15. Ланч с Хильдой
– Ты купил новые туфли, – заметила жена, когда я собирался уходить.
– Нет, – удивленно отозвался я, опустил глаза и понял, что все еще ношу туфли покойного Дэмиэна Каупера, которые дал мне Готорн, – я надел их чисто рефлекторно. А, эти…
Моя жена, телепродюсер, обладает поразительным нюхом на мельчайшие детали; из нее получился бы хороший детектив или шпион. Я еще не рассказывал ей про Готорна и неловко замялся.
– Они у меня давно, просто ношу редко.
В нашей семье не принято лгать друг другу. Оба утверждения в широком смысле вполне сойдут за правду.
– Куда идешь? – спросила жена.
– На ланч с Хильдой.
Хильда Старк – мой литературный агент; она тоже не знает про Готорна. Я поспешно улизнул.
Вообще, между писателями и их агентами складываются довольно странные отношения; честно говоря, я и сам их до конца не понимаю. Если коротко – писателям нужны агенты. Когда речь идет о сделках, контрактах, счетах – да, собственно, обо всем, что связано с бизнесом или здравым смыслом, – большинство писателей беспомощны как дети. Всем этим занимаются агенты в обмен на десять процентов твоего заработка – вполне разумная цифра до тех пор, пока продажи не увеличиваются. Хотя после этого тебе уже без разницы. Вот и все. Непосредственно работой они не обеспечивают. Если им удается повысить твой аванс, это значительно меньшая сумма, чем та, что они берут себе.
Литературный агент – не твой близкий друг. А даже если и друг, то довольно ветреный, флиртующий одновременно с кучей клиентов, которых рад видеть не меньше. Он/она может предварительно спросить, как поживают жена и детки, но больше всего их интересует, как продвигается твоя книга. По сути, мыслят они односторонне и всегда синхронно с «Нильсеном», компанией, отслеживающей продажи книг в Великобритании. Через неделю после выхода книги Хильда звонит мне и рассказывает про рейтинги, хотя прекрасно знает, что меня от этого тошнит. «Продажи – вовсе не главное», – говорю я ей. Вот, пожалуй, и вся разница между нами.
Однажды мы собирались лететь в Эдинбург на деловую встречу. Мы только начали работать вместе; помню, я тогда удивился: зачем она летит со мной? Что, у нее семьи нет? Я так и не понял. Она не приглашала меня к себе, и я ни разу не встречался с членами ее семьи. Когда я увидел ее по ту сторону рамок, Хильда орала на кого-то по телефону и сделала мне знак не мешать. Секунд через десять я понял, что она разговаривает с издателем; еще через десять до меня дошло, что это мой собственный издатель. Оказывается, едва надев туфли, ремень и пиджак после досмотра, Хильда направилась в местный книжный магазин и обнаружила, что моей новой книги нет в продаже, – и теперь требовала у издателя объяснений.
В этом вся Хильда. До того как мы подписали контракт, я встречал ее на книжных ярмарках в Дубае, Гонконге, Кейптауне, Эдинбурге и Сиднее. Она знала обо мне все: как продается моя последняя книга, почему уволился мой редактор, кто ее заменит… Хильда была джинном для моего Аладдина, хотя, насколько я помню, я ни разу не потер волшебную лампу. Наше сотрудничество казалось неизбежным, и в конце концов я сдался. Кстати, я далеко не самый крупный из ее авторов, но она заставляет меня верить в обратное – наверное, в этом и заключается ее талант.
Сколько я ни напоминал себе, что Хильда работает на меня, а не наоборот, каждый раз я нервничал перед встречей с этой стильно одетой женщиной в мелких кудряшках и с пронзительным взглядом. Все в ней выдавало крутой характер: скупость на эмоции, чувство стиля, рубленые фразы, направленный на тебя указательный палец, манера выражаться (сквернословит не хуже Готорна). Она мне нравится – и в то же время я ее боюсь.
Я понимал, что рано или поздно придется рассказать ей о задумке с книгой. Конечно, Хильда ее продаст, однако будет недовольна тем, что я ввязался в новый проект без обсуждения с ней. Поэтому я оттягивал начало разговора как мог и обсуждал все остальное: маркетинг «Дома шелка», Алекса Райдера (у меня была задумка с Яссеном Грегоровичем, наемным убийцей, который уже фигурировал в нескольких фильмах), Ай-ти-ви и выход сериала «Несправедливость», следующий сезон «Войны Фойла» – если решат продолжать. Хильда как-то особенно нервничала, и когда официант убрал тарелки, я спросил, что случилось.
