Глава 40

ВОЗДУХ ПАХНЕТ ЖИМОЛОСТЬЮ И ЛЕТНИМИ ДНЯМИ, которые длятся бесконечно. Идеальный день для свадьбы. Не знаю, есть ли что-то красивее Вирджинии в июне. Все цветет, все зеленое, солнечное и полно надежды. Думаю, я тоже буду выходить замуж дома.

Мы проснулись рано, и казалось, что времени будет много, но, конечно, мы бегаем как курицы без голов. Трина носится по второму этажу в шелковом халате цвета слоновой кости, который купила ей Кристен. Для подружек невесты она купила розовые с именами, вышитыми золотом на нагрудном кармане. У Трины вышито «Невеста». Должна признать, Кристен может раздражать, но подходит к делу с размахом.

Подруга Трины, фотограф, снимает нас всех в халатах. Трина сидит посередине, как очень загорелый лебедь. Потом пора одеваться. С Китти мы договорились, что вместо смокинга она наденет белую рубашку с коротким рукавом, щегольской галстук-бабочку в клетку и брюки до щиколотки. Волосы у нее заплетены в косы и уложены вокруг головы. Она очень хорошенькая. И такая… Китти. Я согласилась не надевать венок, только вставила гипсофилы в волосы. А вместо волшебных ночных рубашек мы сошлись на том, что я и Марго наденем винтажные платья в цветочек в стиле пятидесятых. У Марго – кремовое, с желтыми маргаритками, у меня – в розовый цветочек, с бретельками, завязывающимися на плечах. Мое носила невысокая девушка, потому что его даже не пришлось подгонять, оно достает ровно до колена, как и должно.

Трина-невеста прекрасна. Ее платье выглядит ослепительно-белым на фоне загорелой кожи.

– Я не глупо выгляжу? – Она нервно на меня посматривает. – Не слишком старая для белого платья? Я один раз разводилась…

Марго отвечает раньше меня:

– Ты выглядишь идеально. Просто идеально.

Моя старшая сестра умеет убеждать. Трина расслабляется всем телом, словно выдыхает.

– Спасибо, Марго. – Голос у нее дрожит. – Я такая… счастливая.

– Не плачь! – вскрикивает Китти.

– Т-ш-ш, – говорю я. – Не кричи. Трине нужен покой.

Китти весь день – нервный комок энергии, словно сегодня ее день рождения, Рождество и первый день школы одновременно.

Трина обмахивается руками.

– Я потею. Нужно больше дезодоранта. Китти, от меня не пахнет?

Китти подходит ближе.

– Все нормально.

Мы уже сняли сотни фотографий и снимем еще больше; но я знаю, что любимой у меня будет та, на которой мы, все три девочки Сонг, собрались вокруг Трины. Марго промакивает платочком ее глаза, Китти, стоя на табуретке, поправляет волосы, а меня Трина просто обнимает. Мы широко улыбаемся. Что-то заканчивается, что-то начинается.

От Питера ничего не слышно. Каждый раз, когда по улице проезжает машина, я подхожу к окну посмотреть, не он ли приехал, но его нет. Он не придет, и я его не виню. Но все равно надеюсь – не могу не надеяться.

Задний двор увешан гирляндами и белыми бумажными фонарями. Конечно, стены из роз нет, но выглядит все равно очаровательно. Все стулья расставлены, посередине постелена дорожка, по которой пройдет Трина. Я приветствую приходящих гостей – небольшую группу, меньше пятидесяти человек. Идеально для свадьбы во дворе. Марго сидит с бабушками, папой и сестрой Трины в первом ряду, составляя им компанию, пока я хожу и приветствую наших соседей Шахов, тетю Кэрри и дядю Виктора, кузину Хэйвен, которая хвалит мое платье. Все это время я не свожу глаз с дороги, поджидая черную «ауди». Но ее нет.

Когда начинает играть «Колыбельная» «Дикси Чикс», мы с Марго занимаем места. Папа становится на место жениха, и мы все смотрим на дом, откуда к нам идет Трина. Она восхитительна. Во время обетов мы плачем, даже Марго, которая не плачет никогда.

Они остановились на традиционных обетах, и когда преподобный Чои, пастор из бабушкиной церкви, говорит: «Можете поцеловать невесту», папа отчаянно краснеет, но целует Трину от души. Все хлопают, Китти улюлюкает, Джейми Фокс-Пикл лает.

Танец отца и дочери – идея Трины. Она сказала, что уже это делала, не видит смысла повторять и гораздо интереснее будет танцевать нам, девочкам. На неделе мы репетировали в танцзале, который арендовал папа.

