На рубеже XIX–XX в. в благотворительных ведомствах дома Романовых начали осуществляться преобразования, имевшие целью совершенствование и расширение призрения. Они носили внутриведомственный характер, но были обусловлены переменами, происходившими в общественной жизни страны в период ускоренной модернизации конца. Преобразования коснулись всех направлений деятельности ведомств: призрения детей и юношества, взрослых, а также слепых и глухонемых.

Призрение детей и юношества наряду с призрением взрослых продолжало оставаться предметом забот Императорского Человеколюбивого общества. Для Ведомства учреждений императрицы Марии это направление деятельности к концу XIX столетия стало главным. Санкт-Петербургский и Московский воспитательные дома на 1 января 1898 г. призревали (в столицах и сельских округах): первый – 33 366 питомца, второй – 29 033. В детских приютах Ведомства императрицы Марии на 1 января 1898 г. пользовались призрением 13 368 приходящих и постоянно проживавших детей.

В женских институтах, по данным на 1896 г. воспитывались около 8000 девиц, в гимназиях обучались около 10 000 девочек. В школах Патриотического общества на 1 января 1898 г. пользовались призрением 2323 ученицы, как приходящих, так и постоянно проживавших. Кроме того, в заведениях Елисаветинского благотворительного общества в Москве, московского благотворительного общества 1837 г. и дамского Попечительства о бедных в Москве воспитывались несколько сот человек. В детско-юношеских учреждениях призрения Императорского Человеколюбивого общества к началу 1898 г. призревались более 5500 питомцев обоего пола. Всего, таким образом, в детско-юношеских учреждениях Ведомства императрицы Марии и Человеколюбивого общества к концу XIX столетия единовременно призревались около 100 000 человек, не считая пользовавшихся помощью в учреждениях Попечительства императрицы Марии Александровны о слепых и Попечительства императрицы Марии Федоровны о глухонемых. В наибольшей степени преобразования затронули детско-юношеские учреждения призрения Ведомства императрицы Марии, объединенные в крупные учебно-воспитательные комплексы социальной помощи и образования. Общего, единого плана преобразований у ведомства не было. Они осуществлялись в зависимости от конкретных, специфических для каждого типа учебно-воспитательных учреждений задач.

В 1890-е гг. очередному реформированию подверглись старейшие учреждения Ведомства императрицы Марии – воспитательные дома. Как и прежде, главной целью преобразований было уменьшение смертности среди питомцев, особенно младенцев. Этому помогли правила, принятые в 1882 г. Если в 1870-е гг. смертность составляла почти 19 % от общего числа младенцев содержавшихся в учреждениях, то в 1880-е гг. она сократилась в среднем до 15,1 %. В конце 1880-х гг. решено было продолжить преобразования для сокращения смертности в воспитательных домах. На эту проблему в 1888 г. обратил внимание руководства ведомства Александр III. В июле следующего года по его указанию была создана комиссия по преобразованию воспитательных домов под председательством почетного опекуна В. А. Нейгардта. Комиссия наметила несколько направлений реформирования. Следовало четко определить районы деятельности воспитательных домов, категории принимаемых младенцев, необходимые для этого документы… главный вывод, к которому пришла комиссия, состоял в том, что следовало вообще не допускать прием детей без каких-либо сопроводительных документов, то есть сделать его явным. Для сохранения в тайне самого факта рождения ребенка предусматривался прием документов в запечатанном конверте. Предполагалось также ввести ответственность за представление ложных сведений о ребенке и за помещение в воспитательные дома законнорожденных младенцев под видом незаконных. Правила о приеме и возврате детей решено было печатать не только в официальных изданиях, но и отдельными брошюрами для широкого распространения.

Эти и другие предложения были систематизированы и утверждены в конце 1890 г. в качестве временных правил. В 1894 г. в них были внесены изменения и дополнения, после чего «Правила приема младенцев в императорские Московский и Санкт-Петербургский воспитательные дома и возврата принятых детей» были утверждены окончательно и уже не менялись до революции 1917 г.

Согласно правилам, в воспитательные дома принимались «… в возрасте не старше года 1) незаконные младенцы, лишившиеся матери; 2) незаконные младенцы таких матерей, которые, по беспомощности или необходимости сохранить тайну рождения ребенка, не могут держать его при себе и 3) подкидыши, никем не принятые на воспитание». Главным нововведением стал только явный прием детей. Для поступления незаконнорожденного младенца требовалась выписка из метрической книги о рождении и крещении ребенка или вид на жительство либо удостоверение личности того, кто его принес. В случае смерти матери требовалось свидетельство об этом. При соблюдении этих правил дети принимались бесплатно. Подкидыши принимались только через полицию, с удостоверением от нее, что ребенок подброшен неизвестным лицом и в отношении его родителей проводится расследование.

Прием младенцев с документами осложнял положение матерей, не желавших огласки самого факта рождения ребенка. В таких случаях правилами допускалось представление документов в запечатанном конверте. Приходским священником на конверте делалась выписка из метрической книги о рождении и крещении младенца с указанием года, месяца, числа и места рождения, но без фамилии, с указанием только имени. Лицо, принесшее младенца и представившее его документы, должно было уплатить воспитательному дому 25 рублей.

В исключительных случаях, требовавших полного сохранения тайны рождения ребенка, допускался прием без установленных документов. Но вместо них следовало представлять удостоверение, являющееся, по существу, анкетой из четырех вопросов: «1. Действительно ли отдаваемый младенец есть незаконнорожденный? 2. Действительно ли необходимо сохранение полной тайны рождения отдаваемого младенца по семейному (или по общественному) положению его матери? 3. Когда отдаваемый родился? 4. Крещен ли младенец, какого вероисповедания и как назван?» на первые два вопроса следовало давать четкие, утвердительные ответы, далее указать год, месяц и число рождения. Удостоверение подписывалось приходским священником и лицом, возглавлявшим любое благотворительное общество с утвержденным уставом, либо (также вместе со священником) директором одного из родовспомогательных заведений столицы. Наконец, младенцы могли приниматься вообще без каких-либо документов, но для этого нужно было личное разрешение почетного опекуна, управляющего воспитательным домом. В таких случаях с лица, принесшего ребенка, взимались 50 руб.

Правила допускали прием в воспитательные дома законных младенцев, но только на временное кормление и только в тех случаях, когда матери не было в живых либо она по каким-то причинам не могла кормить ребенка сама. В этих случаях в воспитательный дом представлялись метрика и соответствующая справка от какого-либо благотворительного общества или учреждения. Таких детей следовало забирать из воспитательных домов по достижении ими одного года. Правилами также предоставлялась возможность неимущим матерям кормить детей у себя на дому с платой от воспитательных домов, но только в пределах столиц и сельских округов. Плата продолжалась до достижения ребенком двухлетнего возраста. От Санкт-Петербургского воспитательного дома она составляла 30 копеек в день за ребенка в возрасте до года и 20 коп. в возрасте от года до двух лет. Плата от московского воспитательного дома была немного меньше. Дети, поступавшие в воспитательные дома некрещеными, в обязательном порядке крестились. Это было общим правилом для всех учреждений Ведомства императрицы Марии. Питомцы воспитывались в православной вере и возвращались лицам только христианского исповедания.

Введение нового порядка приема младенцев сказалось на статистике. Если в 1890 г. в Санкт-Петербургский воспитательный дом поступило 9209 детей, то в 1894 г. – 6090. С 1895 г. поступления вновь возросли. В указанном году дом принял 6141 ребенка. В 1901 г. – 7066 и в 1902 г. – 8042 малыша. Однако это было более чем на тысячу человек меньше, чем в 1890 году. Сократилось поступление младенцев и в Московский воспитательный дом. До введения новых правил туда ежегодно приносили 16 000–17 000 детей. В 1890 г. – 10 700, в 1895 г. – 9700, сократился и тайный принос детей. Если, например, в 1892 г. в Петербургском воспитательном доме он составил 32,7 % от общего числа поступивших, то в 1900 г. – только 9 %.

В этой связи возникают вопросы, насколько воспитательные дома на рубеже XIX–XX вв. удовлетворяли потребность в призрении незаконнорожденных детей в столицах, и почему власть не стремилась расширить их деятельность. По данным статистического комитета МВД за 1894 г. в течение предыдущих десяти лет в 50 губерниях европейской России рождалось «средним числом в год» по 4 181 783 младенца, из которых вне законных браков появлялись на свет 111 958 детей или 2,68 %. В сельской местности меньше – всего 1,84 %, а в городах выше – 10,89 %, однако в Москве ежегодно появлялось до 30 % незаконнорожденных детей от общего числа, в Петербурге – до 26 % (в цифровом выражении в Москве до 36 000, в Петербурге – до 28 000). А это значит, что воспитательные дома могли обеспечить призрение не более чем одной трети незаконнорожденных младенцев в обеих столицах. Такие дети в губерниях должны были призреваться местными учреждениями.

Поскольку в России отсутствовала единая система социальной помощи детям, роль воспитательных домов в призрении незаконнорожденных была значительной. Потенциал домов при выделении соответствующих средств позволял сделать ее еще более заметной. Но перед воспитательными домами не ставилась задача охватить призрением как можно большее число детей. Напротив, порядок их приема постоянно усложнялся, поскольку неограниченное поступление младенцев в воспитательные дома могло создать серьезные трудности в их работе. В начале XX столетия воспитательные дома, как и раньше, оставались единственными в своем роде, уникальными учреждениями, ярко демонстрировавшими заботу самодержавия о своих самых беспомощных и незащищенных подданных. Власть была заинтересована в успешном функционировании этих учреждений и устранении недостатков, бросавших на них тень.

Главной проблемой воспитательных домов на рубеже XIX–XX в. продолжала оставаться высокая детская смертность в сельских округах. Ее удалось сократить. Например, если в сельских округах Петербургского воспитательного дома в 1891 г. умерли 41,8 % детей, то в 1900 г. – 32,1 %. Сокращение смертности было обусловлено как улучшением медицинского обслуживания, так и тем, что детей стали отправлять в сельские округа не в 3–4-х недельном возрасте, как раньше, а в 2–4-х месячном.

Вслед за введением новых правил приема младенцев преобразованиям подверглись все структурные подразделения воспитательных домов. К числу таких подразделений относились школы для питомцев в сельских округах. К концу XIX в. количество этих школ увеличилось. Только в сельских кругах Петербургского воспитательного дома к маю 1897 г. имелись 100 школ, в которых обучались 2334 питомца в возрасте от 10 до 16 лет и 7 сельских приютов для 233 детей в возрасте от 4 до 10 лет. Прежнее положение о сельских школах, действовавшее с 1881 года, было признано устаревшим и создано новое, призванное сделать размещение школ более рациональным и допустить в них детей крестьян, проживавших в округах. Новое «Положение о сельских школах, библиотеках и приютах императорского Санкт-Петербургского воспитательного дома» было введено в мае 1897 г. Согласно этому законоположению, школы учреждались только в тех деревнях округов, в которых проживало достаточное количество питомцев, годных к обучению. В каждой школе должны были учиться не менее 15 и не более 40 детей обоего пола в возрасте не моложе 10 лет. Обучение продолжалось не менее 4 лет для воспитанников из русских деревень и не менее 5 лет из немецких и «чухонских», т. е. ингерманландских и финских. Школьная программа предусматривала преподавание закона божьего, русского языка и чтения, арифметики, кратких сведений из истории России, географии и естествознания. К посещению школ за плату допускались дети местных крестьян.