– Не хотела об этом упоминать, хотя ты и так скоро прочтешь в новостях… Арестовали одного из моих клиентов.
– Кого?
– Реймонда Клунса.
– Театрального продюсера?
Она кивнула.
– В прошлом году он собирал деньги на мюзикл «Марокканские ночи». Все пошло не так, как ожидалось.
Хильда никогда не употребляет выражение «полный провал». Если критики разнесли книгу в пух и прах, она скажет, что та «получила смешанные отзывы».
– Теперь некоторые вкладчики обвиняют его в мошенничестве.
Выходит, Бруно Вонг правильно все сказал. Честно говоря, я удивился. Я и не знал, что Хильда работает с театральными продюсерами. Интересно, уж не потеряла ли она сама деньги на этом проекте? Спросить я не отважился, зато воспользовался случаем и вырулил к нужной теме: начал с того, что «как раз на днях познакомился с Клунсом», виделся с ним на похоронах Дэмиэна Каупера, а от него плавно перешел к Готорну и наконец рассказал о книге, которую согласился написать.
Хильда не рассердилась – она никогда не кричит на своих клиентов; скорее удивилась.
– Я тебя не понимаю… Мы ведь обсуждали твой переход от детских книг к взрослым…
– Это и есть книга для взрослых.
– Но это же настоящее преступление! Ты никогда не писал документалистику, да и вообще, она не продается. – Хильда потянулась за бокалом вина. – Не самая хорошая идея. У тебя через несколько месяцев выходит «Дом шелка», а ты знаешь, как я обожаю эту книгу. Мы же вроде согласились, что ты напишешь сиквел?
– Напишу.
– Ты должен над ним работать уже сейчас – вот что люди захотят читать! Кому интересен этот… как его?
– Готорн. Дэниэл Готорн, хотя он не пользуется именем.
– У сыщиков всегда так.
– Он бывший полицейский.
– Еще и безработный! «Безработный сыщик» – так ты собираешься озаглавить книгу? Уже придумал название?
– Нет.
Хильда резко отодвинула бокал.
– Хоть убей, не понимаю, что тебя привлекло в этой идее! Он тебе нравится как человек?
– Да не особо, – признался я.
– Тогда почему ты решил, что он понравится читателям?
– Готорн очень умен.
Жалкое оправдание.
– Но он не раскрыл преступление.
– Пока еще работает.
Официант принес горячее. Я рассказал Хильде об интервью, на которых присутствовал. Проблема в том, что я почти ничего не записал, кроме беглых пометок, и в устном пересказе это звучало бессвязно и анекдотично, даже скучновато.
Под конец Хильда прервала меня:
– А кто он вообще, этот Готорн? В чем его фишка? Пьет неразбавленный виски? Ездит на ретроавто? Любит джаз? Слушает оперу? У него есть собака?
– Не знаю… – жалко пролепетал я. – Вроде был женат, есть одиннадцатилетний сын. Не выносит голубых… почему-то.
– Он гей?
– Нет. Вообще о себе говорить не любит, близко не подпускает.
– Так что же ты будешь о нем писать?
– Если он раскроет дело…
– Некоторые дела ведутся годами! Собираешься до конца жизни бегать за ним по Лондону?
Хильда заказала эскалоп из телятины и теперь кромсала его ножом, словно он ей досадил.
– Тебе придется изменить все имена – нельзя врываться к людям, а потом вставлять их в книгу, – добавила она, метнув в меня свирепый взгляд. – И мое тоже! Не хочу быть там!
– Послушай, случай очень интересный, – настаивал я. – Да и Готорн – личность весьма занимательная. Я постараюсь узнать о нем побольше.
– Как?
– Есть там один полицейский, начну с него.
Я подумывал о Чарли Мидоузе: может, удастся его разговорить, если поставить выпивку.
– Вы обсуждали денежный вопрос? – прищурилась Хильда.
Именно этого я и боялся.
– Я предложил пятьдесят на пятьдесят.
– Что?! – Она чуть не отшвырнула вилку с ножом. – Это просто смехотворно! Ты написал сорок романов! Ты – признанный писатель! Он – безработный сыщик! Это он должен тебе приплачивать, чтобы ты о нем написал, а если уж ты хочешь с ним делиться, то давай никак не больше двадцати процентов!
– Но сюжет-то его!
– Но писать-то будешь ты!
Хильда вздохнула.
– Ты серьезно решил, что ли?
– Отступать уже поздно, да я и не уверен, что хочу. Понимаешь, я был там, я видел тело, порезанное в лоскуты, залитое кровью…
Я покосился на свой стейк и отложил вилку.
