Глава 26
Чувства возвращались постепенно. Я не очень хотел их возвращения. После удара кастетом голова разрывалась от боли, слева будто яростно вкапывались чем-то острым в череп, а хуже всего – прямо над виском. Такое бывает, когда бьют в голову куском железа. Сначала приходит глубокая саднящая боль, потом – тошнота, все плывет перед глазами. Не открывая глаз, я по боли в руках понял, что только веревка на них, удерживаемая столбом, не дает мне завалиться вперед. Я смог сосредоточиться, прислушаться, и понял, что неподалеку всего один человек. Я различал его шаги. Потрескивали поленья в печи, пышущей жаром. Я не шевелился. Лучше прикинуться мертвым. Трупы бессмысленно пытать.
Потерять сознание от удара – лучшее, что только могло приключиться со мной здесь. Редко когда это идет на пользу. Спасибо Эроно. И за смердящую блевотиной одежду тоже.
– Можешь выходить. Я услала всех прочь, – выговорила Эроно.
– Надо быстрее. Очень быстро, – произнес чей-то смутно знакомый голос.
Детский голос. Мне словно насыпали льда в желудок, и пришлось собрать все силы в кулак, чтобы не дернуться ненароком.
Да не может быть…
– Можешь разбудить его? – спросила Эроно.
– Я могу выпотрошить его разум, но тот спиннер нелегко дался мне. Ровель был силен. Мне нужно собрать силы. А этот быстро сознается. Галхэрроу – пустой болтун. Покажи ему настоящую боль, он сразу посыплется.
Мальчишечий голос, еще до мутации. Голос ребенка. «Малыша». Того самого, с Двенадцатой станции, того же, кто гнался за нами в Мод. Такие голоса не забываются. Они приходят в кошмарах, отравляют мысли. Но, как ни странно, в голосе звучало что-то до боли знакомое.
Тревожно слышать, что у «малыша» есть мнение насчет меня. Хотя мне сейчас лучше тревожиться совсем о другом.
Эроно снюхалась с тварью Глубинных королей! И потому у нее планы на Эзабет либо Дантри, а может, сразу на обоих. Я и представить не мог, что Эроно – приспешница. Ведь княгиня – благороднейших кровей, хозяйка одного из богатейших городов Союза. Какая бессмыслица!
– Мне нужна эта женщина, – сказал «малыш». – Господин не потерпит неудачи, ты же знаешь.
– Да, я знаю. Но они никуда не денутся. В Валенграде у них нет союзников. Я об этом позаботилась, поставила своих людей у всех ворот. Наша добыча никуда не денется, все мои силы направлены на розыски, уж поверь мне.
– Если она умрет, ее гений умрет вместе с ней, – свирепо процедил «малыш». – Я не могу этого допустить. Пусть она всего лишь спиннер, но проверить все для нас может лишь она. Она должна проверить, бьется ли еще сердце Машины Нолла, безопасна ли дорога для королей.
– По-настоящему проверить можно, лишь проникнув к ядру, – сказала Эроно. – Без того у нас не более чем неполная теория. Но Венцер не допускает к ядру даже меня, а за его стражей еще и охранные заклятия Нолла. Сквозь них не пробьешься.
– Пока нет, – раздраженно уточнил «малыш», прямо излучавший нетерпение и злость. – Но я найду способ, даже если мне придется сжечь весь город вокруг. А до того господин будет считать, что лишь теория этой женщины даст ему уверенность. Потому позаботьтесь о ее должной разработке.
– Тебе следовало позволить мне вырезать правду из этой девки, – упрекнула Эроно.
– Нет, – отказал «малыш». – Если огонь Машины еще жив, тебе важно сохранить свое место. Пусть час победы не сегодня. Но он непременно придет. Господин вечен. Он готов подождать.
