Глава 10

Спустя полчаса мы сидели на кухне, сгрудившись за столом, на котором стояли опустевшие стаканы из-под чая. Женя предпочла вскоре уйти, но Давид остался – склонил голову над кипой чертежных бумаг и пытался воссоздать схемы постройки стеклянного скифа, а также формулу люмии по памяти. Как бы там ни было, я не верила, что он осознанно помогал Дарклингу. Преступлением Давида была жажда знаний, а не власти.

Остальные части Прялки пустовали, погруженные в тишину: большинство солдат и гришей-отшельников еще спали. Несмотря на то что Николая вытащили из кровати посреди ночи, он выглядел собранным и опрятным даже в накинутом поверх ночной рубашки и штанов зеленом мундире. Мы быстро ввели его в курс дела и рассказали обо всем, что мне удалось узнать, и я ничуть не удивилась первому вопросу, который он задал.

– Как давно ты об этом узнала? Почему не сказала мне раньше?

– Час назад, может, меньше. Я задержалась лишь для того, чтобы подтвердить эту информацию, расспросив Давида.

– Это невозможно…

– Маловероятно, – мягко поправила я. – Николай… – у меня скрутило живот. Глянула на Мала. Я не забыла, как он отреагировал, когда я наконец рассказала ему, что вижу Дарклинга. А сейчас все куда хуже, поскольку это я искала с ним встречи. – Я узнала об этом лично от Дарклинга. Он сам мне сказал.

– Прошу прощения?

– Я могу посещать его в качестве видения. Я… сама нашла его.

Последовала долгая пауза.

– Ты можешь шпионить за ним?

– Не совсем. – Я попыталась объяснить, как мне видится комната, как видится сам Дарклинг. – Я не могу слышать и видеть других людей, если они не находятся в максимальной близости от него или не контактируют с ним. Такое впечатление, что в этих видениях он единственный настоящий, материальный.

Николай забарабанил пальцами по столу.

– Но мы могли бы попробовать выведать у него информацию, – восхищенно сказал он, – может, даже скормить ему ложные сведения. – Я захлопала глазами. Вот так моментально Николай начинал придумывать стратегию. Стоило бы уже привыкнуть. – Ты можешь провернуть это с другими гришами? Пробраться в их головы?

– Сомневаюсь. Мы с Дарклингом… связаны. Наверное, так будет всегда.

– Я должен предупредить Западную Равку. Им нужно эвакуировать людей из местности вдоль берега Каньона. – Николай устало потер лицо. Я впервые видела, как в броне его уверенности появилась брешь.

– Они расторгнут союз, не так ли? – спросил Мал.

– Скорее всего. Западная Равка была готова на такой жест, как блокада, пока считала, что ей не нанесут ответный удар.

– Если они откажутся от союза, – сказала Тамара, – станет ли нападать на них Дарклинг?

– Дело не только в блокаде, – ответила я. – А в том, чтобы изолировать нас и сделать так, что нам не к кому будет бежать за помощью. А еще в могуществе. Он хочет использовать Каньон. Всегда хотел. – Я подавила желание прикоснуться к своему голому запястью. – Это его непреодолимая тяга.

– Сколько людей ты можешь привлечь? – спросил Мал у Николая.

– В общей сложности? Полагаю, мы могли бы собрать армию из пяти тысяч человек. Они раскиданы по гарнизонам на северо-западе, так что мобилизовать их будет непросто, но, думаю, это возможно. Еще у нас есть причины подозревать, что некоторые из ополченцев на нашей стороне. Мне доложили о массовом дезертирстве с базы в Полизной, а также с северного и южного фронтов.

– Что насчет солнечных солдат? – поинтересовался Толя. – Они будут сражаться. Я знаю, что они готовы отдать жизнь за Алину. И уже делали это прежде.

Я содрогнулась, думая об очередных смертях, о жизнерадостной Руби с отмеченным татуировкой с лучами солнца лицом.

Николай нахмурился.

– Но можем ли мы положиться на Апрата? – Священник сыграл важную роль в перевороте, в котором чуть не погиб отец Николая и, в отличие от Жени, он не был беззащитным слугой, подвергавшимся преследованиям короля. – Чего конкретно он хочет?

– Думаю, он хочет выжить, – сказала я. – Сомневаюсь, что он рискнет напрямую противостоять Дарклингу, если не будет уверен в исходе.

– Нам бы не помешали дополнительные войска, – признал Николай.

