Глава двадцать третья

Фелан разбудил спящую принцессу поцелуем. Она шевельнулась, недоуменно заморгала, глядя в потолок его спальни, и стремительно перекатилась набок, нащупывая наручные часы.

– Сколько времени?

– Горны только что протрубили. Мне нужно идти.

Однако он даже не шевельнулся и остался сидеть в озерце скомканных простыней пурпурного шелка, глядя, как принцесса откидывает со лба спутанные кудрявые пряди и улыбается ему легкой таинственной улыбкой, полной воспоминаний. Но вскоре эти воспоминания сменились другими, Беатрис рывком поднялась и села.

– Должно быть, их я и слышала сквозь сон. Мне снилась мать. Она состязалась за должность королевского барда, играя на старинном слуховом рожке. И победила.

Он рассмеялся.

– Не может быть!

– Серьезно.

Беатрис замолчала, вглядываясь в его лицо, и ее улыбка медленно увяла. Погладив Фелана по голому плечу, она нежно поцеловала его.

– Рада, что ты еще можешь смеяться. Я бы на твоем месте с ума сходила от ужаса.

Плечо под ее длинными пальцами дрогнуло, и Фелан накрыл ее руку ладонью.

– Я не настолько высокого мнения о своих талантах, чтобы бояться проиграть. Я нужен только затем, чтобы отвлечь Зою от Кельды.

– От Кельды… – принцесса поежилась. Фелан снял ее руку с плеча и поднес к губам. – Он победит?

– Отец говорит: только через его труп. Хотя, по-моему, это всего лишь беспочвенные мечты – ему не сыграть даже на слуховом рожке. И против Кельды у него нет ни единого шанса.

Не выбираясь из-под простыней, Беатрис подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом.

– То, что он рассказал, до сих пор в голове не укладывается, – глухо сказала она сквозь шелк и завесу растрепанных волос. – Конечно, для него вполне естественно хотеть того, чего он хочет, но вот ни тебе, ни мне этого совсем не хотелось бы.

– Это верно, – тихо сказал Фелан, коснувшись ленточки из атласа и кружев, соскользнувшей с ее плеча. – Никогда не представлял себе тебя в таком цвете.

– А в каком представлял?

Фелан открыл было рот, но только улыбнулся.

– Ну, не в апельсиновом.

– Он мандариновый, – поправила принцесса. – Моя фрейлина не позволяет мне носить этот цвет на публике, поэтому приходится прятать его под одеждой, – она подняла голову и вздохнула. – От труб до отлива – считаные часы. По крайней мере, на церемонии открытия появиться смогу. А потом мне, честное слово, нужно хоть на несколько часов на раскоп. А потом – домой, объясняться с матерью.

– Отец тебя совсем не торопит…

– Знаю, – кивнула принцесса. – Но хочу попасть туда сегодня. В том огромном мрачном подземелье, куда короли раньше заточали мятежных вельмож, я уже знаю каждый уголок. До того, как меня запрут там, хотелось бы разобраться, что мы нашли.

– Я приду и спасу тебя.

– Тебе будет некогда: ты должен помогать Зое. А я, работая на твоего отца, выучилась так хорошо копать, что любые неприятности разгребу.

Фелан поспешно оделся и вышел, оставив принцессу под дружеской опекой Софи, за обсуждением, стоит ли взять машину Беатрис и рисковать застрять в пробках, или лучше нанять барку и подняться вверх по реке. Ионы, как всегда, нигде не было видно. Оставалось только надеяться, что он не отправился подкарауливать Кельду, вооружившись булыжником. Трамвай, битком набитый молочно-бледными музыкантами и инструментами всех форм и размеров, довез Фелана до громадного каменного амфитеатра в северной части Кайрая, построенного школой четыреста лет назад для состязаний бардов, а в промежутках использовавшегося для чего угодно – от первых паромобильных гонок до коронаций.

