Эпилог

Саядо Ан сидел в полутемной прохладной келье.

Келья была совсем новой, аккуратной и чистой – и пахла свежей краской. Под потолком работал вентилятор, посылая вниз поток воздуха, но саядо Ан не чувствовал ни запаха краски, ни электрического ветра, ни своего тела. Он медленно вышел из четвертой джаны и направил внимание к глазу мудрости.

Было интересно, что сейчас происходит с его русскими учениками. Впрочем, не учениками – они ведь не учились, а просто катались у него на спине, как малые дети, пока не столкнулись с кармической преградой. Преграда была не такой уж и серьезной: если бы они захотели, то смогли бы двигаться дальше сами. Но на уме у них было что-то другое…

Очень поучительный опыт, очень. Вот почему даже сам Будда не может никого отнести в просветление на своих плечах. Если человек не готов, его можно поставить на самую грань победы, и он все равно повернет назад… Sad, как говорят в Америке.

Богатого человека по имени «господин Федор» саядо Ан нашел сразу. Тот был в Европе – и почему-то сидел на крыше дома.

Садяо Ан догадался, что это ресторан. Город назывался «Барселона», и вся высоко вознесенная над ним терраса была снята господином Федором всего для двух посетителей – его самого и спутницы, полной женщины такого же возраста.

Они сидели в самом центре крыши за столом, накрытом для двоих. Остальные столы и диваны были сдвинуты к окружающей крышу проволочной ограде.

Пара уже закончила ужин. Перед ними остались только бокалы с вином и защищенные от ветра свечи.

Спутница господина Федора была одета в неброское темно-синее платье, а из украшений носила только черно-белое ожерелье, похожее на тонкий гибкий шлагбаум, и золотое обручальное кольцо на левом безымянном пальце. Волосы ее были острижены коротко и просто. На лице не было никакой косметики.

Такая простота располагала. Но от этой женщины исходили тревожные и сильные эманации древней магии. Саядо Ан нахмурился и вгляделся в нее пристально.

Нельзя было сказать, что она идет по пути зла. Во всяком случае, в большей степени, чем остальные люди. Но она была непреклонна и холодна – и, когда саядо Ан захотел понять, кому или чему она поклоняется, он на несколько мгновений увидел сидящую у нее на голове красно-желтую ящерицу.

Он вздохнул. Таких ящериц он уже видел. С каждым годом их становилось все больше. К чему, интересно, это приведет?

Женщина что-то объясняла господину Федору. Тот, слушая ее, вдумчиво кивал. Саядо Ан стал следить за их разговором – языка он не понимал, но общее смысловое облако беседы было ему ясно. Они говорили о меблировке семейной спальни в том самом плавучем доме, где саядо Ан гостил когда-то у господина Федора.

– Кресло с задранными ногами точно выкинуть надо. Я об эти каблуки каждый раз цепляюсь, когда в туалет иду. Вообще все это сраное барахло из спальни хорошо бы убрать.

– Ты про искусство? – спросил господин Федор. – Да ты что… В нем же вся изюминка.

– Давай куда-нибудь эту изюминку спрячем. Ну где это видано – в спальне на яхте такую гадость держать.

– Голливудских евреев жалко, – сказал господин Федор. – Они по утрам на деловой лад настраивают. Бодрят. Сразу вспоминаю, куда проснулся… Знаешь, сколько за них Юра предлагал? Он их у меня уже год выпрашивает. А я держусь.

– Тогда это гинекологическое кресло хотя бы выкинь. Такая патриархальная пошлость. А самое главное – актрисулек со стены убери. Которые с сатиром трахаются.

– Знаешь, сколько они стоили?

– Ну так перенеси их в бильярдную, где ты с мужиками эту дрянь нюхаешь. Будете на них смотреть и хуемразно ржать.

– Если перенесу, ты подмышки побреешь?

– Может, еще ноги побрить? А паранджу не хочешь?

Господин Федор покачал головой и вздохнул. У его губ мелькнула горькая складка, но сразу же и пропала. Он вынул из кармана сигару и принялся ее раскуривать.

Женщина встала из-за стола.

– Пока ты дымишь, я на диване посижу, – сказала она.

– Вино возьми.

– Я потом допью.