Основным занятием жителей деревень в округах было сельское хозяйство. В отсутствие родителей, находившихся на полевых работах, крестьянские дети оставались без надзора, поэтому по новому положению в воспитательных домах открыли приюты для их временного призрения. На 1 января 1904 г. в 36 округах Санкт-Петербургского воспитательного дома было 112 школ и 8 сельских приютов, из них 110 школ и 7 приютов содержались на средства непосредственно воспитательного дома, остальные – на частные средства. Колебание численности питомцев в разных сельских округах вело к тому, что в одних случаях школы закрывались, в других – вновь открывались. На 1 января 1905 г. в структуре Петербургского воспитательного дома было 109 школ и 8 приютов, в которых обучались 3014 питомцев обоего пола. Для распространения грамотности среди деревенского населения Положением предусматривалось создание библиотек при сельских школах «…преимущественно из книг, доступных народному пониманию». Таким образом, Петербургский воспитательный дом частично взял на себя призрение крестьянских детей и просвещение населения.

Создавать школы рядом с каждым населенным пунктом не считалось целесообразным из-за малой наполняемости и потому многие питомцы воспитательного дома проживали довольно далеко от них. Ученики вынуждены были ночевать в школах. Для обеспечения этих детей ночлегом, питанием при школах, одеждой и обувью требовались дополнительные расходы, которые не предусматривались воспитательным домом. Для решения этой и других задач развития сельских округов привлекались благотворительные средства. Еще в 1880 г. было создано общество попечения о питомцах Санкт-Петербургского воспитательного дома, проживавших в деревнях Гарболовского округа Финляндской железной дороги. В 1890-е гг. при содействии воспитательного дома были учреждены еще несколько подобных обществ. В 1893 г. начало действовать общество попечения о питомцах, проживавших в деревнях района Балтийской железной дороги. В 1895 г. возникло такое же общество, оказывавшее помощь питомцам в деревнях по линии варшавской железной дороги. В 1897 г. учреждено было общество, помогавшее питомцам, жившим по линии николаевской железной дороги.

Эти общества не подчинялись администрации воспитательного дома. Они действовали на основании собственных уставов и входили в состав Ведомства учреждений императрицы Марии. Их задачи были весьма широкими. Например, «общество попечения об улучшении быта питомцев обоего пола императорского Санкт-Петербургского воспитательного дома, вскармливаемых и воспитываемых в деревнях округов, расположенных на линии николаевской железной дороги», имело право устраивать для детей приюты, богадельни, больницы, специализированные ремесленные и сельскохозяйственные школы, мастерские для профессионального обучения. Кроме того, общество заботилось «… об усыновлении питомцев, а по достижении ими совершеннолетия – о доставлении им оседлости и занятий, которые бы обеспечили им будущность».

Средства подобных обществ составлялись из единовременных пожертвований и ежегодных взносов, как деньгами, так и имуществом, путем кружечного сбора, а также сборов с различных благотворительных спектаклей, балов, концертов. В состав обществ входили разные категорий членов. Например, в состав вышеназванного общества, опекавшего питомцев, проживавших на линии николаевской железной дороги, входили: а) почетные члены, б) непременные, в) действительные, г) члены-сотрудники. Звания почетных членов присваивались лицам, сделавшим особо крупные пожертвования (размеры не уточнялись) либо оказавшим обществу какие-нибудь важные услуги. Как во многих других благотворительных организациях, входивших в ведомство императрицы Марии, почетное членство могло быть предоставлено членам императорской фамилии. Непременными членами состояли надзиратели, врачи и прочие лица, служившие в округах, опекаемых обществом. Звание действительного члена присваивалось тому, кто ежегодно вносил в пользу общества от пяти до ста рублей единовременно. Подобные правила имели и другие благотворительные общества по улучшению быта питомцев в сельских округах. В 1904 г. этими обществами всего были израсходованы на благотворительные цели 6612 руб. 28 коп..

Подготовка педагогических кадров для сельских школ Петербургского воспитательного дома в начале XX столетия осуществлялась, как и прежде, в учительской семинарии принца Петра Ольденбургского в Павловске. Нехватка учителей в школах и возросшие требования к их квалификации привели к очередным преобразованиям в семинарии. В 1900 г. было утверждено новое Положение о ней, расширившее круг преподаваемых дисциплин. Кроме предметов, предусмотренных прежним Положением, вводилось преподавание садоводства, огородничества, пчеловодства, а также основ анатомии и физиологии человека, гигиены. В свободное время ученикам предписывалось заниматься ручным трудом. Возраст приема в семинарию и сроки обучения остались прежними. К 1 января 1905 г. в ней числились 60 учеников. По новому Положению несколько сократился срок службы окончивших семинарию учителей сельских школ для вступления в сословие личных почетных граждан. Теперь они могли рассчитывать на это после 10, а не 12 лет беспорочной службы. Новым в Положении был пункт, согласно которому учителя после 20 лет работы в сельских школах могли рассчитывать на звание потомственных почетных граждан. Как видно, воспитательный дом оставался верным принципу, заложенному еще Марией Федоровной – готовить из питомцев людей «простого звания», крестьян и ремесленников. Начиная службу по ведомству собственно воспитательного дома, его выпускник мог достичь сколько-нибудь значительного сословного положения для себя и своих детей, беспорочно прослужив едва ли не половину жизни.

В конце XIX столетия перемены коснулись женских учебных заведений, готовивших кадры для службы по ведомству Петербургского воспитательного дома. Женское училище, претерпевшее многочисленные реорганизации, решено было вообще закрыть, так как после ликвидации в 1886 г. педагогического класса, оно по сути превратилось в подготовительное отделение для поступления в существовавшие при воспитательном доме училище фельдшериц и нянь. Это заведение тоже решили упразднить, так как потребности Ведомства императрицы Марии удовлетворяли фельдшерские курсы при больницах. Напротив, квалифицированных кадров для ухода за младенцами в самом воспитательном доме и сельских округах не хватало. Поэтому в 1891 г. женское училище и училище фельдшериц были закрыты, а училище нянь расширено. Положение о нем, принятое в августе 1891 г., определяло комплект учащихся в заведении в 100 человек. В училище нянь принимались только лучшие выпускницы сельских школ от 15 до 18 лет. Обучение продолжалось четыре года. Общеобразовательная программа была такой же, как в учительской семинарии принца Ольденбургского. Кроме того, девушки изучали специальные дисциплины: уход за больными и здоровыми детьми, анатомия и физиология, гигиена, основы педагогики. Практические навыки ученицы приобретали в детском саду при училище. Успешно окончившие это учебное заведение получали «свидетельства на звание русских нянь первого и второго разряда, сообразно оказанным успехам в науках и практическом уходе за детьми». При отсутствии вакансий в учреждениях Ведомства императрицы Марии выпускницы училища могли рассчитывать на службу в частных домах, но работодателем для нянь выступал воспитательный дом, заключавший контракты с частными лицами.

К началу XX в. завершились преобразования, которым воспитательные дома подвергались на протяжении всего XIX столетия. Были окончательно установлены порядок приема, правила воспитания и обучения детей, а также организационная структура, не менявшиеся до революции 1917 г. Санкт-Петербургский воспитательный дом состоял из центрального управления, которому подчинялись столичный и сельские округа, и учебной части. В воспитательный дом в Петербурге, являвшемся столичным округом, входили отделения для внебрачных и законных детей. Последнее включало отделение для малолетних сирот. Все вместе взятые они были рассчитаны на одновременное призрение приблизительно тысячи ребят. После пребывания в грудных отделениях питомцы распределялись для дальнейшего воспитания в крестьянских семьях по тридцати шести сельским округам дома, располагавшимся в Петербургской, Новгородской и Псковской губерниях вдоль линий Балтийской, Финляндской и николаевской железных дорог. Учебная часть осуществляла руководство школами и приютами в сельских округах, а также заведениями, готовившими кадры для службы по ведомству – учительской семинарией Петра Ольденбургского в Павловске и училищем нянь. Московский воспитательный дом имел незначительно отличавшуюся организационную структуру, включавшую столичный и сельские округа. Но в его составе не было специализированных учебно-воспитательных учреждений. При московском воспитательном доме состояло заведение для призрения взрослых, подчинявшееся его администрации – дом призрения штаб– и обер-офицеров Шереметевой. В обоих воспитательных домах питомцы получали полное содержание и начальное образование, завершая его в возрасте 21 года.

Число питомцев в воспитательных домах в начале XX в. в сравнении с 1890-ми гг. не увеличилось. По данным на 1 января 1904 г. всего в Санкт-Петербургском и московском воспитательном домах призревались 59 337 детей обоего пола, из них 32 974 в Петербургском и 26 363 в московском. Дома имели продуманную систему воспитания и образования питомцев и подготовки педагогических кадров. В результате длительных преобразований, улучшения медицинского обслуживания и бытового содержания питомцев к началу XX столетия удалось значительно снизить детскую смертность. К этому времени воспитательные дома обладали достаточным опытом и потенциалом, чтобы стать организационными и учебно-методическими центрами при создании единой общегосударственной системы призрения детей и юношества, вопрос о необходимости которой активно обсуждался общественностью.

Об этом, в частности, шла речь на Первом съезде русских деятелей по общественному и частному призрению, состоявшемся в 1910 г. в Петербурге, и на съезде по общественному призрению, созванном МВД в 1914 г. также в северной столице. Однако ведомство императрицы Марии не пожелало даже обсуждать с общественностью и специалистами в области призрения вопросы, касавшиеся воспитательных домов. Как и прежде, препятствием был привилегированный статус учреждений императрицы, которому, по мнению их руководства, могло повредить тесное взаимодействие либо объединение с другими.

В отличие от воспитательных домов, развитие детских приютов Ведомства императрицы Марии шло не только по пути совершенствования их внутренней структуры и методов призрения, но и расширения их деятельности. Создававшиеся ведомством с конца 1830-х гг., приюты предназначались для призрения детей в дневное время и располагались, главным образом, в городах. Вначале они призревали детей, имевших родителей. Тем не менее, большая часть из них призревалась за счет средств ведомства и частных благотворителей, так как их родители принадлежали, как правило, к малоимущим слоям населения. Вскоре детские приюты начали призревать и сирот. В 1839 г. было принято Положение о детских приютах и создан общий орган управления – комитет главного попечительства. В столицах приюты подчинялись советам, в губерниях – попечительствам. В 1864 г. комитет был упразднен, что позднее признали ошибкой.

Это было не единственной причиной, по которой детские приюты слабо использовали возможности, появившиеся в годы реформ Александра II. Во второй половине XIX в. приюты продолжали действовать на основе устаревшего Положения 1839 г., не отражавшего реалии времени. Во многих губерниях и уездах, где действовали приюты, были созданы земства. Некоторые оказывали помощь приютам. Однако расширение взаимодействия земств и местных попечительств сдерживалось несовершенным законодательством. Это же обстоятельство не позволяло использовать потенциальные возможности сотрудничества детских приютов и городских общественных управлений. Собственно ведомство императрицы основное внимание уделяло преобразованиям в женских институтах и воспитательных домах.