В правом виске начала отдаваться тупая боль.

– Мне это не нравится. Все это. Ты говоришь о том, чтобы подкинуть огромное количество тел ничегоям. Это приведет к неслыханным потерям.

– Ты же знаешь, что я буду прямо там, вместе с ними, – возразил принц.

– Это значит лишь то, что я могу прибавить тебя к числу погибших.

– Если Дарклинг использует Каньон, чтобы лишить нас любых возможных союзников, Равка достанется ему. Он станет только сильнее, укрепит свое положение. Я не сдамся так просто.

– Ты видел, что сотворили его чудища в Малом дворце…

– Но ты сама сказала – он не остановится. Ему необходимо использовать свою силу, и чем чаще он это делает, тем сильнее жаждет власти. Вероятно, это наша последняя возможность остановить его. Кроме того, поговаривают, что Оретцев лучший из следопытов. Если он найдет жар-птицу, у нас появится шанс.

– А если нет?

Николай пожал плечами.

– Тогда наденем наши лучшие наряды и умрем как герои.

К тому времени, как мы закончили обговаривать подробности наших дальнейших действий, небо уже занималось рассветом. «Зимородок» вернулся, и Николай тут же отправил его обратно с новой командой и предупреждением торговому совету Западной Равки о том, что Дарклинг планирует нападение.

Они также передадут приглашение встретиться с ним и заклинательницей Солнца в нейтральной Керчии. Для нас с Николаем было слишком рискованно появляться на территории, которая вскоре может стать вражеской. «Пеликан» вернулся в ангар и через пару дней отправится в Керамзин без нас. Я не могла понять, грущу ли я или испытываю облегчение оттого, что мне не удастся попасть в сиротский приют, но на это просто не хватало времени. Завтра Мал и его команда вылетят в Сикурзой на «Выпи», а я присоединюсь к ним через неделю. Мы будем придерживаться плана и надеяться, что Дарклинг не начнет действовать раньше.

Нам еще многое оставалось обсудить, но Николаю нужно было написать письма, а мне – поговорить с Багрой. Время уроков прошло.

Она пряталась в своем темном логове, очаг уже был растоплен, а в комнате царила невыносимая жара. Миша только что принес ей поднос с завтраком. Я подождала, пока она доест гречневую кашу и допьет крепкий черный чай. Когда Багра закончила завтракать, Миша открыл книгу, чтобы начать читать, но она быстро его перебила:

– Унеси поднос. Маленькая святая что-то задумала. Если заставим ее ждать еще дольше, она может вскочить с места и начать трясти меня.

Ужасная женщина. От нее ничего не скроешь.

Миша поднял поднос и помедлил в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.

– Мне обязательно сразу возвращаться?

– Прекрати извиваться, как личинка! – рявкнула Багра, и Миша застыл. Она взмахнула рукой. – Иди, бестолковое создание, но не опаздывай с моим обедом.

Мальчишка выбежал за дверь, грохоча тарелками, и закрыл ее ногой.

– Это все ты виновата, – пожаловалась Багра. – Теперь ему на месте не сидится.

– Он маленький мальчик. Они все этим славятся. – Я мысленно сделала заметку попросить кого-то продолжить с Мишей уроки фехтования, пока нас не будет.

Багра нахмурилась и придвинулась ближе к огню, сильнее укутываясь в меха.

– Что ж, теперь мы одни. Что ты хочешь знать? Или будешь сидеть здесь, прикусив язык, еще час?

Я не знала, как начать разговор.

– Багра…

– Либо выкладывай, либо я пойду вздремну.

– Возможно, Дарклинг нашел способ попасть в Каньон без меня. Он использует его в качестве оружия. Если вы можете рассказать нам что-то полезное, мы нуждаемся в информации.

– Всегда один и тот же вопрос.

– Когда я спросила вас, мог ли Морозов оставить работу над усилителями незаконченной, вы сказали, что это было не в его характере. Вы знали его?

– Мы уже все обсудили, девочка, – отрезала она, поворачиваясь к очагу. – Ты зря потратила утро.

– Однажды вы сказали, что надеетесь на искупление для своего сына. Скорее всего, это моя последняя возможность его остановить.

– Ах, значит, теперь ты собираешься его спасти? Какая ты милосердная.

Я сделала глубокий вдох и прошептала:

– Александр. – Багра оцепенела. – Его настоящее имя Александр. И если он пойдет на этот шаг, то будет потерян навсегда. Как, возможно, и все мы.

