Глава восемнадцатая

Что ж, вызов принят. И ничего не попишешь, из сложившейся ситуации придется как-то выпутываться.

Василий прислонился к скале – жаркой, впивающейся в его спину острыми каменистыми краями, будто обкусанными злобным солнцем, стоящим высоко в зените. Для принятия решения у него оставалось полчаса, максимум час.

Итак, какие есть варианты? Их немного, собственно говоря, всего два. Первый – уговорить Олега не сдавать его, прикрыть, а точнее говоря, покрыть. Беда только в том, что слишком честный Меркурьев никогда не пойдет на то, чтобы покрыть предательство. Второй – избавиться от боевого товарища, с которым почти год они вместе продержались в этом аду. Бессмысленном, кровавом аду, в котором перестаешь быть человеком. Перестаешь настолько, что сами черти по сравнению с тобой выглядят форменными младенцами.

Василий не был склонен к самообману. Поэтому точно знал, что человеком быть перестал уже давно. В тот самый момент, когда согласился на сотрудничество с душманами и в первый раз передал им информацию о складах с оружием. Впоследствии он делал это так часто, что даже почти перестал следить за собственной безопасностью. Поверил в то, что неуязвим. А зря.

Обидно, что его выследил именно Олег. Лучший дружбан за всю жизнь. Надежный, верный, не способный на предательство Олег Меркурьев, которого теперь оставалось либо уговорить, либо убить. Лукьянов склонялся ко второму варианту, поскольку уж если ты перестал быть человеком, то степень бесчеловечности уже не имеет ни малейшего значения. Он закурил, поскольку сухой папиросный дым помогал ему думать.

Их троих отправили в разведку. Он, Василий, точно знает, где заложены мины. Ему передали точный план заминированной дороги, чтобы, упаси аллах, не потерять ценного агента. Он может сделать так, что вся троица вернется в расположение части целой и невредимой, зато остальные, пойдя той же дорогой, обязательно попадут в расставленные сети. Погибнет человек сорок-пятьдесят. Уцелеют единицы.

Разорванные куски человеческой плоти разлетятся по ущелью, будет вонять горелым мясом, и этот запах, чуть сладковатый, тошнотворный, забьет ноздри, как мокрый снег в метель. Картина побоища предстала перед его взором во всех своих ужасающих мельчайших деталях, но своим внутренним взором он смотрел на нее спокойно, равнодушно даже. Всех этих людей ему было совсем не жалко. Вот если только Олега… Но он сам выбрал свою судьбу, только что, десять минут назад обозвав Василия предателем.

Меркурьев специально выбрал момент, когда третий их кореш, Валька Ушаков, спустился вниз ущелья набрать воды. О том, что он знает о предательстве друга, Олег говорил спокойно и обыденно, словно статью в газете читал вслух. И так же обыденно сообщил, что по возвращении в часть обязательно доложит обо всем командиру.

Черт, как получилось, что накануне вечером Олег не лег спать в пещере, в которой они устроились на ночлег, а только притворился спящим, чтобы выследить Василия при его встрече с афганским полевым командиром. Он все видел и слышал, он все сопоставил и сделал выводы. Правильные выводы, черт его подери.

Василию Лукьянову не хотелось предстать перед военным трибуналом. А альтернативой могло стать только убийство. Убийство друга. Нехорошая усмешка пробежала по его губам. Немного тонкие, они в целом не портили его открытого, мужественного лица. Простого русского лица, коих много в средней полосе России. Он знал, что ничем не примечателен, что не выделяется из толпы, и искренне считал это достоинством, а не недостатком. Начальство меньше внимания обращает, когда глазу зацепиться не за что.

Пожалуй, только ради одного дела он хотел бы быть красавцем, таким, чтобы девчонки оборачивались вслед. Он расстегнул карман гимнастерки и достал черно-белую фотокарточку, с которой задорно улыбалось милое личико, обрамленное локонами русых волос. Да. Первого друга он потерял из-за этой девчонки. Теперь вынужден потерять второго, потому что иначе потеряет свободу, а то и жизнь.