Преобразования в системе детских приютов ведомства начались в 1890-е гг. В июле 1891 г. утверждено новое «общее положение о детских приютах Ведомства учреждений императрицы Марии». Целью их деятельности объявлялось «…призрение бедных, обоего пола, детей, без различия звания, вероисповедания, сословия и происхождения, и доставление им религиозно-нравственного воспитания и первоначального образования». Четко определялись категории призреваемых: «…дневное призрение детям, остающимся, во время дневных работ их родителей или родственников, без надзора, или лишенным, по семейным обстоятельствам, возможности получить дома первоначальное образование и воспитание». Кроме того, приюты призревали «…на постоянном и полном содержании детей обоего пола: круглых сирот, полусирот и таких, родители коих не имели средств для их воспитания и обучения…», а также «… бесприютных младенцев обоего пола».

Порядок управления приютами законоположение не изменило. Как и раньше, руководство ими осуществлялось канцелярией ведомства императрицы. Прежним остался порядок управления приютами на местах и разделение членов советов и попечительств на действительных и почетных. К последним относились и благотворители. В число действительных членов, как и раньше, входили высшие должностные лица административных единиц империи. Должность председателя губернского или областного попечительства детских приютов занимал губернатор или начальник области. Тем самым подтверждался государственный характер детских приютов ведомства императрицы, хотя они продолжали считаться общественными благотворительными учреждениям. В уездах должность председателя попечительства детских приютов занимал предводитель дворянства. В земских губерниях в состав руководства попечительств наряду с губернаторами, городскими головами, директорами народных училищ и прочими должностными лицами входили председатели управ – губернских или уездных. Таким образом, в состав местных управленческих структур благотворительного ведомства под покровительством императорской фамилии вошли не просто представители общественности как таковой, а общественного управления, к которому самодержавие относилось с подозрением и неприязнью.

Звания почетных членов советов детских приютов (в столицах) и попечительств либо почетных старшин присваивались лицам, принимавшим обязательство ежегодно вносить в кассы этих учреждений «установленную плату», либо делавшим крупные единовременные пожертвования, а также оказавшим другие услуги. Звания почетных старшин также присваивались за денежные пожертвования и безвозмездное выполнение административно-хозяйственных обязанностей в приютах. Почетные старшины избирались местными попечительствами и утверждались в должностях главноуправляющим. Почетные члены также избирались советами и попечительствами, но утверждались в звании императрицей. В положении имелась оговаривалось, что почетные члены пользовались этим званием в течение того времени, когда они оказывали помощь приютам. Благотворители могли рассчитывать на получение классных чинов и мундиров ведомства императрицы. Содержащийся в общем положении перечень чинов, присваивавшихся почетным членам и почетным старшинам, включает едва ли не весь табель о рангах. Звание почетного члена совета детских приютов давало обладание чином VI класса, почетного члена попечительства в губернском, областном или портовом городе – чином VII класса, в уездном или окружном городе – VIII класса. Почетные старшины приютов в столицах имели чин X класса, в губернских, областных и портовых городах – XII класса, в уездных, окружных и прочих городах – чин XIV класса.

Ежегодные взносы почетных членов и старшин были одним из источников финансирования приютов. Конкретные суммы пожертвований не устанавливались. Не определялся точно и характер безвозмездных услуг приютам. На взгляд авторов монографии, это было обусловлено желанием ведомства императрицы проводить гибкую политику привлечения благотворителей. Помимо взносов почетных членов и почетных старшин, упоминались такие источники финансирования приютов, как выплаты из сумм опекунских советов, пособия из государственного казначейства, единовременные денежные пожертвования, кружечный сбор, доходы с различных благотворительных мероприятий и недвижимости. Отдельным пунктом в перечне источников финансирования значатся пособия от городских и земских учреждений. Так общее Положение 1891 г. ввело в правовые рамки сотрудничество детских приютов Ведомства императрицы Марии и структур общественного управления.

Совершенствование законодательной базы деятельности детских приютов способствовало увеличению их количества. Число попечительств и благотворительных обществ ведомства возросло с 82 в 1892 г. до 92 в 1895 г. количество учреждений призрения, входивших в названную структуру, возросло со 138 в 1892 г. до 158 в 1895 г. Число призреваемых детей увеличилось с 12 421 в 1892 г. до 13 279 в 1895 г. – более, чем на тысячу человек.

Расширение и совершенствование деятельности детских приютов привело к необходимости создания единого управленческого органа. В январе 1898 г. воссоздан комитет главного попечительства. Его главной задачей стало «…изыскание и обсуждение мер и средств, как для поддержания, развития и улучшения существующих в России приютов и для учреждения новых заведений, так и вообще для организации и обеспечения возможно более правильной и плодотворной постановки дела призрения, воспитания, обучения и профессионального образования неимущих детей и приготовления их к производительному труду». Чтобы члены комитета лучше понимали стоявшую перед ними задачу, по указанию главноуправляющего ведомством императрицы Н. А. Протасова-Бахметева была отпечатана и роздана членам комитета к его первому заседанию брошюра «ведомство детских приютов и его задачи». Это был своего рода справочник, содержавший краткий исторический очерк деятельности приютов ведомства, рассуждения о задачах призрения детей вообще и некоторые статистические сведения.

Для привлечения заинтересованных ведомств, учреждений и лиц к обсуждению вопросов благотворительности и призрения канцелярией по управлению детскими приютами с 1897 г. начал издаваться «вестник благотворительности» под редакцией историка, историографа Ведомства императрицы Марии Е. С. Шумигорского. Журнал был ведомственным изданием, но вскоре приобрел общероссийское значение. К сотрудничеству в нем широко привлекались специалисты в области призрения: юристы, историки, организаторы благотворительности, руководители учреждений, а также представители общественности и органов государственной власти. Современный исследователь отмечает, что «…благодаря высокому теоретическому уровню, он сумел стать одним из интереснейших журналов России». «вестник благотворительности» выходил, однако, всего пять лет. В 1902 г. он прекратил свое существование из-за отсутствия средств на издание. Частных благотворителей к его финансированию привлечь не удалось, а выделить деньги из сумм, находившихся в распоряжении центрального управления ведомства императрицы, власть не посчитала нужным.

В конце XIX в. по решению комитета главного попечительства детских приютов на местах началось издание отчетов губернских и уездных попечительств (там, где для этого имелись возможности). Как и прочие публикации ведомства императрицы, эти отчеты были призваны демонстрировать заботу самодержавной власти о подданных. В тоже время опубликованные отчеты способствовали популяризации детских приютов, знакомили общественность с формами и методами их работы. Кратковременное издание «вестника благотворительности» было попыткой выйти за рамки популяризации, включиться в обсуждение сложнейших вопросов социальной политики. Инициативу в этом деле неслучайно проявило именно ведомство детских приютов. Воспитательные дома, женские институты и другие учреждения ведомства императрицы, не имевшие аналогов в остальных благотворительных ведомствах и обществах, могли позволить себе оставаться в гордом сознании собственной исключительности. Детские приюты, напротив, по форме были самыми распространенными в России учреждениями для призрения детей. Объективно это заставляло обращать внимание на «конкурентов» и не стоять в стороне от обсуждения вопросов социальной политики.

В конце XIX столетия ведомство детских приютов активизировало работу по поиску новых источников финансирования. В ноябре 1895 года был создан «главный комитет для сбора пожертвований в пользу детских приютов Ведомства учреждений императрицы Марии», сосредоточивший в своих руках все виды денежных поступлений. Особенно широкое распространение получил кружечный сбор. Кружки для пожертвований выставлялись как столичными советами детских приютов, так и попечительствами. Наиболее активно кружечный сбор внедрялся Московским советом. Например, в 1898 г. по согласованию с Министерством путей сообщения на всех московских железнодорожных станциях и пароходных пристанях установили около 3000 кружек.

В том же году ведомство императрицы Марии выпустило в продажу так называемые благотворительные письма с объявлениями. Письмо представляло собой лист бумаги или «бланк», по краям которого помещались «…за определенную, весьма недорогую плату, разного рода торгово-промышленные и другие объявления». Остальная часть листа предназначалась собственно для письма. Для местных или городских писем бланк стоил 4 коп., для «загородных» – 5 коп. Письмо складывалось вчетверо и скреплялось без конверта. На него ставился 5-копеечный (для местных писем) либо 7-копеечный (для общероссийских) почтовый штемпель. На лицевой стороне письма помещалась надпись: «Чистый доход поступает в пользу детских приютов Ведомства учреждений императрицы Марии». Для распространения благотворительных писем при канцелярии было учреждено Управление по их выпуску и продаже. При местных попечительствах разрешалось открывать специальные отделения. Для сбора коммерческих объявлений, помещавшихся по краям бланков, местные отделения могли привлекать уполномоченных. Им запрещалось принимать наличные деньги за подачу объявлений, но в случае успешной работы они могли рассчитывать на комиссионные.

Для пополнения финансов ведомством детских приютов изыскивались любые возможности. Почетные попечители и старшины, а также руководящие должностные лица советов, попечительств и непосредственно приютов носили особый нагрудный знак. Решено было распространить право ношения этого знака на всех служащих по детским приютам, но за особую плату. Это признавалось выгодным, так как фирма, изготовлявшая знак, за оптовые заказы предоставляла большие скидки. Руководство ведомства настойчиво изыскивало не только деньги, но вообще любые материальные ценности, которые могли найти применение в приютах. Примером может служить обращение директора канцелярии О. К. Адеркаса к министру финансов С. Ю. Витте с просьбой о передаче в распоряжение детских приютов конфискованных на таможне товаров. Их предписывалось продавать с аукционных торгов, а если таковые не продавались с двух торгов – уничтожать. Обратив на это внимание, О. К. Адеркас в 1903 г. направил Витте письмо, в котором, в частности, указывал: «ныне до сведения Центрального Управления приютов дошло, что в действительности многие товары, назначенные в аукционную продажу, даже после двух торгов остаются непроданными и, что весьма многие товары и предметы, подлежащие уничтожению, с большей пользою могли бы быть употребляемы для нужд детских приютов». В ответ Витте уведомил Адеркаса, что не видит к этому препятствий. Таможням было дано указание иметь в виду при распределении непроданных товаров «…также местные детские приюты Ведомства учреждений императрицы Марии…». Товары передавались местным попечительствам под расписки, с запрещением использовать их в коммерческих целях.

Ведомство учитывало любые, на первый взгляд, незначительные мелочи, чтобы привлекать не только финансовые и материальные средства, но и лиц для службы в приютах. В частности, советы и попечительства охотно брали на службу отставных армейских офицеров в качестве строгих и требовательных администраторов и надзирателей. В 1898 г. высочайшим повелением отставным офицерам было разрешено служить в детских приютах Ведомства императрицы Марии, сохраняя военный мундир и классный чин, полученные на службе, что для бывших военных было более престижным.

Учебно-воспитательная работа в детских приютах строилась, в основном, на тех же базовых принципах, что и раньше. Как указано в отчете по ведомству за 1895 г., «учебная программа детских приютов, за редким исключением, не выходит из тех скромных рамок, которые обуславливаются задачей приютского призрения». Эта программа полностью соответствовала той, которая была принята в народных училищах Министерства народного просвещения и предусматривала только начальное образование.

