Перечитанное еще раз послание ничего нового мозгам не сообщило. Света узнала о моих делах что-то новое? От Сусанны или еще откуда? Когда? Нужно вспомнить, в какой момент она отлучалась, чтобы подкинуть записку. До этого мы говорили о документах, еще раньше – о записях съемок с участием моей бывшей…

Может, Сусанна сообщила что-то до моего прихода? Или могла обмолвиться чем-то, что обрело смысл после выяснения отношений. А может быть, вопрос совсем в другом, и проблема будет обсуждаться не моя, а какая-нибудь личная Светина, с которой она не может обратиться к мужу. В таком случае почему не помочь, я же теперь заместитель всемогущего по части возмездия. «Нужно встретиться, касается тебя, важно до чертиков, дело жизни и смерти». Все же упомянуто, что касается меня. Каким же боком?

Идти не хотелось и одновременно хотелось до вышеупомянутых чертиков. Все решила формулировка «дело жизни и смерти». Как назвать мужчину, который откажет женщине в подобной просьбе? И еще одно подталкивало к встрече: ощущение, что обидел девушку. Договор за ее спиной с последующей игрой на грани (если не сказать – за гранью) выглядел подло. Если не оправдаться, то хотя бы глаза в глаза признать ошибку и склонить повинну головушку.

По назначенному месту встречи у меня, как у местного жителя, вопросов не возникло. Тремя поросятами горожане называли три отдельно стоявшие шестнадцатиэтажки в строившемся районе. Барражирование вдоль прилегающей улочки закончилось строго в оговоренное время, но Света появилась не одна, ее сопровождал Руслан. Она постоянно с беспокойством оглядывалась, это нервировало парня, он крепко взял ее под руку и вел почти насильно. Света, в конце концов, смирилась. Через пару кварталов они прибыли к подъезду старой пятиэтажки. Я снизился до предела, чтоб долетали голоса.

– Спасибо, Русик, иди. Можно было не провожать.

– Ничего, мне не сложно. – Рыжий чертяка будто чувствовал что-то, интуиция заставляла его поступать наперекор женским прихотям. – Может, с тобой остаться, а то что мне дома одному делать?

– Здесь и спальное место единственное, и ночь будет бессонная, а тебе с утра на работу.

– Хотя бы на минутку зайду, здоровьем поинтересуюсь.

– Ты о чем, какое здоровье?! Не береди душу, ему и так плохо.

Руслан втолкал Свету в подъезд, зашел следом, и дверь за ними захлопнулась. Правильно, если повод не найден, а душа не на месте, нужно поступать по велению сердца.

Корабль некоторое время кружил около окон. Люди за стеклами жили обычной жизнью: ужинали, смотрели телевизор, ругались, мирились. Многие уже спали. Ни в одном новом окне по этой стороне свет не зажегся, а там, где не зашторено, парочка не объявилась. Я перенесся на другую сторону дома.

Повезло под конец первого пролета вдоль дома: Руслан со Светой обнаружились в квартире на пятом этаже крайнего подъезда. На кровати лежал больной, парочка перекинулась с ним несколькими словами. Пока Света переодевалась в домашний халат, Руслана пробежался взглядом по пустым помещениям и только тогда успокоился. Света занялась лекарствами на прикроватной тумбочке, и он отбыл, пожелав на прощание что-то приятное.

Теперь Света засуетилась. Ее вынесло в прихожую, сорванный с вешалки плащ был накинут прямо на халат, потом она бросилась что-то сказать оставляемому в одиночестве больному. Я перевел корабль через крышу дома на другую сторону. Оказалось, что не зря. Отсюда было видно, как отошедший на достаточное расстояние Руслан снизил скорость, огляделся и уселся на ближайшую пустую лавочку лицом к подъезду.

Ох, Света, и не хочется в таких делах помогать, а не помочь тоже будет не по-человечески. Она уже влезла в туфли, ручка двери на лестничную площадку уже проворачивалась…

Тук-тук. Можно даже сказать – дзинь-дзинь, поскольку под костяшками пальцев было стекло, а стучать пришлось громко.

– Света! – Я помахал рукой с узенького захламленного балкона.

В первый миг ее лицо прекрасно заменило бы «Крик» Эдварда Мунка на какой-нибудь выставке. Узнавание произошло где-то на второй минуте.

