14

Я пытаюсь выпытать у Амалиты детали, но она сама толком ничего не знает, поэтому я быстро заканчиваю с ней разговор и звоню Шону.

Он не отвечает. Неудивительно: он, наверное, дико зол на меня за сайт, который я не писала. Через пару секунд мне приходит сообщение.

Шон: Видел, что ты звонила. Не могу сейчас говорить.

Отем: Нет проблем. Слышала про Ринзи – что произошло?

Шон: Автомобильная авария. Ее брат приехал, был за рулем. Заснул и врезался в телефонный столб. Ринзи была не пристегнута, и ее выбросило из машины.

Отем: Бог мой! Она сильно пострадала?

Шон: Да нет, ничего. Только сломала ногу в трех местах. Могло быть гораздо хуже.

Отем: Кошмар…

Шон: Должен идти. Я в больнице с Ринзи и моими родителями. Ее скоро выпишут. До завтра.

Отем: Конечно.

Злобная часть моей натуры сейчас испытывает невероятную радость. Не по поводу аварии Ринзи. Это действительно ужасно. Я радуюсь, что, несмотря на то что Шон сейчас в больнице, куда попала его почти-сестра, он все же написал мне. Значит, не так уж он и зол.

Уже слишком поздно, но я набираю Дженну. Она не сразу берет трубку. Вряд ли ее родители обрадуются позднему звонку, но я им нравлюсь. Так что есть надежда, что они меня за это простят.

– Кто-то умер? – бормочет Дженна сонным голосом.

– Я загадала, чтобы Ринзи было больно, и она попала в аварию и сломала ногу в трех местах, – выпаливаю я, сжимая трубку так сильно, что костяшки моих пальцев побелели.

– Что? – Из голоса Дженны исчезла сонливость. Она полностью проснулась. Я рассказываю ей все и скидываю ссылку на сайт, чтобы ей стало понятно, что меня так взбесило. Я зачитываю ей свое пожелание, четко проговаривая каждое слово, и заканчиваю пересказом того, что узнала от Шона.

– Все ясно, ты должна избавиться от блокнота, – она произносит это как нечто само собой разумеющееся.

– Я тоже об этом думала. – Я беру книжицу в руки, чувствую мягкость ее кожаной обложки, разглядываю лицо в треугольнике. Странным образом оно выглядит грустным.

– Не уверена, что смогу это сделать, – признаю я свою слабость. – Ведь это – часть папы.

Выбросить блокнот – значило бы разорвать последнюю ниточку, связывающую меня с ним.

– Но ты ведь не знаешь этого наверняка, – напоминает мне Дженна. – Это лишь слова Эдди.

– Знаю. Но мне кажется… – говорю я, нервно сглотнув. – Когда я пишу в нем, я как будто бы с ним разговариваю.

– Ну хорошо… Хорошо…

Я словно вижу, как она в своей комнате меряет шагами круглый ковер, как будто это маленькая беговая дорожка.

– Тебе нужно съездить к Эдди, – наконец говорит она. – Знаю, мы уже это обсуждали и она не в себе, но сейчас дела приняли слишком серьезный оборот. Тебе надо попытаться выяснить, не знает ли она чего-нибудь такого, что может помочь.

Мне очень неохота возвращаться в «Сенчури Акрз», но Дженна права, и я без особого энтузиазма обещаю ей поехать туда завтра после уроков.

Потом я вешаю трубку и долго еще рассматриваю блокнот, прежде чем уснуть.

– А ты смелая, – говорит Джей-Джей, когда на следующий день я присоединяюсь к нему по дороге в школу.

– Что ты имеешь в виду?

Он вздергивает бровь, и я тут же вспоминаю сайт «Зима тревоги нашей». Я была так расстроена тем ужасом, который натворила, что совсем забыла о том, к чему я непричастна.

– Все очень плохо? – спрашиваю я, не глядя на него.

– Ну, к концу дня у особо смышленых все же начали возникать некоторые сомнения в том, что ты могла быть в курсе такого количества мерзостей про каждого от сотворения мира и до сегодняшнего дня, притом что ты в нашей школе всего пару месяцев, а до этого никого из них знать не знала.