Оба ненадолго замолчали. Кто-то пошевелил в очаге кочергой. Зашуршал пепел, что-то обвалилось, посыпались искры. Значит, жить мне осталось всего ничего. Сейчас кто-нибудь поймет, что я уже очнулся, и меня снова начнут увечить. Вот уж типичный пример бесполезного предвидения.
– Возвращаются мои люди, – предупредила Эроно. – Тебе нужно идти.
– Выжги информацию из этого типа прямо сейчас, – прошипел «малыш». – Мое терпение лопается. Терпение моего короля тоже. Ты должна взять ее до заката, иначе мы рискуем вообще потерять ее. Все, я ушел.
Где-то закрылась дверь. Затем лязгнули, открываясь и закрываясь снова, створки главных дверей.
– Новости? – спросила княгиня.
– Ваша милость, они не в цитадели и не в Уиллоуз, – ответил солдат. – Где бы они ни были, они залегли и сидят очень тихо. Я поставил на дело всех ваших соглядатаев, но с ними мы разузнаем не скоро. Если хотите быстрее, пусть повизжит этот тип.
– Хорошо, займись, – вздохнув, разрешила Эроно. – У меня не хватает на него терпения.
На мою голову обрушилось ведро воды, смердящей блевотиной. Наверное, зачерпнули из сточной канавы снаружи. Вода попала мне в нос. Я пытался изображать труп, но мою голову резко вздернули.
– Ваша милость, да он уже очнулся. Старина, да ты уже в себе, правда?
Знакомый голос.
Сильные мозолистые пальцы ухватили меня за бороду, дернули вверх. Я открыл глаза и первым делом увидел розы на колючих стеблях, обвившие мускулистое предплечье. Я уже видел их. Перед глазами возникло расплывчатое пятно, вскоре превратившееся в уродливую харю. Станнарду зашили лицо. Оно распухло, покраснело, сочилось кровью. Ублюдок похлопал меня по щеке, приятельски подмигнул.
– Гребаный ты идиот! – прорычал я. – Эроно работает на драджей!
– Знаешь, твое дерьмо звучало бы убедительней, если бы я не застукал тебя с ведьмой за попыткой грабежа в доме Малдона, – заметил Станнард. – Мы пришли позаботиться о том, чтобы его богохульство не попало в чужие руки, и что увидели? Ты явился ограбить чертово колдовское логово.
Станнард цедил слова, стараясь поменьше шевелить губами, чтобы не дергать аккуратно зашитую щеку.
– Знаешь, я весь горю нетерпением, – доверительно сообщил он и отошел сунуть кочергу в огонь.
Ожидая пытки, предвкушая чужую боль, Станнард принялся напевать под нос – бессвязно, невпопад, просто чтобы унять нетерпение. Открылась дверь, и явилась банда его приспешников, древних ублюдков, спешащих посмотреть на мучительство. Изрядная толпа, человек двадцать. Парочку я узнал. Я видел их то ли в доме Эроно в Уиллоуз, то ли в тавернах. Они пристроились поблизости и выпивали, передавая кружку друг другу.
– Слушайте, вы мне, случаем, не уделите глоточек? – осведомился я.
Те с отвращением посмотрели на меня и продолжили пить. Интересно, как долго они служили Эроно? Сколько темных делишек провернули по ее приказу в городских закоулках? Скольких Отто Линдриков били по лицу, как я? Да, если бы судьба развернулась чуть иначе, я бы сейчас пил с ребятами Эроно. Пугающая мысль. Но меня гораздо сильнее пугает то, что начнется через несколько минут.
Трусливая моя часть настойчиво твердила, что сейчас самое время колоться. Я оттягивал неизбежное, как мог. Но теперь передо мной смердела печь, пожиравшая уголь и превращавшая черные железные прутья в ярко-алые. Меня колотило от ужаса. Да я не должен Танза ровно ничего. Я уже наделал для них дерьма выше крыши. Все, пора признаваться, выкладывать начистоту, надеясь уберечься от поджаривания. Я слишком часто слышал вонь горелого мяса – и от пушечного огня, и от магии боевых спиннеров, и на моих собственных допросах.
