Глава 10
Кель был не единственным целителем в Джеру. В столице жили люди, которые скрывали свои способности куда дольше него – и которые точно так же могли защищать и исцелять одной мыслью. Что уж говорить о Пряхах, Перевертышах и Рассказчиках. Большинство из них обитали в Нивее – поселении возле дна пересохшего моря, среди ремесленников и мастеровых. Хотя Тирас выпустил указ, гарантирующий защиту всем гражданам Джеру, Одаренные не спешили перебираться за крепостные стены. Перемены давались трудно – даже тем, кто мог превращаться по сотне раз на дню. Вместо этого Джеру пришел к ним сам.
По настоянию Ларк Кель отвел Сашу к старой Рассказчице Гвен, распознающей в людях их дары, – посмотреть, не скажет ли она чего-нибудь о Сашином прошлом. Как и прежде, его сразу заметили, а затем настороженно следили до самого порога. В Нивее его прошлое помнили слишком хорошо, а дар не мог никого удивить.
Кель нашел Гвен в саду за домиком Целительницы Шенны. Старуха сидела, подставив лицо солнцу и купаясь в его лучах, словно те для нее пели. А может, так и было на самом деле.
– Целитель вернулся, – объявила она, не открывая глаз. – Я знала, что ты придешь.
– Конечно, знала. Ты же Провидица. Да и Шенна наверняка сказала, что я иду.
– И все такой же колючий. В мире Перевертышей приятно знать, что хоть что-то остается неизменным.
Кель опустился напротив женщины. Нечего было и сомневаться – второй стул поставили для него.
– Она очаровательна. Девушка, которую ты привез из Квандуна. Где она?
– Упаси меня господь от Провидцев, – вздохнул Кель, хоть и не вполне серьезно. – Она с Шейной, в доме. Я хотел сперва поговорить с тобой наедине.
– И о чем же, Целитель?
– А ты не знаешь?
– Я не знаю всего. Мои глаза видят то, что сами желают. Я это не контролирую.
– Саша говорит так же.
– Она Провидица, – кивнула Гвен. – И пострадала за свой дар.
– Да, но я ее исцелил. Я тогда впервые вылечил незнакомого человека.
– Сложнее всего разделить дар с тем, кого ты прежде никогда не встречал, – философски заметила Гвен.
– Я вообще не думал, что у меня получится. – Приятно было сознавать, что кто-то понимает его сомнения.
– Даже королева – как бы могущественна она ни была и какой бы удивительной силой ни обладала – связана определенными ограничениями. Представь, какой хаос воцарился бы в мире, если бы все могли творить что хотят.
Никто из них не заговорил о короле, чья власть опасно приблизилась к всемогуществу.
– Я пытался вылечить ее дважды. В первый раз она была почти при смерти. Во второй – серьезно ранена. И в тот раз у меня едва получилось. Исцеление заняло много часов и выпило все силы до капли. Я с трудом сумел закрыть ее раны.
– Но закрыл? – В голосе Гвен слышалось искреннее изумление.
– Да… хотя шрамы остались.
– Тогда ты и вправду великий Целитель, – пробормотала она почти с благоговением.
– Но я не смогу вылечить ее в третий раз, – простонал Кель. – Я это чувствую.
– Нет. Вероятно, нет. У каждого дара есть свои пределы. Люди – сложные существа, но именно наша хрупкость делает нас лучше. Хорошо, что мы не получаем тот дар, который желаем более всего. – Старуха помедлила. – Целитель не может излечить себя.
Кель кивнул:
– Да. Я знаю.
– Когда ты исцеляешь других, то отдаешь им часть себя.
– Шенна говорила, что за каждую спасенную жизнь я потеряю день собственной.
– Но Целители живут дольше обычных людей, – утешила она его. – И все же… я говорю не о сокращении твоих дней на земле, капитан. Когда ты исцеляешь – особенно глубокие раны, – твоя жизненная сила смешивается с силой того человека. И он становится частью тебя. А себя Целитель излечить не может. Вот почему ты не способен помочь одному человеку дважды. Или, по крайней мере, очень редко.