Традиционно во всех учебно-воспитательных заведениях ведомства императрицы образование играло второстепенную роль по отношению к воспитанию. Однако в конце XIX века значение образования существенно возросло для приютских питомцев мужского пола. Общим положением 1891 г. было установлено, что воспитанники, прошедшие полный курс начальных училищ Министерства народного просвещения и успешно сдавшие экзамены, получали льготу IV разряда по отбыванию воинской повинности, сокращавшую срок службы. Эффект от этого нововведения был заметным.

Принятый в 1874 г. устав о воинской повинности предусматривал значительное сокращение срока службы для лиц, имевших образование, подтвержденное государственным сертификатом. Все типы учебных заведений, окончание которых давало эту льготу, разделялись на четыре разряда. Начальные учебные заведения относились к IV разряду, народные школы – к III, гимназии – ко II и университеты – к I разряду. Льготы распространялись и на выпускников заведений, приравненных в учебном отношении к упомянутым. При сроке действительной службы в сухопутных войсках в шесть и во флоте в семь лет лица, окончившие начальные школы, служили четыре года, городские школы – три года. Выпускники гимназий служили полтора года, университетов – полгода. В 1888 г. был принят новый устав о воинской повинности, сокративший действительную службу до пяти лет. Срок службы для окончивших заведения IV и III разрядов остался прежним, но увеличивался в два раза для выпускников гимназий, университетов и приравненных к ним заведений.

Включение детских приютов ведомства императрицы в число учебных заведений IV разряда создало дополнительный стимул к учебе для питомцев мужского пола. В отчете по Ведомству детских приютов за 1895 года отмечается: «Прямым следствием этой высочайше дарованной приютам льготы оказалось то отрадное явление, что приходящие мальчики стали посещать уроки исправнее, родители начали более дорожить приютами и исправнее присылать туда своих детей, а мальчики старших классов перестали переходить в другие училища для получения льготных свидетельств…». Откровенное признание того, что стимулом к учебе в приютах послужило стремление тянуть солдатскую лямку меньший срок, оказалось уместным лишь потому, что давало возможность еще раз подчеркнуть монаршую заботу о воспитанниках учреждений Ведомства императрицы Марии. Воспитанники, успешно заканчивавшие полный курс ремесленного училища при нижегородском Александровском детском приюте, в виде исключения пользовались льготой III разряда.

К началу XX столетия претерпели изменения методы воспитания, практиковавшиеся ранее. Розги и другие телесные наказания окончательно были исключены из арсенала «воспитательных» средств. В некоторых заведениях в качестве наказания применялось заключение в карцер, но только как крайняя мера. Такое наказание использовалось, в частности, в приюте Попечительства для обучения бедных детей мастерству в Санкт-Петербурге, входившем в состав Императорского Человеколюбивого общества. Система наказания в этом заведении была подробно изложена в «Положении о системе наказаний и поощрений для питомцев Попечительства Императорского Человеколюбивого общества», вышедшем в 1906 г. среди проступков, за которые могло последовать наказание, перечислялись «шалость», «брань», «неряшливость», «небрежность к работе», «нечистоплотность», «драка», «курение», «леность» и даже «излишнее внимание к своей внешности». Упоминались и более серьезные проступки: «пьянство», «буйство» и тому подобное, а также «проступки безнравственного свойства и рецидивы вообще».

В большинстве случаев наказание заключалось в выговоре. В зависимости от тяжести проступка и обстоятельств его совершения провинившийся мог получить выговор от действительного члена Попечительства либо других должностных лиц. Более серьезным наказанием считался вызов в помещение Попечительства, где провинившийся оставался на срок от 6 до 7 суток, лишаясь возможности общаться с товарищами, а в случае занятости на работе в приюте виновный наказывался ограничением в пище, получая горячее питание «через два дня на третий», а в промежуточные дни на обед и на ужин ему давали только черный хлеб с водой. Если всех перечисленных наказаний было недостаточно, чтобы изменить к лучшему поведение воспитанника, он заключался в карцер. В Положении уточняется: «наказанный, находясь в карцере, должен обязательно быть занят работой, быть под присмотром дядьки и довольствоваться черным хлебом с водой». Провинившийся помещался в карцер на срок от 3 до 12 часов и отбывал наказание только в дневное время. Выговор либо заключение в карцер могли сопровождаться лишением отпуска на неделю, временным «отбиранием праздничной одежды» и уменьшением суммы заработанных денег. Но самым серьезным наказанием было лишение провинившегося покровительства Попечительства на срок до полугода и, наконец, исключение из приюта, то есть лишение социальной помощи.

Наказания, применявшиеся в приюте, имели целью не запугать питомцев и добиться от них беспрекословного послушания, а заставить осознать свои проступки. В Положении говорится: «изощряться в выдумывании разного рода наказаний или делать из дисциплинарных высказываний заурядное явление совершенно нежелательно, так как при этих условиях дети легко грубеют и перестают поддаваться влиянию воспитательных мер… никогда наказание не должно быть или сопровождаться глумлением или издевательством: только поддерживая в ребенке его человеческое достоинство, можно воздействовать на его нравственный облик». С современной точки зрения такое наказание, как карцер, является абсолютно неприемлемым. Но в то время российское общество не так уж далеко ушло от эпохи, когда палки и розги считались универсальным воспитательным средством, а в карцер сажали даже студентов университетов.

В некоторых случаях наказания в заведениях приютского типа явно выходили за пределы разумного. Такой случай находим в воспоминаниях известного революционера, советского партийного и государственного деятеля Ф. Ф. Раскольникова (настоящая фамилия ильин), в начале XX в. призревавшегося в приюте принца Петра Ольденбургского в Петербурге. Покровительствовал заведению принц А. П. Ольденбургский, не обладавший положительными нравственными качествами своего отца. Один из воспитанников по близорукости не заметил принца в автомобиле и не вытянулся «во фронт» перед ним. А. П. Ольденбургский отвез его в заведение «…и сдал директору, приказав посадить виновного на хлеб и на воду в темный карцер». В приюте продолжали использоваться методы воспитания, которые вызывали критику в печати еще во времена Александра II. В своей автобиографии раскольников пишет: «в этом кошмарном училище, где еще не перевелись бурсацкие нравы, где за плохие успехи учеников ставили перед всем классом на колени, а поп Лисицын публично драл за уши, мне пришлось пробыть пансионером в течение восьми лет».

Следует оговориться, что заведение, в котором призревался раскольников, не входило в состав Санкт-Петербургского совета детских приютов Ведомства императрицы Марии. Приют принца Петра Ольденбургского в учебном отношении имел права реального училища, то есть давал полное среднее образование. Свидетельств о том, что в детских приютах ведомства императрицы в качестве меры наказания использовался карцер, не имеется. Маловероятно, что подобное могло иметь место. В этом просто не было необходимости, так как на помещение детей в приюты стояла очередь желающих, и освободившаяся вакансия сразу замещалась. Поэтому самым эффективным наказанием была угроза отчисления. А вот описанные Раскольниковым «педагогические» методы попа Лисицына вполне могли иметь место в заведениях приютского типа. Они не считались чем-то исключительным в низших сословиях.

В конце XIX столетия больше внимания стало уделяться профессиональному обучению в приютах, чтобы воспитанники не просто приучались к труду, а овладевали основами каких-либо профессий, позволявших зарабатывать на жизнь. Профессиональное обучение развивалось как путем создания специализированных ремесленных заведений, так и различных курсов и мастерских. В 1895 г. в ведомстве детских приютов действовали 10 ремесленных заведений и рукодельных школ, 2 школы поварского мастерства и одна школа для подготовки смотрительниц детских приютов.

В Санкт-Петербургском совете продолжало действовать строгановское сиротское отделение при приюте великой княгини Александры Николаевны. Оно состояло из двух отделений. Первое предназначалось собственно для подготовки помощниц смотрительниц, второе, рукодельное, принимало менее способных учениц. Подготовка помощниц смотрительниц детских приютов включала трехлетний теоретический курс, изучавшийся в трех последовательных годичных классах и двухлетний практический курс работы по специальности. После успешного окончания строгановского отделения воспитанницы получали свидетельство на звание помощниц смотрительниц и служили в учебно-воспитательных заведениях Ведомства императрицы Марии. На рубеже XIX–XX вв. в отделении для подготовки помощниц смотрительниц ежегодно обучались 80 человек, в рукодельном – до 20 человек. Последнее в той или иной форме практиковалось во всех девичьих отделениях детских приютов Санкт-Петербургского совета.

Санкт-Петербургский совет также располагал крупным специализированным ремесленным учебно-воспитательным заведением. В 1898 г. известный предприниматель, действительный статский советник Алексей Григорьевич Елисеев передал совету созданную им женскую рукодельно-хозяйственную школу вместе с домом, в котором она располагалась, и капиталом в 100 тыс. руб. В 1904 г. – еще два дома в Петербурге, на Васильевском острове. Доход от их эксплуатации должен был поступать в пользу школы. По решению Елисеева управление домами оставалось за ним, а после его кончины переходило к дирекции школы. За эти пожертвования А. Г. Елисеев удостоился благодарности от императрицы Марии Федоровны. К началу 1905 г. в рукодельно-хозяйственной школе обучались 95 девиц. Надо отметить, что благотворительной помощью А. Г. Елисеева пользовалось не только ведомство учреждений императрицы Марии. В 1911 г. в число Петербургских учреждений Человеколюбивого общества вошла Еленинская бесплатная больница для бедных женщин, основанная на средства супругов Елисеевых. Больница располагалась в каменном здании. Функционирование заведения обеспечивалось капиталом в 300 тыс. руб., «пожертвованным на сей предмет учредителями больницы».

Воспитанники убежища для мальчиков Римско-католического благотворительного общества за работой в механической мастерской. 1909 г. Фото ателье К. Буллы

В конце XIX в. в приютах Санкт-Петербургского совета начал вводиться так называемый ручной труд. Профессиональное обучение основам ремесел и рукоделий начиналось, как правило, в подростковом возрасте. Чтобы как можно раньше выработать у воспитанников практические навыки, с середины 1890-х гг. в программу обучения детей младшего возраста начал водиться ручной труд по методу учителя К. Ю. Цируля, члена Санкт-Петербургского совета детских приютов. Воспитанники изготавливали различные колышки, доски для резки хлеба и тому подобное. К началу XX в. ручной труд был введен в 11 петербургских приютах.

Различные ремесленные курсы, мастерские, классы при приютах лишь отчасти решали задачу профессионального обучения воспитанников. Большинство таких заведений не имело специальных производственных помещений и квалифицированных мастеров. Средства на развитие профессионального обучения в финансирование приютов, как правило, не закладывались. Ремесленное обучение не имело единых официально утвержденных учебно-производственных программ, что препятствовало, говоря современным языком, сертификации получаемых питомцами знаний. В некоторых случаях этот вопрос решался на местном уровне. Например, питомцы тверского детского приюта, успешно закончившие обучение в столярном классе для мальчиков и в классах портних и белошвейном для девочек, получали свидетельства на знание ими ремесла из городской ремесленной управы. Таким образом, на рубеже XIX–XX вв. в развитии ремесленного обучения питомцев детских приютов Ведомства императрицы Марии наметились два направления: унификация ремесленного обучения в обычных приютах и создание специализированных учебно-воспитательных заведений.

