковылять ближе к Ринке и влезть ей на руки, и уселась на столе, обернув лапы хвостом и внимательно глядя на Ринку. Очень и очень снисходительно. А затем фыркнула, задрала заднюю лапу и стала смачно вылизываться.

– Да ну! Это… не может быть разумным! – Ринка прижала дракончика к себе. На ощупь он был как змея. Теплая, даже горячая змея. И он урчал, как кошка! – Есть хочешь?

«Агна сказала, что мне надо дать пожеванную коноплю с теплым молоком».

– Она умеет разговаривать?

«Нет! – прозвучало в голове. – Фамильяр – это магия взрослого дракона в теле зверя. Пока я не подрос, мы не можем разговаривать без нее. Но она не настоящая кошка и разговаривать сама не умеет!»

Ринка поняла, что не поняла ничего. Видимо, ей тоже придется подрасти, чтобы во всем разобраться. Пока же она поняла одно: именно взрослый дракон и привел ее в этот мир. То есть его магический фамильяр. И папа-дракон вовсе не против ее общения с малышом. А вот зачем?

Ладно, разберемся по ходу пьесы.

Фаберже зевнул и прикрыл глазки, а Рина сидела, боясь шевельнуться, и прикидывала, что же делать дальше. Малыша придется оставить в лаборатории, хотя бы на эту ночь. А вот с тайнами от Людвига надо заканчивать. Сегодня же рассказать ему и о малыше, и папе-драконе, и о Собаке-фамильяре, и о лаборатории, и… все рассказать, короче говоря. И надеяться, что их с Петечкой не пустят на опыты во славу науки и процветания Астурии.

А еще бы поесть наконец. На приеме ей кусок в горло не лез, дома было не до того, а сейчас уже живот подводит. Вот бы пирогов, которые готовила фрау Шлиммахер!

Похоже, на мысли о пирогах ее навел запах свежей сдобы, которым повеяло от прохода, ведущего в кладовую.

– Мадам! – Из двери выглянула Магда с кувшином и тарелкой. Под мышкой она зажимала сверток. – Рихард рожок для молока дал и велел передать, что герр Людвиг о вас спрашивали. Они привели в чувство фрау Шлиммахер, выпили чаю и в кабинет к себе направились.

– Принесла?

– А как же! – Магда поставила на стол кувшин и тарелку со свежей булочкой и куском холодной ветчины и гордо продемонстрировала пучок конопляных листьев. – Ой, какой хорошенький! – наконец заметила она дракончика. – Ути-пусе-пусечка!

«Сама она ути-пусе-пусечка, – проворчал Фаберже. – Пусть скорее меня кормит, а то укушу!»

– Магда, слышала? – со смехом спросила Рина, перекладывая дракончика в его коробку.

– Нет, мадам, а что я должна слышать? Не рычал вроде.

«Меня только ты слышишь, – нехотя пояснил Фаберже. – Потому что ты моя мама и ты особенная!»

Мать дракона, твою же за ногу… Ринка ошарашенно посмотрела на «сыночка», с трудом осознавая, что вот это существо на полном серьезе называет ее мамой! А главное, что говорящий дракончик ей не снится и можно даже не мечтать проснуться дома, в Москве, рядом с родным, привычным и таким скучным Петечкой.

– Он не ути-пусечка, он Петечка, – вздохнула Ринка, решив не думать больше о доме и родных, а то и свихнуться недолго. – Петр Фаберже. И он хочет кушать.

– Мадам, шли бы вы! А то его светлость искать будет, как бы не было беды. Не волнуйтесь, я справлюсь. Я дома кутенят из рожка выкармливала, вы бы видели, какие здоровые повырастали, небось и этого драконяку выкормлю. Петечка, это ж надо так придумать!

«Р-р-р, я не драконяка! Я грозный дракон! Нет, точно укушу!» – Малыш надулся и… чихнул, как котенок. Ринка рассмеялась, чмокнула его в нос и ушла, хотя ей ужасно хотелось остаться и посмотреть, как малыш будет есть молоко из рожка.

Ощущение нереальности происходящего внезапно стало настолько острым, что Ринка замерла посреди каменного коридора. Задрала голову, разглядывая ползающую светящуюся плесень, потрогала холодные шершавые стены. Настоящие. И собственные руки-ноги – настоящие. Можно даже не щипать себя, и так понятно, что все взаправду.

Давно понятно! С самого начала! Непонятно только одно – с какого перепугу она вдруг расклеилась и позволила себе эту тоскливую рефлексию? Подумаешь, попала в чужой мир, так не в турецкий же бордель! И не в Афганистан, шестой женой пастуха.

Соберись, тряпка. Сейчас же. И вперед, налаживать отношения с мужем. Герцогом, мать твоя Ктулху, а не ваххабитом без трусов! У, размазня!

Шмыгнув носом и утерев внезапно промокшие глаза, Ринка сжала кулаки и решительно зашагала вперед. К новой, чтоб ее, жизни.