В центре амфитеатра возвышалась, словно свадебный торт, сложная система лесов, поддерживающая сцену, убранную знаменами и венками и уставленную разнообразным оборудованием, благодаря которому состязающихся могли слышать даже те, кто расположился на отдаленных холмах в тени одиноких деревьев. Несмотря на ранний час, толпы, заполонившие зеленую равнину, напоминали армию вторжения, осадившую старую крепость. Тысячи ожидавших, когда можно будет занять места внутри, толпились у всех ворот, кроме двух – Королевских, к которым тянулась от пристани барок пурпурная ковровая дорожка, и Ворот Музыкантов. К этому-то скромному входу, укрытому утренней тенью, устремился в числе прочих участников и Фелан. Участники состязания держались по большей части молчаливо, сосредоточенно и угрюмо. Некоторые выглядели так, будто вот-вот расстанутся со съеденным завтраком. Входя, каждый называл свое имя и получал программу выступлений. Заглянув в брошюрку, Фелан едва не выронил ее. Похоже, жребий решил сыграть с ним жестокую шутку: ему выпало выступать первым.

В растерянности он вошел внутрь и начал пробираться сквозь лабиринт разбросанных инструментов и музыкантов, распевавшихся и разминавших пальцы. Шум вокруг напоминал крики стаи обезумевших сказочных птиц. Наконец он отыскал свободный уголок, опустил на пол инструменты и огляделся в поисках Зои.

Словно по волшебству, она тут же оказалась рядом, разодетая в яркие, разноцветные шелка. Когда-то, в древности, эти цвета дозволялось носить лишь королевским придворным бардам.

Фелан улыбнулся, ослепленный этим буйством малинового, пурпурного, золотого и оранжевого. «Вернее, мандаринового», – поправился он, гадая, задержится ли Беатрис настолько, чтобы успеть послушать его.

– Надела на счастье, – сказала Зоя, безошибочно прочитав его мысли. – А твое выступление прибавит мне храбрости. Я-то выступаю только после полудня, – Фелан почувствовал, что краснеет под ее вопросительным взглядом. – А вот такого лица у тебя не бывало еще никогда, – медленно проговорила она. – Ни из-за кого. Даже из-за меня.

– Как ты можешь, – притворно возмутился он, – думать об этом в такое время?

Зоя пожала плечами. На ее собственном лице проступила смертельная бледность.

– Не могу же я не видеть – особенно того, что касается тех, кого я люблю. Как тут не заметишь… Что ты будешь играть?

– Одно из трех.

Среди звона настраиваемых арф, трелей флейт и обрывков песен ее смех казался совершенно не к месту.

– Полагаю, ты сделаешь выбор в последний момент, – ее губы, ледяные, точно губы покойника, легонько коснулись его щеки. – Побудь со мной, – попросила она. – Мне очень нужно отвлечься, забыть о Кельде и Кеннеле.

Фелан огляделся вокруг в поисках высокого темноволосого барда. Тот должен был играть ближе к полудню и, судя по всему, появляться не спешил.

– Хорошо, – пообещал он, хоть и понятия не имел, как сдержит слово: судя по музыке, исполняемой грозными придворными бардами бельденской знати, собравшимися вокруг, его первое выступление должно было стать и последним.

Час спустя он сидел среди сотен музыкантов, сгрудившихся под сценой, и глазевших вверх сквозь разукрашенные леса. Вначале один из школьных мэтров вкратце поведал собравшимся историю состязания, затем гостей Кайрая приветствовал король, а после Кеннел в последний раз повторил традиционный призыв к состязанию, поблагодарил всех и пожелал всем успехов. В это время Фелана отправили наверх, в бесконечный путь к небесам. На верхней ступеньке он остановился, не в силах понять, что делает здесь, между небом и землей – там, куда отроду не стремился.

Каким-то чудом он сумел разглядеть среди всех этих лиц, многочисленных, как звезды, и столь же далеких, лицо Беатрис.

Она сидела на самом верху, рядом с Софи, в королевском павильоне, подавшись вперед, словно для того, чтобы получше разглядеть его. Утреннее солнце озаряло ее бледно-зеленые шелка, ветер играл волосами, точно морской пеной. С такого расстояния выражения ее лица было не различить, но Фелан видел его внутренним взором: спокойный взгляд темно-синих глаз, уголок рта приподнят в знакомой кривой улыбке…

В этот момент он понял, что споет и сыграет ей.