– А-а-а, уже хоть что-то… – произношу я саркастически. – Спасибо и на том.

– Но их несравнимо меньше, чем идиотов, придерживающихся диаметрально противоположного мнения и готовых поклясться, что ежедневно видели, как ты шпионишь за людьми и записываешь результаты своих наблюдений во время легкоатлетических тренировок.

Я уставилась на него.

– Да ничего я не записывала! Я смотрела, как тренируется Шон!

– Что я и пытался им объяснить, если был в пределах слышимости, – говорит он. – Не знаю, может, сегодня будет поспокойнее. У каждого есть что обсудить помимо этого.

В этот момент мы пересекаем парковку, и вдруг замечаем Ринзи. Она сидит на пассажирском месте в джипе Шона, стоящем у обочины. Ее дверца открыта, и она качается на сиденье из стороны в сторону. Ее нога в пурпурном гипсе, доходящем до середины бедра.

– Да ладно! – восклицаю я. – Еще вчера вечером она была в больнице, а сегодня уже в школу приперлась?

Джей-Джей фыркает.

– Ты что, шутишь? Да она на седьмом небе! В «Твиттере» даже есть отдельный аккаунт, посвященный ее гипсу.

Вокруг машины Шона толпится народ. Все собравшиеся разинув рты наблюдают за тем, как Ринзи медленно сползает на край сиденья и ожидает, морщась, пока Шон вытаскивает из багажника пару костылей. Он обходит машину, подносит их Ринзи и придерживает, чтобы она могла выползти из машины, опереться на здоровую ногу и взять их.

Толпа глазеющих окружает Ринзи, забрасывая ее вопросами и выражая свой восторг, когда она наконец встает. Я смотрю, как Шон паркует машину, а затем достает из нее свой рюкзак и баул Ринзи, представляющий собой парусиновую сумку на металлическом каркасе. Естественно, он несет все до самой школы, как истинный джентльмен. Мы с Джей-Джеем дожидаемся, когда они все войдут внутрь, а затем сами направляемся к входу. Джек и Амалита уже там, и они сразу прерывают все мои попытки объясниться.

– Мы знаем, что это не ты, – заявляет Джек, засовывая руки в карманы. – И если хочешь знать…

– Лучше иногда просто промолчать, – перебивает его Амалита, улыбаясь мне так, словно хочет напомнить, что у меня все же есть здесь друзья. Я переживу.

Приятное общение с друзьями почти заставляет меня забыть о том, что остальные в школе меня ненавидят. До того момента, когда я не прихожу в свой класс и опять не становлюсь объектом преследования. Не знаю, хорошо это или плохо, но я уже настолько привыкла к тихому шипению и оскорблениям за спиной, что почти их не замечаю.

Шон улыбается, но никто больше не смотрит в мою сторону. Все взоры прикованы к Ринзи, с трудом усевшейся за парту в последнем ряду с выставленной в проход загипсованной ногой.

Я занимаю место в противоположном углу и исподтишка наблюдаю за ней через всю комнату. Она ужасно выглядит. Нет, конечно, она хорошенькая, но бледная и осунувшаяся. Цинику внутри меня интересно, сколько в этом страдании напускного, но даже если она и играет на публику, все равно ей должно быть ужасно больно.

И это – моя вина. Это подстроила я.

После урока Шон снова несет сумку Ринзи, пока она ползет на костылях в туалет. Я иду за ними. Шон не замечает меня вплоть до того, как она заходит внутрь, а он остается снаружи один.

– А, привет. – Кажется, он хочет мне что-то сказать, но сейчас неподходящий момент.

– Привет! – здороваюсь я. – Позже поговорим, ладно?

Я захожу в туалет и останавливаюсь у раковины. Одна из кабинок закрыта, и я пытаюсь представить себе весь процесс, когда одна твоя нога совершенно не сгибается. Может, мне предложить свою помощь?