Он снова слегка улыбнулся. Все-таки причудливые круги на воде пускает судьба. Он сделал так, чтобы первый его друг-враг сел в тюрьму. А сейчас у него у самого есть все шансы загреметь за решетку, да еще и по такому малоприятному обвинению, как измена Родине. Пожалуй, нет. Так не пойдет. Значит, выход только один – избавиться от Меркурьева.

Он снова и снова прикидывал в уме, как это лучше сделать, вызывая в памяти карту минного поля. Если бы они были здесь вдвоем, то комар бы носа не подточил, но их трое, а убивать Вальку Ушакова, который постоянно треплется о том, что дома его ждет жена и маленький сынишка, как-то совсем бесчеловечно. Он не может убить без нужды, он ведь не зверь.

Перед глазами мелькнуло лицо Антохи Попова, друга-врага, гниющего сейчас в колонии где-то под Тюменью. Как он крикнул тогда на суде? Мол, свидимся еще. Пусть через пять лет, через десять, да хоть через пятьдесят отомщу… Мать опять же писала, что по поселку слухи ползут, что некрасиво поступил Лукьянов, не по-божески. Что ей теперь хоть из поселка уезжай, так совестно в глаза людям смотреть. Дура старая. Будто не знает, что стыд не дым, глаза не выест.

Нет, как ни крути, а в родной поселок после армии возвращаться совсем не тянет. А куда? Хотя, как говорит все тот же Меркурьев, страна большая. Он после своего казахского детдома на родину тоже не рвется. Сказал, вернется из армии, в военное училище будет поступать. Нравится ему в армии. И страну посмотришь, и без куска хлеба не останешься. Хорошо Меркурьеву, один как перст. Все дороги ему открыты, никто камнем на шее не виснет. О прошлом не напоминает. Мечта, а не жизнь.

Он затянулся поглубже, ошарашенный только что пришедшей в голову шальной мыслью. Да нет, это невозможно. Вообще невозможно. Хотя почему бы и нет. У Меркурьева такой же рост, такое же сложение, как у него, такое же простое, ничуть не запоминающееся лицо. В учебке их первое время даже путали постоянно. Потому что они действительно похожи. А что, это выход.

Он прикурил вторую сигарету, тщательно шлифуя в голове детали предстоящего задания. Да, он воспринимал это именно как задание, которое нужно было сделать виртуозно, пройдя по краю. Если не получится, то придется убить еще и этого пентюха Ушакова, хотя не хочется. Совсем не хочется.

Он отлепился от скалы, чувствуя, как к онемевшей спине начинает приливать кровь. Позвал тихо, вполголоса:

– Олег, пойдем, поговорим.

Загадал про себя, что, если только будет шанс не совершать задуманного, он не станет. Отступится.

– Чего тебе? – Меркурьев смотрел спокойно, не настороженно. Он не боялся, потому что уверенные в своей правоте люди не испытывают страха. Это Лукьянов знал по себе. Ведь ему тоже сейчас было совсем не страшно.

– Давай по-мужски. Поборемся в поединке, кто победит, того желание и выполняется. Поборешь меня, я сдамся сам. Я одержу верх – ты промолчишь, понял?

На секунду мелькнула спасительная мысль, что так все и будет. Он знал, что Меркурьев никогда не нарушит данного им слова.

– Я не промолчу, – тихо ответил тот. – Но если ты хочешь по-мужски, то я не против.

– Давай, пока Валька не вернулся.

– Да, не нужно ему это видеть, – спокойно согласился Олег. – Но он все равно все узнает. Рано или поздно все узнают. Ты запомни, Васька. Нет ничего тайного, что не стало бы явным.

Василий секунду-другую прислушивался, не идет ли Ушаков, а затем повернулся к скале и с размаху приложился к ней лицом. От нечеловеческой боли у него потемнело в глазах, он сжал рот, чтобы не закричать, прокусил губу, чтобы одной болью попытаться затмить другую, первую, практически невыносимую. Кровь заливала лицо, он часто моргал, чтобы видеть ошеломленное лицо Меркурьева.