Помимо ремесленного, в конце XIX столетия получило развитие сельскохозяйственное обучение питомцев приютов Ведомства императрицы Марии. Нововведение было обусловлено тем, что в это время начали создаваться сельские детские приюты, как постоянные, так и временные. Они предназначались для призрения детей, родители которых находились на полевых работах вдали от дома. В 1904 г. неподалеку от Петербурга был открыт приют Тосненского сельского попечительства Царскосельского уезда Петербургской губернии. Кроме того, в период летних полевых работ Тосненским попечительством были открыты временные приюты-ясли в 7 деревнях и погостах, в которых за лето призревались 136 детей. Всего к 1904 г. ведомством императрицы созданы 11 сельских детских приютов. В начале XX в. в Министерстве внутренних дел появился проект обучения воспитанников сельских приютов крестьянскому труду в масштабах всей страны. В 1904 г. чиновник по особым поручениям министерства Н. Н. Жеденев по своей инициативе разработал и представил проект создания сельскохозяйственных приютов для детей «воинов-земледельцев», то есть крестьян, призванных на военную службу или погибших на войне. Предполагалось открыть эти приюты в деревнях и обучать их воспитанников сельскохозяйственному труду и аграрным знаниям. Ведомством детских приютов проект был встречен с интересом, но из-за недостаточной проработанности деталей и отсутствия средств на его реализацию поддержки не получил. Позже для призрения детей сельского населения империи было создано новое благотворительное ведомство под покровительством монаршей семьи – романовский комитет.

В начале XX столетия возникла еще одна форма организации детских приютов ведомства императрицы – приюты-корабли. Предполагалось, что питомцы этих заведений, расположенных в портовых городах, часть времени будут проживать на кораблях в портах и в плавании, получая основы знаний по морским профессиям. В 1904 г. приют-корабль создан в Таганроге. Близость к морю позволяла создать подобные приюты в Петербурге и его окрестностях, но здешний совет не проявил к этой идее интереса. Это можно объяснить тем, что создание приюта-корабля потребовало бы непредусмотренных сметой немалых расходов.

Общим положением 1891 г. перед детскими приютами была поставлена задача призрения младенцев. Тем самым окончательно решался вопрос о том, какие учреждения ведомства императрицы должны заниматься призрением младенцев в губерниях. В составе Санкт-Петербургского совета приютов-яслей не было. В северо-западных губерниях России к началу 1905 г. действовали три приюта такого типа: Александро-Мариинский серебряный в Вологде, открытый в 1891 г., приют-ясли в Петрозаводске, созданный в 1893 г., и Архангельский приют-ясли, основанный в 1903 г. и перешедший под покровительство ведомства императрицы в 1904 г. Все они создавались на благотворительные средства. Следует отметить, что приют-ясли в Петрозаводске создан олонецким губернским земством в память 25-летия бракосочетания Александра III и Марии Федоровны. В 1900 г. на средства местного купечества для приюта купили двухэтажный деревянный дом. Пример успешного сотрудничества земства и Ведомства императрицы Марии, это заведение предназначалось для призрения на постоянной основе подкидышей и незаконнорожденных бездомных младенцев. Всего в 1904 г. в приюте призревались 39 детей. Приют-ясли в Архангельске работал по принципу детского сада, призревая малолеток только в дневное время, пока их родители были на работе. По выходным и праздникам приют был закрыт.

В конце XIX столетия обычной стала практика добровольного перехода в ведомство императрицы Марии детских приютов, создаваемых усилиями и на средства общественности. В какой-то степени это было вызвано стремлением благотворителей получить почетные звания, чины и мундиры, ощутить сопричастность к общему с высочайшими особами доброму делу. Такие стимулы благотворительности еще продолжали сохранять значение к началу XX столетия, но едва ли ими руководствовались земства. Были другие причины, по которым многие приюты желали перейти под покровительство императрицы. Важнейшей составляющей призрения являлось образование, требовавшее квалифицированных педагогических кадров, современной, по понятиям того времени, методической базы, утвержденных Министерством народного просвещения учебных программ, государственных сертификатов образования.

Рисунок флага детского приюта-корабля «Св. Николай» Ведомства Марии в г. Таганроге. Утвержден Николаем II 6 марта 1906 г. РГИА

Организовать учебный процесс, выполнить все требования Министерства народного просвещения и синода было сложно и хлопотно. При переходе в ведомство императрицы Марии все вопросы решались сразу. Кроме того, питомцы приютов при успешной сдаче экзаменов получали льготу по отбытию воинской повинности. Наконец, можно было рассчитывать на материальную поддержку ведомства и государства, пусть и не очень щедрую. Просьбы приютов о включении их в число учреждений Ведомства императрицы Марии удовлетворялись только тогда, когда их средств хватало на обеспечение текущей деятельности. Средства, находившиеся в распоряжении руководства ведомства, и бюджетные деньги не использовались для формирования основных или неприкосновенных капиталов приютов. Однако в экстраординарных ситуациях – ремонт, пожар и т. д. – можно было рассчитывать на поддержку руководства ведомства и государства.

На рубеже XIX–XX вв. детские приюты стали наиболее динамично развивающимися учреждениями Ведомства императрицы Марии. Это было обусловлено реформированием правовой базы их деятельности, широким привлечением благотворителей, новыми источниками финансирования, общим экономическим подъемом в стране, привилегированным статусом и соответствующей поддержкой государства. В это время ведомство решало задачу как увеличения числа приютов и призревавшихся в них детей, так и совершенствования их учебно-воспитательной деятельности, форм и методов призрения. Углублялось профессиональное обучение, создавались специализированные ремесленные приюты и школы, расширялась сеть заведений приютского типа в сельской местности. Вакансии для дневного призрения детей постоянно сокращались и, наоборот, увеличивалось число вакансий для постоянного призрения, которыми могли воспользоваться те, кто более всего нуждался в призрении – сироты, полусироты, дети беднейших родителей.

По сравнению с началом 1890-х гг. количество учреждений ведомства детских приютов увеличилось примерно в три раза. В 1892 г. насчитывалось 82 совета, попечительства и благотворительных общества, которым подчинялись 138 учреждений. В 1904 г. в ведомстве детских приютов насчитывалось 317 административных органов управления и 398 собственно учреждений призрения. В 1892 г. в детских приютах призревались 7379 приходящих детей и 5042 ребенка на полном содержании – всего 12 421 человек. К концу 1904 г. эти заведения посещали 12 525 детей и постоянно проживали в них 13 365. Всего призрением пользовались 25 890 детей. Из них 4582 ребенка призревались в летних сельских приютах и яслях.

Среди указанных учреждений призрения было 329 собственно приютов (в том числе – ремесленных), яслей, детских садов, рукодельных школ. Кроме того, ведомство детских приютов располагало тремя школами поварского искусства, школами домоводства, нянь, повивальных бабок, кустарных изделий, школой для подготовки помощниц смотрительниц детских приютов, двумя больницами, шестью родильными приютами, тринадцатью богадельнями и центральной детской библиотекой. При 45 заведениях имелись домовые церкви и часовни. В течение 1904 г. в богадельнях при приютах призревались 137 престарелых, в родильных приютах была оказана помощь 2911 роженицам. В лечебнице имени императора Александра III в Москве и в больнице Селиверстовских благотворительных заведений в 1904 г. стационарно лечились до 350 человек. Кроме того, в этих медицинских учреждениях и в томском родильном приюте в течение 1904 г. лечились 14 342 амбулаторных больных. Таким образом, в 1904 г. ведомство детских приютов оказало различную помощь 43 333 лицам, как детям, так и взрослым. По сравнению с началом 1890-х гг. существенно возросла сумма приютских капиталов. Если в 1892 г. она составляла 6 424 091 руб., а с учетом стоимости приютской недвижимости 9 119 953 руб., то к концу 1904 г. приютские капиталы составляли, в общей сложности 10 874 609 руб., а с учетом стоимости недвижимости – 19 434 679 руб.

В начале XX столетия приюты Ведомства императрицы Марии представляли собой хорошо организованную, гибкую и способную к дальнейшему совершенствованию систему призрения детей, охватывавшую всю Россию, хотя она и не была обязательной и осуществлялась за счет, главным образом, благотворительных пожертвований. Действовавшая по единым правилам, разветвленная сеть приютов была хорошей основой для создания в полном смысле общегосударственной системы призрения юных граждан. Однако власти не желали возлагать на себя прямые обязанности по оказанию социальной помощи нуждающимся. А обособленный статус ведомства императрицы препятствовал объединению и, даже, координации деятельности по призрению детей с другими учреждениями такого рода, не входившими в его состав.

Исторически сложилось так, что женское образование в России, за исключением частных пансионов, возникло и развивалось как фактически государственная отрасль в рамках благотворительного ведомства, занимавшегося призрением. Это было обусловлено существовавшими тогда представлениями о роли и месте женщины в обществе, взглядами на цели и задачи женского воспитания и образования, в основном сформировавшимися во времена правления Екатерины II и Марии Федоровны. В период реформ Александра II общественностью был поставлен вопрос о развитии женского образования на принципиально иной основе в сравнении с той, которая существовала в ведомстве императрицы Марии. Не ставя под сомнение необходимость и важность подготовки женщины к роли будущей жены и матери, передовая российская общественность выступала за то, чтобы образование позволяло женщине быть не только «полезной матерью семейства», но играть активную роль в жизни страны, работать в государственных и общественных учреждениях. В это время, несмотря на сопротивление правительственной бюрократии, был создан ряд учебных заведений – высших женских курсов. Их выпускницы имели возможность работать в государственных образовательных учреждениях, но сами курсы были негосударственными. Доступ в университет для женщин оставался закрытым.

Ведомство учреждений императрицы Марии, упорно хранившее традиции времен основательницы, не могло игнорировать общественные настроения, но и не желало быть оттесненным на задний план, как образовательная структура. Во второй половине XIX столетия были созданы, вошедшие в его состав, открытые всесословные женские гимназии. Они, по существу, не являлись учреждениями призрения. Принадлежность их к ведомству императрицы Марии было данью традиции. Наиболее консервативными к концу века оставались женские институты. Их деятельность по-прежнему определялась Уставом 1884 г. и наставление 1852 г. главной задачей институтов было по-прежнему не образование, а воспитание.

Повышение общественного интереса к женскому образованию и финансовые обстоятельства привели к тому, что ведомство императрицы Марии допустило во все институты своекоштных воспитанниц, а в некоторые заведения – приходящих. Это стало важным шагом на пути превращения институтов в образовательные учреждения. Потенциал женских институтов позволял им участвовать в решении важнейшей для России задачи – подготовке педагогических кадров. Кроме того, в новых социально-экономических условиях перед многими представительницами дворянского сословия встал вопрос о приобретении профессии, позволявшей им зарабатывать. Педагогическая деятельность была наиболее приемлемой для них. Соответственно изменилось и отношение к образованию. Во второй половине XIX в. получение женщиной из привилегированных сословий образования и их самостоятельная трудовая деятельность в реакционных кругах рассматривались как блажь, увлечение «нигилизмом», а в передовых кругах – как служение обществу и освобождение от традиционных предрассудков.

