Петру не хотелось новой войны с турками. И военный совет, и даже охочие до прибытка купчины — все сошлись на одном: «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Надобно со шведом разделаться перво-наперво, а там поглядеть».

Пётр в ответ печально качал головой:

   — Да нешто лез бы я на рожон, коли б не сидел в Порте Карл? Пускай турок прогонит его от себя, и конец: не будет войны. Пока Карл у них, не могу я в спокойствии быть. Будет он чинить мне там каверзы. И Толстой про то же отписывает.

От Петра Андреевича и в самом деле всё чаще приходили недобрые вести. Посол доносил, что «Карл мутит султана елико мочно», и ни в каком случае не советовал уводить войска с южных рубежей к Балтийскому морю.

Вскоре стало известно об участившихся стычках русских солдат с янычарами. Турки с каждым днём смелели всё больше и больше.

   — Выходит, и впрямь война? — словно ещё не веря несчастью, спрашивал государь.

   — Не инако так, ваше величество.

И войска потянулись к Дунаю. Остерегаясь старинных врагов своих, татар, царь распорядился «отнюдь избегать встречи с турком в Крыму».

Военный совет единодушно одобрил эту мысль.

   — Воистину, — заявил от имени всех генералов Репнин, — ежели биться, то только на Балканах. Там как-никак православные, кои всем сердцем ненавидят насильников своих, турок, а к нам льнут, как к братьям по вере и крови.

Пётр бросил немало денег в Молдавию, Сербию и Черногорию. Русские вельможи подкупали знатных людей, духовенство и, как могли, сеяли между славянскими народами ненависть к злым ворогам Иисуса Христа.

У молдавских рубежей, под началом князя Михайлы Голицына, встали десять драгунских полков. Из Ливонии с двадцатью двумя пехотными полками туда же спешил Шереметев.

Наконец от Шафирова прибыл гонец с донесением об окончательном разрыве Порты с Россией.

   — Ах, так! — словно бы даже повеселел царь. — По крайности один конец. Всё ж лучше, чем сидеть да на мутной воде гадать! — Он привлёк к себе Меншикова и Ягужинского. — А вы, господа, вот чего... Ты, Александр Данилович, в парадизе заместо меня останешься, а ты, Павел Иванович, при Сенате сиди. Поучать не хочу — сами знаете, каково действовать. — И перевёл взгляд на Екатерину; подумав немного, хлопнул её по плечу: — Ас тобой, Катерина Алексеевна, хочу вдвоём на Молдавию двинуть. Поедешь?

Царица молча приникла к его груди.

   — Ну, вот и добро. Теперь можно учинить сидение Сената...

Сидение уже кончилось, когда в терем ворвался бледный и возбуждённый князь-кесарь.

   — Лихо! Разбойные ватаги, с проваленным стрельцом беглым Фомкой Памфильевым в коноводах, на Москву идут!

Все растерянно воззрились на него. И тут Фёдор Юрьевич, к великому гневу государя, неожиданно загоготал.

   — Ума решился! — воскликнул Пётр. — Обалдел, мымра, от страха.

Ромодановский ещё пуще заржал:

   — Чести, Пётр Алексеевич! А токмо мымра твоя не зря тайными делами ведает. Покеле вы тут про военное сословие который год судили-рядили, мымра твоя старым чином, древнерусским маниром полки дворянские собрал.

Государь крепко обнял Фёдора Юрьевича.

   — Чем только благодарить тебя буду!

   — Не дразни мымрою...

   — Пускай язык мой отсохнет, ежели ещё когда-либо слово сие произнесу.

   — Смотри же, Пётр Алексеевич.

Ягужинский, что-то обдумав, поднялся и напыщенно произнёс:

   — Господа Сенат! Дружины — дело великое и весьма верное. Не раз показали они службы свои престолу. Но дружины — что? Ныне они на коне, завтра в поместьях. Не годится сие в наше время. Сколь говорилось о сём у нас, а всё дело не двигалось. Сдаётся мне, нужно сословие военное укрепить незамедлительно.

Пётр, одобрительно кивая головой, выслушал «птенца».

   — Истинно. Больше некогда ждать. И посему приговариваю: по всему государству, на манир Семёновского и Преображенского, задержать при полках офицеров, кои не вправе до особого приказу службу бросать. Так ли?

   — Так! — ответили все в один голос.

   — А так, — обратился государь к Самарину, — то вам надлежит, господин генерал, немедля собрать сколько возможно дворян для запасу в офицеры. Кои укроются — нещадно взыскивать при поимке, дабы неповадно было другим. Да не худо бы подкинуть дворянам на подмогу тысячу человек людей боярских, испытанных в верности. Вот и всё покудова.

Пётр взялся за шляпу. Взгляд его упал на отложенную в сторону бумагу. Он склонился над ней. Тотчас же лицо его вытянулось.

   — Ка-ак! — заорал он. — Сызнова казнокрадство! — И сунул Ягужинскому в руку перо: — Пиши именной указ! Пропиши им, ворам, что ежели кто и на столько украдёт, что можно купить верёвку, то будет повешен!

   — Государь, — скорбно потупился Ягужинский, — неужели же вы хотите остаться царём без служителей и подданных? Мы все воруем, с тем лишь различием, что один больше и приметнее, чем другой.

Такая откровенность вначале ошеломила, а потом рассмешила государя.

   — Ладно, ужотко поговорим. Теперь некогда, — махнул он рукой и поспешно удалился.