– Ты?!

Туфли и плащ полетели обратно, она бросилась отворять балкон. Стеклянная дверца выводила в единственную комнату, где находился больной.

– Входи. Ты это… Как?!

Мой палец показал на крышу:

– Оттуда. Проследил и спрыгнул. Хорошо, что успел. – Света состояла из одних вопросов, и я нанес упреждающий удар. – Всего рассказать не могу, но с некоторых пор я немножко иллюзионист. Такие фокусы с элементами каскадерства нужно отрабатывать многократно, вот и тренируюсь при первой возможности.

Врать, конечно, нехорошо, но правда приведет к сомнению во вменяемости. Либо потребует подтверждений. То и другое не есть хорошо в моей ситуации.

Сказанное устроило Свету, она посторонилась. Тесная комната поражала убогостью, обстановка осталась еще с советских времен: кровать со стальными спинками и продавленной металлической сеткой, на стене ковер с оленями. Еще – кресло-кровать в углу, заваленный древним барахлом одежный шкаф и старенький телевизор. На полу протертый до серого основания ковролин.

– Все деньги уходят на лекарства. – Перехватив мой взгляд, Света опустила глаза.

Укутанный одеялами больной спал. На вид – парень моего возраста, светлый, чем-то похож на Свету.

– Брат, – подтвердила девушка мою догадку. – Я дала снотворное. У него полиартрит, суставы почти не двигаются и страшно болят. В свое время неправильно диагностировали болезнь и долго лечили не от того, а теперь уже поздно. До конца жизни будет на гормонах и обезболивающих. Двигаться он может с трудом и только на костылях, в основном лежит. На днях боли просто нестерпимые были, он не вытерпел, наглотался таблеток, еле откачали. Теперь дежурим по очереди – большей частью мама, иногда тетя, а сегодня я.

С окружающим разобрались, перейдем к цели визита.

– Зачем вызывала? – спросил я. – Узнала что-то важное?

Света хмуро кивнула:

– Да. Что вы с Русиком меня развели и оставили в полных дурах.

Я медленно выдохнул: ничего нового, продолжаем расхлебывать старую кашу. Устроенная Русланом проверка едва не стоила ему семейного счастья, теперь еще и мне надо оправдываться.

– Мы с ним закрыли вопрос, тебе не стоит ни о чем беспокоиться.

– Ненавижу быть обязанной. – На меня вскинулся предельно откровенный взор.

– Ты никому ничего… – начал я.

– Плевать на ваши договоренности с высокой колокольни, – перебили меня с непередаваемой горечью. – Это решили вы. За моей спиной.

Так и было. Я виновато разглядывал носки своей обуви.

– По-моему, – затянутые тьмой бездонные колодцы грозно сверкнули, – вы оба поступили по-свински. Думая только о себе, вы ни на миг не представили, как в этой ситуации буду чувствовать себя я. А я тоже человек, как ни странно. Руслан мне заплатит за эти игры по-своему. С тебя другой спрос. Меня муж предложил в качестве платы или возмещения ущерба, не знаю, как вы это формулировали, Ты согласился. И победил. Теперь я чувствую себя подвешенной над пропастью с дерьмом, ниточка тоненькая, и пахнет все отвратительно. Чтобы снять меня оттуда, ты должен исполнить свою часть договора, и мы в расчете. Поэтому я тебя позвала.

То ли у женщин стыдливость по-другому работает, то ли это особенность вполне конкретной Светы, но вывалила она все, не опуская взгляда, так что стушеваться пришлось мне. Проблема, с которой она пришла, вроде должна была меня порадовать, но перед глазами возникло лицо Руслана.

Света ждала, стоя напротив, глаза продолжали глядеть в упор.

– Ты же не хочешь…

Она перебила:

– Хочу, чтобы ты совершил поступок, достойный мужчины – мужчины, который держит слово, а не меняет его по десять раз на дню. Для меня это важно.

Спрятанное за вырезом халата нервно вздымалось под действием мыслей. Представляю, какие там мысли.

– Дело жизни и смерти? – с легким сарказмом процитировал я.

– Разве нет?