– Это имя… – Багра откинулась на спинку кресла. – Только он мог его тебе назвать. Когда?

Я никогда не обсуждала с ней свои видения и не хотела делать это сейчас. Вместо этого я повторила свой вопрос:

– Багра, вы знали Морозова?

Она долго молчала, единственным звуком в комнате было потрескивание пламени. Наконец она ответила:

– Лучше, чем кто-либо другой.

Хотя у меня и были подозрения, теперь мне с трудом верилось в этот факт. Я видела записи Морозова, носила его усилители, но он никогда не казался мне реальным. Для меня он был святым с позолоченным нимбом, скорее легенда, нежели человек.

– На полке в углу стоит бутылка кваса, – сказала Багра, – там, куда Миша не сможет дотянуться. Принеси ее и стакан.

Для кваса было рановато, но я не собиралась спорить. Достала бутылку и наполнила стакан.

Багра сделала большой глоток и причмокнула губами.

– А новый король ни в чем себе не отказывает, не так ли? – она вздохнула и устроилась поудобнее. – Ладно, маленькая святая, раз ты хочешь знать о Морозове и его бесценных усилителях, я расскажу тебе сказку – ту, которую когда-то рассказывала мальчику с темными волосами, молчаливому мальчику, который редко смеялся и слушал внимательнее, чем я думала. Мальчику, у которого было имя, а не титул.

В свете огня тени, залегшие во впадинах ее глаз, будто мерцали и извивались.

– Морозов был Костяным Кузнецом, одним из величайших фабрикаторов в мире и человеком, который испытывал границы самой силы гришей, но еще он был обычным мужчиной, имевшим жену. Она была отказницей и, хоть и любила его, не могла понять своего мужа.

Я подумала о том, как Дарклинг говорил об отказниках, о его прогнозах насчет Мала и того, как ко мне будет относиться народ Равки. Выучил ли он этот урок от Багры?

– Стоит сказать, что он тоже ее любил, – продолжила она. – По крайней мере, мне так кажется. Но этого всегда было недостаточно, чтобы он прекратил свою работу. Любовь не утоляла жажду, которая руководила его действиями. Таково проклятье могущества гриша. Тебе это должно быть знакомо, маленькая святая. Почти год они охотились на оленя в Цибее, два года плавали по Костяной тропе в поисках морского хлыста. Огромный успех для Костяного Кузнеца. Первые два этапа его великой затеи. Но когда жена забеременела, они обосновались в маленьком поселке – месте, где он мог продолжать свои эксперименты и размышлять, какое существо станет третьим усилителем. Жили они небогато. Когда Морозова удавалось отвлечь от экспериментов, он зарабатывал на жизнь плотницким трудом, а иногда жители деревни приходили к нему с ранами и недугами…

– Он был целителем? – поинтересовалась я. – Мне казалось, он фабрикатор.

– Морозов не признавал этих различий. Мало кто из гришей делал это в те дни. Он верил, что, раз наука настолько мала, то все возможно. Зачастую для него так и было.

«Разве мы не все суть одно?»

– Крестьяне посматривали на Морозова и его семью со смесью жалости и недоверия. Его жена ходила в обносках, а ребенок… ребенка редко видели. Мать держала ее в доме или гуляла с ней в окрестных полях. Видишь ли, девочка рано проявила свою силу, и ничего подобного мир еще не видывал, – Багра сделала глоток кваса. – Она могла призывать тьму.

Слова повисли в жарком воздухе, их значение доходило до меня медленно.

– Вы? – выдохнула я. – Значит, Дарклинг…

– Я – дочь Морозова, а Дарклинг – последний из рода Морозовых, – она осушила свой стакан. – Мать меня боялась. Она была уверена, что моя сила – некое проклятье, результат отцовских экспериментов. Вполне вероятно, что она была права. Когда играешь со скверной, результат всегда отличается от того, на что надеешься. Она ненавидела прикасаться ко мне, ей было невыносимо находиться со мной в одной комнате. Только когда родился второй ребенок, мама пришла в себя. Еще одна девочка, только уже нормальная, как она, без силы и пригожая. Как же мама ее обожала!

Прошли годы, сотни лет, а может, и тысяча. Но я узнала обиду в голосе Багры, боль от ощущения, что ты ненужный и нежеланный.

