Двадцать четвёртого сентября к дому, занимаемому русским посольством, опять подъехали сопровождаемые конными гвардейцами золочёные экипажи, чтобы отвезти членов посольства на прощальную аудиенцию французского короля.

В Сен-Жермене их встретили с такою же церемонией, как и в первый раз. При входе во дворец маршал объявил Потёмкину, что король возвращает посольству взятые с него в байонской таможне сто золотых. После этого их провели в тронный зал.

Король сидел, как и в первый раз, на возвышении под балдахином, окружённый министрами и придворными. Потёмкин подошёл ближе и, сняв шапку, почтительно поблагодарил короля за все заботы, которыми они были здесь окружены и которые заставят посольство всегда помнить дни, проведённые в его государстве. После этого король встал, снял с головы шляпу и подал Потёмкину два письма к царю: одно на французском языке, а другое — в переводе на латинский язык.

— Я очень рад, что вам так понравилось в моей столице, — произнёс он затем. — Передайте вашему государю, что его подданные всегда могут найти прибежище в моём государстве и, быть может, будет когда-нибудь время, когда оба наши государства вступят между собою в тесный союз.

Сказав это, он удалился во внутренние апартаменты дворца.

Так закончилась прощальная аудиенция царскому посольству. После этого посольство отправилось, как и в первый раз, завтракать к графу де Люду.

— Прежде всего посмотрим, ладно ли написаны письма к царю, — сказал Потёмкин, сев за стол и подавая Яглину оба письма.

Роман взял их и стал внимательно сверять.

— Неладно, государь, — немного погодя сказал он. — В латинской речи титло-то исправлено, как надо быть, а на ихнем языке по-прежнему стоит.

— И «князя обдорского» нет, и «царь казанский и астраханский» после «князя смоленского»?

— Да, по-прежнему.

— Что же это такое? — обращаясь к Беллефону, взволнованно сказал Потёмкин. — Я такое письмо взять не могу. Что же это? Всё так хорошо шло — и на последях вы такое непотребство сотворили…

— Хорошо, хорошо, — стал успокаивать его Беллефон. — Дайте мне письмо. Я пойду к королю и всё устрою. А вы пока позавтракайте.

— Нет, есть я не буду, — ответил раздражённый Потёмкин. — Пока письмо не исправите, я к еде не притронусь.

Беллефон взял письмо и пошёл в комнаты короля. А русские сидели за накрытым столом и не притрагивались к кушаньям.

Вскоре вернулся Берлиз.

— Король приказал вновь написать письмо, — сказал он, — и поставить все титулы по порядку. Ошибку эту сделал писец, писавший письмо.

— Ну, если так, тогда дело другое, — сказал Потёмкин, и посольство стало есть.

Пили и ели много. Произносили речи. Пили за здоровье короля и царя.

Когда завтрак близился к концу, вошёл секретарь с переписанным письмом и подал его Потёмкину.

— Проверь, Роман, — обратился он к Яглину.

Последний развернул письмо и чуть было не выронил его из рук.

— Государь, такое письмо мы принять не можем, — сказал он. — Это поруха государеву имени.

Оказалось, что письма не переписали, а лишь зачеркнули ошибки, чтобы вписать требуемые титулы и слова «самодержец всея России» пришлись как раз на зачёркнутом месте. Это было прямое оскорбление.

— Я не могу принять такое письмо: это поруха царёву имени! — воскликнул Потёмкин. — За это с меня голову снимут.

— Взять письмо и переписать! — сказал секретарю рассерженный Беллефон.

Секретарь чуть не кубарем вылетел из комнаты вместе с письмом.

Завтрак подошёл к концу. Когда все вышли из-за стола, Потёмкин подошёл к Беллефону и сказал:

— Исполать тебе, воевода, что ты так пёкся о нас всё время! Спасибо! Не погнушайся принять от меня подарок. — С этими словами он снял с себя свою высокую горлатную шапку из дорогого соболя с султаном из драгоценных камней и нахлобучил её маршалу до самого носа. — Ну, вот, стало быть, ваш народ и наш теперь в братском союзе и приязни находятся, — произнёс посланник смеясь.

Поражённый Беллефон оцепенел и долго ничего не мог сказать. Когда же он освободился, от шапки, то рассыпался в благодарностях и, протянув Потёмкину свою простую шляпу, просил его принять её на память о нём.

Через некоторое время принесли новое письмо Людовика Четырнадцатого. Яглин и Урбановский нашли его в порядке, и спустя час, полюбовавшись на королевскую семью, отправлявшуюся кататься со своей свитой, посольство поехало восвояси.