Полонез Огинского
В 1970 году, когда Игорю было около четырнадцати лет, он закончил музыкальную школу. Ему хотелось попасть на телевидение на передачу «Алло, мы ищем таланты». Сказано – сделано, он своего добился. Слушал, смотрел. Я уже упоминала о том, что неудачная попытка стать профессиональным хоккеистом отбила у Игоря охоту всерьез заниматься спортом. После этого случая все его интересы сосредоточились на музыке, а именно – рок-музыке. Заявил вдруг: «Я буду петь!» Ребята и до этого увлекались музыкой. У них было много пластинок: особенно любили «Битлз», «Аббу», «Веселых ребят» и других. В день Володиного восемнадцатилетия мы с отцом подарили ему магнитофон. Вышло это совершенно случайно. Отец упал на работе и сломал правую руку. На выплаченную страховку и приобрели магнитолу «Фиалка». Ребята стали записывать кассеты, и вот тогда Игорь вдруг заявил:
– Я буду петь!
Вова смеялся:
– Чем же ты будешь петь?
У Игоря был хриплый голос – сорвал в детстве. Но надо знать Игоря. Он занялся голосом очень серьезно. От кого-то он услышал о московском враче Стрельниковой, которая поставила голоса многим артистам! Игорь узнал ее адрес и добился аудиенции. Она его осмотрела и заключила:
– Твое горлышко надо лечить, у тебя хронический ларингит!
Но окончательно излечиться от этой болезни Игорю так и не удалось, потому что он не давал покоя своему горлу: всегда спешил, как будто чувствовал близкий конец. Лечиться было некогда, разве что пополоскает горло, когда болезнь совсем доймет, а так все время с больным горлом работал. После двух-трех концертов вечером был просто ужас: он хрипел, не мог говорить. Но тогда Стрельникова ему очень помогла. Игорь занимался с ней непосредственно, а для дома она продиктовала специальную дыхательную гимнастику. Игорь даже отца увлек. Владимир Максимович, на него глядя, тоже стал заниматься. Они делали руками такие движения, будто боксировали, и при этом в такт выдыхали. Потом Игорь исполнял специальные рулады. Надо было очень любить и понимать его, чтобы выслушивать и терпеть все эти его упражнения. Но он добился своего, разработал голос! Из того сипа, который у него был раньше, пробился-таки голос, хотя и с хрипотцой. А со временем он так разработал голос, что мог взять и высокую, и низкую ноты. Я была поражена! Как можно из ничего, только за счет колоссального труда, упорства, упрямства разработать голос! Сказал: «Буду петь!» Все. Он это сделал. Вова поначалу смеялся, а потом вынужден был признать, что был не прав.
Я уже говорила, что у нас в семье часто звучала музыка. Собиралась компания – обязательно пели. А когда Игорь видел рояль, то загорался весь. После школы он сразу делал уроки, такая была у него привычка, не оставлять «на потом». Я ему иногда предлагала:
– Игореша, иди на улицу побегай. Немного развеешься.
– Нет, мамочка, пока не сделаю уроки, никуда не пойду.
Сразу делал все уроки, а потом говорил:
– Теперь я свободен до вечера.
После этого он шел во двор гулять. Но иногда просил:
– Мама, а можно я пойду в школу и поиграю на пианино?
Я в школе в свое время тоже «играла» на пианино. Пробегала по клавишам. Думаю, пусть пойдет побренчит.
И Игорь довольно часто стал уходить в школу играть на фортепиано, но никогда не хвалился, что уже чему-то научился. Он уже закончил школу, а мы и не знали, что он умеет играть.
Сразу после школы у Игоря было первое серьезное увлечение: он познакомился с девушкой по имени Света. Она закончила училище имени Даргомыжского по классу фортепиано, у нее дома стоял инструмент.
Игорь нам говорил тогда:
– У Светы дома так хорошо, у нее пианино, я часто играю.
Однажды нас пригласили в гости на Светланин день рождения. Гости сели за стол, и вдруг Светина мама попросила:
– Игореша, сыграй нам что-нибудь на пианино.
Игорь сел за инструмент и заиграл. Отец посмотрел на меня, а я на него: неужели это наш Игорь так играет?
– А разве вы не знаете, что Игорь прекрасно играет?
– Конечно, не знаем, откуда нам знать?
Игорь засмеялся и спросил:
– Мама, а что тебе сыграть?