– Ты что? Сдурел?

Бывший друг, в одночасье превратившийся во врага, сделал шаг, всего лишь один маленький шаг навстречу Лукьянову, и этого было вполне достаточно, чтобы нанести удар. Точный удар ножом, вошедшим под ребра. Левой рукой он зажал Олегу рот, гася предсмертный хрип, а правой повернул нож, довершая начатое. Спокойно, без тени отвращения, ужаса или брезгливости, пожалуй, даже с любопытством он смотрел, как из глаз Олега уходит искра жизни. Глаза эти, серые, прозрачные, словно осеннее небо над начинающей замерзать рекой, так похожие на его собственные, подернулись мутной дымкой, закатились, стали страшными, пустыми, мертвыми.

Кровь Меркурьева лилась по его рукам, смешивалась с кровью, капающей из разбитого лица самого Лукьянова, он размазывал ее по себе, горячую, будто все еще живую. Глянув вниз, в долину, ведущую к горному ручью, он видел маленькую точку – возвращающегося Ушакова. В драме, которую он только что писал наперегонки с судьбой, нужно было поставить финальную точку.

Василий быстро достал из нагрудного кармана свои документы, расстегнул карман Олега, вытащил его книжицу, тщательно измазал в крови, а затем сунул себе в карман. Свой военный билет он запихал Олегу в сапог. Это уже не имело никакого значения. Поднял тело, водрузил на плечи, обошел скалу, размахнулся и бросил. Туда, где, как он знал, находились мины. Взрывной волной его бросило на скалу, оторвало лоскут кожи на лице, кровь снова залила глаза, стало так больно, что на секунду он решил, что потеряет сознание, но сейчас это было нельзя. Совсем нельзя.

Он оглядел себя и остался доволен увиденным. Высокая фигура в рваной гимнастерке, заляпанной кровью, на лице одни глаза. Чьи? И не поймешь сразу. Встал во весь рост, раскинул руки, качаясь. Пошел навстречу бегущему Вальке. Лениво подумал, что если тот сам напорется на мину, то одной проблемой будет меньше, достал из кармана «лимонку» с половинным запалом, выданную ему «на всякий случай» афганскими товарищами, подпустил Вальку поближе, совсем близко, фактически упал ему на руки.

– Что случилось? – Валька говорил шепотом. Ему было очень страшно, сразу видно. – Что это было?

– Васька подорвался, – Лукьянов говорил глухо, понимая, что находящемуся в шоке Вальке сейчас не до того, чей голос он слышит. – И меня задело. Ты стой, не ступай, тут мины, везде мины. – Вытащил чеку и успел подумать лишь о том, что если духи обманули, то он встретится с Олегом на небесах прямо сейчас. Толкнул Вальку, подсунув гранату ему под спину, и упал сверху. Второй взрыв оказался гораздо слабее первого. Через пару секунд Василий пошевелился, чтобы убедиться, что жив. Сел, ощупал руки, ноги, голову, перевернул хрипящего без сознания Вальку, в боку которого зияла большая страшная дыра, взвалил его на плечи и, пошатываясь, пошел прочь, остатками угасающего сознания держа в голове карту минного поля.

Он шел в другую сторону от своей роты, зная, что сегодня к вечеру в ней не уцелеет практически никто. Шел «к соседям», зная, что дойдет, потому что не имеет права не дойти.

«Меня зовут Олег Меркурьев, – бормотал он, словно в бреду. – Мой друг Василий Лукьянов подорвался на мине, а нас с Валькой просто зацепило. Зацепило».

Где-то через час ему повезло выйти к своим. Тем своим, среди которых ему отныне предстояло всегда быть чужим. Ему навстречу бежали люди, бережно приняли тяжелое тело Вальки.

– Жив, – сказал кто-то, и Василий равнодушно подумал, что ему все-таки удалось сохранить пентюху жизнь. – Вы кто такие, парень?