Мы решили, что первой будет Марго, ее сменю я, а потом – Китти. Папа выбрал «Isn’t She Lovely», песню, которую Стиви Уандер написал для своей новорожденной дочери.

Мы с Китти стоим в стороне, хлопая в такт. Я знаю, что она уже предвкушает танец.

Перед тем как отпустить Марго, папа притягивает ее поближе и шепчет что-то на ухо, и у нее на глазах выступают слезы. Я не буду спрашивать, что он сказал. Этот момент – только для них двоих.

Мы с папой отработали несколько движений. Зрителям особенно нравится, как мы идем в танце бок о бок и синхронно делаем шимми.

– Я так тобой горжусь, – говорит он, – моя средненькая.

Теперь слезы выступают у меня. Я целую его в щеку и передаю Китти. Папа кружит ее, когда начинает играть гармоника.

Уходя с танцпола, я вижу Питера в костюме, который стоит в стороне, под кизилом. Он невыносимо красив. Я пересекаю двор, и он не сводит с меня глаз. У меня отчаянно колотится сердце. Он здесь ради меня? Или пришел только потому, что обещал моему отцу?

Оказавшись прямо перед ним, я говорю:

– Ты пришел.

Питер отводит глаза.

– Конечно, я пришел.

Я тихо говорю:

– Я бы хотела взять обратно все, что наговорила тем вечером. Я даже не все помню.

Глядя себе под ноги, он отвечает:

– Но ты говорила искренне, разве не так? Так что хорошо, что ты это сказала, потому что кто-то должен был, и ты права.

– В чем? – шепчу я.

– По поводу Северной Каролины. Мне не нужно туда переводиться. – Он поднимает голову, и глаза у него полны боли. – Но надо было сказать, что мама с тобой говорила.

Я прерывисто вздыхаю.

– А тебе надо было сказать, что думаешь о переводе! Сказать, что ты чувствуешь. После вручения аттестатов ты закрылся и не подпускал меня к себе. Только говорил, что все будет хорошо.

– Потому что я боялся! – взрывается он и оглядывается, чтобы проверить, не услышал ли кто-нибудь. Но музыка играет громко, все танцуют. Никто на нас не смотрит, мы как будто одни.

– Чего ты так боялся? – шепчу я.

Он сжимает кулаки, а когда наконец заговаривает, голос его звучит хрипло.

– Я боялся, что ты уедешь в Северную Каролину, поймешь, что я того не стою, и бросишь меня.

Я подхожу на шаг ближе, кладу ладонь ему на руку. Он не отстраняется.

– Если не считать семьи, ты для меня самый важный человек на свете. И хотя кое-что из сказанного той ночью было правдой, но не то, что я хотела потерять с тобой девственность, чтобы перевернуть эту страницу. Я хотела сделать это с тобой, потому что люблю тебя.

Питер притягивает меня одной рукой за талию и, глядя сверху вниз, говорит:

– Ни ты, ни я не хотим расставаться. Так зачем это делать? Из-за того, что наговорила моя мама? Из-за того, что так поступила твоя сестра? Ты не такая, как твоя сестра, Лара Джин. Мы не такие, как Марго и Сандерсон или другие люди. Мы – это ты и я. И да, будет трудно. Но, Лара Джин, я никогда ни к кому не испытывал таких чувств. – Он говорит это со всей уверенностью, на какую способен только мальчик-подросток. Я никогда не любила его сильнее, чем в этот момент.

Играет Lovin’ in My Baby’s Eyes, и Питер берет меня за руку и ведет на танцплощадку.

Мы никогда не танцевали под такую музыку. Это песня, под которую покачиваются вместе, смотрят в глаза друг другу и улыбаются. Ощущения от нее другие, словно мы уже старше.

На другой стороне площадки Трина, Китти и Марго танцуют кружком, а в середине – бабушка. Хэйвен танцует с моим папой. Она ловит мой взгляд и одними губами говорит: «Он такой симпатичный». Питер, а не мой папа. Он правда очень, очень симпатичный.

Я никогда не забуду этот день до конца жизни. Однажды, если мне повезет, я расскажу какой-нибудь девочке свои истории, как Сторми рассказывала мне, и смогу снова их пережить.

Когда я буду старой и седой, то оглянусь на этот вечер и вспомню, каким он был.

Какой он сейчас.

Мы все еще здесь. Будущее пока не наступило.

Ночью, после того как гости ушли, стулья сложены, а остатки еды убраны в холодильник, я поднимаюсь в комнату снять платье. На кровати лежит мой выпускной альбом. Я открываю заднюю обложку, и вот она – запись Питера.

Только это не запись, а контракт.