К концу столетия ситуация изменилась. Многие представительницы дворянства и чиновничества стремились получить образование, чтобы, как выразилась одна просительница, ходатайствовавшая о принятии дочери на курсы французского языка при николаевском сиротском институте, «…иметь возможность самостоятельно зарабатывать кусок хлеба». Однако власть не желала превращения женских институтов в учреждения, главной задачей которых стало бы образование, в том числе – профессиональное. Самодержавие не собиралось отказываться от роли покровителя и защитника самого ценного для него сословия – дворянства, для дочерей которого предназначались институты. Да и сам дух царствования вступившего на престол в 1881 г. Александра III не способствовал каким-либо преобразованиям. Немного надежд на перемены дало и начало царствования Николая II. Ознакомившись с отчетом по ведомству императрицы Марии за 1890–1900 гг., государь заметил, что из институтов «не надобно» выпускать «Ковалевских». Главную задачу этих заведений он видел в том, чтобы они возвращали дочерей родителям здоровыми и подготовленными к обязанностям супруги и матери семейства. Не более того.

Тем не менее, необходимость в преобразованиях была очевидной и в начале XX столетия ведомство императрицы Марии, не меняя базовых принципов женского воспитания и образования, приступило к реформированию учебно-воспитательной части институтов. В первую очередь следовало отразить в законодательстве изменения, происшедшие с конца XIX в. Преимущество в призрении по-прежнему отдавалось представительницам дворянства и чиновничества. «в институты принимаются на бесплатные вакансии дочери лиц недостаточного состояния, преимущественно имеющих военные или гражданские чины, и потомственных дворян», – говорится в принятых в 1902 г. „Правилах приема воспитанниц в институты Ведомства императрицы Марии, управляемые на основании общего устава“ <…> на своекоштные же вакансии допускаются, кроме указанных лиц, также дочери личных дворян, духовенства, потомственных и личных почетных граждан и купцов как русских, так и иностранцев, если последние занимаются торговлей в России». Эти правила касались не всех заведений. Смольный, Патриотический и ряд других институтов допускали в свои стены только дочерей офицеров и чиновников, в крайнем случае, не служивших потомственных дворян. Единственным заведением, принимавшим на бесплатное призрение дочерей не дворян, был институт императрицы Марии.

В Мариинский Донской, Керченский Куликовский, Нижегородский Мариинский, Оренбургский императора Николая I, Тамбовский Александринский и некоторые другие губернские институты с разрешения опекунских советов принимались приходящие воспитанницы, то есть те, которые только учились, а также полупансионерки, находившиеся в институте в дневное время. Такие институты назывались полуоткрытыми. В принципе допускался прием приходящих воспитанниц в закрытые институты, но для этого требовалось разрешение императрицы. Правилами оговаривалось, что количество «…приходящих учениц в закрытых губернских институтах должно быть соображено с удобством помещения воспитанниц в классах и ни в каком случае не может быть более 5 % от общего числа комплектных воспитанниц в институте. Число бесплатных приходящих в каждом институте не должно превышать 3 % от общего числа воспитывающихся в заведении…». Как видим, руководство Ведомства императрицы Марии стремилось к тому, чтобы закрытое воспитание и обучение оставались преобладающими.

В начале XX столетия речь, разумеется, уже не шла о том, чтобы оградить девиц от пороков внешнего мира. В это время власть была озабочена тем, чтобы в головах представительниц привилегированных сословий не укоренялись политически нежелательные мысли. Поэтому их общение с представительницами других сословий, по мере возможного, ограничивалось. К этому стремилось и руководство институтов. Вопрос о настроении умов институток приобрел особую важность в годы Первой русской революции. В наибольшей степени он беспокоил, судя по архивным материалам, руководство Полтавского института. В 1905 г. оно обнаружило, что среди воспитанниц существует «революционный» кружок, о чем и сообщило ведомству императрицы. Начальница института сокрушалась, что в заведении, где воспитывались «…преимущественно дети помещиков и военных, в среде которых преобладает консервативный элемент, тем не менее, нашлись некоторые поклонники Короленки (М. Г. Короленко. – Прим. авт.) и его воззрений…». У одной из воспитанниц нашлось издание этого автора, дозволенное цензурой. Ее с подружками и объявили политически неблагонадежными. Начальница института признавала, что разговоры воспитанниц на общественно-политические темы – не более чем «… громкие слова, на довольно наивной детской подкладке». Но, как сообщает она далее, неблагонамеренные настроения отдельных воспитанниц стали известны за стенами института и «…об этом заговорили некоторые родители…».

Логика понятна – надо было спасать репутацию заведения и искоренять «крамолу». Не придумали ничего лучше, как обыскать в присутствии воспитанниц тумбочки и пюпитры, то есть парты. Следствием был скандал. Однако, начальница нашла книги «…весьма нежелательные по своему содержанию для учащихся девиц, несколько брошюр того же Короленко из дозволенных цензурой, но ни в коем случае не соответствующих взглядам о цензуре институтских начальств». Руководство ведомства императрицы, в принципе, разделяло эту точку зрения, но энтузиазм руководства Полтавского института выходил за рамки разумного, и историю с «революционным кружком» тихо замяли. Петербургские женские институты пережили бурные революционные события без эксцессов. Скорее всего, их руководству удалось удержать под контролем настроение умов воспитанниц.

Бурные события общественно-политической жизни в России заставили руководство ведомства императрицы заняться пересмотром основ воспитания в институтах. Поддержание дисциплины в этих заведениях традиционно строилось на разнообразных наказаниях – лишении свиданий с родителями, поездок на балы, прикалывании к одежде бумажных ярлыков тем, кто нарушал дисциплину разговорами и прочее. Не редкостью была грубая брань классных дам и надзирательниц. Во второй половине XIX в. к этому добавилось лишение воспитанниц каникул. В начале XX столетия методы воспитания времен Марии Федоровны и Николая I выглядели явным анахронизмом. В 1907 г. решено было приступить к пересмотру методов воспитания в институтах. Главноуправляющий провел опрос их начальниц на предмет того, какие наказания применялись, и что в этом отношении следует изменить. Практически все они высказались за то, чтобы свести репрессивное воздействие на воспитанниц к минимуму и исключить меры, унижающие человеческое достоинство.

К допустимым наказаниям они относили лишение конфет и сладостей (для маленьких), запрет на посещение различных институтских увеселений, повторение невыученного материала. К более серьезному наказанию относили сообщение родителям воспитанниц об их плохом поведении. Лишение каникул представлялось крайней мерой дисциплинарного воздействия.

Некоторые начальницы выступали за то, чтобы вообще устранить репрессивное начало в воспитании, заменив его убеждением. Начальница Смольного института писала: «так как принципиально я против всяких наказаний, то я прошу классных дам не прибегать к наказаниям, а стараться действовать внутренним авторитетом, спокойствием, стойкостью, всегда требовать одно и то же…». Начальница Павловского института подчеркивала: «я враг наказаний вообще, а потому должна сказать, что наказания у нас большая редкость». Возможно, руководительницы институтов несколько приукрасили положение дел в своих заведениях, но веяния времени они уловили верно.

Как ни прочны были ведомственные традиции, безоговорочно следовать им, когда даже в политической жизни России существовали определенные свободы, было уже нельзя. Впрочем, на законодательном уровне никаких изменений в воспитательной части институтов не произошло. Некоторые архаичные институтские традиции сохранялись и во втором десятилетии XX в. Е. В. Калабина, воспитывавшаяся в Петроградском екатерининском институте в годы Первой мировой войны, отмечает в своих воспоминаниях: «…мы обязаны были всю свою почту представлять классной даме в распечатанных конвертах, дабы она могла прочесть наши письма. Потом она конверты сама заклеивала и отправляла. Так же поступали с письмами, адресованными девочкам…».

В начале XX в. была реформирована учебная часть в институтах и женских гимназиях ведомства императрицы. Учебные программы институтов и гимназий по общеобразовательным предметам были полностью унифицированы. Увеличилось количество часов, отведенных на изучение математики и естественных наук. Среди предметов были и такие, которым придавалось воспитательное, идеологическое значение. Роль закона божьего состояла «…в развитии нравственного религиозного чувства». Не отрицая религиозности части институток и гимназисток, трудно, однако, предположить, что детальное изучение, в частности, истории вселенских соборов, что предусматривалась программой, могло способствовать нравственному воспитанию. Во всяком случае, в опубликованных воспоминаниях институток разных времен, от Екатерины II до Николая II, не упоминается о том, чтобы религия играла сколько-нибудь заметную роль в их жизни. Она воспринималась с уважением, как элемент культуры, как традиция. Надо, однако, отдать должное составителям учебной программы. В ней признается, что роль религиозно-нравственного воспитания «…одними уроками, как бы хороши они не были в педагогическом отношении, достигнута быть не может. Для этого нужны не уроки, а живое действие на нравственную природу детей, и в этом отношении беседа или даже одно теплое слово законоучителя может иногда сделать более, чем самое подробное богословское объяснение того или иного факта из истории догматики».

В рекомендациях по преподаванию истории подчеркивается: «…преподаватель… должен иметь в виду, кроме образовательного влияния этого предмета и воспитательное его значение, которое, главным образом, заключается в пробуждении и укреплении в учащихся чувства любви к своему отечеству». Программа преподавания истории была довольно подробной и хорошо построенной с точки зрения хронологии и изложения основных событий, хотя преподносились они в рамках дозволенного.

Серьезной была программа изучения литературы. Выпускные экзамены во втором классе (старшим был первый) предусматривали темы от русских народных сказок до литературного творчества Ломоносова. В первом класс ученицы должны были иметь представление о творчестве Карамзина, Жуковского, Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, гоголя, Кольцова, Тургенева, Гончарова, Островского. Экзамен по русскому языку и словесности требовал основательной подготовки. Например, характеризуя творчество А. С. Пушкина, ученицы должны были знать «Очерк жизни Пушкина в связи с его лирическими произведениями»: «К портрету Жуковского», «Возрождение», «К морю», «19 октября 1825 года», «Зимний вечер», «В надежде славы и добра», «Три ключа», «К няне», «Воспоминание», «Брожу ли я вдоль улиц шумных», «Безумных лет угасшее веселье», «Осень», «Труд», «Туча», «Вновь я посетил тот уголок земли», «Отцы пустынники и жены непорочны», «19 октября 1836 года». Трудно судить, насколько институтские и гимназические библиотеки соответствовали программным требованиям. Однако вряд ли в то время была возможна ситуация, при которой в них, как случалось во времена К. Д. Ушинского, нельзя было обнаружить ни одного издания Пушкина или гоголя.

В начале XX столетия в женских институтах Ведомства императрицы Марии общее количество платных пансионерок, полупансионерок и приходящих учениц превысило количество собственно призревавшихся. По данным на 1904 г. в институтах Санкт-Петербурга (считая класс учительниц французского языка) обучались 1495 девушек, призревавшихся за счет ведомства, 233 пансионерки императорской фамилии и 1895 платных или своекоштных воспитанниц. В институтах Москвы в том году обучались 833 бесплатных воспитанницы, 38 императорских пансионерок и 793 своекоштных. Всего в женских институтах обеих столиц в то время обучались 2328 девиц, призревавшихся за счет ведомства императрицы, 271 пансионерка императорской фамилии и 2598 платных учениц. В губернских институтах, среди которых были открытые заведения, количество воспитанниц, призревавшихся ведомством, было намного меньше, чем платных пансионерок, полупансионерок и приходящих учениц. В 1904 г. первых было всего 410 или 10,6 %. В то же время различных стипендиаток было 993 (26,0 %), платных пансионерок – 1755 (46,2 %), полупансионерок – 87 (2,4 %), приходящих платных учениц – 314 (8,2 %) и приходящих бесплатных – 243 (6,1 %). Это означает, что к 1905 г. женские институты в значительной степени утратили свою первоначальную функцию – давать призрение дочерям «недостаточных» дворян и чиновников.

