Глава 11

Детишки нынче пошли пугливые.

Совет у Венцера протекал, как моя крыша, и я выведал буквально все. Драджи пошли занимать заброшенные селения в Мороке. Такого количества войск не видывали уже лет двадцать. Понятно, планируется что-то большое. По слухам, несомненно, сомнительным, армия стотысячная. По донесениям разведчиков, не менее сомнительным, драджи строят дорогу. Хуже того, Филон и Шавада явились самолично. Уже давно никто из Глубинных королей не рисковал углубляться в Морок, и вот тебе.

То есть дня два придется иметь дело с паникой на улицах.

Но все обойдется. У нас есть Машина. Пусть драджи гуляют в своей песочнице, строят дороги и всем скопом залезут в огромную кучу живого студня, обитающего на севере под песками. Дортмарку начхать. Три раза. Морок искорежит дорогу. Однажды драджи уложат очередной камень и увидят, что он рядом с камнем, уложенным неделю назад. С Мороком шутки плохи. И пусть Глубинные короли бегают и трясут железом. Они никогда не сунутся в зону боя Машины. Все будет в порядке.

Я сидел дома, вертя в голове так и эдак крамольные слова Эзабет. По улице рекой текла напыщенная солдатня, и не меньше – клерков, слуг, конюхов, торговцев и шлюх. Все спешили на север, топали за гружеными повозками и баржами, медленно ползущими по забитым каналам. Похоже, Венцер послал к границе три четверти сил Валенграда: оба дивизиона тяжелой кавалерии, лучшие полки наемников и почти всю регулярную армию. В последние десять лет я не видел такой мобилизации. Когда солдаты ушли, город сжался, как выдоенная сиська.

– Ты что-то учинила со мной, и я теперь не могу напиться, – пожаловался я явившейся на пороге Эзабет.

Она закуталась в длинный черный плащ с опущенным капюшоном, на лице – маска. А я нутром чуял: леди Танза явится еще раз, как без того? Она обвела взглядом комнату. Наверное, заметила, что я сложил в кучу пустые бутылки, и белье теперь выстиранное.

– Оно выветрится со временем, – сообщила Эзабет вместо извинения.

Она бросила взгляд на мои доспехи, разложенные на столе. Я как раз чистил кирасу, а заодно кинжал, меч и мушкет. Чертова маска! И не поймешь, что думает благородная леди. Но ощущалось: леди Танза глядит на капитана сверху вниз. Жалеет. А я, мать твою, как мальчишка, хотел повидать ее снова. Надеялся. Я – кретин. Она ведь даже не нравится мне. Она как желание выдавить прыщ. Хочется до невозможности, хотя знаешь, что потом неделю будешь выглядеть полным придурком.

Эзабет стояла посреди квартиры. Надо сказать, у меня не слишком уж воняло с тех пор, как простыни побывали у прачек, а груда старой одежды большей частью пошла в огонь. Да, женщины побуждают делать странное.

– И зачем ты здесь после полуночи? – осведомился я.

– Мне нужно, чтобы ты помог мне вломиться в дом Глека Малдона.

Я уставился на нее, моргая. Эзабет заколебалась, но затем решительно протянула руку и отцепила маску. Меня поразила удивительная свежесть и красота ее лица.

– Дом Глека принадлежит тем, кому он отписал его по завещанию. Наверное, его бастардам. Он, может, был бабником и полоумным, но еще честным человеком. Его дом – не мое дело.

Слова с трудом ложились на язык. Как же так? За двадцать лет она не постарела ни на минуту, а я для своих лет почти развалина.

– Ты – «Черное крыло». Захочешь – и станет твое дело, – рассеянно заметила Эзабет.

– Те, кто злоупотребляет властью, недолго ею владеют. Я не омрачу недоверием память Глека. Это было бы предательством. Пусть он и свихнулся, но был верен Дортмарку до мозга костей.

Я добавил про себя, что если помогу Эзабет, то стану ее соучастником в крамоле и ереси.

Эзабет гордо выпрямилась, задрала подбородок.

– Люди говорят, ты сделаешь что угодно за должную цену.

– Люди – засранцы.

Хм, если моя репутация и в самом деле на таком градусе, то я в чем-то серьезно напутал. Я всегда гордился тем, что моя команда ведет себя достойно, пусть ее и составляют вшивые головорезы. Да, мы брали деньги за работу палача, но ведь всем нужно есть и пить. Однако даже у наемников есть своя мораль. В общем, надо срочно менять тему, пока разговор не скатился в неприятное. Стыдно, мать его.