Станнард пошевелил прутья. У меня от лютого страха навернулись слезы на глаза. Только идиот не леденеет от ужаса перед пыткой. Выдержать невозможно. Я-то знаю. Я обязательно сломаюсь. Вопрос только в том, сколько тычков раскаленной кочергой я выдержу перед тем, как боль заслонит все остальное. Может, всего-то один. В армии даже не пытаются учить тому, как держаться на пытке. Все бессмысленно. В конце концов сломается любой – со слезами, мольбами и криками. Так уж оно работает.
Мне следовало сдаться – но я не сдавался. Сам не понимаю отчего.
Оконечность кочерги засветилась красным. Нет, пока еще рано. Станнард знал свое дело. Наверняка не в первый раз играл в палача. Эроно сидела с отстраненным выражением на лице, блуждала в мыслях. Приятно знать, что замучить меня до смерти сейчас не самое главное для нее. Я чуял запах накаляющегося металла. От него в воздухе становится сухо и пусто, как в кузне. Наверняка от боли и страха я тронусь рассудком. Возможно, навсегда. Я задумался над тем, что мне следовало сделать с моей жизнью. Да, она полна бед и поражений – но ведь есть и парочка побед. На меня полагалось много людей. Пожалуй, слишком много для моих невеликих талантов. Командовать многими – не по мне. У меня нет генеральских талантов. Я был слишком молод, старался изо всех сил. Но мертвым безразличны старания. Они усыпали путь отступления из Адрогорска. Теперь там лишь обглоданные дочиста кости и черепа под бронзовым небом.
Самую злую беду я принес своим детям. Ведь их убило мое поражение под Адрогорском. Конечно, не прямо. Поражения – дело не такое уж необычное. В то время Адрогорск был стратегически важен. По крайней мере мы так считали. Мы четыре месяца держали его, сидя посреди Морока, в руинах когда-то прекрасного города, славного искусствами и роскошью. Оружие Вороньей Лапы превратило город в кучу щебня. Мы уцепились за них, принялись строить укрепления, делать крепость. Драджам оно не понравилось, они выслали армию. Мы могли отбить их. По крайней мере могли попытаться. Три дня мы терпели пушечный огонь и заклятия «малышей». Генерал получил стрелу в плечо. Раздробленная кость породила лихорадку, за пару дней рана почернела и запахла гнилью. Один генеральский заместитель погиб на стене, отбивая штурм, другого убила взорвавшаяся пушка. Командиры уходили один за другим, пока на гребаном верху не оказался я, всего лишь бригадир. Потом с коммуникатора пришло послание от Вороньей Лапы. Мол, идет сам Филон, и мы рискуем попасть в свару между колдунами. Воронья Лапа решил, что куча щебня не стоит того, чтобы из-за нее дрались Безымянный с Глубинным королем, и я приказал отступать. Я не знал, что вторая армия драджей ждала в засаде, и она обрушилась на нас по дороге к Сорок первой станции.
Девять тысяч трупов сильно давят на совесть. Но они были солдатами, да и я их, честно говоря, не любил.
А вот дети давят куда сильнее. Я спасся и вернулся. Тороло Манконо назвал меня трусливым некомпетентным болваном, и я прикончил Тороло всего лишь за его злые опрометчивые слова и мою обиженную гордыню. Когда о позоре узнала моя жена, она унесла жизни моих малышей вместе с собой. Не смогла вынести бесчестья и груза стыда. А я так и не увидел мальчика, рожденного, когда я вернулся на фронт, к мечтам о золотых эполетах, триумфах и славе. Нося форму, я погубил тысячи. Скинув ее, я продолжил губить десятки. Но, несмотря на все смерти, на всю брызгавшую в лицо кровь, на вопли терзаемых и убиваемых мной бедолаг, сильнее всего давила смерть ребенка, которого я так и не увидел.