Я жду.

Проходит довольно много времени, прежде чем она выходит и ковыляет к раковине. Когда она видит меня, ее лицо искажает гримаса. Уверена, то, что я стою здесь и жду ее, выглядит довольно странно.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она.

– Просто… – Я показываю на ее ногу. – Мне жаль. Правда очень жаль!

Мои слова, сказанные извиняющимся тоном, не производят на нее впечатления.

– С чего это? Ты тут ни при чем…

Я не знаю, что на это ответить, но чувствую, что мне необходимо сказать еще что-нибудь. Я продолжаю стоять, пока она моет руки.

– Если уж тебе так хочется жалеть о чем-то, – холодно произносит она, – пожалела бы лучше, что написала на сайте «Зима тревоги нашей». Всем известно, что это твоих рук дело.

– Неправда, это не я, – отвечаю я, стараясь держать себя в руках. – У меня есть соображения, кто это сделал, но я пока не могу этого доказать. Но смогу!

– Удачи с поиском доказательств!

Она пытается покинуть помещение, но я заслоняю ей путь.

– Чего ты от меня хочешь, Ринзи? – выпаливаю я. – Что я тебе сделала?

Ринзи подается вперед, опираясь на свои костыли, и приближает свое лицо к моему.

– Просто каждый должен знать свое место! – произносит она.

Она поднимает левую руку с зажатым в ней костылем, и на какую-то долю секунды мне кажется, что она хочет меня стукнуть, но вместо этого она резким ударом распахивает им дверь.

Я смотрю, как она хромает прочь в сопровождении Шона, затем достаю свой телефон и отправляю сообщение Дженне:

«Только что поговорила с Ринзи, – пишу я. – В результате уже не так переживаю, что сломала ей ногу».

Ответ от Дженны приходит только к обеду:

«Насчет сломанной ноги – так ей и надо. А вот блокнот – настоящая атомная бомба! Поговори с Эдди».

Она права. К тому же «Сенчури Акрз» имеет еще одно преимущество: там не наткнешься ни на кого, опозоренного на «моем» сайте. Сразу после школы я сажусь в автобус и отправляюсь туда. Сегодня никаких пианистов в холле нет, поэтому я спрашиваю в приемной, у себя ли в комнате Эдди.

– Милочка, сейчас четыре часа, – отвечает мне дежурная сестра. – Она на обеде. Столовая прямо по коридору и налево.

– Спасибо.

В столовой Эдди в центре внимания. Она сидит за круглым столом в компании еще шестерых седых женщин, которые не сводят с нее глаз. Эдди стоя рассказывает им о чем-то и отчаянно жестикулирует. Когда она меня замечает, то застывает, а затем протягивает ко мне руки.

– Отем! Моя прекрасная внучка! – Она манит меня пальцем, пока я не подхожу достаточно близко для того, чтобы она смогла заключить меня в тесные объятия. Затем она наклоняет к себе мою голову и крепко целует меня в губы. У меня мелькает тревожная мысль, что это больше, чем перепало мне от Шона за все это время.

– Бери стул и присаживайся к нам, – говорит Эдди. – Съешь десерт. – Она опускает голос до театрального шепота и продолжает: – Только не шоколадное мороженое! Они в него снотворное добавляют, чтобы мы лишний раз не беспокоили персонал по ночам.

Все окружающие дамы вежливо улыбаются мне, а затем возобновляют прерванный разговор.

– Вообще-то я хотела с тобой поговорить, – сообщаю я бабушке. – Это важно.

– Если я нужна тебе, querida, я в твоем распоряжении. Пойдем ко мне. – Она подмигивает. – Эти люди совершенно не умеют хранить секреты!

Сидящие за столом прощаются нестройным хором, а Эдди подхватывает меня под руку и крепко прижимается ко мне. По пути она сплошным потоком изливает на меня сплетни об обитательницах «Сенчури Акрз» в духе «Настоящих домохозяек», пока наконец не усаживается в свое любимое кресло.

– Итак, carina, – произносит она. – Теперь мы можем поговорить о блокноте.