– Несомненно, а князья и маршалы – прежде всего, – согласилась Эзабет. – Княгиня Эроно пообещала расследовать несуразности с поставкой фоса, но я сомневаюсь в том, что она выполнит обещание. Она не верит мне. Я не знала, что она теперь сидит во внутреннем совете Ордена инженеров эфира. Я не знаю, насколько можно доверять ей. Я в тупике. Мне нужны оригинальные материалы Малдона – то, на чем он основывался. Когда мой брат вернется из Морока, мы состыкуем результаты и, может быть, покажем князьям, а потом… Ну, я не знаю, что потом. Но результаты нужно показать!

– Ты уже обсуждала свои результаты с Орденом?

Брови Эзабет сошлись, как боевые порядки.

– С Орденом беда. Они ведь не спиннеры, но бюрократы и счетоводы. Они озабочены только поставками фоса с мануфактур. Все остальное им безразлично. Я потребовала доступа к бумагам Малдона, а мне ответили, что, дескать, они собственность Ордена, а девка из университета хочет забрать себе годы капиталовложений. Болваны. Они не понимают, с чем имеют дело.

– Ты хочешь, чтобы я в это все поверил? – заметил я. – Ты хочешь, чтобы я помог тебе обмануть Орден, обойти самого Венцера. И все лишь потому, что…

Я вовремя умолк.

Лишь потому, что мы знали друг друга целую вечность тому назад.

Скверная сделка. За нее плачу только я. Может, я и агент Вороньей Лапы, но для Эзабет я всего лишь наемник. Все ее чувства ко мне – если они вообще были, конечно, – похоронены под годами пыли и пригоршней безумия.

Она покачала головой:

– Я не рассчитываю на слепое доверие. Я заплачу́ до начала дела. Приведи меня к дому Глека, помоги тихо вломиться внутрь и постой на страже, пока я обыщу дом. Я управлюсь быстро.

– Ты знаешь, что маршал приставил к тебе хвост?

– Не сегодня. Я отправила этих неуклюжих свиней вслед за моей иллюзией к стене.

Да, немногие спиннеры способны на такое. Эзабет – редкость, тут ничего не попишешь.

– И ты выбрала меня для этой работы, потому что…

Эзабет вынула маленький, но тяжелый кошель и отсчитала монеты. Десять увесистых золотых дисков, каждый – по пятьдесят марок. Они так развратно сверкали в свете фос-фонаря.

– Потому что у меня есть деньги, а из всех моих знакомых только ты умеешь вламываться в чужие дома.

Домушничество не входит в число моих профессиональных навыков, но ради Эзабет я готов постараться.

Огромный деревянный особняк Малдона вздымался тремя этажами над лабиринтом грязных улочек и закоулков, куда не совались приличные люди. Глек мог бы жить во Уиллоуз, если бы переваривал собратьев по благородству, но Глек их терпеть не мог и потому поселился в трущобе, посреди квартала, где дерьмо валялось на улице, а мерцающие фос-лампы лукаво сулили клиенту девочек, стволы и куш за игральным столом.

– Ты уверен, что здесь нет ночной стражи? – спросила Эзабет.

– Не уверен. Но вряд ли. Если сюда и забредают городовые, то исключительно днем.

Мы прошли мимо фасада, высматривая, нет ли признаков жизни, но на улице было тихо и спокойно, как на луне. Я думал, залезть внутрь без шума будет непросто. Однако нам повезло: слуга оставил окно чуть приоткрытым. Оно было не на первом этаже, но я подсадил Эзабет. Поразительно, какая она проворная. Она беззвучно скользнула в окно и мягко приземлилась в комнате. А мне как? Я – тип громоздкий и могу заверить без ложной скромности, что я сильнее многих громоздких типов. И я не слишком тренировал умение беззвучно протискивать свою тушу сквозь узкие проходы. Не мое занятие.

Где-то вдали на улице зашумело, я вздрогнул, но тут в дверях появилась Эзабет и помахала мне.

– Повезло – они оставили ее открытой, – пробормотал я.

– Нет, не оставили, – заметила Эзабет. – Кто-то взломал ее.

Я скривился. Зря – в темноте все равно не видно. Жаль. Если уж кому и ломать добро Глека, то точно мне.

Свет тускло сочился из фос-фонаря в трехпалой руке Эзабет. Раньше я не бывал в обсерватории Малдона, просторном квадратном зале с высоченным потолком-куполом. В купол вмонтированы огромные линзы, посреди пола на рельсах – ткацкий фос-станок.

– Поразительно! – благоговейно протянула изумленная Эзабет. – Это же модификация модели «Тимус шесть»! А зачем эти узлы? Наверное, фильтруют помехи… А дополнительные тяги? Всего должно быть девять, а у него двенадцать плюс перекрестие. Но зачем?

