Глава 37
Моя рука запылала болью, будто под кожей вспыхнуло солнце.
– Ну, нашел же время, – процедил я.
Чертов ворон выдрался из меня и захлопал крыльями, кропя моей кровью и ошметками мяса бронзовые провода в полу. Птица посмотрела на меня, на Эзабет, затем неуклюже взлетела на каменную миску.
– Идет Шавада! – прокаркал ворон.
– Прямо сейчас?
– Сейчас!
Клятый ворон был больше обычного, полнее телом. Наверное, в него влилось больше силы Безымянного. Моя кровь шлепнулась в миску.
– Надо идти руководить обороной, – сказал я, вставая.
Рука Эзабет вцепилась в мою.
– Бессмысленно, – прокаркал ворон. – Идет Шавада.
Зал, наверное, в сотне футов под землей, но мы все равно услышали приход Короля. Пол содрогнулся, сверху посыпалась пыль, вдали раскатился грохот.
– Что это? – спросил я.
– Шавада только что разнес в щебень полмили стены, – прокаркал ворон. – Он идет сюда, чтобы самому проверить Машину.
Птица склонила голову набок и добавила:
– Филон с Акрадиусом готовятся идти на штурм Три-шесть.
– И зачем ты пришел сюда теперь? – с обидой спросил я. – Уже слишком поздно. Ты покинул нас. А мы все время нуждались в твоей помощи. С тобой у нас все могло бы получиться.
– Ха! Галхэрроу, ты так уверен, что все знаешь и понимаешь? Что за высокомерие! Что за дерзость! Потому ты мне и нравишься. Потому тебя избрали – за тупое упрямство и живучесть. Упорство и выносливость – вот что главное. Нолл предложил Сильпура. Он вдвое умнее тебя. Но ему не хватило бы твоего упорства, чтобы докончить работу.
– Я не докончил никакой работы, – сказал я, но ворон уже не слушал, потеряв ко мне интерес.
Он склонил голову набок, прислушиваясь. Эзабет принялась за мою руку: срезала полоски с платья, обернула вокруг предплечья. Рана не прекратила кровоточить и болела так, как только может болеть рука, из которой вылезла здоровенная тварюга. Воронья Лапа, похоже, потерял к нам всякий интерес. Зачем он тут? Явился поглазеть на наш итог? Любопытно, можно ли свернуть проклятой птице шею, чтоб позлить полоумного старика?
– Нам убегать? – спросила Эзабет.
Я улыбнулся со всей нежностью, на какую был способен, и взял ее окровавленные руки в свои. Она прочла все на моем лице. Убегать некуда и незачем. Нет такого места, где можно было бы и стоило бы прятаться. Драджи разнесут свою чуму по Дортмарку, а затем в страны за морем.
– Господин, почему ты не сражался с ними? – спросил я.
Воронья Лапа помолчал несколько секунд, затем повернулся ко мне.
– Галхэрроу, что происходит, когда сражаются два колдуна? – спросил он.
– Кто-то из них погибает, – ответил я.
– Неверно! Неверно совсем! Вспомни высокомерного дурака Холода. Он был заносчивый, как и ты. Потребовались усилия четырех Глубинных королей, чтобы сломать его. Защищаться легко, нападать гораздо труднее. Потребуется четверо Безымянных, чтобы уничтожить сущность одного Глубинного короля. Как ты думаешь, они покорно лягут перед нами и попросят превратить их в ничто? Как ты думаешь, отчего мы строим такое изощренное оружие против них?
И что скажешь на такое? Выходит, мы были обречены на поражение с самого начала. Птица возилась в миске, превратив ее иссохшее содержимое в пыль.
– И ты не можешь запустить Машину? – спросил я.
– Она – работа Нолла, а не моя, – раздраженно ответил Воронья Лапа. – Ты знаешь, что по-настоящему поразительно во всем этом? А то, что хоть кто-то поверил, будто спиннеры и «таланты» смогут произвести достаточно энергии для Машины. В катушках у нас над головой столько фоса, что можно было бы освещать весь Валенград тысячу лет. Но чтобы активировать Машину самого Нолла, притом светом, который тащат из воздуха мужчины и женщины? Если выговорить такое вслух, самому смешно.