Он почти не слышал сам себя. Те несколько минут, пока он играл и пел старинную любовную балладу для той, что проснулась рядом с ним на заре, промелькнули, как сон. Судя по скудным аплодисментам в конце, все просто радовались тому, что он не забыл слова, не дал петуха и открыл состязание на вполне достойной ноте. На лестнице он разминулся со следующим участником, придворным бардом кого-то из эстмерской знати, не удостоившим его и взглядом, а на площадке миновал еще одного, из тех, что играли на свирелях на улице вдоль реки, – этот выглядел так, будто от ужаса вот-вот свалится с подмостков.

Спустившись вниз, он нос к носу столкнулся с отцом. Твердая рука Ионы легла на плечо и увлекла его прочь от музыкантов, за те же ворота, сквозь которые он вошел.

– Что ты делаешь? – возмущенно спросил Иона, едва оказавшись вдали от чужих ушей.

Фелан молчал. Казалось, Иона странно двоится в глазах. Образ отца, рядом с которым он вырос, которого знал всю жизнь, сливался с ликом Найрна Бессмертного, Найрна Непрощенного, точно прямо перед Феланом чья-то невидимая рука собрала в бесконечные складки ткань самой истории.

– Ничего, – наконец ответил он. – Просто играю. Зоя меня попросила.

– Ты должен вылететь, – коротко бросил отец.

– И вылечу. Скорее всего, уже вылетел.

– Не вылетишь, если не прекратишь так играть!

Фелан снова умолк, пытаясь догадаться, что такого отец мог себе вообразить.

– Я играл для Беатрис, – наконец сказал он, не понимая, отчего еще его баллада могла бы обрести какую-либо силу сверх обычной. – Чего ты боишься? Тут собрались придворные барды с песнями, древними, как пять королевств. Они меня сдуют со сцены одной только трелью на флейте.

– Дело не в этом, – раздраженно сказал Иона.

– А в чем?

– Если Кельда – тот, о ком я думаю, тебе может грозить смертельная опасность, вот в чем! Он погубил мою музыку. Я не позволю ему отнять у меня еще и тебя. Это погубит меня снова. Жить с этим я не смогу, и умереть тоже не способен. Поэтому прекрати играть для принцессы! Прекрати вкладывать в музыку душу!

Фелан открыл было рот, но ничего не сказал. Освободившись от отцовской хватки, он повлек Иону внутрь – туда, где можно было расслышать песню эстмерского придворного барда.

– Послушай, – горячо сказал он, стараясь не повышать голос. – Послушай это, – бард словно играл разом на трех инструментах и в то же время пел. – Вот так он играет каждое утро для герцога Эстмерского, пока тот завтракать изволит. И ты думаешь, я хоть в чем-то мог бы с ним сравниться?

Но Иона стоял на своем:

– Во всем этом нет его души!

– Это просто неразумно! – осознав, что сказал, Фелан усмехнулся. – Что я говорю – ты ведь безумствовал всю жизнь. И теперь я понял почему, но только Кельде ни ты, ни я не интересны. Ему нужна Зоя, и я обещал помочь ей продержаться. Чем только смогу. – Иона застонал. – Да, про сердце и душу я тогда и понятия не имел, – с сарказмом добавил Фелан. – Но даже если и так, я никогда не слышал, чтобы они хоть немного заменяли мастерство.

– И как тебя угораздило влюбиться в такой момент, – сердито буркнул отец. – Ладно, это тоже неважно. Дело в другом…

– Не вижу смысла продолжать этот спор, – сказал Фелан, тоже не на шутку рассерженный, – раз ты не можешь объяснить, в чем же все-таки дело. Посиди со мной, послушай музыку.

– Все это я уже слышал, – отмахнулся Иона.

С этим было не поспорить.

– Ну, а я нет, – со вздохом ответил Фелан. – Так что послушаю. А ты тем временем постарайся не попасть в беду.

