Вместо эпилога

Борис где-то читал, что в крупных японских компаниях принято на определенном месте выставлять чучела топ-менеджеров, и каждый служащий в порыве эмоций может подойти, пнуть его, ударить или на крайний случай плюнуть в его сторону. Это, по их самурайскому мнению, помогает бороться со стрессом в рабочее время и улучшает психологическую атмосферу в коллективе, а соответственно, и эффективность труда. И еще более соответственно и бесспорно повышает доходы и настроение самих топ-менеджеров.

С некоторых пор Гутину стало казаться, что чиновники из числа посвященных используют и его таким же образом, вымещая на нем прежние обиды, нанесенные настоящим Разиным. С одной стороны, это было даже лестно. Значит, его похожесть воспринимается вполне органично. Но лестно это было для актера. А для местоблюстителя, каковым себя уже почитал Гутин, это было досадно и даже оскорбительно. Да, он уже действительно окончательно освоился, свыкся не только с походкой, образом жизни, публичными манерами, протокольными встречами, но и с ролью президента по сути. Вошел в нее столь глубоко, что, реагируя на знаки их пренебрежения, потихонечку и, как ему казалось, в достаточной мере деликатно начал отвечать, иногда даже перечить, чаще премьеру Косолапову, реже главе администрации Колобкову, переспрашивать, просить уточнить, высказывать свое независимое мнение. А оно у него складывалось. Он просто с детства привык все понимать, а не понимая, вникать, добиваться. Теперь же он получал громадный объем информации из самых разных источников, присутствовал на совещаниях, принимал министров, подписывал документы, но еще и помнил повседневную реальную жизнь, примерял возможные решения на себя, видел проблему сквозь лица знакомых ему людей, в рамках конкретных житейских ситуаций, размышлял, заботился и о своем реноме, наконец.

И что, после всего этого просто сидеть и играть в компьютерные игры? Тем более что выход в соцсети ему изначально был закрыт. Так договорились. И он с этим согласился. Но не просто согласился, а со временем предложил Колобкову подумать над тем, чтобы вообще всем государственным служащим ограничить присутствие в социальных сетях. Это ведь все не наши разработки и не наш менталитет. И контроль за этим пространством не наш. Разин тоже не пользовался ни «Твиттером», ни «Фейсбуком». Пусть там резвится американский президент.

Призванный на совет Чумаченко отреагировал крайне положительно. Он уже давно косился на обильное словесное разговение постящихся в соцсетях чиновников. Ворчал, что иногда даже трудно определить, на каком из своих постов они реально работают. И на кого. Колобков тоже на удивление охотно его поддержал и подготовил соответствующее распоряжение. Министры тоже мгновенно поняли, какого поста им лучше лишиться. И вновь с пропавшей было опаской стали поглядывать на президента.

А как могло быть иначе? Лучшие режиссеры советовали не просто внешне копировать своего героя, не изображать и не подражать, а жить в нем, внутренне чувствовать его, инстинктивно следовать психическим мотивам его поступков, его подсознанию и вдохновению, прививать чужой человеческий материал себе. Вот и Гутин привычно отдавал своей нынешней роли все, как говорил Станиславский, органические элементы собственной души.

Ведь если он будет податлив, послушен и управляем, как многим хочется, он тут же перестает быть Разиным. Он выходит из роли, теряет ее канву. Сергей Сергеевич был всегда исключительно спокоен и корректен – внимательно и уважительно слушал собеседников, когда те аргументированно и ясно предлагали конкретные и реальные меры. Но вот если он чувствовал фальшь или некомпетентность, когда его пытались угощать пионерскими речевками, словесной патокой и туманным околонаучным словоблудием, вешать мучные изделия на его борцовские уши, Сергей Сергеевич запросто мог и прервать, и одернуть, и даже вовсе лишить человека исполняемой должности.

И каков бы был Разин, если бы этого не делал? Так вот он, Разин-Гутин, и делает. Правда, на другой, менее устойчивой основе. Его относительной самостоятельности, так сказать, подвижному равновесию помогает еще и то, что и Колобков, и Косолапов в своем тихом противоборстве стремятся каждый перетащить его на свою сторону. Они, конечно, люди по-своему азартные, но в отличие от Гутина явно не знакомы с некоторыми приемами карточной игры. Поэтому ему и на разнице чужих вистов тоже кое-чего уже удавалось выиграть.

Но все эти выигрыши хороши на пока, их легко взять и стереть в одно мгновение, в то мгновение, когда он перестанет быть нужным. И не думать об этом нельзя. Главная партия впереди. Косолапов сам полон амбиций, сам не прочь занять его место, и союз с ним может быть исключительно временным и впоследствии непредсказуемым. Колобкова же статус-кво, судя по всему, вполне устраивает, и он будет стремиться его максимально продлить, что без Гутина практически невозможно. Так что вопрос «с кем вы, мастера культуры» можно считать решенным.

С такой ясностью и определенностью Борис и открыл дверь бассейна. Сделал шаг, но тут же отпрянул назад.

– А вас, Гутин, я попрошу остаться! – произнес Разин, повернувшись к нему, будто бы к своему отражению в зеркале.