– Что же тогда такое Машина? – спросила Эзабет. – Что ее питает?
– Подумай! – каркнул Безымянный, перевалился с лапы на лапу. – Чтобы работало такое оружие, мало вороха катушек с запасенным фосом. Нужно что-нибудь гораздо большее. Давай, спиннер, шевели мозгами. Скажи мне, что может дать энергию?
– Ничего не может, – брякнул я и понял, что ошибся.
Ворон такой самодовольный, с таким удовольствием объясняет, подталкивает нас к ответу.
– Смерть одного из вас, – ответила Эзабет. – Уничтожение Безымянного. Кратер Холода. Когда его убили, от взрыва образовалась дыра в милю диаметром… Постойте, так вы хотите пожертвовать жизнью, чтобы дать энергию Машине?
Аватар Безымянного взорвался хохотом. Птица так хохотала, что опрокинулась на спину, молотя перепачканными кровью крыльями, дрыгая лапами. Мерзкий издевательский смех – внезапно оборвавшийся, когда сверху докатился грохот сильнее прежнего. Нас обдал дождь из пыли, присыпавший ворона.
– Это внешняя стена цитадели, – деловито сообщил он. – Попытайтесь не лезть под руку, если хотите выжить.
Пол сотрясся опять. Зал наполнился чудовищной вонью, шедшей клубами, будто пар от кипящего котла, намного гнуснее смрада, вырвавшегося из глаза Эроно, гораздо тошнотворнее, чем в моем кошмаре. Эта вонь чего-то лишенного жизни, радости, сострадания, это отравленный дух эгоизма, летаргии, жадности, превратившейся в инстинкт, несказанное зло, вытекшее в мир.
У меня пошла носом кровь. Голова сейчас будто взорвется. Эзабет задрожала. Близость Глубинного короля – чудовищная тяжесть и боль. Люди не созданы для того, чтобы смотреть в лицо богам.
Шавада ступил в зал.
Он был не в человеческом обличье, не живое творение, но тьма. Трудно увидеть, что он такое, уместить в человеческие ощущения и слова. Во тьме – сгущение в форме человекоподобной фигуры футов десяти ростом, широкой, как бык. Два глаза в кулак величиной, бездонные провалы в черноту, обшаривали зал. Хотя никакое людское оружие не могло повредить Глубинному королю, сгущенную тьму облекали древние стальные доспехи, сплошь покрытые тончайшей причудливой гравировкой. Кто мог ранить Шаваду? Разве что демон или бог, или такой же по силе колдун. Но чем бы ни был Шавада, его близость обрушилась на меня, будто конь на полном скаку.
Я упал на колени, Эзабет тоже, в невольном жесте покорности. Глубинный король раззявил темный провал. Раздавшийся голос пронизывал могильным холодным ужасом до костей. Такие звуки издают чудовищные твари из океанских глубин, ненавидящие свет и мир.
Лязгнули доспехи, прикрывающие пустоту. Шавада вошел.
– Столько лет мы страшились всего лишь этого? – произнес он.
Я слыхал легенды о нем – и не верил им. Сейчас я бы тоже отверг их, но лишь потому, что они не передавали и малой доли невообразимого ужаса.
Чудовище посмотрело поверх нас, скорчившихся на полу. Оно попросту не замечало нашего присутствия, ничтожного, не стоящего ни малейшего внимания. С чего бы ему глядеть на нас? Для него мы как вши. Он только что разодрал полмили стены, убил многие сотни, взмахнув рукой. А может, поставить на последний шанс? Ткнуть мечом во тьму, надеясь отыскать мистическое слабое место? Конечно, вряд ли оно убьет Шаваду. Он не падет и от тысячи мечей. Но стоит хоть бы плюнуть ему в морду напоследок. Я всегда мечтал умереть, сражаясь.
Приспешники верят, что Глубинные короли – боги. Глядя на монстра передо мной, я и сам мог поверить в это. Как же мы надеялись противостоять ему? От мерзкого смрада мой желудок сворачивался в ком. Я едва мог дышать.
Взгляд Шавады скользнул по ворону, прыгающему по стенам, полу, бочке в углу.
– Как это возможно? – выговорил он. – Здесь же ничего нет.