– Меня зовут Олег Меркурьев, – непослушными губами выговорил он, такими же непослушными пальцами вытащил окровавленный военный билет с заляпанной бурыми пятнами фотографией в нем. Услышал далекие взрывы, в которых, как он знал, сейчас гибли его товарищи, не предупрежденные о минном поле, и упал без сознания, успев подумать, что теперь уж точно обратной дороги нет. Вместе с военным билетом выпала из кармана черно-белая фотокарточка с милым девичьим лицом. И чьи-то чужие руки заботливо положили ее внутрь военного билета. Чтобы не пропала.

По домашнему адресу, который значился в личном деле начальника службы безопасности фирмы «ЭльНор» Олега Меркурьева, на самом деле оказавшегося числившимся убитым в Афганистане Василием Лукьяновым, дверь открыла молоденькая девчушка в лосинах, длинной майке и с двумя смешными хвостиками волос на голове.

– А он здесь больше не бывает, – сообщила она в ответ на вопрос, где Меркурьев. – Мы у него квартиру купили и теперь здесь живем.

– Мы это кто? – уточнил Воронов.

– Мы – это я и мой муж, Генка, – слово «муж» она произнесла очень гордо. – Нам родители квартиру на свадьбу подарили. Повезло очень. Большая, светлая квартира, в хорошем районе, а продавалась очень дешево. Папа мой сначала подвох заподозрил, а потом оказалось, что человек, который тут жил, просто спешил очень. Ему нужно было срочно уезжать, поэтому он отдавал почти на триста тысяч дешевле. Представляете, как нам повезло?

– Представляем, – согласился Воронов, отчетливо понимающий, что ему повезло гораздо меньше, точнее, не повезло совсем. Ясно как день, что к отъезду из их города Меркурьев, то есть Лукьянов, готовился загодя, квартиру продал, деньги наверняка снял. Ищи его свищи теперь по необъятной России-матушке.

Запрос по бывшему месту службы Меркурьева тоже не принес ничего нового. После полученного в Афганистане ранения в лицо лже-Олег был направлен на лечение, а затем поступил в Новосибирское высшее военное училище. Подмены никто не заметил, поскольку многие его товарищи погибли, подорвавшись на заложенном душманами минном поле, командирам не пришло в голову идентифицировать солдата с ранением мягких тканей лица, а к моменту выписки из госпиталя до него и вовсе не было никому никакого дела. Есть документы на имя Олега Меркурьева, значит, перед вами Олег Меркурьев.

Новосибирск оказался далеко от Казахстана, где вырос настоящий Меркурьев. Конечно, шанс встретить кого-то из одноклассников и воспитанников детдома все-таки был, но такой мизерный, что лже-Олег решил положиться на удачу. Служил он в военной разведке, трусом не был, задания выполнял на «отлично», в том числе и самые рискованные, быстро рос в звании и вышел в отставку в положенный срок, получив подполковника.

Последним местом его службы стала Калуга, где семье Меркурьевых – Олегу, его жене Рите и дочери Аленке была дана двухкомнатная квартира по жилищному сертификату для военных. Женился лже-Меркурьев в первые годы службы, на момент выхода в отставку его дочери уже исполнилось пятнадцать лет, по словам сослуживцев, жили они мирно.

«Олег» жене никогда не изменял, скандалов в семье отродясь не было, и сообщение о том, что он уходит из семьи, застало Риту Меркурьеву врасплох.

– Я до сих пор не понимаю, какая муха его тогда укусила, – рассказывала женщина пришедшим к ней оперативникам. – Мы с ним за город в тот день поехали, на дачу друзей. Сослуживец Олега демобилизовался на год раньше, ушел в бизнес, занялся строительством и всего за год построил себе шикарную дачу. Он все звал Олега к себе в фирму, предлагал возглавить службу безопасности, а муж все отнекивался, что эту сферу не знает совсем. На даче ему еще друг все журналы строительные показывал. На, мол, почитай, подкуйся теоретически, а потом поговорим. Мы с этими журналами домой уехали. Вечером Олег начал их листать, а я в спальню пошла. Он минут через тридцать приходит, спокойный такой, и говорит: «Рита, мы разводимся». Я даже сначала решила, что он шутит. Но нет, оказалось, не шутил. Через месяц уже наша семейная жизнь была в прошлом. Квартиру он нам с Аленкой оставил. Из вещей только чемодан со своей одеждой взял и все. И из Калуги сразу уехал. Даже не сказал куда.