Она как заведенная бормотала о восьмифутовом ткацком станке для фоса. Я почти ничего не понимал. Наверное, кто-то чувствует себя так же, когда я, воодушевившись, объясняю разницу между бренди Вайтланда и Леннисграда.

– …И эти рельсы! – воскликнула Эзабет. – Весь станок можно передвигать по залу, подстраиваясь под разные линзы в зависимости от того, какие взошли луны.

У нее перехватило дыхание, она прижала руку к груди:

– Великолепно!

– Ну да, – согласился я. – Только мы здесь не за тем. Нужно поторапливаться.

Эзабет не хотела оставлять величественный станок и его огнеупорную, вытесанную из камня камеру, но я заставил леди Танза шевелиться. Мы прошли сквозь облицованный панелями коридор в гостиную, оттуда – к задней лестнице. Я увидел полупустую бутылку лучшего леннисградского бренди на столе. Эх, оно и в самом деле так отличается от вайтландского…

Думаю, Глек не был бы в претензии на меня, если бы дела с Саравором пошли совсем плохо и я бы захотел ограбить особняк друга. Мертвый Глек не пожалуется, а живой мне изрядно должен за время и силы, потраченные на его поиски.

Да уж, логика наемника.

– Что это? – прошептала Эзабет сквозь вуаль.

– Я ничего не слышал, – сказал я.

По правде говоря, я и не слушал. Эзабет приказала мне замереть, и вот тогда я отчетливо различил тихий скрип половицы над головой.

– Может, ночная стража?

– Вряд ли. Скорее это тот, кто оставил открытым окно, – ответил я.

Эзабет опустила платок и принюхалась. Я не особо различаю запахи. Мой нос слишком часто перекраивали, его хрящи перепутались причудливее, чем совесть священника. Однако разило мощно, и в мои ноздри тоже пробилась кислая прогорклая вонь, словно от кувшинов с протухшей рыбой, какую базарные торгаши сбывают за мелочь вечером жаркого рыночного дня.

Я не люблю загадок. Во всяком случае, до тех пор, пока не суну им нож под ребра.

– Хочешь убраться отсюда? – шепотом осведомился я.

– А ты? – спросила она, вызывающе глядя на меня и возвращая платок на место.

Я почти ухмыльнулся ей.

Мы взошли по лестнице на третий этаж, и я услышал такой знакомый шелест разгорающегося огня, а затем почуял запах горелой бумаги и едкую вонь горелого масла. Да черт возьми, это же ворвань! Мы явились прямо к поджогу.

Из дверей в библиотеку Малдона уже валил дым. Многие дома этого города целиком поместились бы там, где Глек хранил книги, – почти на всем верхнем этаже. Я притормозил у двери, заглянул внутрь. Кто-то сбросил книги с полок, собрал в кучи на полу и обильно полил ворванью. Вокруг стояли пустые фляги из-под нее, будто карликовый народец, молящийся кострам. Между самыми большими кучами среди дыма виднелось два силуэта.

Они увидели меня. А я – их. И сразу понял: дружбы не будет.

Пламя трещало и шипело, оранжевые языки плясали по книгам. Оно высвечивало людей со спины. Я почти не различал лиц, но заметил, как один ухватил со стола тяжелый военный арбалет. Не охотничий инструмент, не дуэльную игрушку благородного сословия, но ударный пехотный кулак, штуку, способную проделать дыру в увешанном доспехами рыцарском коне. Я был слишком далеко, чтобы остановить стрелка, и слишком близко, чтобы уклониться. Я кинулся – но знал, что поздно. Если стрелок хоть немного умеет обращаться с оружием, мне хана. Болт из этой штуки пришпилит меня к стене, и я сгорю вместе с домом.

Сейчас он спустит крючок. Конечно, парень целит прямо в меня, я же такой здоровенный, угроза – я, а не крохотная Эзабет. Но стрелок развернул арбалет, и я успел пригнуться, спрятаться за столом.

Стрелок нажал на спуск. Тетива звонко шлепнула о перекладину. Уклониться на таком расстоянии невозможно. Болт не остановить даже кирасой из лучшей вайтландской стали. Не могу смотреть! Я закрыл глаза, ожидая вскрик, отчаянный визг.

И ничего не услышал.

Я открыл глаза.

Болт остановился, дрожа и крутясь в пустоте в паре футов от груди Эзабет. Тетива арбалета еще гудела. Глаза Эзабет сделались ошалелыми, тело тряслось, на острие болта плясали шипящие искры, словно его терли о точильный круг. Она направила энергию фоса против импульса тяжелой арбалетной стрелы. Наверное же, сдержать ее стоило огромного количества магии. Стрелок, мужчина в палаческом колпаке, застыл от изумления.