– Отец готовился к охоте на жар-птицу. Я была еще мала, но умоляла его взять меня с собой. Изо всех сил пыталась показать себя полезной, но в итоге только раздражала его, и в конце концов он запретил мне входить в мастерскую.

Багра постучала по столу, и я вновь наполнила ей стакан.

– Как-то раз Морозову пришлось оторваться от своего верстака. На пастбище за домом раздались крики моей матери. Незадолго до этого играла с куклами, а сестра ныла, капризничала и топала своими крошечными ножками, пока мама не настояла, чтобы я отдала ей свою любимую игрушку – деревянного лебедя, вытесанного нашим отцом в один из тех редких моментов, когда он уделял мне внимание. У него были крылья – настолько детально проработанные, что казались почти пушистыми – и идеальные перепончатые лапки, которые помогали держаться на воде. Сестра подержала его в руках меньше минуты, но успела сломать тонкую лебединую шею. Тебе следует напомнить, что я была просто одиноким ребенком и собственных сокровищ у меня было наперечет, – она подняла стакан, но глоток не сделала. – Я накинулась на сестру. С разрезом. И разделала ее пополам.

Я пыталась не представлять этого, но в голове все равно всплыл четкий образ – пахотное поле, темноволосая маленькая девочка, ее сломанная любимая игрушка. Она закатила истерику, как делают многие дети. Но она не была обычным ребенком.

– Что случилось дальше? – наконец прошептала я.

– Прибежали жители деревни. Держали мою мать, чтобы она не могла до меня добраться. Они попросту не понимали, что она говорила. Как маленькая девочка могла такое натворить? Священник уже читал молитву над телом моей сестры, когда пришел отец. Без лишних слов Морозов присел рядом с ней и взялся за работу. Крестьяне не понимали, что происходит, но чувствовали сгущающуюся силу.

– Он спас ее?

– Да, – просто ответила Багра. – Он был выдающимся целителем и использовал все свои умения, чтобы вернуть ее – слабую, с затрудненным дыханием, шрамами, но живую.

Я читала бесчисленное количество версий мученичества Санкт-Ильи. Подробности истории исказились со временем: он исцелил своего ребенка, а не незнакомого. Девочку, а не мальчика. Но я подозревала, что концовка осталась неизменной, и вздрогнула при мысли о том, что последует дальше.

– Это был перебор, – сказала Багра. – Жители деревни знали, как выглядит смерть – это дитя должно было умереть. А еще, возможно, они завидовали. Скольких любимых они потеряли из-за болезни или травмы с тех пор, как Морозов поселился в их краях? Скольких он мог спасти? Может, ими руководил не только страх или чувство справедливости, но и злость. Они заковали его в цепи… и мою сестру тоже – ребенка, которому не хватило ума остаться среди мертвых. Защищать отца было некому, как и вступиться за сестру. Мы жили на окраине и не заводили друзей. Крестьяне потащили его к реке. Сестру пришлось нести. Она только научилась ходить, но не могла делать этого в цепях.

Руки на моих коленях сжались в кулаки. Мне не хотелось слышать окончание этой истории.

– Пока мама выла и молила, пока я плакала и сопротивлялась, чтобы высвободиться из хватки едва знакомого соседа, они столкнули Морозова и его младшую дочь с моста, и мы наблюдали, как они исчезают под водой, затянутые на дно весом железных цепей. – Багра опустошила свой стакан и поставила его перевернутым на стол. – Больше я никогда не видела ни отца, ни сестру.

Мы сидели в молчании, пока я пыталась собрать воедино выводы из того, что она рассказала. На щеках Багры не было слез. «Ее горе старое», – напомнила я себе. И все же, вряд ли такая боль может полностью пройти со временем. У горя своя жизнь и свои средства к существованию.

– Багра, – безжалостно продолжила я, – если Морозов умер…

– Я такого не говорила. Это был последний раз, когда я его видела. Но он был гришом с необычайной силой. Вполне вероятно, что он пережил падение с моста.

– В цепях?

– Он был величайшим из когда-либо живших фабрикаторов. Потребовалось бы нечто большее, чем сталь отказников, чтобы удержать его.

– И вы полагаете, что он отправился создавать третий усилитель?

– Работа была его жизнью, – ответила она, и в ее словах промелькнула горечь позабытого всеми ребенка. – Останься в его теле хоть крошечный вдох, он бы не остановился, пока не нашел жар-птицу. Вот ты бы остановилась?