– Откуда ты знаешь, что именно об этом я и хотела с тобой поговорить? – не могу поверить я.

– Ты ведь писала в нем, si?

– Si, – подтверждаю я. – Да.

– И случилось что-то, чего ты не ожидала?

В ее глазах пляшут чертики. Она не понимает, как все серьезно.

– Не просто не ожидала, Эдди, я навредила одному человеку!

– С помощью блокнота?

– Да! – неистово подтверждаю я. – Я могла ее убить! Почему ты меня не предупредила, что с блокнотом нужно быть поосторожнее?

Сложенные на коленях руки Эдди нервно подрагивают.

– Я и сама не знала. Я и сейчас ничего не знаю. Я знаю только то, что сказал мне Рейнальдо. Магия Taino очень неопределенна. Я ни в чем не уверена и не хотела говорить тебе то, чего не знаю наверняка.

– На этот счет не волнуйся, – отвечаю я, стараясь направить поток ее сознания в другую сторону. – Я хочу знать все.

– У тебя блокнот с собой?

Я вытаскиваю его из сумки и передаю ей. Она улыбается, поглаживая обложку.

– Этот рисунок, – спрашивает она, – ты знаешь, что это?

– Вроде лицо?

– Si, но не просто лицо. Это так называемый треугольный zemi. Taino, древний народ, населявший Кубу, верил в то, что zemi – хранитель духа усопших, наших предков.

– Так это zemi? – спрашиваю я. – Это его лицо? Он – хранитель духа усопших? – От этого всего мне становится немного не по себе.

– Ну, может, не всех… – говорит Эдди. – Это оберег, помогающий преодолеть трудные времена. Некоторые считают, что я малость chochea, — при этих словах она постукивает себя по виску и саркастически поднимает брови, – но когда я держу этот блокнот в руках, я словно становлюсь ближе к Рейнальдо. А ты?

– И я тоже, – признаю я. – Когда я в нем пишу, я словно обращаюсь к папе.

Эдди согласно кивает.

– Семья моего мужа, – рассказывает она, – Фальсианос, ведет свой род от bohiques. Так называли целителей в культуре таино. Считалось, что они знают, как достичь mundo de los espiritus, царства духов. Способность общаться с духами через поколения то проявлялась, то исчезала. У твоего дедушки ее не было, а вот у Рейнальдо… Он был настоящим bohique: имел связь с миром духов и разговаривал с ними. Он получал от духов секретные послания о судьбе его близких, и они же сообщили ему, что он присоединится к ним раньше, чем ему того бы хотелось.

– Ты уже говорила мне, что он заранее знал, что умрет, – произношу я.

– Ты ведь знаешь эту историю, si? Почему тебя назвали Отем Фоллз?

Я киваю.

– Мне мама рассказала.

– Ну, она рассказала то, что знала она, а я расскажу то, что знаю я. Рейнальдо говорил, что, подобно осеннему сезону – мостику, соединяющему лето и зиму, – его маленькая дочка имеет в этом мире свою миссию. Una destina. Помочь достичь мира и гармонии.

– Папа считал, что моя миссия – мир во всем мире?

Эдди смеется. Теплым, каким-то уютным смехом.

– Нет, querida, не так глобально. Твоя destina – приносить мир и покой в свой маленький уголок. И этого вполне достаточно. Совсем не мало! А что касается блокнота: что ж, Рейнальдо надеялся, он тебе поможет. Так значит, он реально работает, si?

– Типа того, – говорю я, вспоминая все, что произошло за то время, что блокнот был у меня. – Когда я загадываю какое-то желание и записываю его, оно, похоже, сбывается. Хотя это может быть простым совпадением.

Эдди смотрит на меня внимательно.

– Ты и вправду в это веришь?

Я прикусываю губу.

– Нет.

– Правильно, – говорит она довольным голосом. – И не надо в это верить. Блокнот действительно исполняет твои пожелания, но всему есть предел.

– Какой? – Я подвигаюсь к ней поближе.