Гвен улыбнулась, и ее лицо растянулось в тысяче морщинок. Келю вдруг захотелось разгладить их – просто чтобы посмотреть, получится ли.
Словно почувствовав это невысказанное желание, Гвен взяла Келя за руку и прижала ладонь к своей щеке. Кожа старухи была теплой от солнца, и некоторое время он сидел так неподвижно, успокоенный ее молчаливым присутствием.
– В Солеме я исцелил две сотни человек. Большинство из них были тяжело больны.
– Великий дар. Вряд ли ты сможешь преподнести его им снова.
– Что от него толку, если я не смогу исцелить своих любимых, когда они будут в этом нуждаться? – прошептал Кель.
– Но они любят тебя не за твою силу, Кель. Это их дар тебе.
Гвен похлопала его по руке и переложила ее себе на колени, вглядываясь в линии на ладони. Еще несколько секунд прошли в созерцательном молчании.
– Ты ведь пришел не только поэтому, верно?
– Нет. – Кель вдруг подумал, что цель его визита была известна старухе с самого начала.
– Тогда веди ее сюда, парень. – И Гвен усмехнулась, причем улыбка достигла не только уголков рта, но и глаз.
Кель поднялся, чтобы позвать женщин, но увидел, что они уже на пороге. В тот же миг Гвен повернула голову к выходу из сада, будто уши служили ей лучше глаз.
Саша поприветствовала Рассказчицу, как и королеву, глубоким реверансом и склоненной головой.
– Подойди, дитя. Я просто деревенская старуха, ни к чему все это, – с укоризной заметила Гвен, хотя Кель видел, что на самом деле она польщена. – Присядь здесь.
Саша немедленно опустилась у ее ног, разложив вокруг подол юбки, и Гвен взяла ее за руку, как недавно Келя.
– Ты уже видела Бартола, – продолжила она надтреснутым голосом. – Что я могу сказать такого, чего ты не знаешь?
Бартол был придворным шутом еще до того, как новый закон сделал Одаренность преимуществом, а не проклятием. Тирас вечно покатывался с его шуток, но Кель в глубине души считал такой талант абсолютно бесполезным. Бартол обладал слабой разновидностью Провидения – он говорил людям уже известные им вещи. Например: «В прошлый четверг ты ел ягненка. Ты боишься высоты, потому что в детстве упал с дерева. Твой лучший друг – Гарвин. Твою маму звали Жанетта. В день твоего рождения разразилась страшная метель. У тебя на заднице отметина в виде корабля». В общем, курам на смех.
После королевского указа Бартола стали воспринимать серьезнее, и Ларк попросила его рассказать, что ему известно о Саше. Тот немедленно объявил ее дочерью Пирса и Сареки Килмордских и больше не смог сообщить ничего существенного – лишь горстку разрозненных фактов, которые они и так знали от Саши, наряду с цветом подштанников Тираса и радостным известием, что у принцессы Рен режется еще один зуб. Тирас расхохотался, Ларк с преувеличенным восторгом захлопала в ладоши, а ничуть не впечатленная Саша спросила, можно ли ей вернуться к чистке фолиантов и мытью полов. Возможно, она и родилась в семье лорда, но в Килморде ей некуда и не к кому было возвращаться. К тому же она все равно ничего не помнила.
– Мы думали, ты сможешь сказать, кто Саша такая, – произнес Кель.
– Кто она такая? – переспросила Гвен, хмурясь. – Она и без того это знает. И получше многих, замечу я. Девочка, как ты сама считаешь, кто ты?
– Я – его, – без запинки ответила Саша, не опуская решительного взгляда.
Гвен тихо крякнула, словно этот ответ пришелся ей по вкусу даже больше реверанса, и Кель почувствовал, как начинают пылать лицо и живот.
– Нет, дитя. Это он твой, – возразила старуха, и Кель не удержался от гримасы. Гвен не обратила на это никакого внимания: ее глаза были прикованы к Саше. – Ты проделала долгий путь.
– Да, – кивнула Саша.