– Я сам хочу узнать, кто убийца.
– Ладно… – Взгляд Хильды красноречиво говорил: ничего хорошего из этого не выйдет, а она ведь предупреждала! – Дай мне его номер, я с ним поговорю. Только не забудь, что по контракту у тебя еще две книги и как минимум в одной из них действие происходит в девятнадцатом веке. Не уверена, что издатели заинтересуются твоим проектом.
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Через мой труп!
* * *
После ланча я направился в район Виктория, чувствуя себя школьником, сбежавшим с уроков. Почему я вдруг стал скрывать все от всех? Так и не рассказал жене про Готорна, и вот опять – спешу на встречу с ним, не признавшись Хильде. Готорн незаметно пробрался в мою жизнь… Было в этом что-то нездоровое. Самое ужасное – я на самом деле ждал встречи с ним: поскорей бы узнать, что дальше. Собственно, я сказал Хильде правду: я на крючке.
Мне совсем не нравится Виктория, я там почти не бываю. Да и с чего бы? Странный район Лондона не с той стороны Букингемского дворца. Насколько мне известно, здесь нет приличных ресторанов, магазинов, кино; лишь парочка театров, которые чувствуют себя отрезанными от естественной среды обитания на Шафтсбери-авеню. Вокзал «Виктория» до того старомодный – так и кажется, что сейчас подъедет паровоз в клубах дыма, а как только выходишь наружу, оказываешься в лабиринте неопрятных улочек, неотличимых друг от друга. С недавних пор на вокзале внедрили новшество: на выходе веселые гиды в котелках дают туристам советы, куда пойти. Как по мне, единственный разумный совет – подальше отсюда.
Именно здесь находилась контора Алана Гудвина: организация конференций и социальных мероприятий для корпоративных клиентов. Офис располагался на втором этаже обшарпанного здания постройки шестидесятых годов на узкой улочке, запруженной неаппетитными кафе, неподалеку от автовокзала. Когда я приехал, шел дождь (весь день было пасмурно). Лужи на тротуарах, брызги от проезжающих автобусов – трудно представить себе место, где меньше хочется оказаться, чем здесь. Табличка на двери гласила: «Организация событий “Мой друг”», и я не сразу вспомнил, откуда это. Однажды Гарольда Макмиллана спросили, чего следует бояться политикам. «Событий, мой друг, событий», – ответил тот.
Меня провели в маленькую приемную. Не нужно быть детективом, чтобы понять, как идут дела: дорогая, но уже обшарпанная мебель, старые журналы на столике, увядающие цветы в горшках, откровенно скучающая секретарша. Телефон молчал. На полке пылились награды от организаций, названия которых я ни разу не слышал.
Готорн уже поджидал меня, сидя на диване. От него, как всегда, веяло энергией сжатой пружины.
– Опаздываешь, – прокомментировал он.
Я глянул на часы: пять минут четвертого.
– Как дела? – спросил я. – Как выходные?
– Нормально.
– Чем занимался? Кино смотрел?
Готорн бросил на меня любопытный взгляд.
– Что с тобой?
– Ничего, – ответил я, вспомнив разговор с Хильдой. – Ты в курсе, что Реймонда Клунса арестовали?
Он кивнул.
– Читал в газетах. Похоже, он все-таки обобрал Дайану Каупер на пятьдесят штук.
– Может, она что-то о нем знала? Тогда у него есть мотив…
По лицу Готорна было видно: эту возможность он уже отмел.
– Ты так думаешь?
– Как вариант.
В приемную вошла молодая девушка и безжизненным голосом сообщила, что мистер Гудвин нас примет, затем провела по коридору мимо двух кабинетов (оба пустовали) и открыла дверь в самом конце.
– Мистер Гудвин, к вам посетители.
Мы вошли.
Я сразу узнал Алана Гудвина – это был тот самый лохматый мужчина с белым платком на похоронах. Он сидел за столом спиной к окну, за которым открывался вид на автовокзал. На нем были пиджак свободного покроя и футболка с круглым вырезом. Судя по вытянувшемуся лицу, нас он тоже узнал и понял, что мы видели его на кладбище.
Мы присели напротив.
– Вы полицейский? – уточнил Гудвин, с опаской оглядывая Готорна.
– Да, я сотрудничаю с полицией.
– Не могли бы вы показать какой-нибудь документ, подтверждающий личность?
– Не могли бы вы объяснить, что вы делали на Бромптонском кладбище и чем занимались потом?