– Нет, – признала я. Жар-птица стала моим помешательством, одержимостью, которая спустя столетия связывала меня с Морозовым. Мог ли он выжить? Багра была уверена, что да. А как же ее сестра? Если Морозов смог спастись, вытащил ли он свою дочь из реки? Использовал ли свои умения, чтобы вновь воскресить ее? Эта мысль потрясла меня. Мне хотелось крепко вцепиться в нее, повертеть в своих ладонях, но это еще не все, что мне нужно было узнать. – Что крестьяне сделали с вами?

От ее сиплого смеха, разнесшегося по комнате, волоски на моих руках встали дыбом.

– Будь они умны, то кинули бы и меня в реку. Вместо этого они выгнали нас с мамой из поселка и бросили на милость леса. Мама была бесполезна. Она рвала на себе волосы и плакала, пока ей не стало плохо. Наконец она просто легла и отказывалась вставать, как бы я ни рыдала и ни звала ее. Я оставалась с ней так долго, как могла. Пыталась развести костер, чтобы согреть нас, но плохо это умела. – Женщина пожала плечами. – Я была очень голодна. В конце концов я оставила ее и побрела дальше, грязная и потерянная, пока не наткнулась на ферму. Меня пустили в дом и организовали поисковую группу, но я не смогла найти дорогу к матери. Скорее всего, она умерла от голода на лесной поляне.

Я молча ждала продолжения. Этот квас начинал привлекать и меня.

– Тогда Равка была другой. У гришей не было пристанища. Люди с силой, подобной нашей, заканчивали так же, как мой отец. Свое могущество я скрывала. Следовала за сказками о ведьмах и святых, находила тайные места, где гриши изучали свою науку. Узнавала все, что могла. И когда пришло время, обучила всему своего сына.

– А что насчет его отца?

Багра снова грубо расхохоталась.

– Хочешь услышать любовную историю? Такой не было. Я хотела ребенка и нашла самого могущественного гриша, какого могла. Он был сердцебитом. Я даже не помню его имени.

На долю секунды я увидела сильную девушку, которой она была, бесстрашную и дикую, гриша с необычайными способностями. Затем Багра вздохнула, заерзала в кресле, и видение исчезло, осталась усталая пожилая женщина, греющаяся у очага.

– Мой сын не был… Все начиналось так хорошо. Мы путешествовали с места на место, видели, как живут наши люди, как им не доверяют, какую жизнь, полную тайн и страхов, их заставляли вести. Он поклялся, что однажды у нас будет безопасное место, что сила гришей станет ценной и желанной, чем-то, чем наша страна будет дорожить. Мы будем равкианцами, а не просто гришами. Эта мечта положила начало Второй армии. Хорошая мечта. Если бы я знала… – Она покачала головой. – Я наделила его гордостью. Я обременила его честолюбием, но худшее, что я сделала, это пыталась защитить его. Ты должна понять, даже наш народ избегал нас, пугался нашего необычного могущества.

«Таких, как мы, больше нет».

– Мне хотелось, чтобы он никогда не чувствовал себя так, как я в детстве, – сказала Багра. – Поэтому внушила, что ему нет равных, что ему предначертано ни перед кем не склонять голову. Мне хотелось, чтобы он был стойким, сильным. Я преподала ему тот же урок, что преподали мне родители: ни на кого не полагаться. Что любовь – хрупкая, мимолетная и ненадежная – ничто в сравнении с властью. Он был гениальным мальчиком. И слишком способным учеником.

Рука Багры метнулась в мою сторону. Женщина с поразительной точностью ухватила меня за запястье.

– Подави свой голод, Алина. Сделай то, чего не смогли Морозов и мой сын, и сдайся.

Мои щеки стали мокрыми от слез. Мне было больно за нее. Больно за ее сына. Но даже несмотря на это, я знала, каким будет мой ответ.

– Я не могу.

– Что в жизни бесконечно? – процитировала она.

Я хорошо знала эту строчку.

– Вселенная да человеческая жадность, – процитировала в ответ.

– Возможно, ты не переживешь жертву, которую потребует скверна. Однажды ты уже прочувствовала эту силу, и она чуть тебя не убила.

– Я должна попытаться.

Багра покачала головой.

– Глупая девчонка, – сказала она, но ее голос был полон грусти, словно она упрекала другую девочку из прошлого – потерянную, нежеланную, ведомую болью и страхом.