Наш мир зол и жесток со своими детьми. В нем живут тьма, жадность, боль и обман. Чтобы найти еду и место в мире, приходится лезть сквозь колючую чащу, кишащую хищными тварями. А они рано или поздно попробуют на зуб твою обветшалую плоть. И все же в ярких глазах всякого ребенка есть искра, возможность великой доброты и счастья. Возможность жизни, которую стоит прожить. Эта искра заслуживает попытки. Хотя большинство детей оказываются такими же бесполезными и бессмысленными, как и породившие их родители, хотя земная жестокость вынуждает большинство ступить в грязь и кровь, иногда бывают и те, кто научается видеть красоту и не отпускает ее во мрак.
У меня не получилось. Но у кого-нибудь может получиться. Есть надежда, пока держится граница. Вашу мать, я буду держаться до последнего.
Станнард пошел ко мне с раскаленной кочергой в руках, бело-желтой от жара. Я стиснул зубы, вжался затылком в столб. Как я ненавидел этого ублюдка! Во мне кипела вся злоба и ярость, весь мрак, скопившийся за годы, загнанный в самые глубины души. Жаль, что я не оставил Станнарду на роже памятку поглубже и побольнее. Ну, сейчас уж он поквитается всласть.
– Где Эзабет Танза? – спросила издали Эроно.
Ее служка терпеливо ждал моего отказа, чтобы получить позволение и начать пытку.
Вдруг зажглись фос-светильники, залили кузню бледным ярким светом. Под потолком еще осталось несколько стеклянных трубок.
– Вы же сказали, что генератора нет, – раздраженно заметила Эроно. – А я вижу, что он есть. Скажите на милость, зачем мы сидели в темноте?
Взглянув на потолок, Станнард почесал свой подтекающий рубец. Стеклянные трубки никуда не вели. Из их обломанных краев, вихрясь, вытекал фос. Обычно он течет как вода или пар, потому для него и нужны трубки, но здесь свет остановился у краев, свернулся, будто ленивая змея. Озадаченный мучитель раскрыл рот, чтобы помочь работе мысли, но княгине было наплевать на странности фоса.
– Где Эзабет Танза? – повторила она.
– Я здесь! – раскатился зычный грохочущий голос.
Головорезы княгини вскочили, хватаясь за рукояти мечей. Глаз княгини странно развернулся в глазнице.
Дверь взорвалась. Ее не сорвали с петель, а превратили в облако острой щепы, полетевшее внутрь стаей разозленных шершней. В руки Станнарда воткнулась дюжина дюймовых щепок. Он взвизгнул, выронил кочергу, заслонил лицо. Два десятка собратьев-головорезов повторили его трусливый жест.
В дыру хлынул невыносимо яркий дневной свет, и в обрамлении ослепительного сияния явился до боли знакомый силуэт. Ненн. Она вбежала, пригнувшись, с заряженной аркебузой в руках. Та рявкнула, выметнула дым, и «синий» полетел на пол. Затем Ненн кинулась сквозь облако дыма, шипя от ярости фурией во плоти, и обрушилась на людей княгини.
Первым ей попался опытный вояка. По всему было видно, что он повоевал в Мороке и знал, как работать железом. Но моя Ненн – стихийное бедствие. Она рубанула тесаком, отбила чужой клинок вниз, выпад – и тесак вошел в череп над виском. Солдат свалился, вопя, еще не мертвый, но уже и не очень живой.
– Защитите меня! – закричала Эроно, забыв о капитане Галхэрроу.
В дверях появились люди с нацеленными аркебузами, дали залп, потом еще один. На таком расстоянии трудно промахнуться. То ли четверо, то ли пятеро солдат полетели наземь, брызжа кровью и обломками ребер, вылезших через спину. В кузне повисло облако порохового дыма, густеющее с каждым выстрелом. Я насчитал с дюжину вспышек пороха на полках.