– Не знаю. Играй, что хочешь, а мы послушаем.
Он долго играл, а потом предложил:
– А теперь вы спойте песню, а я буду аккомпанировать.
Светин отец, две ее подружки, мы с Максимычем запели, Игорь нам аккомпанировал – и делал это настолько правильно, настолько тонко!
Бывает, что люди, аккомпанируя, немного не попадают в тональность, с Игорем такого не было. И тут я пришла в уныние: Господи, так ведь ему нужен инструмент, где же я возьму шестьсот рублей на пианино?!
Одна гостья меня успокоила:
– У моей дочки семь лет было пианино, взятое напрокат. Это очень удобно. Может быть, потом Игорю инструмент и не понадобится. Зачем же его покупать?
На другой же день мы с сыном побежали в ателье проката. Там стояли три инструмента, но таких расстроенных, старых! Вижу, Игорь подавлен:
– Игорь, выбери какое-нибудь пианино, которое хоть как-то бренчит. Потом настроим.
Он попробовал играть, и продавщица, увидев, что он очень профессионально берет аккорды, предложила:
– Подождите, не спешите, оставьте нам открытку. Я вас буду иметь в виду. Одна девочка закончила музыкальную школу и должна через месяц вернуть инструмент, мы его оставим для вас.
Действительно, через месяц пришла открытка: можно было забирать инструмент. Поехали, погрузили, привезли домой. Прокат стоил тогда четыре рубля в месяц. Это было вполне доступно, а инструмент оказался очень хорошим. Сколько радости он доставил Игорю! За ним всерьез изучалась нотная грамота, сочинялись первые песни. А нам Игорь доставил столько удовольствия! Я очень любила полонез Огинского. Когда его передавали по радио, я включала громкость на полную катушку и замирала. Еще в лагерном театре мы ставили пьесу, в которой гости танцевали этот полонез. Он мне как-то запал в душу, и до сих пор, вот уж и Игоря нет, его маленький Игорек мне играет…
Уже живя в Москве, сын приезжал в гости и первым делом играл мне этот полонез. У меня в памяти осталась такая картина: открывается дверь, появляется Игорь, разувается, босиком подбегает к пианино, открывает крышку и играет полонез Огинского, а я стою рядом, замерев от восхищения. Меня так трогала эта сыновья чуткость.
В 1974 году мы провожали Володю в армию. Тяжело провожали, я очень плакала. Посадили мы Володю на автобус и пошли домой. Игорь и говорит:
– Мамочка, можно я вперед побегу?
От вокзала до дома было два километра. Он побежал, а мы с мужем пошли потихоньку. Подходим к дому, а Игорь выходит навстречу:
– Мама, а я стихотворение написал.
Брата в армию забрали,
Ну и пусть.
Что о нем не буду плакать,
Поклянусь.
Государство наше надо ж
Защищать.
Чтобы люди все могли спокойно
Спать.
Не тужите же, родные, по нему.
Там ему не будет скучно одному.
Он же служит в мирной стороне,
Он же с нами рядом, а не на войне.
Раньше ведь служили столько лет,
Приходил домой не парень – дед.
А теперь там служат месяца,
Да и то шутя и спрохладца.
В заключение хочу сказать.
Что ему недолго воевать.
Через месяц он придет домой,
Только не такой, как прежде…
С лысой головой.
Володя служил в 1974–1976 годах в Киргизии. Я летала к нему в 1975 году, и он с гордостью показывал мне свою воинскую часть. Когда Володе удавалось получать увольнительную, он с другом уходил в горы, к водопаду. Забирался на гору и стоял на макушке: взглянешь налево – снег, направо – зелень, солнце. Он часто присылал нам письма с описанием этой красоты. Скучал по домашним. Игорь написал и отправил ему в армию такое шутливое стихотворение:
Во глубине Тянь-Шаньских гор
Ты будь примерным «мушкетером».
Не пей ни водку, ни «Кагор»,
Всегда будь с ясным, трезвым взором!
Союз нам надо защищать
От всякой нечисти и гадов,
А коль придется недоспать,
Ты недоспи, брат, знать, так надо!
Пусть воздух диких скал и гор,
Небесной синевы просторы —
Природы вытешет топор
Тебя такого же, как горы.
Даю наказ перед концом:
Не смей скучать и быть понурым.
Как ненавидишь подлецов,
Так ненавидь быть часто хмурым.