– Записи…

– Много лет спустя я вернулась в родную деревню, не зная, что там найду. Папиной мастерской давно не стало, но его журналы лежали на том же месте, спрятанные в нише в старом погребе. – Багра фыркнула с недоверием. – Над ним построили церковь.

Я запнулась, но потом сказала:

– Если Морозов выжил, что с ним стало?

– Полагаю, он покончил с собой. Так умирает большинство могущественных гришей.

Пораженная, я откинулась на спинку стула.

– Почему?

– Думаешь, у меня никогда не было таких мыслей? Или у моего сына не было? Люди, которые нам дороги, стареют. Дети умирают. Королевства возносятся и исчезают, а мы продолжаем жить дальше. Быть может, Морозов до сих пор ходит по земле, старее и злее даже меня. Или же он использовал свою силу на себе и покончил со всем этим. Все довольно просто. Подобное притягивает подобное. В ином же случае… – она снова разразилась этим сухим, хриплым хохотом. – Лучше предупреди своего принца. Если он действительно считает, что пуля остановит гриша с тремя усилителями, то он сильно ошибается.

Меня передернуло. Хватит ли мне храбрости покончить с собственной жизнью, если до этого дойдет? Собрав все усилители, я смогу разрушить Каньон, но в то же время смогу сотворить на его месте кое-что похуже. А столкнувшись с Дарклингом лицом к лицу… даже если я осмелюсь использовать скверну и создам армию света, хватит ли этого, чтобы убить его?

– Багра, – настороженно начала я, – что потребуется, чтобы убить гриша с таким могуществом?

Женщина похлопала по голой коже моего запястья, пустующего места, где в течение считаных дней мог появиться усилитель.

– Маленькая святая, – прошептала она. – Маленькая мученица. Думаю, скоро мы это узнаем.

Остаток дня я придумывала, как обратиться за помощью к Апрату. Послание будет оставлено под алтарем церкви Санкт-Лукина в Верности и, как я надеялась, попадет в Белый собор посредством сети верующих. Мы использовали шифр, который Толя с Тамарой узнали от солнечных солдат, так что, если послание попадет в руки Дарклинга, он не поймет, что всего через две недели мы с Малом будем ждать войска Апрата в Карьеве. Столица скачек пустовала после окончания летнего сезона, и при этом располагалась близко к южной границе. Вне зависимости от того, найдем мы жар-птицу или нет, мы сможем двинуть нашу армию на север под прикрытием Каньона и встретиться с войсками Николая к югу от Крибирска.

У меня были два совершенно разных набора багажа. Один – обычный солдатский рюкзак, который отнесут на борт «Выпи». В нем штаны из грубой пряжи, защитного цвета форма, устойчивая к промоканию, тяжелые ботинки, немного монет для взяток или мелких расходов, которые могут понадобиться, чтобы добраться до Двух Столбов, меховая шапка и шарф, чтобы прикрыть ошейник Морозова. Второй набор багажа загрузили на «Зимородок» – набор из трех одинаковых сундуков, украшенных моими золотыми лучами и наполненных шелками и мехом.

Когда наступил вечер, я спустилась на этаж с котлами, чтобы попрощаться с Багрой и Мишей. После ее мрачных предупреждений меня ничуть не удивило, что Багра насупилась и просто махнула мне. Но на самом деле я пришла к Мише. Я заверила его, что нашла кое-кого, кто продолжит с ним занятия в наше отсутствие, и вручила одну из брошек с золотым солнцем, которую носили мои личные стражи. Мал не сможет надевать ее на юге, а радость на лице Миши стоила всех насмешек Багры.

На обратной дороге я никуда не торопилась, бредя по темным коридорам. Здесь было тихо, а с тех пор, как Багра поведала мне свою историю, у меня совсем не было времени ее обдумать. Понятное дело, история подразумевалась как поучительная, но мои мысли все равно неминуемо возвращались к маленькой девочке, которую кинули в реку с Ильей Морозовым. Багра считала, что сестра умерла, ведь та была отказницей… но что, если ее сила просто не успела проявиться? Все-таки она тоже была ребенком Морозова. Что, если ее дар был таким же уникальным, как у Багры? Если она выжила, отец мог взять ее с собой на охоту за жар-птицей. Возможно, она жила неподалеку от Сикурзоя, и ее сила передавалась из поколения в поколение на протяжении сотен лет. И в конце концов проявилась во мне.

Я понимала, что это всего лишь предположение. Жутко самонадеянное. И все же, если я найду жар-птицу неподалеку от Двух Столбов, так близко к месту моего рождения, может ли это быть совпадением?