Ответа не последовало, и Готорн продолжил:
– В полиции пока не знают, что вы там были, и если я им сообщу, они будут крайне заинтересованы. Поверьте, со мной куда проще.
Гудвин сник. При ближайшем рассмотрении было видно, как он придавлен горем, – впрочем, неудивительно. Авария, унесшая жизнь одного сына и сделавшая инвалидом второго, стала началом цепи несчастий, отнявших дом, разрушивших брак, а затем и бизнес. Я знал, что он ответит на все вопросы, – у него почти не осталось сил на борьбу.
– Да, я был на похоронах, и что? Это преступление?
– Как знать, как знать… Вы же слышали музыку. «День-деньской колеса крутятся…» Если мне не изменяет память, это квалифицируется как «агрессивное или непристойное поведение на похоронах», хотя можно приравнять и к взлому: кто-то взломал гроб и положил туда будильник. Вам что-нибудь известно об этом?
– Нет.
– Однако вы видели, что произошло?
– Да, конечно.
– Эта песня о чем-то вам говорит?
На мгновение глаза Гудвина превратились в два бездонных колодца отчаяния.
– Она была на похоронах Тимми, – прошелестел он. – Его любимая песенка.
Даже Готорн заколебался, но лишь на секунду, и тут же ринулся в атаку:
– Так зачем вы туда пошли? Чего ради ходить на похороны к женщине, которую ненавидишь?
– Именно потому, что ненавижу!
Гудвин покраснел; тяжелые густые брови подчеркивали гнев.
– Эта женщина своей глупостью и небрежностью убила моего сына, восьмилетнего мальчика, и превратила его брата, нашего солнечного зайчика, практически в овощ. Она разрушила мою жизнь! Я пошел на похороны, чтобы увидеть, как ее зарывают в землю, – я надеялся, что это принесет мне облегчение.
– Ну и как, принесло?
– Нет.
– А смерть Дэмиэна Каупера?
Готорн напоминал теннисиста, подающего мяч через сетку: та же пружинистая энергия, сосредоточенность.
– Вы думаете, я его убил? – фыркнул Гудвин. – После похорон я пошел прогуляться: сперва по Кингс-роуд, затем вдоль Темзы. Да-да, знаю, очень удобно: никаких свидетелей, никто не подтвердит мое алиби. Но с чего мне желать ему смерти? Не он же вел машину!
– Мать скрылась с места происшествия, чтобы его защитить.
– Это ее решение, трусливое и эгоистичное; сын тут ни при чем.
Я мыслил в том же ключе: у Алана Гудвина имелась веская причина убить Дайану Каупер, но не было повода распространять месть и на сына.
Оба умолкли ненадолго, словно боксеры на ринге между раундами, затем Готорн снова вступил в бой:
– Вы ходили к миссис Каупер.
Гудвин помедлил.
– Нет.
– Не лгите, я знаю, что вы были там.
– Откуда?
– Миссис Каупер рассказала сыну. Судя по его словам, вы ей угрожали.
– Ничего подобного! – Гудвин осекся и вздохнул. – Ну ладно, ходил. Не вижу смысла отрицать. Недели три-четыре назад.
– За две недели до ее смерти.
– Я скажу вам, когда это было, – через две недели после того, как Джудит попросила меня съехать. Мы окончательно осознали, что наш брак нельзя спасти. Тогда-то я и пошел к миссис Каупер. Мне пришло в голову, что она поможет, причем с радостью…
– Поможет? Каким образом?
– Деньгами, как еще! – Гудвин снова вздохнул. – Ладно, я расскажу, и знаете почему? Потому что мне уже все равно. У меня больше ничего не осталось, фирма летит к чертям. Компании больше не хотят тратиться… уж точно не на корпоративные мероприятия. Гордон Браун довел эту чертову страну до ручки, а новые власти вообще ни черта не смыслят. Теперь все затягивают пояса, и такие, как я, первыми двигают на выход.
С Джудит тоже кончено. Двадцать четыре года вместе… Однажды ты просыпаешься и вдруг понимаешь, что не можешь находиться с человеком в одной комнате, – по крайней мере, она так говорит. – Гудвин указал на потолок. – Наверху крошечная квартирка – здесь я теперь и живу. Мне пятьдесят пять лет, а я варю яйца на единственной конфорке или приношу бигмаки в бумажных пакетах – вот до чего я дошел… С этим я еще могу смириться, мне все равно. Знаете, что самое обидное? Знаете, зачем я обратился к этой женщине? Мы теряем дом, наш дом в Харроу-он-Хилл – нет денег на выплату по закладной. Черт бы с ним, но там живет Ларри. Ему там хорошо, спокойно; это единственное место, где он чувствует себя в безопасности.