Женщина пошла к краю крыши – туда, где стояли диваны – и села на один из них. У нее был недовольный вид. Господин Федор отхлебнул вина из бокала, втянул густой дым, и возле его рта опять нарисовалась горькая складка. Он, казалось, о чем-то задумался.

И тут с женщиной на диване стало происходить что-то странное.

Она откинула голову назад и уставилась на господина Федора. В ее глазах появилось что-то сладко-надменное – и вдруг саядо Ану показалось, что по ее лицу забегали десятки мелких ящериц, полностью скрыв его своими желтыми и красными шкурками.

Он перевел внимание на господина Федора. Тот еще несколько раз пыхнул сигарой, положил ее на край стола и в хмурой задумчивости уставился на спутницу. Прошла минута, еще одна – и его мрачная гримаса разгладилась.

Саядо Ан захотел узнать, что видит господин Федор.

Ему почудилась лодка, солнечное морское утро, золотая рябь на воде – и юная девушка, улыбающаяся рассвету. Эта девушка была так невозможно хороша, что Саядо Ан даже поморщился. Ничего доброго эта красота никому не сулила.

И точно. Рядом с девушкой в лодке лежал острый стальной якорь. Он подозрительно ярко блеснул на солнце – и исчез.

Саядо Ан прикрыл глаза. Никакой лодки, конечно, нигде не было. Была только немолодая женщина на диване. Она сидела, все так же запрокинув улыбающееся лицо (ящерицы уже не бегали по ее коже), и делала мелкие движения правой рукой, лежащей на подлокотнике дивана – словно поглаживала невидимую киску.

Саядо Ан снова посмотрел на господина Федора.

Тот уже не сидел за столом. Он медленно шел к своей спутнице с двумя бокалами вина в руках. Выражение его лица было мечтательным и одновременно виноватым.

Не дойдя до нее пары шагов, он опустился на колени.

– Таня, – сказал он, – Таня… Я так перед тобой виноват. И так тебе благодарен…

– За что? – одними губами спросила Таня, старательно выдерживая угол, под которым было наклонено ее лицо.

– За то, что ты тогда… Ну… Когда мы опять встретились, как бы отплатила той же монетой. Иначе мне было бы трудно, очень трудно искупить… Я так нехорошо тогда поступил.

– У тебя всегда юмор такой был, – проговорила Таня. – И в школе тоже. Ты просто не помнишь.

– Может быть, может быть… Ты знаешь, я стоял на краю бездны. Огромной страшной бездны, о какой обычный человек даже не помышляет. Даже не представляет, что такое возможно…

– Да, – вздохнула Таня, – ты какой-то весь помятый был, когда я тебя нашла. Правда.

Она опять стала поглаживать невидимую киску правой ладонью, и господин Федор медленно пополз к ней на коленях.

– Я давал тебе читать свои записки, – продолжал он, – но ты не стала. И я понимаю почему – в них одиночество и ужас. Бесконечная космическая ночь… Мне было больно, холодно и страшно. Совсем холодно и страшно. Зато теперь…

Таня начала гладить киску чуть энергичнее. Господин Федор поставил бокалы на пол, быстро преодолел последний метр, отделявший его от спутницы, и уткнулся лицом в ее колени – с такой силой, словно его прихватила за затылок невидимая металлическая скоба.

– Теперь я вернулся домой…

С господином Федором все было примерно понятно.

Саядо Ан захотел увидеть другого русского ученика – молодого и бойкого, организовавшего когда-то всю эту карусель.

Он нашел его сразу на корме большой океанской яхты. Очень большой, гораздо крупнее той, на которой плавал господин Федор. У Дамиана были проблемы. Это делалось ясно с первого взгляда.

Он стоял возле лесенки на самом краю кормы – от него до моря оставалась всего пара ступенек. Над ним грозно нависали два человека в широких белых халатах из дешевого хлопка. Прислуга держала над каждым из них по большому белому зонту.

Саядо Ан узнал их. Это были товарищи господина Федора по путешествию в джаны. Но дело было даже не в них.

За их спинами стояло несколько мускулистых мужчин в пестрых рубахах и черных очках, с самыми настоящими помповыми ружьями в руках. Это была охрана – и вид у охранников был такой, словно они на полном серьезе готовились расстрелять бедного Дамиана.