– Рейнальдо говорил, что есть три вещи, на которые блокнот не способен, – отвечает она. – А может быть, и больше.

– Какие это вещи?

– Первое, – она загибает палец, – блокнот не способен изменить историю.

– То есть нельзя никого воскресить из мертвых… – говорю я, избегая смотреть ей в глаза.

Эдди улыбается и похлопывает меня по ноге.

– Я бы тоже первым делом сделала это. Immediatamente!

– Что второе?

– Ничего нереального. Блокнот не может дать тебе возможность летать или проходить сквозь стены.

Что ж, возможно, это и к лучшему.

– С этим ясно, – заявляю я. – Ну, а третье что?

– Если не сработало, это не значит, что блокнот не работает.

Я вскидываю голову, чтобы посмотреть на нее.

– Вот это непонятно. Если не сработало, как это может значить что-то другое?

– Блокнот как мул. Obstinado. Иногда ты его о чем-то просишь, а он упрямится.

Она широко зевает.

– Es tarde, – говорит она. – Тебе пора. Иди спать.

Времени шесть часов.

– Все равно я не понимаю, – настаиваю я, стараясь узнать побольше, пока она еще в рассудке. – «Мир и гармония» – понятия абстрактные. В чем конкретно блокнот должен мне помочь?

Она снова притягивает меня к себе, чтобы поцеловать.

– Que pasebuenas noches, Отем, – говорит она. – И no preocuparse. Ты найдешь ответ на свой вопрос. Папа знал. Это твое предназначение.

И теперь она хочет посмотреть вечерние новости. Очевидно, что на сегодня наша викторина «вопрос – ответ» закончена.

В ожидании мамы, которая должна заехать за мной, я звоню Дженне.

– Она так сказала? – переспрашивает Дженна. – Что это должно стать Делом твоей жизни?

– Ну да, – я киваю, как будто она может меня видеть в этот момент. – Принести спокойствие и гармонию в мой маленький мирок. Если верить Эдди и, по ее словам, папе, в этом мое предназначение. – Мне самой в это верится с трудом. Что у меня есть-таки Дело.

– И каким образом ты это сделаешь? – спрашивает Дженна.

Хороший вопрос!

– Не знаю, – признаю я, нахмурившись. – В настоящий момент я как никогда далека от мира и гармонии. Вся моя школа, за исключением Джека, Джей-Джея и Амалиты, меня ненавидит.

– То есть тебе предстоит это изменить. Правильно?

– Ну, наверное.

Тут подъезжает мама, и мы с Дженной прощаемся.

– Как там Эдди? – интересуется мама, когда я забираюсь в машину.

Мне бы очень хотелось рассказать ей все, но я знаю, как она относится к сверхъестественным бредням Эдди. К тому же мне кажется, идея о том, что душа папы, ну, или ее кусочек хранится в блокноте, очень ее расстроит. Я стараюсь поддерживать с ней веселый разговор ни о чем, а сама продолжаю думать о блокноте.

Что бы мне пожелать?

Конечно, моя жизнь стала бы более мирной и гармоничной, если бы окружающие перестали меня ненавидеть и я стала бы популярной. И все-таки это не то. Мне не нужно, чтобы меня считали потрясающей. Мне нужно, чтобы все поняли, что я не такая, какой выставляет меня Ринзи.

Вот именно! Как только мы приезжаем домой, я бегу наверх и раскрываю блокнот.

«Дорогой папочка», – пишу я и дальше рассказываю ему о своем разговоре с Эдди и о том, что я долго обдумывала, как мне правильно сформулировать желание.

«И вот до чего я додумалась, – продолжаю я писать. – Сейчас Авентурская школа для меня – мина замедленного действия. И так будет до тех пор, пока я не докажу свою правоту. Этого я и желаю. Пусть будет восстановлена справедливость. Пусть все узнают, как поступила со мной Ринзи, и поймут, что она из себя представляет».

К ужину я спускаюсь, страшно довольная собой.

Справедливость скоро восторжествует, в отличие от Ринзи Трески.