Гудвин гневно блеснул глазами.
– Если бы я мог хоть как-то его защитить, я бы пошел на все! Вот поэтому я проглотил гордость и заявился к миссис Каупер. Я думал, что она поможет – живет в шикарном особняке в Челси; сын в Голливуде зарабатывает целое состояние, судя по тому, что пишут в газетах. Я думал, вдруг у нее найдется хоть капля порядочности и она захочет как-то возместить нам ущерб, помочь…
– Ну и что, помогла?
– А сами-то как думаете? – фыркнул Гудвин. – Попыталась захлопнуть дверь у меня перед носом, а когда я все-таки вошел, угрожала вызвать полицию.
– Вы что, вломились силой? – уточнил Готорн.
– Я убедил ее выслушать меня. Я не угрожал… Да я чуть ли не на колени встал, выпрашивая десять минут ее времени!
Он помолчал.
– Я всего лишь хотел попросить в долг. У меня наклевывалась парочка вариантов, я вполне мог бы еще протянуть… Нет, куда там! И слушать не хотела! Не представляю, как человек может быть таким черствым, таким бездушным… Попросту велела убираться. Так я и сделал. Сто раз пожалел, что вообще пошел, – вот до чего я опустился…
– А в какой комнате происходил разговор?
– В гостиной, а что?
– Во сколько?
– Где-то в обеденное время.
– Значит, шторы были подвязаны?
– Да… – Гудвина явно озадачил вопрос.
– А откуда вы знали, что она будет дома?
– Я и не знал. Просто зашел наугад.
– А потом отправили ей письмо.
Гудвин помедлил лишь секунду.
– Да.
Готорн достал из кармана пиджака записку, которую ему дала Андреа Клюванек. Я совершенно о ней забыл – столько всего произошло за последнее время.
– «Я наблюдал за вами и знаю, что вам дорого. Вы за все заплатите, обещаю», – прочел он. – Вот вы говорите – не угрожали, а это, по-вашему, как понимать?
– Я просто вышел из себя, надо было спустить пар.
– Когда вы отправили письмо?
– Я не отправлял, сам принес.
– Когда?
– Девятого, в понедельник.
– В день ее смерти!
– Я не заходил в дом, сунул в почтовый ящик.
– Во сколько?
– Не помню. После обеда. Может, часа в два.
– «…Знаю, что вам дорого» – что вы имели в виду?
– Да ничего! – грохнул кулаком по столу Гудвин. – Всего лишь слова. Поставьте себя на мое место! Глупо было вообще идти к ней, глупо было писать записку… Когда людей загоняют в угол, они часто делают глупости.
– У миссис Каупер был кот – серый такой, персидский. Случайно, не видели?
– Не видел я никаких котов! Все, мне больше нечего сказать. Вы так и не предъявили удостоверение, я вообще не знаю, кто вы. Уходите!
В соседнем кабинете зазвонил телефон – единственный звук, который мы услышали с тех пор, как вошли в здание.
– Когда вы съезжаете отсюда? – спросил Готорн.
– Срок аренды заканчивается через три месяца.
– Хорошо, мы знаем, где вас найти, если что.
Мы прошли через пустой офис и вышли на улицу, под дождь. Готорн сразу же закурил.
– Завтра я еду в Кентербери, – неожиданно объявил он. – Ты как?
– Почему в Кентербери?
– Я отследил местонахождение Найджела Уэстона.
Я попытался вспомнить, кто это.
– Судья, – пояснил Готорн. – Тот самый, что выпустил Дайану Каупер на свободу. А потом заскочу в Дил. Тебе не помешает проветриться, Тони.
– Ладно.
На самом деле мне вовсе не хотелось покидать Лондон. Меня затягивало на незнакомую территорию (во всех смыслах), и Готорн в качестве проводника отнюдь не прельщал.
– Тогда до завтра.
Мы разошлись в разные стороны, и только в конце улицы я вспомнил, что забыл задать один вопрос. Алан Гудвин утверждал, что рад смерти Дайаны Каупер, однако на похоронах он плакал – то и дело подносил платок к глазам. Почему?
И еще: он сказал, что ходил в суд на слушание…
И тут я понял, что Готорн упустил важный момент. Она все время маячила у нас перед глазами – причина, по которой должны были умереть оба, и мать, и сын, и это сразу объясняет, кто убийца. По сути, все очевидно.
Теперь я уже сам предвкушал завтрашнюю поездку: наконец-то перевес на моей стороне!