Отстрелявшись, напавшие кинулись врукопашную. Свет фоса угас так же внезапно, как и явился, люди секли и кололи друг друга в дыму и чаде, рассеиваемом лишь багровым заревом углей в печи. Обо мне никто не вспоминал. В сумраке метались тени, били, дергались, люди кричали, корчились, валились на пол. Мой несостоявшийся мучитель при первом же выстреле выпустил кочергу, схватился за меч, ринулся в сечу и принялся пластать налево и направо. Он скрылся в клубах дыма, рыча и пытаясь кого-нибудь расчленить.
– Босс, помоги-ка нам, – изрек возникший передо мной Пискун.
Притом он одарил меня совершенно идиотской улыбкой от уха до уха. Ни дать ни взять деревенский дурачок. Впрочем, он и вправду такой.
Он поелозил ножом, и в моих освобожденных запястьях вспыхнула боль. Пискун кинул мне кинжал, по-кретински загоготал и скрылся в хаосе, выискивая жертву.
Вот и настало время поквитаться самому. Здешняя банда предателей сейчас поймет, отчего не стоит даже по приказу князей, «малышей» с Глубинными королями или самих чертовых духов цепляться с капитаном «Черных крыльев».
К первому я подскочил со спины и трижды вогнал в шею кинжал. Солдат рухнул, я подхватил его меч. Хорошее оружие, но лишь чуть полезнее чайника, если не видишь, откуда прыгает враг. Второй возился с моим парнем. Оба схватили друг друга за правые руки и качались, стараясь высвободиться. Я рубанул, снес полголовы. Парня окатило алой жижей с ног до головы. Я ухмыльнулся. Свой ухмыльнулся в ответ и кинулся на новую жертву.
Я отыскал Станнарда.
Тот уже успел окровавить меч – видно, прикончил кого-то, получил взамен порез на предплечье, но своей прыти не унял. Ублюдок уставился на меня с лютой злобой. Понятно, раз не удалось потыкать горячим железом, так хоть холодным. Но ты у меня, сволочь, быстрой смертью не обойдешься.
Атаковал он мощно, давя и силой, и техникой. Клинок полетел со свистом. Я шагнул вправо, подставил меч, отклоняя удар. Фехтование – это искусство непрерывного движения, и мой меч тут же ушел вверх, целя в голову. Станнард среагировал мгновенно, инстинктивно отклонился вправо и отбил мой меч так же, как я только что отбил его. Сталь врезалась в сталь, выбив сноп искр. Я отбил удар, рубанув высоко и наискось, – Станнард чуть успел остановить острие, летящее в лицо. Он смешался на мгновение – и поплатился. Я отбил его меч вниз, ударил и попал. Станнард сдавленно охнул – в животе засел фут стали.
Все произошло почти мгновенно, за шесть-семь биений сердца. Когда враги шалеют от ненависти и ярости, нет времени на финты, квинты и терции. В свалке боишься ножа в спину больше, чем меча в лицо. Станнард посмотрел мне в глаза и замахнулся. Раз бессмысленно защищаться, так лучше забрать врага с собой. А человек, распаленный яростью, способен снести голову и с железом в кишках. Я навалился на Станнарда, обхватил, вдохнул полной грудью аромат немытой подмышки. Мы шлепнулись наземь, я откатился в сторону, а Станнард остался лежать, беспомощно тыча мечом по сторонам. Все, конец. Ублюдку уже не подняться.
Меня подхватили, вздернули на ноги, я сжал кулаки – но вовремя узнал Ненн. Она свирепо ухмылялась, распаленная, как тигрица. Я обнял ее и прижал к себе так, что захрустели ребра.
В кузне висел чад горелого пороха и фитилей, почти перекрывавший вонь крови и трупов. Под ногами хлюпало липкое месиво. Булькали и хрипели умирающие, кто-то плакал, держась за отрубленную ногу. Я осмотрел победителей, едва различимых сквозь дым. Есть и мои ребята, но есть и незнакомые. Откуда они взялись и как нашли меня?