Незадолго до полудня Беатрис ушла. Фелан то и дело поглядывал на ее опустевшее кресло, надеясь, что она передумает присоединяться к команде археологов и вернется, и ее лицо среди всего этого головокружительного множества лиц снова станет единственным, на котором глаз мог бы отдохнуть. В толпе музыкантов сновали служители, предлагавшие воду, фрукты, чай, соки, а для обладателей самых крепких нервов имелась провизия и посущественнее. Потягивая холодный апельсиновый сок, Фелан слушал, как волшебство Кельды околдовывает толпу, заставив даже снующих по проходам меж ярусов разносчиков замереть на месте. Его глубокий проникновенный голос заполнил амфитеатр, поплыл над равниной. Казалось, далекие холмы ожили и подхватили его песнь. Против собственной воли растроганный судьбой несчастных влюбленных из его баллады, Фелан снова поискал взглядом Беатрис, но вместо этого увидел отца, сидящего рядом с Софи и пьющего нечто, безусловно, запрещенное для продажи публике. Впрочем, это мог быть и просто чай: вот он предложил фляжку Софи, и мать приняла ее. Тут загремели овации, что заглушили бы и грохот штормовых волн, но Фелан не сводил взгляда с отца. Все еще потрясенный историей Ионы, безнадежно пытаясь вообразить себе его мысли и чувства, он понял, что может безуспешно биться над этой тайной всю жизнь, до тех самых пор, как увидит Иону в последний раз – над своим смертным ложем.

От этих мрачных мыслей его внезапно спасла первая неудержимая, жизнерадостная нота следующей песни. По спине пробежал холодок. Фелан едва узнал этот голос: казалось, это поет один из древних камней, согретых лучезарной улыбкой солнца. Эта песня вызывала отчаянную тоску по инструменту – любому, хотя бы стебельку травы или камышовой свирели, – чтобы подыграть ей. Зоя была невозмутима и уверена в себе, как полная луна, всплывавшая в заоблачную пустоту над горизонтом, сильной, как древний дуб, держащий на громадных ветвях многие поколения гнезд, или как бесшабашный ветер, уносящий прочь любые мысли о смерти так же легко, как сухой прошлогодний лист. Фелан засмеялся сквозь навернувшиеся на глаза слезы. Песня Зои заставила его забыть даже о Кельде. Забылось все, кроме буйства и щедрости ее голоса, пронесшегося через всю равнину, вспугнувшего орлов с утесов Гризхолда, заставившего древние камни на берегу северного моря пуститься в пляс.

Стоило Зое, спускаясь со сцены, показаться на лестнице, все музыканты – и даже Кельда – встали, приветствуя ее аплодисментами. Та, кому не посчастливилось выступать после нее, рассмеялась и поцеловала ее в щеку, поднимаясь наверх. Зоя подошла к Фелану, и музыкант, сидевший рядом с ним, подвинулся, уступая ей место.

Легкая вызывающая улыбка и абсолютное бесстрашие в ее глазах повергли Фелана в благоговейный трепет.

– Ты объявила войну, – выдохнул он.

Зоя покачала головой.

– Не войну, – строго прошептала она под первые ноты следующей песни со сцены над головой. – И пока не объявила.

К вечеру дело дошло до последнего участника – дилетанта столь неумелого, что он даже не потрудился закончить песню, а попросту оборвал ее, рассмеявшись и махнув рукой. Музыканты, поднявшиеся размять ноги и перекусить, возбужденно загудели в ожидании первой очереди выбывших. Амфитеатр начал пустеть. Через час один из мэтров прочел со сцены список тех, кому надлежало вернуться на следующий день.

Среди них, к собственному удивлению, оказался и Фелан.

– Хорошо, – просто сказала Зоя, услышав это. – Завтра мы можем играть вместе или друг против друга, по желанию. Я запишу нас вместе.

– Зачем? – удивился Фелан. – Тебе бы играть против того, у кого есть шанс победить. Против одного из придворных бардов. – На это Зоя лишь рассмеялась. – Тогда против Кельды.

– До него очередь еще дойдет, – тихо сказала она. При этой мысли улыбка исчезла с ее лица, но, стоило ей посмотреть на Фелана, и улыбка вернулась. – А кому бы ты предпочел проиграть, если не мне?

– Ладно, – улыбнулся Фелан. – Только скажи, что репетировать.

Ответив, Зоя оставила его и отправилась искать Чейза в толчее задержавшихся у амфитеатра зрителей. Фелан огляделся в поисках Беатрис, но увидел только Иону и поспешил улизнуть в другую сторону, уклонившись от спора, поджидавшего его за Воротами Музыкантов.