Это казалось вполне возможным. В конце концов, как эти опасные и необузданные полярные демоны заработали денег на свои морские дома? Ведь никто из них, кажется, не придумал ни интернета, ни ракеты, способной полететь на Марс.

Насколько сумел понять саядо Ан, главный механизм их фантастического обогащения был как-то связан с ночной мистерией приготовления сырого мяса над углями костра. У них у всех в прошлом было много горелого мяса. Так что ожидать можно было чего угодно.

Саядо Ан попытался хотя бы примерно понять, что происходит на корме.

Нет, охрана, похоже, не собиралась стрелять. Программа вечера была немного другой: у низкой белой кормы на воде качалась шлюпка. Обычная лодка с двумя веслами. В ней валялся красный спасательный жилет, десяток больших бутылок воды и пакет с едой.

– Юрий Соломонович! – протянул Дамиан умоляюще. – Ринат Мусаевич! Ну куда же я отсюда один?

– В путешествие, – ласково ответили из-под белого зонта. – В самое замечательное путешествие всей своей сраной жизни. Ты нас так, кажется, разводил, когда на пантограф подписывал?

– И сколько денег взял, – добавил другой белый зонт. – А мы тебе бесплатно делаем. Выгребешь – живи. А нет, извини. Твоя карма.

– Какие у меня шансы? – спросил Дамиан.

– А у нас какие? – усмехнулся первый белый зонт. – Мы теперь все время на краю. Я недавно на ютубе песни старые слушал, детство вспоминал. И вдруг слышу этого… Как его… Артиста уже не вспомню, такой дрожащий советский голос – «лишь о том, что все пройдет, вспоминать не надо…» У меня сразу припадок. Пришлось три дня пить и нюхать. В моем возрасте разве такое можно? Какая нагрузка на печень. На сердце, на легкие, на носоглотку… И все из-за тебя, подлеца.

– Вон Федор Семенович вроде на поправку пошел, – ответил Дамиан. – Уже почти совсем выздоровел.

– Федя бабу нашел, которая ему каждый день мозги насквозь компостирует, – сказал второй белый зонт. – Он просто соскользнуть назад не успевает. Повезло парню. А у нас другой расклад. Ты потому только живой, Дамиан, что мы заранее договорились никого не грохать. Так что…

Зонт показал пальцем на шлюпку.

Дамиан понял, что не убедит своих суровых собеседников – и его лицо внезапно стало злым.

– Я старался, – сказал он, – всю жизнь выкладывался. Честно боролся. Как мог… А вы… Вы же сами себе все это и устроили. Ну ладно… Вам тоже ответка от судьбы прилетит. Сейчас вот на мегаяхтах катаетесь, а придет день – будете в тюремном вагоне трястись. Попомните мои слова!

Первый белый зонт засмеялся.

– А вот то что злой ты, это плохо. Вокруг монахов крутился, а в буддизме так ничего и не понял. Не проник в глубину его. Не увидел нравственной его высоты, сострадания. Любви ко всему живому…

– Так что плыви по-хорошему, – добавил второй зонт. – А хамить будешь, рацион сократим. Или весла отнимем. С веслами, может, и выгребешь куда.

Дамиан вздохнул – и перебрался в шлюпку.

– На тебе еще вот… С приветом из Варанаси.

В лодку полетел один из белых зонтов. Потом на яхте отвязали канат и бросили конец в воду.

Яхта стала быстро удаляться.

Дамиан вынул из заднего кармана джинсов белую бейсболку с надписью «SKOLKOVO SAILING TEAM» и надел на голову. Бейсболка есть, а парусов опять не выдали…

Несколько минут он смотрел на уплывающую яхту, а когда она превратилась в белое пятнышко, повернулся в другую сторону и уставился на горизонт жизни.

«Грести, – подумал он. – Надо опять грести. Все куда-то гребут… Зачем? Ни один ведь пока не доплыл. Ни один…»

Он наклонил голову вправо, и горизонт послушно превратился в косую линию, похожую на склон огромной и древней синей горы.

Гора была рядом – и очень-очень далеко. Она была отчетливо видна – и полностью от всех скрыта.

– Катацумури, – прошептал Дамиан, и по его щеке проползла крохотная улитка слезы. – Соро-соро ноборе Фуджи-но яма́…