Как же хотелось ляпнуть противоположное. Последние приключения с Челестой выбили из колеи, организм требовал компенсации. Странный выверт судьбы предлагал мне отличный вариант возмещения, причем одновременно списывались некие убытки противной стороны. Одной гранатой всех зайцев, разве не мечта охотника? Симпатичной лампе срочно требуется джинн, лампа едва потертая, б\у, но в идеальном состоянии. Скрытых неисправностей не выявлено, пробег минимальный, владелец один.

Проблема в последнем определении. Блаженны неведающие, но не хотелось видеть в этой роли честного Руслана. Я справился со своим вторым обезьяньим «я».

– Нет.

Ответ Свету не удовлетворил. Ей еще было, что сказать.

– То есть, со всей уверенностью утверждаешь, что не хочешь получить выигрыш в полной мере, а не так, как вышло по переговорам со стороной, которая не заинтересована в твоем успехе?

Рядом во сне посапывал парень, и было некомфортно вести подобный разговор в чужом присутствии, пусть даже нас не слышат. Свету это не волновало.

– Я привыкла отдавать долги, и пока это не произойдет, мне не по себе.

Пронзительность с бездонностью жгли и топили одновременно. Выплывать становилось все труднее. Пришлось ткнуть в неприятное.

– И ты, позабыв о муже, хочешь, чтобы я…

Напоминание озлило, Света перебила:

– Не хочу ничего невозможного: просто чтобы ты признал себя виноватым и возместил моральный ущерб. Давай по пунктам. Признаешь, что поступил как последняя сволочь?

– Не соглашусь с прозвучавшим определением, но доля правды…

– Короче, виноват?

– Да.

Света повеселела.

– Какой вид возмещения можешь предложить?

Взгляд буровил меня, сходясь где-то внутри черепа, где возникал маленький ядерный взрыв.

В горле у меня запершило, я прочистил его кашлем и стал осторожно формулировать ответ:

– Тот, который предполагался выигрышем, отменяется однозначно.

– Почему?

Прямой вопрос требовал ответа столь же прямого и, по возможности, неотразимого. В душе с переменным успехом шла борьба морали с практическим расчетом, и пока бубнящее «А действительно, почему?» сознание отвлеклось на подсчет результатов, из губ вылетело:

– «Не возжелай жены ближнего своего». Как и «не убий», «не укради»… Выше этого не должно быть ничего.

– Удивлю, но проблемы нет. – Как бы приглашая к долгому разговору, Света жестом предложила сесть в кресло. – Я специально нашла библию, чтоб из подлинника узнать, на что все так упорно ссылаются. – Когда я опустился, она бесцеремонно примостилась рядом на подлокотник. – Итак, Второзаконие, пять-двадцать один. Если знаешь, процитируй злополучную заповедь целиком и дословно.

Злополучную? Возможно. Что-то в организме тоже так считает, и я постарался:

– Не возжелай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабы его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего.

Перед глазами гладко блестели коленки, полы раздваивающегося халатика теперь не скрывали их. Собственно, разъехавшееся ниже пояса махровое одеяние теперь мало что скрывало. Сидя полубоком, собеседница еще больше развернулась – всем фронтом, почти лицом ко мне.

– Трудно увидеть новое в том, что давно знакомо и навязло на зубах. Никто и не видит. А все до ужаса просто. Отбрось привычные шоры, читай не то, как понимаешь, а то, что написано. Ну?! Ни слова, ни буквы здесь не содержится о ближней твоей, ограничения касаются исключительно мужчин!

Вот это да. И все же что-то здесь не то. Так не бывает! Не может быть, чтобы сотни, а то и тысячи лет люди (миллионы людей!) не видели столь простого факта.

– Как же, – поспорил я, – кроме жены и рабы все остальное двуполо. Да и это в наши толерантные времена…

– Книга Левит, двадцать-тринадцать: «Если кто ляжет с мужчиною как с женщиною, то оба они сделали мерзость». И все, больше на эту тему нигде ничего. Заметь, там нет ни слова про женщин, которые ложатся с женщиной. То есть, опять половина Земли выведена за скобки. Так и в упомянутой заповеди. Жена, вол, осел, раб, рабыня присутствуют, а мужа нет. Вывод: не нужно замужним женщинам блюсти эту заповедь, она прописана исключително для сильного пола. Может, потому он и сильный, что даже заповедей ему больше полагается. Так и идет испокон веков: мужчины сильны, а женщины женственны. Женственны – значит сексуальны. Это факт, данный нам со времен творения. У иудеев, к примеру, сексуальность – не грех. Иудейка даже развод может получить, если муж не устраивает ее как мужчина. Вернемся к библии, которую ты так любишь цитировать. С помощью первоисточника мы только что доказали, что согласно тексту Писания женские желания священны, и то, что веками считалось для женщин запретным – будучи примерной супругой продолжать желать – на самом деле разрешено! Иными словами, как давно известно и тоже не подвергается сомнению, чего хочет женщина – того хочет Бог.