– Ну мать моя, – выговорил он.

Болт взорвался. Острие разлетелось, окатив дверную раму дюжинами крохотных накаленных докрасна осколков. Древко превратилось в облако пыли и щепок. Эзабет отлетела, хряснулась спиной о стену и обвалилась на пол.

Прыть, тренировка и привычка бить, не раздумывая, делают человека крайне опасным. Я вскочил на ноги раньше, чем Эзабет коснулась пола. Не обращая внимания на стрелка, я кинулся на его приятеля, пытающегося вытащить меч. Дилетант. Умные люди вытаскивают железо на приличном расстоянии от соперника. Иначе тот – если он не дурак, конечно, – поступит, как я: схватит за руку прежде, чем меч покинет ножны. Я врезался в беднягу, отбил в сторону его правую руку, выдернул кинжал, припер болвана к шкафу, дважды пырнул, потом ударил в плечо. Меч так и остался в ножнах.

У стрелка голова сработала лучше, чем у его умирающего напарника. Стрелок понял, что перезарядить не успеет, швырнул в меня тяжеленным арбалетом и угодил в локоть. Мать моя, больно! Не успел я перевести дух, как палач-стрелок вытащил рапиру и встал в стойку. Я выпустил из рук его напарника. Тот осел, хлюпая и постанывая. Похоже, я разок попал в легкое. Прощай, мешок с дерьмом.

Палач-стрелок заколебался. Видно, то ли магия Эзабет, то ли быстрая и страшная кончина партнера выбила нашего героя из колеи. Но глядел он спокойно, прищурившись, рука не дрожала. И двигался он со знанием дела, не тратил дыхания на слова. Мастер. Я вытащил меч его напарника – тесак с гардой в виде ракушки. Тесак был на полфута короче рапиры, но я всегда предпочитаю рубить чем-нибудь тяжелым, а не колоть шилом.

В общем-то рапира против тесака – игра очень опасная. Рапира длинней, проворный фехтовальщик может сделать выпад и уйти, так и не попав под удар противника. С другой стороны, в тесной схватке у рапиры нет шансов. Я вертел тесаком, все время двигался, не давал угадать, когда и куда ударю. Мне всего лишь нужно подойти на удар, и тогда тяжелый короткий клинок разнесет все и вся. Мы метались по полу, усыпанному книгами, подступали, отходили, делали выпады и финты, стараясь обмануть соперника, заставить раскрыться, заманить в смертельную ловушку. Вам скажут, рапира – король дуэли. Ну, люди говорят много глупостей. А когда они пытаются им следовать, попадаются таким, как я.

Дерьмо! Дым все гуще, не видно ни зги. От книжных куч – яркое, высокое желтое пламя, целые башни дрожащего золота.

– Кто тебя послал? – крикнул я.

Стрелок-палач не ответил. Он отмахивался от дыма свободной рукой, все время крутил острием рапиры. Упорный парень, опытный и осторожный. Такие опаснее всего. Нужно бояться не шумного задиру, а тихого, спокойного бойца, умеющего выждать момент.

На полу всхлипывал и хлюпал, умирая, тот, по которому я прошелся ножом. Стрелок решился глянуть на него, закусил губу. Разозлился. На голых предплечьях – изящная татуировка переплетенных шипастых роз. Парень напрягся. Я приготовился.

Он кинулся на меня.

Я отбил удар, но опоздал. Тесак не коснулся лезвия рапиры, а оно уже взлетело вверх и ударило оттуда. Я отчаянно, неуклюже парировал. Мне повезло, я отбил рапиру вбок, прыгнул, рубанул, рассекая черный дым. Но то ли стрелок оказался быстрее, чем я думал, то ли я запутался в дыму – в общем, промазал.

– Капитан, нет нужды нам обоим умирать здесь, – выговорил он.

В моих ушах стучала кровь. Уже занялся ковер, шторы у окон – словно огненные арки, пламя угнездилось на книжных полках. Ноги пекло даже сквозь штаны.

– Мне – нет. Тебе – да, – сказал я.

– Сколько б тебе ни заплатили, оно того не стоит.

– Не все меряется деньгами, – процедил я.

Того не стоит, да? Эзабет лежит мешком у дверей после того, как ублюдок в маске палача попытался загнать ей стрелу в грудь. Эзабет едва спаслась. Внутри, где-то вместо сердца, кипел раскаленный клубок ярости, страха и боли. Я хотел видеть катящуюся по полу голову. Его голову.