Я резко остановилась. Если Морозов мой предок, это значит, что мы с Дарклингом родственники. А это значит, что я чуть не… от этой мысли меня всю передернуло. Неважно, сколько лет и поколений могло пройти, мне все равно захотелось принять ванну с кипящей водой.

Мои размышления прервал Николай, шедший навстречу по коридору.

– Ты должна кое-что увидеть, – сказал он.

– Все в порядке?

– На самом деле все просто превосходно, – он присмотрелся ко мне. – Что с тобой сделала эта карга? Выглядишь так, будто съела особо склизкого жука.

Или же поцеловалась и не только со своим возможным кузеном. Я вздрогнула всем телом.

Николай предложил мне руку.

– Ну, что бы это ни было, предашься отвращению позже. Наверху происходит нечто чудесное, и оно не может ждать.

Я взяла его под руку.

– А ты не из тех, кто любит приукрашивать, да, Ланцов?

– Это не приукрашивание, если оно соответствует действительности.

Мы только начали подниматься по лестнице, как сверху сбежал Мал. Его лицо сияло от радости, губы расплывались в широкой улыбке. От нее в моей груди словно взорвалась бомба. Эта улыбка принадлежала Малу, который, как я думала, исчез под шрамами войны.

Он заметил меня с Николаем, наши переплетенные руки. Уже через долю секунды его лицо окаменело. Мал поклонился и отошел в сторону, чтобы дать нам пройти.

– Не туда бежишь, – сказал Николай. – Ты все пропустишь.

– Я приду через минуту, – ответил Мал. Его голос казался таким равнодушно-любезным, что я засомневалась, не привиделась ли мне та улыбка.

Тем не менее, мне потребовались все силы, чтобы продолжить подниматься по ступенькам, чтобы и дальше держаться за руку Николая. «Презирай свое сердце», – сказала я себе. Сделай, что нужно.

Когда мы достигли вершины лестницы и вышли в Прялку, я лишилась дара речи. Все лампы потушили, комната была погружена во мрак, а повсюду вокруг нас падали звезды. Огненные всполохи расчерчивали окна светящимися линиями, падая каскадом за вершины гор.

– Метеоритный дождь, – сказал Николай, осторожно ведя меня по помещению. Люди разложили одеяла и подушки на подогреваемом полу и сидели группками или лежали на спине, наблюдая за ночным небом.

И тогда боль в моей груди усилилась до такой степени, что я чуть не согнулась пополам. Потому что это – то, что спешил показать мне Мал. Потому что выражение на его лице – открытое, нетерпеливое, счастливое – предназначалось мне. Потому что я всегда буду первым человеком, к которому он побежит, увидев что-то интересное, и я поступила бы так же. Святая, королева или самый могущественный гриш в мире – я всегда буду бежать к нему.

– Как красиво, – выдавила я.

– Я же тебе говорил, что у меня полно денег.

– Значит, ты теперь организовываешь небесные явления?

– В качестве подработки.

Мы остановились посреди зала и подняли глаза к стеклянному куполу.

– Я мог бы тебе пообещать, что заставлю забыть его, – предложил Николай.

– Не уверена, что это возможно.

– Ты же осознаешь, что забавляешься с моей гордостью?

– Твоя самонадеянность кажется вполне невредимой.

– Подумай об этом, – попросил он, ведя меня через толпу в тихий уголок возле западной террасы. – Я привык всегда находиться в центре внимания. Мне говорили, что я могу очаровать даже скаковую лошадь, да так, что она прямо на бегу отдаст мне все свои подковы. Но ты, похоже, невосприимчива к моим чарам.

Я рассмеялась.

– Николай, ты прекрасно знаешь, что нравишься мне.

– Ты так сдержанна в своих чувствах.

– Я тоже не слышала от тебя признаний в любви.

– А это бы помогло?

– Нет.

– Лесть? Цветы? Сто голов крупного рогатого скота?

Я пихнула его.

– Нет!

Я знала, что даже его приглашение на метеоритный дождь было не столько романтическим жестом, сколько показательным выступлением. В столовой никого не было, и мы заняли для себя этот небольшой уголок в Прялке, но Николай специально провел меня долгой дорогой через всю толпу. Он хотел, чтобы нас видели вместе: будущего короля и королеву Равки.

Принц прочистил горло.

– Алина, если мы каким-то чудом переживем следующие пару недель, я попрошу тебя стать моей женой.