М-да. Слишком много вопросов. Ответы могут подождать. Ненн мрачно ухмылялась мне. Пискун шипел от боли, щупая порез на ключице. Ничего страшного, выживет. В строю осталось семеро моих. Четыре трупа, трое тяжелых. Нет времени проверять, выживут или нет. Граф стоял с рапирой в руке и тяжело дышал.
– Привет, Танза, – сказал я.
– Здравствуйте, капитан.
– Как оно?
– Я убил двоих, – безучастно выговорил он и указал на пару окровавленных тел.
Похоже, одного уже прошило мушкетной пулей перед тем, как Дантри проткнул его рапирой, но какая разница? Главное, живой враг стал мертвым.
Эзабет стояла в дверях с мушкетом в руках. Дымился зажженный фитиль. Но, похоже, она так и не выстрелила. На ее плече сидела и каркала ворона. За спиной Эзабет, на улице, было черным-черно от воронья.
– Ко мне явились птицы, – сказала Эзабет. – Я поняла, что он прислал их.
Я посмотрел на свою татуировку. Честно говоря, я не питал никакой благодарности к Вороньей Лапе. Еще один должок Безымянному. Хотя приятно знать, что он все еще заботится обо мне.
– Что нам делать с ней? – спросил Дантри.
Ох, уж больно ты, парень, серьезен для юнца без единой морщинки. Ты это брось. И не гляди так на нашу героиню Эроно Хайренградскую, забившуюся в дальний угол. Та застыла, уставившись на разномастное сборище наемников, ее глаз лихорадочно крутился в глазнице, словно пытался выбраться наружу.
– Вы про нее? – осведомился я, поднимая раскаленную кочергу. – С ней мы учиним очень много очень плохого.
– Пусть она и преступница, вы не можете поднять руку на электора Дортмарка, – сказал Дантри. – К тому же она наша кузина.
– Она изменница. И чертова лгунья, – сказал я. – Тут был «малыш» и очень мило беседовал с вашей дорогой кузиной.
Я сощурился. Меня трясло от злобы, сводило зубы от ненависти. Страх не просто оставляет человека. Страху нужно другое место, нужно выместиться, излиться. Большинство вымещает его на каком-нибудь попавшемся под руку бедолаге. Я в общем-то такой же, как и большинство.
Я посмотрел на дымящийся конец кочерги. Ситуация перевернулась всего за пару наполненных вонью, грохотом и лязгом минут. Железо даже не перестало светиться. Мне захотелось засунуть его Эроно в задницу до упора. Пусть старая сволочь зажарится изнутри.
Эроно стояла неподвижно, прижавшись к стене, не пыталась бежать или молить о пощаде и не обращала на меня никакого внимания. Стояла, выпрямившись, будто окоченелый труп.
– У нас мало времени, – сказал я. – Сейчас кто-нибудь оповестит олдерменов, а я не хочу, чтобы сюда совали нос эти дебилы.
Я пошел к Эроно с мечом и кочергой в руках. Меч я держал острием вниз, оно чертило по полу, издавая приятное скрежещущее позвякивание, так хорошо звучащее на фоне стонов и криков. Со мной вместе пошли Ненн и Дантри с Эзабет. Остальные либо лежали в крови, либо предпочли не соваться. Похоже, Ненн не предупредила, кого собирается грохать. Наши ребята только сейчас поняли, что прикончили последние остатки «Синей бригады».
– В общем, вы продали нас вчистую и залезли в одну гребаную постель с «малышом», – сказал я княгине Эроно. – Он отправился готовиться к чему-то. К чему именно?
Она ничего не ответила, будто и не слышала меня.
– С ней что-то не так, – заметила Эзабет.
Лицо княгини стало зеленовато-серым. Глаз задергался, будто вырываясь из глазницы.
– Да что за хрень? – процедила Ненн и сплюнула. – Оно мне не нравится. Капитан, прошу разрешения грохнуть скотину прямо сейчас.