Лицо у Светы пошло пятнами, голос задрожал. Ведомый гравитацией халатик на плече сполз чуточку вниз и, кажется, собрался ползти дальше. Я перехватил его и запахнул разошедшиеся половинки, наглухо спрятав другие половинки. Как бы они не манили взор, у них уже был хозяин.

Видимо, Света не так представляла финал богословской дискуссии. Она сжалась в комочек.

– Что же молчишь? – раздалось тихо и до мурашек серьезно. – Нечего сказать?

– Скажу, что все это неважно.

– Для кого как!

Я чуть поморщился – не то имел в виду.

– Неважно для тебя и для меня не потому, что как бы неважно… – я едва не запутался в словах – мысль, которую хотелось высказать, оказалась слишком расплывчатой, – на самом деле это более чем важно… Хочу сказать, что неважно с точки зрения духа Писания. Там имелось в виду другое.

– Библия – закон божий, а дух и буква любого закона, как хорошо известно, часто расходятся. Если буква не соответствует духу – можно попенять автору, но нельзя нарушать закон в том виде, в котором его нам дали. Или нужно требовать поправок. Знаешь, как мала на ощупь брошюрочка американской конституции, и сколько измеряемых центнерами томов поправок, принятых за какие-то двести лет, к ней прилагается?

Трудно спорить с человеком, у которого душа и все прочее нараспашку, причем то и другое усиленно рвется наружу. Особенно, с таким горячим и симпатичным человеком. Но надо, иначе трудно считать человеком себя. К тому же, последний довод вывел нас из теологии на минное поле политики.

– Мы разве в Америке? Почему в новостях, в быту, в деньгах, все меряется Америкой? Почему все примеры – про Америку? Америка то, Америка се… Ты там была?

Света моргнула.

– При чем тут…

Действительно ни при чем. Но пока соображаю, как заделать брешь в логике по поводу главной беды, можно высказать то, что наболело. Так все поступают, от бабушек у подъезда до высших политиков.

– Просто надоело. Ты там не была, а я был. Живут такие же люди, так же хотят счастья в виде денег и секса, и чтоб за это ничего не было. Если не получается самостоятельно, то за счет ближнего. Или дальнего. Все как везде, только история у них маленькая, те упомянутые тобой двести лет, потому и арийские замашки – еще нет опыта, что за это бывает. Но мы здесь, а не там, поэтому не надо мне тут ля-ля про забугорье.

Сбить Свету с мысли не удалось.

– Библия тоже не у нас писалась, про нее тоже не хочешь слышать, раз мы не Иерусалиме?

Браво, убила. И кто сказал, что у женщин плохо с логикой? Жаль, что я не Альфалиэль, сейчас расчихвостил бы хорошо подобранными фактами и версиями. Я тоже знаю немало, но не умею так состыковать, чтобы жуть брала. А иначе и затевать не стоит.

И все же: как объяснить расхождение духа и буквы в самом важном законе, выше которого не существует даже для абсолютно неверующих – в заповедях? Не убий, не укради, не лжесвидетельствуй. Если начать сомневаться в этом…

А не надо сомневаться! Там, в заповедях, все верно!

– Даже если ты, как наивно полагаешь, вывела себя из-под удара, то сказано: «Не возжелай жены ближнего своего». – Я улыбнулся. С души будто камень свалился, причем на ногу того, кто думал, что поставил подножку. Женская логика изощренна и коварна, но мужская – прямолинейнее. И честнее. Потому победа будет за нами. – Еще раз: не возжелай жены! – Видя перед собой непонимающий взгляд, я выделил главное: – Жены! Да, это не касается тебя, но это касается меня. Умываю руки.

Света хмыкнула.