Рихард ждал ее у выхода из кладовки. С платяной щеткой.

– Спасибо, – буркнула Ринка, когда тот принялся отряхивать ее платье от пыли. – Вы всегда так предусмотрительны?

– Нет, ваша светлость, только последние триста лет, – невозмутимо ответил Рихард, и Ринка невольно улыбнулась. Все же чувство юмора у него просто потрясающее! Тролль восьмидесятого левела.

– А где Людвиг?

– В своем кабинете. Готово, ваша светлость.

Ринка кивнула и пошла к кабинету. Шагая, она перебирала варианты, как бы начать разговор.

«Людвиг, я хочу тебе сказать, что у нас родился сын…» Нет! Не то. «Людвиг, у меня есть дракон, и он разговаривает…» Нет! Опять не то. «Людвиг, я гуляла по конопляному полю и нашла яйцо…» Чушь такая-то!

Ринка резко остановилась перед дверью, из-под которой пробивалась полоска света. Желтая. Уютная. И не скажешь, что за ней – некромант, да? Ох, как же все запутано! Может, в следующий раз? Ну, когда она найдет правильные слова…

Она почти собралась развернуться и сбежать, когда дверь распахнулась. Ее вмиг окутало терпковатым запахом мужского тела, теплом и надеждой. Сильные руки обхватили ее за плечи, прижали к горячему телу, и такой родной, необходимый голос шепнул в макушку:

– Рина! Ты пришла.

Она почти было сказала зачем – успела набрать воздуха и открыть рот… Но Людвиг ее поцеловал. Жадно, жарко и нежно, упоительно нежно! В его руках ей было так хорошо, что все мысли тут же вылетели из головы, оставив лишь смутное недоумение: и чего я боялась, все же хорошо, да просто отлично!

Обняв его за шею, Ринка привстала на цыпочки и прижалась к нему всем телом, отвечая на поцелуй и желая большего – сейчас же, сию секунду! Она так давно его хочет, ужасно давно!

Словно услышав ее мысли, Людвиг со стоном оторвался от ее губ, подхватил ее на руки и понес… «К столу?» – невольно улыбаясь, подумала она.

Но нет, мимо стола он прошагал, даже не глянув в его сторону. Пинком распахнул дверь в глубине кабинета – и они оказались в спальне. Наверное. Потому что единственным, что Ринка успела рассмотреть, была огромная кровать под балдахином. Кажется, синим. Вот что определенно было синим, так это глаза Людвига, сияющие нежностью и желанием. И его руки тоже были нежными и самую капельку неловкими, он путался в юбках и пуговках, сердито и нетерпеливо ворчал о каком-то Барготе, придумавшем все эти крючочки и завязочки, и целовал ее – скулы, губы, шею, плечи. Сдернул платье, веером плеснули пуговки, Ринка засмеялась и тут же охнула, когда нетерпеливые ладони мужа накрыли ее грудь.

Вот сейчас ей не казалось все сном. Сейчас она как никогда остро чувствовала реальность происходящего. И эта реальность, Ктулху ее подери, Ринке нравилась! И безумно нравился Людвиг, нравилось запускать пальцы в черные шелковые волосы, гладить напряженную сильную шею… вот только рубашка…

– Сними это, – потребовала она, – я хочу…

Он на миг замер, поднял на нее взгляд – горящий, восторженный, недоверчивый. Улыбнулся, приподнимаясь на локтях.

– Хочешь?..

– Хочу. Трогать тебя. – Она тоже улыбнулась, глядя ему в глаза, и почувствовала, как напряглись его бедра, увидела, как раздулись ноздри. – Хочу тебя.

Ринка сама немножко… ладно, не немножко – сильно удивилась собственной смелости. Но она видела, что ему это нравится. Что он хочет не просто покорного женского тела, а ее желания. Ее смелости. Нежности. Откровенности.

– Все, что пожелаешь, моя радость.

Осторожно коснувшись ее губ, он прошелся пальцами по застежке своей рубашки.

Снять ее не успел – Ринке хотелось самой. Огладить плечи, бугрящиеся мускулами, стянуть с них тонкий батист, провести ладонью по впадинке позвоночника, почувствовать его дрожь, услышать его стон. И ответить на поцелуй, жаркий и жадный, и больше не думать ни о чем, только чувствовать – его дыхание, его движение, касание его обнаженной кожи, его жажду и бережную ласку его губ.

Кажется, от ее платья и от его одежды остались какие-то лохмотья. Где-то на полу. Наверное.

Кажется, она кричала, когда Людвиг вошел в нее, и кусала его за плечо, и звала по имени, извивалась и прижималась к нему.

Кажется, весь дом их слышал, даже портреты.

А дальше… а дальше она уснула, так ничего и не рассказав. И ей снилось, что Людвиг нежно целует ее в искусанные губы и шепчет: я люблю тебя, моя маленькая непоседа.

Ведь этого не могло быть на самом деле, не так ли?