Он посмотрел на пьедестал и подошел – а скорее, подплыл – к нему, протянул руку, осторожно поднял кусочек иссохшего праха. Мертвенно-белый, словно личинка, язык выскользнул изо рта, коснулся черной пыли. Темные провалы-глаза стали шире.
– Песнобег?
В чудовищном голосе послышалась нотка удивления.
– Вот что они сделали с тобой.
У двери негромко хлопнуло. Там появился призрак – бескровный, но воплощенный в теле. Отто Линдрик. Раны исчезли, он помолодел, хотя остался по-прежнему пухлым и низкорослым – и, похоже, совершенно не боялся твари, заполонившей зал.
Линдрик зашел, будто в свой кабинет.
– Ты! – прорычал Шавада. – Где ты прятался все эти годы?
– А, там и сям. Но большей частью здесь, – улыбаясь, ответил Линдрик.
Мне никогда не нравилась его улыбка.
– Ты прятался? Ха, ты затаился, как слизняк! Ты знал, что когда-нибудь твоя Машина предаст тебя. Ты пришел посмотреть, как я сокрушаю твой народ?
Наконец в моем мозгу щелкнуло, и недостающий кусок встал на место. Меня обманули. Всех нас обманули. Линдрик, который вовсе не был Линдриком, снисходительно улыбнулся демону теней.
– Моя прекрасная Машина отнюдь не предала меня. Видишь ли, у нее просто кончилось питание. Не может же сердца Песнобега хватить навсегда. Но теперь проблема питания решена. И за это большое тебе спасибо.
– Ты всегда говоришь загадками, – хрипло прорычал Шавада из тьмы. – Старик, посмотри в лицо правде: твое время вышло. У тебя не хватит сил. В одиночку ты не сможешь ничего.
– Да, конечно, – с легкостью согласился Нолл. – Но разве я тут один? Видишь ли, придумал все это Воронья Лапа. Нам было нужно сердце, но их так запросто не отыскать. К счастью, никому из нас не нравился Песнобег, и хотя он противился, боюсь, мы злоупотребили его положением. Отчаянные времена, отчаянные меры. Сначала результат превосходил все ожидания. Но, увы, ничто не вечно. Думаю, ты и сам в этом убедился. Ведь у тебя в руке то, что осталось от его бедного сердца.
Из моего носа перестала течь кровь. Я сплюнул желчью и кровью, кое-как принял сидячее положение, затем прижал ладони к вискам. Голову заполняла лютая пульсирующая боль.
– То есть у тебя ничего нет, – заключил Шавада.
– Отчего же нет? У нас была проблема – найти другое сердце. Я не мог бы поймать врасплох другого Безымянного так, как мы поймали Песнобега. Но у меня появилась идея получше: пригласить одного из вас. Завлечь в Валенград, в этот самый зал, к сердцу моей Машины.
– Вас нужно четверо на одного меня.
– Ну да, – снова согласился Нолл. – Так нас и есть четверо.
Я и представить себе не мог, что увижу страх бога. Многопалые руки Шавады сжались в кулаки, он зарычал, обвел взглядом зал, только теперь замечая расставленное у стен: соленую воду, птичьи черепа, могильную пыль. В глазах демона зажегся желтый свет, распаленный испугом и яростью.
Вонь хлестнула с новой силой – Шавада обрушил на Нолла всю мощь. Видно ничего не было, но ощущалось, словно в мозгу прорвало дамбу. Шавада пытался перекорежить реальность на свой манер. Нолл, коротышка под ураганом, ответил с такой же силой.
Появились остальные, будто специально ожидавшие момента. Первой пришла Леди Волн, выплеснувшись из соленой воды, и свилась наполовину в женщину, наполовину в морского зверя, шипастого и перепончатого. Из гроба с пылью восстал Мелкая Могила, неразличимый человеческому взгляду, обман зрения, вихрь из мути, сложившийся в высокую, смутно человеческую фигуру – а с ним явился дикий вой замогильного мира. Последним возник Воронья Лапа, скрюченный, горбатый старик с кривой птичьей лапой вместо правой ноги.