– Ближнего своего, – лукаво и как-то очень довольно повторила она. – Когда это Руслан, которого практически не знаешь, стал тебе ближним?

Резонно, черт побери.

– Может, когда отдал приведенную тобой девчонку всем желающим? – упорно продолжила Света давить в больное место.

– Ты что-то знаешь? – Меня всколыхнуло, в сердце снова закопошились ежи. – Кто еще?

– Успокойся, это я фигурально. Лаврик мне тоже не нравился, все время приставал, хотя знал, что с ним Русланчик сделает, если что. А сделал ты. Кстати, спасибо. Поделом ему.

– Живой хоть? – запоздало осведомился я.

Судьба мерзавца меня не трогала, он получил, что заслужил, но не хотелось быть виновным еще в одной смерти.

– Боишься нарушить слишком много заповедей? Успокойся, жив, паскуда. В полицию он не обращался, понимает, что при разбирательстве светит себе любимому, но на глаза ему лучше не попадайся. Кстати, о заповедях. Вернемся к разговору. Относишь ли ты Руслана к ближним?

Вопрос был основополагающим – ответ предопределял развитие событий.

– Да, – выдохнул я, хотя что-то внутри могуче сопротивлялось. Зато как стало легко, когда слово вылетело! Под новое настроение я быстро сменил тему. – Когда вы остались в сауне, Сусанна больше ничего не сказала такого, что может мне помочь? Случайная обмолвка или незаконченная оборванная мысль… странный поворот разговора… Женщины – существа любопытные, и мне почему-то кажется, что ты не могла не поинтересоваться…

Света вздохнула.

– Ты прав, есть кое-что. – Она поднялась, халат недовольно запахнулся, лицо уставилось в уличную темень – прямо сквозь невидимый корабль. – Я насела на Сусанну с расспросами, отчего это у вас искры сыплются при общении. И все узнала.

– Да ну?

И хотелось надеяться, но интуиция посмеялась в лицо и показала язык. Так не бывает. Хотя в жизни бывает все. Но так не бывает.

– Она, ты не поверишь, обижена на тебя. По-настоящему.

– Она?!

Нет слов. Интуиция снова язвительно хихикнула и дала пинка.

– Ты ей не поверил в главном, оттуда все и пошло, – довела Света мысль до конца.

Мозги проштудировали взаимоотношения и диалоги, главного не нашлось. Точнее, главное – обвинение в том, чего не было. Как поверить, что это неправда? Ведь свидетель произошедшего – только она, других нет. Пропажа документов дарит убийству мотив и не дает настаивать на самообороне, но кража озвучена именно этими губами уточкой, так, оказывается, обиженных на меня, что, дескать, в чем-то не доверяю. Вот ведь я сволочь какая, оказывается.

– Она говорила тебе правду, ты не поверил. Тогда ей пришлось врать.

– Не только тогда, – сообщил я. – И в том, что рассказываешь сейчас, тоже. Потому что ее правда могла бы спасти меня, а она наоборот.

– Сусанна говорит, что каждая вскрытая ложь вызывала следующую, а если бы ты поверил с самого начала…

– Ясно. Давай оставим эту тему.

– Я хотела помочь. Просто Сусанна очень просила донести до тебя эту мысль, если мы с тобой вдруг встретимся: что у тебя был ответ на все, но ты его откинул и начал позорные драчки с выяснением отношений.

– Достаточно про нее. Как дела у Руслана?

Света опустила взгляд. Кажется, она действительно хотела помочь, и моя реакция разочаровала.

– У него все нормально. Любит свое оружие и иногда меня.

Напоминание про оружие растревожило душевную занозу: второй день меня не оставляла мысль, что номер машины и запоминающаяся внешность Руслана могут сыграть злую шутку. Как бы его тоже не втянули в игры с пропавшими документами.

– Из-за той передряги, когда меня подвозили, у вас не было проблем?

– С Русиком говорили какие-то типы с похоронными лицами, но все обошлось расспросами и требованием позвонить им, как только он вновь увидит тебя. Визитка лежит дома. Указан некий Кирилл Кириллович. Знаешь такого?

Прихожая огласилась звонком. Свету подбросило:

– Поздно, никто не должен прийти. Странно. Сейчас посмотрю.