Увы, судьба обычно обманывает нас и никогда не оплачивает долги. Чертов поджигатель понял, что в огромном библиотечном зале должен быть другой выход, и помчался к нему. Выход вел в другое крыло дома. Я хотел кинуться в погоню, но ведь Эзабет беспомощна, а огонь подобрался близко. Тип в палаческой маске только глянул на меня и был таков.

– Капитан, пожар, – просипела Эзабет.

Пламя лезло повсюду, карабкалось по столу, пожирало бумагу.

– Тут уж ничего не поделаешь, – заключил я и наклонился, чтобы поднять Эзабет.

Та оттолкнула меня.

– Спаси хоть что-нибудь! Скорее!

Моя первая жертва завыла громче. Пламя подобралось к пропитанной ворванью одежде. Наверное, у него семья. Любимая женщина. Наверное же, он и не представлял, что закончит вот так. Ну, беда не моя. Он сам выбрал себе кончину от огня и стали.

Конечно, обгорать из-за гребаной бумаги глупо. Но выражение на лице Эзабет…

Даже за маской я видел страх и тоску в ее глазах. Черт возьми, ну болван я. Болван.

А ведь она – полубезумная злобная сука, совершенно не уважающая меня.

Но эта здравая мысль и не подумала прийти в мою голову. Я помчался сквозь огонь к тлеющему столу, зачерпнул столько переплетенных в кожу блокнотов и бумаги, сколько смог. Между блокнотами лежали листы древней вощеной бумаги, покрытые едва различимыми синими линиями, – желтые, старые, наверное, совершенно бесполезные, но времени выбирать не было. Я выбросил все, что успел, в коридор, и закрыл дверь, отгораживаясь от жара и черного дыма, режущего глаза. Я поднял Эзабет, блокноты и прочее и поспешил прочь из дому. Вышли мы не из той двери, в которую вошли. Я не выпускал меча из рук на тот случай, если ублюдок в колпаке подкарауливает нас, желая закончить дело, но трусливый скот удрал. Сделал работу и смылся.

Когда мы выбрались, уже занялась крыша. Если ветер разнесет угли, вокруг запылает все.

Как только Эзабет смогла идти, я привел ее в свою крохотную провонявшую пещеру, стыдясь пуще прежнего. Я усадил леди Танза в кресло, вымыл руки, вычистил кинжал, вытер его промасленной ветошью. Тесак я швырнул в шкаф. Ничего примечательного, обыкновенное безликое армейское железо. В городе таких тысячи. Их сбывают и закладывают в ломбарды отставные вояки.

– Все пропало, – выговорила Эзабет.

Мне показалось, она сейчас расплачется. Но нет, глаза сухие, ясные и отчаянные, испуганные. Я уже видел ее такой. Черт побери!

– Может, что-нибудь найдется в этих записях, – сказал я, указывая на трофеи.

Хотя что может найтись в дюжине случайных книжек? Я налил чашку воды для Эзабет, налил еще одну для себя, хотя я ненавижу воду.

– Они хотели уничтожить все, – сказала Эзабет. – Ты понимаешь, что это значит?

Я пожал плечами. Ну да, наверное.

– Кто-то не хочет, чтобы я получила данные Малдона. Тут уж точно что-то нечисто. Непременно.

– Ну, теперь все сгорело.

– Завтра я пойду прямо к маршалу!

Да, мы такие твердые и решительные. И совсем беспомощные от усталости.

– Здорово ты со стрелой. Впечатляет, – заметил я.

– Да, – прошептала она.

Что да, то да. Неловко выходит. И ощущаешь себя последним кретином.

– Тебе надо отдохнуть. Поспи сегодня здесь, – предложил я.

Она запротестовала, но я поднял ее, будто котенка, и уложил на мои свежестиранные простыни. Эзабет не унималась, но язык заплетался, слова делались все тише и неразборчивей, а потом она захрапела – на удивление, громко для такого крохотного тела.

А я понял, что сделал выбор – вопреки здравому смыслу, закону и моей сделке с вороном. Я выбрал, и отчего-то сделанная глупость не казалась такой уж мрачной. Думаю, на самом деле и выбора-то не было. Зовите это мальчишеской наивностью, интуицией, идиотизмом – да пожалуйста. Просто с того мига, как я увидел Эзабет снова, я стал рядом с ней. Права она или нет – я за нее. Я убедился: ей хотят помешать. Сегодня враги пытались убить ее. Возможно, они попытаются еще раз.

Я сел лицом к двери, уложив меч на колени.

Что ж, пусть попробуют.