Да, здорово сделано, ничего не скажешь. Ловушка длиной в двадцать лет. Я теперь ясно видел все ухищрения. Нолл наверняка знал о том, что его подмастерье – приспешник, и о том, что жило в глазнице Эроно. Нолл по капле скармливал информацию людям, подталкивал обоих Танза к тому, чтобы объявить всем о неисправности Машины, выдавал клочки сведений Эзабет, добиваясь, чтобы о ней и ее открытиях заговорила каждая шишка в Валенграде. Безымянные постепенно скармливали ложь людям через меня, Эзабет, через любого, кем могли воспользоваться.
А мы-то выбивались из сил. Вся наша боль и муки – трепыхания приманки на крючке.
Мы даже не поняли нашу роль. Шавада не рискнул бы прийти сам, если бы верил в то, что у нас есть хотя бы малейший шанс активировать Машину. Шавада подтолкнул нас к самому краю и увидел, как мы падаем. Я бы встал и зааплодировал Безымянным, если бы их успех не оплатило столько человеческих жизней. И если бы я мог встать, конечно.
Битва между существами столь огромной мощи происходит без взрывов и вспышек, без грохота и огненных шаров. Безымянные – древние, кошмарные, бесчеловечные, ужасающе медленные и методичные. Они связали Шаваду магией, сковали его дух, загнали его тьму в плоть. Уже скоро они начнут слой за слоем проламывать его защитные заклятия, разбирать их, как мародеры разбирают руины. Четверо Безымянных были не менее страшными чудовищами, чем Шавада, и обращали на нас не больше внимания, чем он. Все-таки, насколько же мы ничтожные твари в их глазах!
Воздух гудел от высвобождаемой мощи. Шавада метался в отчаянии, бил то одного, то другого, отыскивая слабость. Его тень шипела и дергалась, словно ее внутренности хотели вырваться из заточения.
Шавада скрежетал зубами, шипел. Он был один – но невероятно силен. Я видел, как задрожало обличье Леди Волн, заплескалась вода ее тела. Туман Мелкой Могилы задрожал, и показалось, что я на мгновение различил изможденного темнокожего старика, выглядывающего из живого вихря. Но Воронья Лапа испустил долгий вздох – и Безымянные восстановились. Шавада осел, отступил – но не умалился. Несомненно, он ударит снова.
– Галхэрроу, видишь! – торжествующе завопил ворон, замахал крыльями, сел на мою подставленную руку. – Ты только посмотри!
Да, я посмотрел. Тысячи уже погибли, тысячи гибнут. А Тнота, Ненн, Дантри – они еще живы? Столько храбрых добрых людей убито и искалечено ради того, чтобы Безымянные провернули свою хитрость? Они так долго планировали это торжество. Какая им разница, сколько для того раздавят муравьев?
Шаваду вытирали из бытия – скучно, деловито, медленно. Его суть расчленяли, разбирали, с хирургической точностью извлекали сердце.
– Машина уничтожит драджей в Мороке, – заметил я.
– Если повезет, достанем и Акрадиуса с Филоном! – прокаркал Воронья Лапа и перескочил с лапы на лапу. – Если нет, все равно хоть одного достали! Пересилили самого Глубинного короля! Добились невозможного!
Победоносный старикан хохотал и глумился.
Я разозлился помимо воли.
– Да уж, вы получили, чего, мать вашу, хотели. А на остальных вам начхать. Машина уже не спасет Валенград! На его улицах тысячи драджей. Ради одного короля вы уничтожили целый город.
– Я и не думал, что ты поймешь, насколько выгодный получился обмен, – заметил Воронья Лапа. – Но разве ты не маршал теперь? Разве это не твоя работа – спасать город?
– Как? Силами одного солдата? – прорычал я.
– Ты у нас и вправду всего лишь солдат, – согласился Воронья Лапа. – А как насчет нее? Мне кажется, над вашими головами – самый большой в мире запас фоса. А еще мне кажется, что у Танза есть редкий талант. Ну, давай же, Галхэрроу, где твое пресловутое упорство, которое я расхвалил?
Человеческое обличье Вороньей Лапы хихикнуло и подмигнуло мне с другого края зала.
Надежда – такое крутое жгучее пойло. Никакой бренди не сравнится с ней.
– Ты уж поспеши, – посоветовал колдун. – Драджи идут сюда. И постараются помешать вам, если смогут.
Мы с Эзабет переглянулись. Ворон замахал крыльями и взлетел, хохоча, а мы поползли к дверям.