– Но впереди путь не меньший. Ты видишь его?
– Путь домой? – встрепенулась Саша, словно уже знала ответ.
– Путь домой, – подтвердила Гвен.
Келю хотелось вклиниться в их разговор, перебить, запротестовать. Они пришли не за этим. Килморда лежала в руинах. Будь его воля, они даже за ворота не выехали бы. Но Кель придержал язык.
– У тебя глаза Провидицы, Саша, – заметила Шенна.
– Да. Хотя порой мне кажется, что я не справляюсь со своим даром. Он редко приносит людям облегчение и часто пугает их. Что там, он пугает даже меня саму.
– Как и меня, – спокойно ответила Гвен. – Наши дары часто становятся тяжкой ношей, не так ли?
Саша опустила взгляд и поникла. На этот раз Гвен молчала дольше обычного.
– Ты, конечно, Провидица, но это не главный твой дар, – произнесла она наконец.
Саша вскинула глаза – с изумлением, даже надеждой.
– Ты усиливаешь дары других людей. Делаешь их мощнее. Ты не раз усиливала и нашего Келя.
– Я не уверена, дар ли это, матушка Гвен, – медленно сказала Саша. – Или просто… любовь.
Кель оцепенел.
– Но это лучший дар из всех, – кивнула старуха.
Келю захотелось сбежать. Его разрывало противоречивое желание сейчас же оказаться в одиночестве – и больше никогда не оставаться одному. Он резко поднялся, и Саша – верная тень – тут же встала следом, осторожно высвободив руку из пальцев Гвен.
– Похоже, мы смутили одного Целителя, – раздраженно вздохнула старуха. – Ступай, капитан. Мне еще нужно сказать пару слов этой девочке.
Келя не пришлось просить дважды: он развернулся и почти бегом припустил из сада.
– Капитан? – окликнула его из-за спины Шенна.
Он считал Целительницу одним из своих друзей, хотя она вряд ли об этом подозревала. Именно она познакомила его с собственным даром, и Кель, искренне ей доверяя, надеялся на ответное доверие. Хотя бы на уважение.
Кель помедлил, ожидая, когда она с ним поравняется, но так и не обернулся. Шенна чересчур тонко ощущала человеческое состояние, а у Келя в душе царил хаос.
– Я предложила исцелить ее шрамы. Те, что на спине. – В голосе Шенны мелькнуло беспокойство. – Она отказалась.
Это было похоже на Сашу, но Кель так и не нашел в себе сил повернуться и встретиться с Шейном взглядом. Ему требовалась всего минута, чтобы собраться с мыслями, но этой минуты у него не было.
– Откуда ты узнала про шрамы? – только и спросил он.
– Они еще свежие. Я их чувствую.
Кель вздрогнул.
– Она сказала, это напоминание, – продолжила Шенна.
– О чем? – Кель сам слышал, как жалобно звучит его голос.
– Что пускай она и не может исцелять, но может спасти.
– Проклятье, – выругался Кель.
– Не стоит бороться с тем, что она видит. Или с ней самой, – мягко добавила Шенна. – Матушка Гвен такая же. Это все равно что бросаться на скалы.
Кель кивнул, как-то разом смирившись, и прислонился к воротам в ожидании Саши.
Если им предстоит путешествие в Килморду, ему нужно переговорить с братом.
* * *
Шагая по замковым коридорам, он вспоминал дни, когда Тирас запирался в подземелье или прятался ото всех в своих покоях. На это время Кель становился его ушами и глазами, поддерживал королевство на плаву и неустанно прикрывал брата, который с каждым часом все больше терял себя. В те страшные ночи Кель не раз вытаскивал спящую Ларк из кровати, полный презрения и неприязни, недоверия и насмешки. Он был убежден, что эта девчонка станет величайшей ошибкой Тираса.
Однако она спасла их всех.