– Рядовой, отставить, – спокойно отказал я. – Эроно? Вы слышите меня? Вы, эдакая дрянь, просыпайтесь!
Я шагнул вперед и занес ладонь для увесистой оплеухи.
Чмокнув и хлюпнув, глаз Эроно вылез из орбиты. За ним потянулся белый бугристый вырост. Глаз содрогнулся раз, другой, третий, вылезая по дюйму, наконец выскользнул весь и шлепнулся на пол. Княгиня осела. Мы глядели на жирного слизня, белесую гнусную личинку, извивающуюся на полу. Похоже, глаз на оконечности твари продолжал видеть.
Кузню заполнила лютая вонь гораздо хуже кислого порохового смрада и смердения умирающих. У всех к горлу подкатила тошнота. Воняло чем-то давно умершим, разложившимся, распавшимся на смрадные ошметки. Зловоние гнилой смерти. Только у одного колдуна магия несла с собой такую гнусь.
– Шавада! – выдохнула Эзабет.
Ненн отшатнулась, отступила на пару шагов. А брат и сестра Танза не шелохнулись. Однако крепкие же у них нервы. Я не двинулся, потому что оцепенел от изумления.
– Гребаные колдуны, – выдавил я.
– Наконец я свободна, – прошептала безглазая княгиня.
Она сухо, скрипуче закашлялась, прижала ладонь ко рту, а когда отняла, ладонь была в красных каплях.
– Спасибо вам. Спасибо. Наконец-то.
– Кузина? – выговорила Эзабет, опускаясь рядом с ней на колени.
Эзабет осторожно, нежно коснулась лица старой княгини, и меня кольнула странная, абсурдная ревность. Я б скорее хряснул кулаком. Мне захотелось сделать хоть что-то злое и решительное. Я подхватил старое ведро и накрыл им тварь с глазом, пытающуюся уползти. Та стукнулась в край, сдвинула ведро, пытаясь выбраться. Я для надежности поставил сверху ногу. Это вам не просто магические трюки, пусть и калибра «малышей». Это колдовство самого Глубинного короля, и я не позволю ему так запросто сбежать.
– Они поймали меня в Мороке, – простонала Эроно. – Они вынули мои глаза и вставили тварь и отправили меня назад. Я так долго была их куклой. Мне так жаль…
– Молчите, – посоветовала Эзабет. – Мы отыщем для вас врача.
– Нет, я умираю, – выдохнула княгиня. – Уже скоро. Я чувствую. Магия, крепившая мою жизнь, возвращается к хозяину. Он все видел через эту тварь… и позволил ей управлять мною. Он управлял с тех пор, как поймал меня… там, в Мороке… устроил ловушку.
– Отдыхайте, – посоветовала Эзабет.
– Нет, – прошептала Эроно.
Ее руки зашарили вслепую, схватили Эзабет за капюшон.
– «Малыш»… он хочет напасть. Они все хотят напасть. Здесь. Они верят… Машина Нолла больше не служит нам. Они знают, что в ней больше нет силы. Но хотят, чтобы ты доказала это.
– Как они узнали? – спросила Эзабет, взяв старуху за руки, высвободив свои волосы из ее пальцев.
– Они использовали меня…
Я слышал боль в ее дыхании, ощущал, как мучительно ей набирать в легкие воздух. Я слышал такое раньше у умирающих. Я попытался пожалеть княгиню – и почему-то не смог.
– Орден хотел, чтобы я… подделала ведомость снабжения фосом. Чтобы шпионы Дхьяры поверили в исправность Машины. Чтобы уменьшить запас до уровня, который еще принимает Машина… Сделать вид. Но Венцер не говорил зачем… А когда пришла ты и сказала, что у тебя доказательства… Что Машина не работает… Ты дала Шаваде все нужное. Потому они пошли. И придут сюда. И пройдут. Скажи Венцеру…
Мы так и не узнали, что Эроно хотела передать Венцеру. Княгиня умерла.