Во рту пересохло. Я знала, что к этому все идет, но мне все равно было странно слышать от него эти слова.

– Даже если Мал захочет остаться, – продолжил Николай, – я переведу его в другой полк.

«Пожелай мне спокойной ночи. Вели мне уйти, Алина».

– Понимаю, – тихо ответила я.

– В самом деле? Я помню, что сам говорил тебе о браке без обязательств, но если… если у нас будет ребенок, я бы не хотел, чтобы ему пришлось выслушивать насмешки и грязные сплетни, – он заложил руки за спину. – Хватит с нас одного королевского бастарда.

Дети. От Николая.

– Знаешь, ты ведь не обязан этого делать, – ответила я. Не знаю, убеждала ли я его или саму себя. – Я могла бы руководить Второй армией, а ты – заполучить любую красавицу, какую пожелаешь.

– Шуханскую принцессу? Дочь керчийского банкира?

– Равкианскую дворянку или гриша, такого как Зоя.

– Зоя? У меня твердое правило никогда не соблазнять того, кто красивее меня.

Я рассмеялась.

– А вот сейчас было обидно!

– Алина, это союз, которого я хочу: объединенные Первая и Вторая армии. Что же касается всего остального, я всегда знал, что мой брак будет политическим. Я женюсь ради власти, а не по любви. Но нам может повезти. Со временем мы можем получить и то, и другое.

– Или же третий усилитель превратит меня в алчного диктатора, и тебе придется меня убить.

– Да, медовый месяц выйдет не из лучших.

Он взял меня за руку, обхватывая голое запястье своими пальцами. Я напряглась и осознала, что ждала притока уверенности, как от прикосновений Дарклинга, или разряда тока, как в ту ночь у Малого дворца, когда мы с Малом ссорились за баней. Но ничего не произошло. Кожа Николая была теплой, его хватка – нежной. Интересно, почувствую ли я когда-нибудь снова нечто столь же обыденное, или напряжение во мне будет продолжать скакать и потрескивать, ища, к чему подключиться, как молния ищет высокую точку.

– Ошейник, – сказал Николай. – Оковы. Зато мне не придется тратить деньги на украшения.

– У меня разорительное пристрастие к тиарам.

– Но голова-то одна.

– Пока что, – я глянула на свои руки. – Мне стоит предупредить тебя по результатам сегодняшней беседы с Багрой, что, если дела с усилителями пойдут наперекосяк, тебе понадобится нечто большее, чем обычное огнестрельное оружие, чтобы избавиться от меня.

– Например?

– Возможно, другая заклинательница Солнца.

– Уверен, у меня где-то завалялась запасная.

Я не могла сдержать улыбки.

– Видишь? – просиял он. – Если мы не умрем через месяц, то можем стать вполне счастливой парой.

– Прекрати, – осадила его я, по-прежнему улыбаясь.

– Что прекратить?

– Говорить нужные слова.

– Я попытаюсь отучить себя от этой привычки.

Его улыбка дрогнула. Николай осторожно убрал волосы с моего лица. Я замерла. Он опустил руку на то место, где ошейник соприкасался с изгибом шеи, и когда я не отпрянула, поднял ладонь к моей щеке.

Я не была уверена, что хотела этого.

– Ты говорил… ты говорил, что не будешь целовать меня, пока…

– Пока ты не начнешь думать обо мне, вместо того чтобы пытаться забыть его? – он придвинулся, свет от падающих звезд заиграл на его лице. Николай наклонился, давая мне время, чтобы отвернуться. Я чувствовала его дыхание, когда он произнес: – Обожаю, когда ты меня цитируешь.

Он мимолетно задел мои губы, затем еще раз. Это был не столько поцелуй, сколько обещание оного.

– Когда ты будешь готова, – сказал Николай. Затем крепко сжал мою руку, и мы продолжили вместе наблюдать за звездным ливнем, пронзающим небеса.

Со временем мы можем стать счастливыми. Люди влюбляются каждый день. Женя с Давидом. Тамара с Надей. Но счастливы ли они? Останутся ли таковыми? Быть может, любовь – это суеверие, молитва, которой мы откупаемся от правды о нашем одиночестве. Я запрокинула голову. Звезды казались такими близкими друг к другу, но на самом деле между ними пролегали миллионы миль. Возможно, в конечном счете любовь – это просто стремление к чему-то невероятно яркому и бесконечно недостижимому.