– В каком году это было?

– Почти семь лет назад.

Оперативники подняли данные о том, какие строительные журналы выходили в свет в это время, изучили подшивки и обнаружили в одном из номеров журнала «Жилищное строительство» большое интервью с генеральным директором волжской фирмы «ЭльНор» Элеонорой Бжезинской. Элегантная блондинка с уверенным взглядом красовалась примерно на десятке качественных фотографий, рассказывала о создании строительного бизнеса с нуля, о своем жизненном пути и успехах «ЭльНора».

– Теперь понятно, как он ее нашел, – задумчиво сказал Воронов, когда узнал про добытые факты. – Он увидел ее фотографию в журнале, а так как любил всю жизнь, то решил перебраться поближе к своей пассии. Одно непонятно, почему он не боялся, что она его узнает.

– Это было невозможно, – Иван Бунин пожал плечами. – Она была девчонкой совсем, а тут больше двадцати лет прошло. Ну похож он на парня из поселка ее детства, ну и что?

– Да, пожалуй, ничего, – согласился Воронов. – Почему он приехал в наш город и устроился к Бжезинской работать, мы теперь знаем, вот только это ни на йоту не приближает нас к ответу на вопрос, где его теперь искать.

– Думай, Митя, думай.

– Да я думаю, – уныло отметил Воронов.

Он выспросил у Элеоноры Бжезинской, не выходили ли какие-нибудь ее интервью во всероссийских журналах в последние несколько месяцев. Оказалось, что да, выходили. Большая статья о фирме, возглавляемой женщиной – генеральным директором, в середине августа вышла в журнале «Дома и интерьеры». Так и осталось загадкой, где именно Антон Попов взял этот журнал, но его мать подтвердила, что журнал такой у Антона действительно был, и, внезапно сорвавшись в поездку в далекий город, он взял его с собой. Другими словами, Попов, как и Лукьянов, нашел свою юношескую любовь через статью в журнале и отправился в далекий путь, чтобы ее увидеть.

Скорее всего, он пришел в «ЭльНор», чтобы повидать Элеонору, но вместо своей зазнобы встретил там своего заклятого врага, которого все считали убитым. Встретил и, естественно, тут же узнал. Лукьянову просто не оставалось ничего другого, кроме как убить Попова. Иначе обязательно бы вскрылось, что он много лет выдавал себя за другого человека.

– Не сходится, – покачал головой Воронов. – На камерах «ЭльНора» Попова не было. Я это сам проверил.

– Скорее всего, они на улице случайно столкнулись, всяко могло быть, – ответил Бунин. – Думаю, что на этот вопрос нам Лукьянов ответит, когда мы его найдем.

Параллельно с поисками Меркурьева-Лукьянова сыщики раскручивали линию отравления Элеоноры Бжезинской. Припертая к стене показаниями секретарши Милы, Элеонора Бутакова дала признательные показания. Да, это она из личной неприязни затеяла травить свою бывшую подругу медицинским препаратом, понижающим уровень сахара в крови. Надеялась на то, что Бжезинская, занявшись испортившимся здоровьем, не сможет уделять много внимания «ЭльНору» и Бутаковой вместе с ее любовником Эдуардом Гороховым удастся осуществить планы по рейдерскому захвату предприятия.

– Покушение на убийство ей не пришьешь, – сказал Иван. – Не доказать, что она хотела не просто вывести Бжезинскую из игры, а вообще на тот свет отправить. Шатко все это. Лекарство. Механизм его действия. В суде не устоит.

– Тем более что Бжезинская отказывается писать заявление. Говорит, что все хорошо, что хорошо кончается, а подвергать Бутакову уголовному преследованию она не станет. После того как рассчитается с бывшим мужем за пакет его акций, постепенно выкупит и долю Бутаковой, чтобы больше не иметь с ней дела. Пусть живет, как знает, – подхватил Бунин.