Сословный контингент обучавшихся в институтах девиц оставался, однако, прежним. В 1904 г. в институтах обеих столиц 94 % воспитанниц принадлежали к дворянскому сословию. В губернских институтах к дворянству и чиновничеству принадлежали 87,2 % воспитанниц. Это объясняется не только ограничениями на прием представительниц прочих сословий. Вероятно, многие родители не желали надолго отрывать дочерей от семьи.

Высокой была и пансионерская плата. В 1904 г. она составляла от 400 руб. в год в Смольном и до 200–250 руб. в губернских институтах. А с 1 января 1905 г. нижний предел оплаты был повышен до 360 руб. в год. Так в начале XX столетия женские институты, несмотря на фактическую утрату первоначальной функции, в сословном отношении остались верны своим целям и задачам. Главным препятствием на пути превращения их в обычные средние или, при соответствующих преобразованиях, высшие учебные заведения была не только позиция ведомства императрицы, но и вся архаичная сословная структура дореволюционного российского общества.

Иной была ситуация в женских гимназиях Ведомства императрицы Марии. В 1904 г. в петербургских гимназиях представительниц дворянства и чиновничества было только 45,6 %, почетных граждан и купечества – 23 %, мещан и ремесленников – 18,5 %, крестьян и нижних воинских чинов – 8,1 %, иностранцев – 0,8 %. В московских гимназиях представительниц дворянства и чиновничества было только 33,8 %. Это означало, что женские гимназии императрицы приобрели всесословный характер. Перемены в общественной жизни страны привели к пересмотру руководством ведомства представлений о роли семьи в воспитании и обучении подрастающего поколения. Во второй половине XIX в. ведущая роль в учебно-воспитательном процессе отводилась учебным заведениям, даже если они имели открытый характер.

Однако в начале XX столетия ведомство императрицы в полной мере осознало роль семьи в процессе воспитания и обучения учащихся. В марте 1907 г. приняли «Утвержденные главноуправляющим правила для родителей учениц женских гимназий Ведомства учреждений императрицы Марии», которые возлагали на них ответственность за религиозное воспитание и поведение учениц вне стен гимназии. Родители и «заступающие их место» – родственники, опекуны – должны были содействовать «начальству гимназии в том, чтобы ученицы соблюдали правила и указания гимназии относительно учебных занятий». На родителей возлагалась обязанность обеспечивать дочерей книгами и учебными пособиями, информировать руководство о том, будет ли девочка ходить в гимназию и возвращаться из нее одна или в сопровождении кого-либо из взрослых, просматривать дневники и еженедельно «удостоверять» это своей подписью, письменно сообщать о причинах непосещения занятий и невыполнении домашних заданий, а в случае болезни более двух недель, представлять справку от врача. Родители призывались «не уклоняться от приглашения в гимназию для объяснений относительно ученицы». Правила содержали и перечень обязанностей для учениц, не утратившие, кстати, актуальности в наше время – выполнять «в точности» все требования учебной дисциплины, являться на занятия одетыми «опрятно и по форме, без украшений в одежде и прическе». Броши, цепочки и прочее категорически запрещалось. Приходить в гимназию надо было так, чтобы успеть к утренней молитве. Правила требовали «посещать аккуратно уроки под опасением за несоблюдение этого правила быть не допущенными к экзаменам и оставленными в классе на второй год, по определению педагогической конференции». Поскольку обучение было платным, такое средство поддержания дисциплины являлось весьма действенным. Женские гимназии ведомства императрицы в то время, по существу, ничем не отличались от гимназий Министерства народного просвещения, и их принадлежность к благотворительному ведомству была не более чем данью традиции.

В начале XX столетия женские учебно-воспитательные заведения императрицы, отвечая требованиям времени, ввели профессиональное обучение – хозяйственно-рукодельное или педагогическое. В 1901 г. по инициативе попечителя педагогических курсов в Петербурге, великого князя Константина Константиновича (внука Николая I, сына Великого Князя Константина Николаевича) была образована комиссия для выработки проекта реформирования столичных женских педагогических курсов. Она пришла к выводу о необходимости создания в структуре Ведомства императрицы Марии высшего педагогического учебного заведения – института.

По утвержденному в июне 1903 г. Положению женский педагогический институт являлся открытым государственным высшим учебным заведением, имевшим целью давать специальное образование представительницам всех сословий. Он готовил учительниц «…для всех классов женских учебных заведений, а равно, классных и домашних наставниц». Для практических занятий при нем существовала женская гимназия, названная «Константиновской». В пединститут принимались девицы не моложе 16 лет, окончившие женские институты Ведомства императрицы Марии, гимназии и другие, приравненные к ним, заведения различных ведомств. Выпускницы средних учебных заведений, окончившие учебу с наградами, принимались без экзаменов, но не позже, чем через два года после окончания предварительной учебы. Все прочие, говоря современным языком, абитуриентки подвергались экзаменам «по предметам и в объеме», определявшемся педагогической конференцией вуза. Позже был установлен порядок, согласно которому, не имевшие наград абитуриентки зачислялись по конкурсу аттестатов. В «Правилах приема в императорский женский педагогический институт», изданных в 1916 г., указано: «в институт принимаются по конкурсу аттестатов и наград девицы, с успехом окончившие курс по преимуществу женских институтов и гимназий Ведомства учреждений императрицы Марии и равных им по правам женских учебных заведений». Поступавшие должны были иметь в аттестате удовлетворительную оценку «хотя бы по одному из иностранных языков». Если абитуриентка поступала не в год окончания предыдущего учебного заведения, то от нее требовалось «свидетельство о благонадежности». Лица иудейского вероисповедания, помимо необходимых документов, должны были представлять удостоверение от градоначальника на право жительства в Петербурге.

Успешно окончившие женский пединститут и прошедшие практику в Константиновской гимназии, получали право «…без особых испытаний получать от Министерства народного просвещения свидетельство на звание учительницы средних учебных заведений с высшим образованием по предметам их специальности, с присвоением им всех прав и преимуществ, сему званию присваиваемых». Это означало, что выпускницы вуза могли преподавать во всех средних женских учебных заведениях империи, а также в мужских гимназиях. «…изучившие специально иностранный язык, из числа преподаваемых в институте» могли преподавать его «во всех или же в четырех младших классах мужских и женских средних учебных заведений, в зависимости от заключения комиссии преподавателей о степени подготовки каждого отдельного лица». Выпускницам института, желавшим повысить статус своего образования, предоставлялась возможность при успешной сдаче экзаменов получить «диплом в знании курса императорских Университетов по соответствующему факультету».

Институт разделялся на два отделения – словесно-историческое и физико-математическое. Позже было образовано третье отделение – естественных наук и географии. Обучение продолжалось четыре года. В первые два занятия были в основном теоретическими. С третьего года возрастало число практических занятий, которые в последний год становились преобладающими. Подчинялся институт непосредственно главноуправляющему собственной его императорского величества канцелярией по учреждениям императрицы Марии. Кроме того, вуз имел почетного попечителя «из членов императорской фамилии». Им являлся великий князь Константин Константинович. Непосредственное руководство учебной работой осуществлял директор, воспитательной – начальница, хозяйственной – специальный комитет. Вопросы учебной деятельности института находились в ведении педагогической конференции, в состав которой входил педагогический и воспитательный персонал заведения. Ее работой также руководил директор. Для обсуждения важных вопросов воспитательного характера создавался комитет, в который входили директор, начальница и два преподавателя «по выбору конференции».

Способ финансирования женского педагогического института отличался от общепринятых в ведомстве императрицы. Если подавляющее большинство учебно-воспитательных заведений существовало на проценты с основных капиталов, пожертвования, доходы от недвижимости и различные благотворительные сборы, то институт и Константиновская гимназия обеспечивались, главным образом, за счет казенных средств. На их содержание ежегодно отпускалось «пособие» из государственного казначейства в сумме 61 тыс. 332 руб. плюс 12 тыс. руб. от ведомства. В распоряжение этих заведений поступала также плата за обучение. Это дает право утверждать, что институт не содержался за счет благотворительных пожертвований, а был по сути своей государственным учебным заведением.

В дореволюционной России кроме пединститута государственный статус имел женский мединститут в Петербурге. Помимо того, женщины принимались вольнослушательницами в высшее училище живописи, скульптуры и архитектуры академии художеств. Остальные высшие женские учебные заведения были негосударственными. По состоянию на 1917 г. их было 59.

На 1 января 1905 г. в пединституте обучалась 331 студентка. Наибольшей популярностью пользовалось словесно-историческое отделение. По сословному составу 218 девушек были из дворянства и чиновничества, 44 – из крестьян, 32 – из семей купечества и почетных граждан, 24 принадлежали к духовенству, 2 были дочерями нижних чинов, и одна девушка являлась иностранной подданной. В 1906 г. ведомство императрицы отметило, что «…число желающих им (институтом. – Прим. авт.) воспользоваться растет с каждым годом». Так как вуз мог принять небольшое число желавших получить педагогическое образование, руководство ведомства решило создать педагогические классы при традиционных женских институтах и гимназиях. В дополнение к общеобразовательным предметам их учебная программа содержала педагогику и методику обучения. Классы давали лишь среднее педагогическое образование, готовили учительниц для младших классов средних учебных заведений и для народных училищ.

В начале XX в. в Ведомстве императрицы Марии получило дальнейшее развитие женское хозяйственно-рукодельное образование. На «любительском» уровне в средних учебных заведениях оно существовало и раньше. В 1905 г. при женских гимназиях были созданы курсы, подготовки учительниц рукоделий в средних женских учебных заведениях и «подмастериц». Новым явлением в ведомстве стало женское коммерческое образование. Развитие промышленности, торговли, финансовой сферы, более активное, чем прежде, вовлечение женщин в хозяйственную деятельность заставило ведомство императрицы Марии создать при некоторых заведениях специальные курсы, имевшие целью «…дать ученицам теоретическое и практическое образование, необходимое для занятий в торгово-промышленных и финансовых учреждениях». Их учебная программа предусматривала изучение бухгалтерии, коммерческой корреспонденции, арифметики, каллиграфии, печатания на машинке, «законоведения», политической экономии, коммерческой географии, товароведения, немецкого языка с корреспонденцией на нем и домоводства. Выпускницы коммерческих курсов при успешной сдаче экзаменов получали звания «ученых конторщиц». Они могли выполнять обязанности приказчиков, бухгалтеров, работать в качестве вспомогательного персонала в государственных учреждениях, банках, фирмах.