Теперь Кель торопился по тем же переходам в поисках Саши. Жажда искупления в нем мешалась с сомнениями. Он уже любил прежде. Или думал, что любил. Ариэль Фири понимала его столь хорошо, что играла на струнах его чувств, будто на арфе. Из-за нее весь Джеру мог сейчас лежать в руинах. Тогда Кель был глуп и напуган, но страх порождает ненависть, а гнев Келя был слишком долго направлен не на тех людей. Он не мог позволить снова себя использовать.
Саша ждала его на пороге комнаты: стояла, широко распахнув дверь, и молча смотрела, как он приближается. На щеках девушки пылал румянец, глаза сверкали, губы были чуть приоткрыты, словно она задыхалась.
– Ты видела, что я приду? – пробормотал Кель, замерев у порога. Он желал ее, желал отчаянно – так же сильно, как хотел броситься прочь.
– Я вижу… – начала было Саша, но осеклась, когда он кивнул, продолжив ей в тон:
– Не всё. Я знаю.
– От твоего каменного сердца расходятся широкие круги, – мягко заметила Саша, и Кель улыбнулся, уловив намек на их давний разговор о природе видений.
Девушка зашла в комнату, и Кель последовал за ней, закрыв дверь. Саша пристроилась на краю кровати, рыжие волосы водопадом рассыпались по плечам. Это живо напомнило ему тот день, когда она стояла в потоках ливня, цепляясь за остатки платья, а он, в свою очередь, цеплялся за остатки здравомыслия.
Он любил ее тогда. Он любил ее сейчас.
Любил с той самой минуты, когда она открыла черные глаза навстречу лунному небу Квандуна и поприветствовала его так, словно ждала этой встречи вечность. Теперь Кель должен был ей об этом рассказать.
Разом потеряв волю к сопротивлению, он опустился перед ней на колени, и Саша привлекла его ближе: руки баюкают склоненную голову, пальцы рассеянно блуждают в волосах.
– Ты видишь… нас? – прошептал Кель в поисках поддержки.
– Видя тебя, я редко вижу себя, – шепнула Саша в ответ. – Но надеюсь на это.
Кель обхватил ее за пояс и потянул на себя, пока их тела не соединились, как две идеально подогнанные детали – от носа до колен. Несколько секунд Саша невесомо парила в его объятиях, глядя на мужчину сверху вниз: руки лежат на плечах, глаза пытливо вглядываются в лицо, в тонких чертах читается нетерпение. Одна ладонь Келя соскользнула с узкой талии, огладила огненные волосы, приподняла подбородок – и их губы наконец встретились.
Кель был слишком взволнован, чтобы стоять, а потому увлек Сашу на пол, не в силах хоть на секунду замедлиться и осознать происходящее. Гром, грохочущий в конечностях и животе, переместился в сердце, просочился сквозь кожу и собрался предательской влагой в уголках глаз. Чертовски тянуло расплакаться. Кель никогда не испытывал ничего подобного – не с женщинами, не в такой обстановке, – но сейчас ему хотелось только уткнуться в Сашину грудь и зарыдать.
Вместо этого он втянул воздух сквозь зубы, проследил губами путь от изящных ключиц до солнечного сплетения – и замер с закрытыми глазами, прижавшись лбом к ее животу.
Он был счастлив. И это ощущение разрасталось в нем с каждой секундой – потомок того щекочущего чувства, которое он испытал при известии, что Сашу радуют его поцелуи. Он был… счастлив. Хотя на этот раз даже никого не убил. Не было ни меча в руке, ни вольгар в небе; Кель просто лежал на каменном полу, обнимая Сашу, ее волосы опутывали его, точно золотые нити, а беспокойное сердце билось прямо под щекой.
– Жил однажды человек по имени Кель Джеруанский, который мог вырывать деревья с корнем, – начал он, еще сам в точности не зная, что собирается сказать.
– Наверное, он был очень сильным? – без запинки подхватила Саша.
– Да. Самым сильным.
Саша тихо рассмеялась, и по ее груди прошла дрожь.
– Он побеждал львов, наводил страх на медведей, а однажды даже разорвал десяток вольгар голыми руками. Однако он был одинок. И в сердце у него было темно.
– Не так уж темно, – пробормотала Саша.