– Может, я скотина, но не понимаю я такого благородства, – Воронов пожал плечами. – Эта стерва завистливая ее убить хотела. Так что же ей, теперь все с рук сойдет? И лекарство, и выстрел, и все гадости, которые она за спиной подруги говорила и слухи распускала.

– Ну, к выстрелу она отношения не имела. – Бунин растер руками лицо. Видно было, что за последние несколько дней он сильно устал. – Ты же знаешь, что в лобовое стекло машины Бжезинской Эдик Горохов стрелял, хотел напугать, чтобы она из города уехала. Он же не знал, что его любовница Бутакова ее лекарствами пичкает, вот и затеял свою игру по устранению конкурентки. А Бжезинская-то не из того теста оказалась. Испугалась, конечно, но никуда не уехала, осталась свой бизнес спасать.

– Она была уверена, что это ее муж в нее стрелял. – Воронов задумчиво посмотрел на друга. – Вот ты представь, Вань, что твоя Иришка или моя Лелька могут подумать, что мы в их машину камень кинули или из пистолета выстрелили? Это же уму непостижимо. Зачем жить с таким человеком, которого можешь заподозрить в том, что он в тебя стреляет?

– Ну наши жены и не живут с таким человеком, – разумно возразил Бунин. – И Бжезинская, кстати, больше тоже не живет. У нее теперь этот доктор есть. Вполне себе приличный дельный мужик, который за нее любому пасть порвет.

– Да уж, она такие эмоции у мужиков вызывает, что прям дрожь по коже. Такие страсти, почитай, с самого детства. И дрались из-за нее, и в тюрьму угодили, и из семей уходили, и спасать из Москвы приехали. Просто роковая женщина, а не бизнес-леди. Страсти на части. Они же все трое, джентльмены из Солнечного, за нее убить готовы.

Говоря эти слова, Воронов вдруг почувствовал небывалое волнение. Внутри высказанной им мысли крылся ответ на вопрос, где искать Меркурьева-Лукьянова, только его нужно было выкристаллизовать, очистить от налипшей на него ненужной словесной шелухи. А главное, добиться от всех сторон согласия на проведение очень рискованного следственного эксперимента.

– Нет. Я категорически против! Это совершенно невозможно. – Элеонора Бжезинская в волнении заходила по своему кабинету, не в силах совладать с бушующими в ней эмоциями. – То, что вы предлагаете, очень опасно. Вы не имеете права подвергать Витольда такому риску.

– Эля, – Семенов мягко придержал ее за руку, заставив остановиться рядом с собой, – Элечка, ты говоришь глупости. Товарищ майор очень здорово придумал. Я согласен с тем, что, пожалуй, это единственный способ выследить и поймать Ваську.

– А мне наплевать, – запальчиво вскрикнула Бжезинская. – Пускай лучше он останется непойманным, чем с твоей головы упадет хоть волос.

– И как ты только бизнесом занимаешься, если не можешь выстроить простейшей причинно-следственной связи? – Семенов ласково смотрел на нее, и Воронов благоразумно решил не встревать в их спор, понимая, что умный и обстоятельный доктор сейчас уговорит любимую гораздо быстрее, чем это сделал бы сам майор. – Ты пойми, что я окажусь в безопасности только тогда, когда Ваську поймают. А пока он на свободе, мне не может быть ни минуты покоя!

– Но почему? – Элеонора с отчаянием смотрела на них обоих.

– Да потому что ты открытым текстом сказала ему, что у тебя появился любовник, и этот человек я, – терпеливо объяснил Семенов. – Услышав мою фамилию и предложение нас познакомить, он, во-первых, понял, что я обязательно его узнаю, и придумал весь этот трюк со взрывом в надежде, что все решат, что он погиб. А во-вторых, он понял, что у него появился соперник. И теперь не успокоится, пока не отправит меня к праотцам, вслед за Антохой Поповым.

– Но я же не сказала «любовник», я сказала «близкий человек», – в ее голосе слышалось отчаяние.

– Так это еще хуже.