– Это наверняка Руслан. Переживает за тебя. Знаешь, иди домой, я посмотрю за братом. Не бойся, опыт сиделки у меня имеется.

– Ты – сиделкой?! Хотя… А что скажу Русику?

– Что снотворного дала, что брату лучше, что с минуты на минуту тебя подменят. Иди.

– Если Русик тебя здесь увидит…

– Балконную дверь за мной не запирай, только прикрой. Я сейчас вылезу на крышу, затем вернусь.

– Хоть какой-то от тебя толк. Брать здесь нечего, но если с Митей что-то случится…

– Если случится, то только хорошее, уверяю.

Я впрыгнул в припаркованный к балкону корабль, Света в этот момент открывала.

– Хорошо, что вернулся. – Она опять засуетилась, переодеваясь из халата в уличное. – Пойдем домой, до утра я свободна.

Света утащила ошалевшего Руслана, в захлопнувшейся двери провернулся замок.

Я вернулся к кровати. Для созревшего плана с прикроватной тумбочки были позаимствованы ампула димедрола и одноразовый шприц.

– Митя, значит? Ну, Митя, тебя ждут невероятные приключения.

Под одеялом спящий парень оказался одет в длинную ночную рубаху на манер женских. Подхваченное на руки тело оказалось невероятно легким, словно кости у него, как у птиц, внутри пустые. Балконную дверь я притворил, чтоб казалась закрытой, свет везде выключил.

– Ничего не гарантирую, но все в жизни бывает. Кораблик, помоги!

Нужное место на глобусе было известно мне весьма приблизительно, но точность не требовалась. Я ткнул пальцем в точку, куда лететь, лег рядом со спящим больным и протянул нить медальона под двумя шеями.

Через некоторое время во тьме под нами распростерлись снега. Это район Оймякона, полюс холода. Сейчас до температурных рекордов далеко, но под минус пятьдесят должно быть. Корабль по моей просьбе стал полностью невидимым, но проницаемым для света, звука, запаха… и только не для мороза. Пока.

Кажется, я немного вздремнул. Недолго, если судить, что ночь еще продолжалась. То главное, на что надеялся, если и могло свершиться, то уже свершилось, иначе корабль, оберегая от опасности незаконченности, не разрешил бы мне проснуться. Он такой, уже знаю.

Медальон занял законное место, я поднялся. Несколько ударов по щекам привели парня в чувство.

Оказавшись подвешенным над землей вместе с незнакомцем, он удивился несильно. Тусклый взгляд обвел мрачные снега внизу и не менее угнетающую тьму вокруг.

– Встань! – объявил мой торжественный голос.

Парень встал.

Я почувствовал себя Иисусом, воскресившим Лазаря. Спасибо, кораблик, я верил, что тебе это по силам.

Мы стояли рядом как на облаке, только без облака. Митя в белой хламиде-ночнушке, я в джинсах и рубашке – нормальный такой сюр для мозгов, выплывавших из бессознательного.

– Что это? – Голос парня был спокоен и отстранен. – Где я?

– В аду.

Интонацию я подобрал соответствующую. Постарался от души. Одновременно корабль получил приказ запустить внутрь мороз.

Тела словно окунулись в ледяную прорубь, стало ломить и выкручивать конечности, а уши будто кусачками прищемили. Потекли слезы, но они сразу примерзали к щекам и переносице, их вымораживало.

– Разве ад такой? – Митю происходящее не трогало, хотя он болезненно сжался. – Здесь хорошо, можно быстро замерзнуть и не мучиться.

– Откуда тебе знать, каков ад? Он у каждого свой. Но если нужны сера и огонь, нет проблем.

Я ликвидировал холод, и два висевших в воздухе человека бесшумно понеслись в ночь. У спутника ни волосок не дрогнул, хотя вокруг все летело до смазывания в не успевавших реагировать глазах. Митя совершенно не волновался. Кажется, он еще не решил, как относиться к происходящему.

Корабль остановился над камчатскими вулканами.

– Хочешь туда?

Внизу клубилось нечто страшное, огненно-вонючее, отвратное.

– Не хочу. Я сплю?

– Да. Но все, что ты видишь, реально. Если ты поранишься, рана возникнет на теле в кровати. Если замерзнешь, задохнешься или обгоришь насмерть – никогда не проснешься.

– Хороший вариант. После такого не захочу просыпаться.