Некоторые коммерческие курсы имели определенную специализацию. Примером тому – Демидовский дом призрения трудящихся (дом Анатолия Демидова). Профессиональное отделение для учениц девичьей школы, созданное при доме в 1880-е гг., себя не оправдало. Из множества изучавшихся в нем женских ремесел и рукоделий популярностью пользовались только белошвейное и портняжное. Содержание курсов обходилось дорого. В 1894 г. был принят новый Устав заведения, по которому школа подразделялась на общеобразовательное и профессиональное отделения. Общее образование воспитанницы получали в течение 6 лет, профессиональное – 3 года. Последнее осуществлялось рукодельно-профессиональной школой и училищем коммерческого счетоводства. Успешно окончившие школу получали звание учительниц рукоделия и право учреждать соответствующие специальности начальные учебные заведения. Выпускницы училища коммерческого счетоводства получали звание «ученой конторщицы» и могли работать на тех же должностях, что и выпускницы коммерческих курсов при гимназиях. Демидовский дом был закрытым учреждением призрения, но имел воспитанниц и на правах пансионерок. Плата за пансион была высокой – 270 руб. в год плюс 30 руб. на первоначальное обзаведение. Дополнительно 50 руб. в год стоило обучение музыке. Несмотря на это, заведение пользовалось популярностью. В 1904 г. в нем содержались 220 пансионерок, из них 30 – за счет заведения, а остальные 190 были своекоштными. По сословному происхождению 146 воспитанниц являлись дочерями дворян и чиновников, 30 – купцов, 30 – крестьян и 14 – мещан.

Общеобразовательная часть деятельности дома Демидовых оставалась близкой к гимназической, поэтому руководство ведомства императрицы решило превратить ее в полноценную гимназию, что и было сделано в 1909 г. Рукодельно-профессиональная школа и училище коммерческого счетоводства ликвидировали. Вместо них создали педагогические курсы иностранных языков – французского и немецкого. Как отмечается в высочайше утвержденном положении опекунского совета от 13 апреля 1909 г. «…в видах обеспечения большим заработком лиц, оканчивающих это учебное заведение».

На курсы принимались девицы в возрасте от 17 до 21 года, окончившие женские институты, гимназии и приравненные к ним заведения с отметками не ниже хороших по тому иностранному языку, который они желали изучать.

В начале XX столетия профессиональное образование стало более углубленным и в низших женских учебных заведениях Ведомства императрицы Марии. Примером может служить Александринское сиротское женское профессиональное училище в Петербурге, созданное на основе существовавшего с 1834 г. Александринского сиротского дома, призревавшего девочек-сирот и детей беднейших родителей. Вначале воспитанницы получали общее образование в пяти последовательных годичных классах, затем в трех специальных: младшем, старшем и практическом. В специальных классах осваивалось белошвейное и портняжное мастерство. Окончившие классы получали от городской ремесленной управы свидетельство на звание «мастерицы», что давало право профессионально заниматься ремеслом и учреждать соответствующие мастерские. На 1 января 1905 г. в Александринском женском профессиональном училище воспитывались 256 девиц, из которых 214 призревались на средства Ведомства императрицы Марии. Прочие были своекоштными. Все низшие учебно-воспитательные заведения Ведомства императрицы Марии в начале XX в. сохраняли прежние цели и задачи, сводившиеся к тому, чтобы готовить воспитанниц к трудовой жизни лиц «простого звания».

В конце XIX – начале XX столетия преобразования коснулись мужских учебно-воспитательных заведений Ведомства учреждений императрицы. К этому времени завершились многочисленные эксперименты с программами в сиротском институте, созданном в 1837 г. на базе сельского воспитательного дома, основанного Марией Федоровной, в 1889 г. преобразован в реальное училище. Наиболее способные ученики четырех старших классов при наличии положительного заключения педсовета института получили право переходить в соответствующие классы классических гимназий Министерства народного просвещения. Не способные к учебе в старших классах реального училища направлялись в различные низшие технические заведения. В 1900 г. принят новый Устав гатчинского сиротского института императора Николая I, придавший заведению более четкую структуру. Институт разделялся на два отделения. Одно предназначалось для призрения малолетних, другое являлось реальным училищем. Отделение малолетних, в свою очередь, подразделялось на три пансиона, в каждом из которых призревались не более 25 детей «…по возможности, одного возраста и одинакового развития». Гатчинский сиротский институт был одним из немногих мужских учебно-воспитательных заведений благотворительных ведомств дома Романовых, дававших среднее образование. Однако прямой доступ в университеты выпускникам института был закрыт. Возможность поступать туда они получали, только переводясь в старшие классы классических гимназий.

На 1 января 1905 г. в гатчинском сиротском институте Николая I призревались 649 воспитанников, из которых 21 пансионер и 38 приходящих были своекоштными. Остальные содержались за счет Ведомства императрицы Марии и различных благотворительных стипендий. По сословному происхождению 642 из 649 воспитанников принадлежали к дворянству и чиновничеству. Гатчинский сиротский институт императора Николая I являлся учреждением призрения для представителей привилегированных сословий.

Иной характер к началу XX столетия приобрели Санкт-Петербургское и московское коммерческие училища. Формально сохраняя статус благотворительных учреждений призрения, они фактически превратились в обычные средние учебные заведения с коммерческой специализацией. В Санкт-Петербургском коммерческом училище из 543 воспитанников на 1 января 1905 г. 355 было своекоштных. Большая часть не принадлежала к привилегированным сословиям – 234 были сыновьями купцов и почетных граждан, 131 были из мещан, 78 – из крестьян. К дворянству и чиновничеству относились только 63 воспитанника. Такой состав был обусловлен тем, что к тому времени коммерческая деятельность еще не приобрела высокого престижа в глазах дворянства и чиновничества. К тому же на 60 штатных вакансий принимались только законные сыновья обедневших купцов и мещан.

В начале XX в. Санкт-Петербургское коммерческое училище продолжало действовать на основании Устава 1879 г. Цель – «…дать воспитывающемуся в нем юношеству общее образование и затем приготовить его для коммерческой деятельности бухгалтеров, конторщиков и приказчиков в торговых конторах, фабриках и других подобных заведениях». Учебная программа совпадала «…с программой средних школ вообще». Воспитанники изучали и специальные дисциплины: политическую экономию, историю торговли, коммерческую географию, «законоведение» и «коммерческое счисление» или, говоря современным языком, бухучет. Преобразования в Санкт-Петербургском коммерческом училище состояли в том, что в 1897 г. к шести основным и двум дополнительным классам добавили практический и конторский классы. Первый для более глубокого изучения специальных предметов. Во втором глубже изучался бухучет, торговая корреспонденция и сведения о товарах Санкт-Петербургской губернии. Желающих продолжать обучение в практическом дополнительном классе было мало и в 1902 г. его закрыли. Конторский класс продолжал существовать.

Выпускники коммерческих училищ получали права личных почетных граждан. Отличившиеся успехами в учебе и примерным поведением могли рассчитывать на звание кандидата коммерции – существенной сословной привилегией. Однако прямой путь к государственной службе выпускникам коммерческих училищ был закрыт, если только они по рождению не принадлежали к дворянству и чиновничеству. Правда, выпускники училищ, получившие звание кандидата коммерции и прослужившие не менее десяти лет в торгово-промышленных и финансовых учреждениях, получали право ходатайствовать о поступлении на государственную службу. Для этого требовалось представить в совет училища, которое они заканчивали, аттестат о «добром поведении и усердной службе». При положительном решении вопроса они получали чин XIV класса. Прямое поступление в университеты для выпускников коммерческих училищ было невозможным, поскольку они (училища. – Прим. авт.) не имели в учебном отношении прав классических гимназий Министерства народного просвещения.

В конце XIX – начале XX в. закончился период реформирования детско-юношеских учебно-воспитательных учреждений призрения Ведомства императрицы Марии и Императорского Человеколюбивого общества. Серьезным изменениям подверглась учебная часть, завершилась унификация учебных программ в соответствии со стандартами Министерства народного просвещения, были отвергнуты наиболее архаичные методы воспитания. В самых консервативных, закрытых учреждениях – женских институтах – смягчилась система дисциплинарных наказаний, унижавших человеческое достоинство. Ушли в прошлое телесные наказания воспитанников мужских приютов что прежде считались не только допустимыми, но и полезными. Все учебно-воспитательные заведения Ведомства императрицы Марии и Человеколюбивого общества, кроме женских институтов, обрели всесословный характер. Однако для низших сословий женские институты продолжали оставаться недоступными.

Воспитание и обучение в детско-юношеских заведениях под патронажем монаршей семьи, тем не менее, отражало сословный характер российского общества. Мужские, женские и смешанные приютские учреждения готовили воспитанников к жизни людей «простого звания». Выпускники Санкт-Петербургского и Московского коммерческих училищ могли трудиться в области торговли, промышленности и предпринимательства, а питомцы учительской семинарии Петра Ольденбургского – преподавать в сельских школах. Молодые люди, окончившие коммерческие училища, Гатчинский сиротский институт и гимназию Императорского Человеколюбивого общества имели право поступать в высшие учебные заведения империи, но доступ в университеты был открыт только выпускникам названной гимназии, приравненной в учебном отношении к подобным учебным заведениям Министерства народного просвещения.

Важнейшим условием успешной карьеры в императорской России был доступ к государственной службе. Питомцы заведений ведомства императрицы и Человеколюбивого общества по происхождению и образованию к ней не допускались. Исключения из этого правила были весьма редкими. Возможность поступить на госслужбу давал университетский диплом, но прямой путь к нему был открыт только выпускникам гимназии Человеколюбивого общества и питомцам гатчинского сиротского института, если последние переводились в старшие классы классической гимназии. В виде исключения поступать на государственную службу разрешалось выпускникам коммерческих училищ. Теоретически доступ к госслужбе был открыт для приютских питомцев из потомственных и личных дворян, если они могли доказать свое происхождение и обладали необходимым образованием (в 1906 г. сословные ограничения формально были отменены, но для низших сословий поступление на госслужбу оставалось крайне затруднительным).

Социально-профессиональное ориентирование воспитанников большинства детско-юношеских учреждений призрения Ведомства императрицы Марии и Человеколюбивого общества отражало стремление власти пополнять корпус государственных служащих представителями дворянства и чиновничества, ограждая его от выходцев из других сословий. Подавляющее большинство призревавшихся в учреждениях самого массового типа – приютах – относилось к низшим сословиям. Воспитанники этих учреждений, как правило, получали только начальное образование. Шансов продолжить обучение и занять хоть сколько-нибудь высокое социальное положение у них, практически, не было. Поэтому руководство благотворительных ведомств стремилось не порождать у этих молодых людей иллюзий и готовило их к вступлению в ту социально-профессиональную среду, к которой они, в основном, и принадлежали по рождению.

В начале XX столетия, в целом, завершилось формирование отвечавших требованиям времени организационно-правовых основ деятельности детско-юношеских учреждений призрения. Был усовершенствован порядок управления ими. Это позволило шире и активнее привлекать как благотворительные средства, так и общественность к управлению учреждениями на местах.

Ведомство императрицы Марии и Человеколюбивое общество в начале XX столетия располагали сотнями разных детско-юношеских учреждений призрения. Комплексы учебно-воспитательных заведений ведомства императрицы представляли собой разветвленную, хорошо организованную систему воспитания и образования, которая, наряду с учебно-воспитательными заведениями Человеколюбивого общества, решала важные государственные задачи в социальной сфере. Завершилось формирование основного типа учреждения призрения детей – приютов.

Детско-юношеские учреждения Ведомства императрицы Марии и Человеколюбивого общества к началу XX столетия накопили огромный опыт работы. Они обладали значительным потенциалом для дальнейшего совершенствования. Такие учебно-воспитательные комплексы, как воспитательные дома и ведомство детских приютов, с соответствующими управленческими структурами на местах, могли стать базой для организации единой государственной системы призрения детей и юношества, вопрос о необходимости создания которой активно обсуждался общественностью.