– Тсс. Это моя история.
Саша слегка ущипнула его, и он приподнялся, чтобы снова ее поцеловать, наказывая губами и языком и не находя в себе сил оторваться ни на секунду.
Когда Кель все-таки отстранился, ему было нечем дышать, взгляд прикипел к розовым губам, а в мыслях царила полная неразбериха. Сашины глаза и губы умоляли о продолжении, но Кель понимал, что, если сейчас же не вернется к истории, с разговорами на сегодня будет покончено.
– Однажды он встретил прекрасную девушку, чьи волосы сияли, словно рассвет, а кожа была отмечена солнцем. – Саша притихла, и руки Келя, ласкающие ее спину, замерли. – Эта девушка была добра к Келю, хотя он оставался холоден. Была терпелива с ним, хотя он злился. И была мягка, хотя он был жесток.
Кель заставил себя посмотреть на Сашу. Черные глаза влажно блестели – настоящие бездонные колодцы, в которые было так легко упасть. И все же он не мог отвести взгляда.
– Она всюду следовала за ним, держала за руку в темноте и помогала найти путь домой. Она даже пыталась сразиться за него с вольгарами. У нее не очень хорошо получилось. Но она старалась.
Ах. Улыбка. Отлично. Грудь Келя снова сдавило – напрасно он силился протолкнуть в легкие хоть глоток воздуха.
– Могучий воин, самый сильный в королевстве… – Кель замялся, не зная, как сказать, что он ее полюбил.
Все слова казались избитыми и затасканными, выцветшими и пустыми. Потому он преподнес ей другую правду.
– Могучий воин… стал счастлив. И больше никогда не был одинок.
Влага в уголках Сашиных глаз все копилась, пока к вискам не пробежали две мокрые дорожки. Кель поспешил перейти к главному, ему было мучительно видеть ее слезы, пусть даже и радостные.
– Саша Килмордская, Солемская, Инокская, Яндарианская и своя собственная, станешь ли ты Сашей Джеруанской?
– Сашей Келя? – спросила она.
– Сашей Келя, – подтвердил он.
– Я и так твоя, помнишь? – улыбнулась она, словно говорила «да» уже тысячу раз.
– А я твой, – прошептал Кель.
Саша просияла сквозь слезы, и у него опять перехватило дыхание.
– Мы объявим о помолвке. Тирас даст свое благословение. И если тебе нужно в Килморду, я поеду с тобой.
– Скоро? – спросила Саша. Пухлые губы были еще влажны от поцелуев.
– Очень скоро, – пообещал Кель.
Она приникла к его рту – жадно и неистово, – и Кель ответил ей с таким же пылом. Но он не собирался брать ее на полу. Не в первый раз. Он будет хорошим любовником, мудрым и бережным. Джентльменом. Впервые в жизни ему действительно этого хотелось. Он попросит ее взять его, но не прежде, чем отдастся сам.
Кель подхватил ее на руки, поднялся и уложил на кровать. Саша неотрывно следила, как он распускает шнуровку ее платья, избавляет от одежды и наконец касается голой кожи. Она не закрыла глаз, чтобы ускользнуть от него в слепом удовольствии, не отвернулась в подушку, не остановилась пустым взглядом на мерцающем огоньке свечи. Нет, она смотрела прямо на него, впитывая каждое движение ладоней со всем возможным вниманием и благоговением.
Подушечками больших пальцев она касалась уголков его рта, словно ей было недостаточно просто чувствовать поцелуи, которые Кель впечатывал в ее губы и кожу. Саша не отвела взгляда и когда он разделся сам и прильнул к ней разгоряченным телом. Не смутилась от настойчивых движений, не вздрогнула под его весом – лишь притянула ближе с широко распахнутыми глазами, вдыхая запах Келя, пока он погружался в нее все глубже и глубже.
Не осталось ни тайн, ни печалей, ни сокрытого, ни потерянного. Прошлое и будущее умерли, а на смену им пришло бессмертное настоящее.
Она видела его.
Он видел ее.
А больше они не видели ничего.