– Но Олег, то есть Василий, он же шесть лет работал рядом со мной, зная, что у меня есть муж. Он каждый день видел Бориса и не пытался на него покушаться. На чем основывается ваша уверенность, что он обязательно захочет избавиться от Витольда? – Элеонора смотрела так требовательно, что Воронов счел за лучшее честно признаться:

– Я вовсе не уверен, Элеонора Александровна. Я просто предполагаю. И рассуждаю с точки зрения психологии преступника. Когда-то он вступил из-за вас в драку. Потом он усадил своего потенциального противника в тюрьму. Потом произошло что-то, что заставило его поменять имя. Вполне возможно, что ради этого ему пришлось убрать настоящего Олега Меркурьева, и он тогда впервые не остановился перед убийством. Представьте себе человека, который много лет носит чужую маску. Он всегда настороже, у него надломлена психика, потому что в его прошлом кроется какая-то грязная история. Но любовь к вам живет в нем по-прежнему, потому что он трепетно хранит вашу юношескую фотографию, а случайно увиденное интервью с вами приводит к тому, что он бросает семью и уезжает в чужой город, поближе к вам.

Бжезинская поежилась.

– Как-то страшно вы это рассказываете, – призналась она.

– А это действительно страшно. Он путем шантажа и угроз вынуждает вашего бывшего начальника службы безопасности в одночасье уволиться, а сам занимает его место. Он – военный разведчик, он умеет собирать информацию и выискивать слабые места противника. У вашего бывшего сотрудника была молоденькая любовница, и Лукьянов угрожал ему рассказать все жене, если мужик не напишет заявление. Лукьянов – настоящий мерзавец, который идет на все, чтобы воплотить свои планы в жизнь. Да, он не трогал вашего мужа, но только потому, что ваш муж, вы уж меня простите, ничтожный человек, который даже мизинца вашего не стоит. Вы его давно разлюбили, это Лукьянову было видно невооруженным глазом, потому он и не ревновал. Жизнь его устоялась, устаканилась, он к ней привык, и вот происходит то, что переворачивает эту устоявшуюся жизнь с ног на голову. Он встречает Антона Попова, понимает, что его тайна вот-вот будет раскрыта. Он вынужден убить Попова, но это еще не все. По стечению обстоятельств вы берете на работу Степана Ушакова, который оказывается сыном их с настоящим Олегом Меркурьевым сослуживца. Василий снова вынужден идти на преступление.

Он живет в постоянном страхе, его нервы напряжены до предела. Он и мне по голове дал с перепугу, потому что все время боится. Не узнал меня и отреагировал не совсем адекватно. Наверное, в голове он строит планы, как спасти вас от свалившихся вам на голову неприятностей, стать вам близким, нужным, может быть, наконец-то осуществить свою мечту приблизиться к вам по-настоящему.

– И тут появляюсь я, весь в белом, – Семенов процитировал известный анекдот так к месту, что Воронов невольно улыбнулся, хотя ситуация мало располагала к веселью.

– Не смешно, – мгновенно отреагировала Бжезинская.

– Не смешно, но по сути верно, – доктор поцеловал ее в висок. – Тут появляюсь я. Очередной человек из его далекого прошлого, которое он все эти годы пытался забыть. Мало того, что я несу в себе угрозу его изобличить, я фактически краду тебя у него из-под носа. Увожу ценный приз, ради которого он пошел на все эти жертвы и риски. Нет, майор прав. Он ни за что мне этого не простит и успокоится только тогда, когда убедится, что я мертв.

– Он окончательно съехал с катушек. Невозможно пройти через все вышеперечисленное и остаться совсем нормальным, – подтвердил Воронов. – Именно поэтому он рассуждает так, как считаем мы с Витольдом Михайловичем. Ему нужен приз как признание его правоты.

– И этот приз – я? – В голосе Бжезинской послышались слезы.

– Ты, – просто сказал Семенов. – И поверь мне, ты – самый ценный и дорогой приз, который только можно пожелать. Дмитрий, – он повернулся к Воронову, – скажите мне, что я должен сделать?