Пришлось мысленно выругать себя, и дальше я подбирал слова осторожнее:

– Ты слишком много на себя брал, решая за силы, о которых не имеешь понятия.

– Плевать мне на эти силы. Что я такого натворил в детстве, чем заслужил жизнь бревна? Или расплачиваюсь за чужие грехи? За что меня приговорили к аду наяву?

Наболевшие вопросы сыпались один за другим, пришлось дать выговориться. И начать с согласия со сказанным.

– Да, твоя жизнь была адом, но ты ничего не понял. Испытания даются, чтоб научить на будущее, а не наказать. Как себя чувствуешь сейчас?

– Как обычно во сне. Все чудесно, ничего не болит, ноги ходят. Если во сне я догадываюсь, что сплю, то проверяю догадку. Я летаю. И это лучшие моменты жизни – до момента, когда реальность мстит за прорыв в невозможное и выдергивает обратно. – Его руки широко раскинулись, парень несколько мгновений прислушивался к внутренним ощущениям. – Нет, сейчас не так. Не взлетается. – Взгляд, впервые проявивший интерес, переместился на меня. – Кто ты?

– Твой ангел хранитель. Ты не очень хорошо обошелся со мной, когда решил самостоятельно вершить свою судьбу, а она в будущем могла принести людям немало хорошего. Вынужден поставить тебя перед выбором: делать окружающих счастливыми или думать только о себе.

– Я даже ходить не могу, как делать что-то для других?

– Просто. Начни с тех, кто тебя любит. Они могли бы стать счастливыми сами и осчастливить кого-то еще, а тратят жизнь на ухаживание за тобой.

Теперь мне требовалось солнце. Здесь темно, значит, светло, к примеру, в Америке – не стране, а в исконном смысле этого слова – в части света, то есть на обоих ее материках. Не вызывая глобуса, я отправил корабль в знакомое место, где были с Челестой. Следующая приказ потребовал сделать нас невидимыми снаружи, но внутри чтобы все осталось как есть – два человека, летящие сквозь пространство, при невидимой обстановке.

Корабль завис над пирамидой Солнца в Теотиуакане. Сзади подпирала гора, по бокам высились пирамида Луны и Цитадель.

– Это Дорога Мертвых. – Я указал вниз на окруженный пирамидками и храмами древний проспект, по которому сейчас топали сотни туристов. – Не смущает сочетание слов?

– Если живые иногда не могут ходить, почему у мертвых не может быть наоборот?

Я внутренне чертыхнулся. Сложно понять другого, в чьей шкуре никогда не был. А надо.

– Сейчас у тебя имеются ноги и выбор: дорога смерти или дорога жизни. Одно приведет в мороз или серу, другое через долгую жизнь к Солнцу. Понимаю, сейчас ты обижен на жизнь, но и она обижена на тебя за нытье и даже полное отрицание. Поэтому выбор сделаешь завтра, когда проснешься. А сейчас мы полетим к морю. Не за чем-то, а просто. Был когда-нибудь на море?

– В далеком детстве.

– Плавать умеешь?

– Не знаю. Раньше умел.

Корабль уже несся к ближайшим курортам Мексиканского побережья, и вскоре внизу появились отели и огромная лазурная лагуна. Невидимые окружающим, мы парили над их головами, выбирая место, где никто не помешает. Для Мити даже скромный пляжик оказался раем – после демонстрации ада, как я его хотел показать для устрашения, и ада его собственной жизни.

Мы приземлились у морской кромки, я махнул рукой на набегавшую пенившуюся массу – ее мощь и жуткая красота просто поражали.

– Иди. Рубаху сними, намочишь.

Парень послушался, горячий песок промялся под убыстрявшимися шагами, в воду с брызгами ухнуло бледное тонкое тело. Хорошо, что у него мысли далеко, а то спросил бы, почему во сне одежду мочить нежелательно.

Несколько минут Митя плескался в накатывавших волнах.

– Не верится, что это сон. – Он огляделся. – Так не бывает. Все слишком реально.

– Так в каждом сне, а утром, когда глаза откроются, все забывается. Если все реально, как объяснишь, что мы летали по воздуху? И то, что нас никто не видел?

– Никак. Но меня это удивляет, а во сне люди не умеют удивляться. Не стыкуется.

– Неважно, веришь ты или нет. Мое дело показать, что в жизни возможно все, а хозяин жизни – ты сам. И если ты сделаешь что-то для других, другим захочется больше делать для тебя.

Митя кивнул:

– «Поступай с другими так, как хотел бы, чтоб поступали с тобой» – так, словно сговорились, утверждают все святые книги и философы древности. Наверное, они правы.

– Без «наверное».

С непривычки он быстро устал и когда рухнул ничком на песок, я воткнул в забывшую солнце ягодицу шприц со снотворным. На меня вскинулось недовольное лицо:

– И во сне, что ли?!

– Сон часто пересекается с явью.

Я бы с удовольствием еще покатал Митю по миру, у меня было, что ему показать, чтобы пробрало до печенок. И в чем поучаствовать. Вот бы так всех больных и увечных – рррраз, и прощайте, горести! Если появилась невероятная возможность – почему нет? Я мог бы помочь сотням… тысячам! Мог бы…

Вопрос в другом. Ну, помогу. Никто не знает, что произойдет после. В глубине черепа, как червячок в райском яблочке, завелась гнусненькая мыслишка: как отреагирует поставивший на себе крест человек на вдруг свалившееся незаслуженное счастье? Как распорядится полученным здоровьем? Хочется верить, что, едва встанет, он возьмется за учебники, освоит какую-нибудь профессию или с головой погрузится в прежнее дело, если оно было, и поможет человечеству совершить рывок, который без его ума и умений никогда бы не произошел. В любом случае – потратит новую жизнь на благо людей, то есть на то, ради чего я должен ему помочь. Но где гарантии? Долго-долго лежал человек, проклинал судьбу, завидовал окружающим, и вдруг все двери открылись, делай, что хочешь. Почему бы такому не ринуться возмещать потерянное в плане денег и удовольствий? Не подайся сто лет назад некий австрийский художник в политику, мир только выиграл бы, и таких примеров масса. Не факт что озлобленный на судьбу субъект не станет изощренным грабителем или маньяком – времени на построение планов у него было много. И если у человека не получится жить лучше, чем другие, он может посвятить остаток дней «наведению справедливости», как ее понимает: делать так, чтобы другим теперь жилось хуже, чем многие годы ему.

Вот такие мысли, за которые самому стыдно – ведь они оправдывают ничегонеделание. Душой я всеми конечностями за счастье для всех, а разум сопротивляется.

Похожая ситуация с бездомными собаками: кто их кормит, тот, не понимая своей жестокости, умножает количество бродячих собак. А возьмите их домой, там и кормите, и бездомных станет меньше. Слабо?

В общем, это спорный вопрос, насчет вылечивания всех. И все равно не получится главное в этом замысле, то есть «всех». Как определить, кому нужнее? Как кого-то не обидеть? И вдруг выбранный окажется очередным Шикльгрубером, а истинно достойные окажутся за бортом?

Нет ответа. И не надо. Мне бы с Митей разобраться.

Время играло против нас. Не представляю, как объяснять Свете, если она вернется раньше обещанного, отсутствие брата и его последующее возвращение через балкон в состоянии трупа. Я бы в похожем случае решил, что брата выкинули в окно, а теперь собираются положить на место, чтоб никто ничего не заметил.

– Не забудешь, где был, и о чем разговаривали?

Митя впервые улыбнулся:

– Такое забудешь.

– Тогда прощай. Я покидаю тебя, дальше строй свою жизнь сам. Если я еще явлюсь, то исключительно, чтобы утащить во тьму. Не доводи до этого, хорошо?

– Голова кружится. Что говоришь? Подожди, сейчас встану…

Встать не получилось. Сонный яд разлился по венам, и Митю выключило. Пришлось потрудиться, чтобы втащить его в корабль, отмыть от соли и песка и одеть. Вроде ничего не произошло, но он больше не казался невесомым.

Мы успели до возвращения Светы. Сонное тело, которому больше не понадобятся костыли, продолжило похрапывать в собственной постели, а я поднял корабль на крышу, где в рассветном зареве и сам вырубился от усталости. Здесь день начинался, а мой еще только заканчивался. Панорама заботливо затянулась внутренней тьмой, и до самого обеда я спал сном праведника. На душе пели райские птицы.

«Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить.

Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон».