Клэри
Май – июнь 1940

«Она довольно холодна, если не сказать – угрюма. Я думаю, все дело в сексуальной неудовлетворенности», – написала Клэри и окинула взглядом свежую страницу, украшенную гладким, мудрым изречением. Эту фразу она нашла в книге и давно хотела использовать. Зимой, пребывая в поисках нового сюжета, она решила написать обо всем, о чем люди сознательно умалчивают, и даже составила примерный список:

• секс;

• поход в туалет;

• менструация;

• кровь;

• смерть;

• роды;

• болезни;

• недостатки характера и поведения, которые звучат не слишком романтично: например, «надутый» вместо «вспыльчивый»;

• страхи;

• измена, развод (хотя тут сложно без личного опыта; впрочем, можно отыскать какой-нибудь хороший роман на эту тему);

• жизнь после смерти (если вообще есть);

• евреи и почему люди против них;

• неприятные моменты из детства (люди рассказывают только забавные истории из своей ранней молодости);

• шансы проиграть войну и попасть в рабство к немцам.

И так далее. Клэри сохранила список и время от времени добавляла новые пункты, однако, к ее разочарованию, вдохновения от этого не прибавилось. А поскольку мисс Миллимент – довольно-таки несправедливо – увеличила для них с Полли объем домашней работы, да еще надавала трудных задач на каникулы, она решила создавать небольшие портретные зарисовки всех, кто придет на ум. Текущее эссе было посвящено Зоуи: в последнее время та вела себя ужасно скучно, что с литературной точки зрения представляло серьезный вызов. Осенью она едва оправилась после смерти ребенка и снова забеременела, даже похорошела. А потом папу приняли во флот, и тут такое началось… Зоуи ревела целыми днями: ей, видите ли, втемяшилось, что мужчины, у которых жены беременны, не подлежат призыву. Откуда она это взяла – загадка. Бред какой-то! Даже Клэри понимала, что эти вещи никак не связаны, но у Зоуи вообще какие-то детские представления, да и сама она – словно увеличенный ребенок, подумала Клэри и тут же записала удачное сравнение.

«Присмотри за Зоуи, ладно?» – попросил отец накануне отъезда. Забавный поворот. В конце концов, кто тут мачеха? С другой стороны, невозможно представить, что он сказал бы Зоуи: «Присмотри за Клэри». Она вообще сомневалась, что Зоуи хоть раз в жизни просили за кем-нибудь присмотреть. Пожалуй, стоит подарить ей зверюшку, за которой не требуется слишком серьезный уход, вроде кролика – пусть тренируется, а то ее малыша ждут нелегкие времена. (Разумеется, на самом деле за всеми детьми присматривает Эллен.) На День спорта в школе Невилл даже притворился, будто не знает ее. «Ты задел ее чувства, болван!» – прошипела Клэри, пока они несли тарелки с клубникой в чайный тент. «А она задела мои – напялила этот дурацкий лисий мех! – парировал он, ловко отбирая лучшие ягодки в свою тарелку. – И вообще, для чего тогда чувства?» Он заметно вырос, но передние зубы сильно торчали. Бо́льшую часть рождественских каникул он провел, лазая по деревьям. В школе он ни с кем особенно не подружился, командные игры ненавидел. Астма вроде поутихла, однако в ночь перед папиным отъездом Невилл умудрился поссориться со всеми, выпил добрую порцию кухонного хереса, вытащил из папиного чемодана все вещи, побросал в ванную и открыл краны. Там его нашел папа и устроил скандал, но Невилл так плакал, что папа унес его в детскую и долго сидел с ним. В ту ночь астма обострилась, и Эллен пришлось остаться с ним на ночь, потому что папа был вынужден сидеть с Зоуи. «Приглядывай за ним, ладно? – попросил он Клэри на следующее утро. – Все твердит, что теперь у него никого не осталось, а я говорю – у него есть ты». Папа выглядел серым от усталости, и у нее не хватило духу спросить: «А я-то как же?» Видимо, иногда эгоистичная любовь выматывает… Она заставила себя улыбнуться и пообещала. «Умничка моя, – улыбнулся он в ответ и попросил проводить его на станцию. – Зоуи плохо себя чувствует». Невилл уехал в школу как обычно, и Тонбридж отвез их в Баттл. Они стояли на платформе в ожидании поезда, темы для разговора исчерпались. «Не ходи в мокрых жилетках», – нашлась она под конец – так говорят взрослые. «Нет-нет, я попрошу Его Величество просушивать их лично для меня!» Он поцеловал ее на прощанье, сел в поезд и долго махал рукой, пока не скрылся из вида, а она побрела к машине, уселась на заднее сиденье и выпрямилась. Раз она поймала на себе взгляд Тонбриджа в зеркале. В Баттле он остановился, зашел в магазин и вручил ей плитку молочного шоколада. И хотя она ненавидела молочный шоколад, это было очень мило с его стороны. Она хотела поблагодарить, но тут же пришлось притвориться, будто закашлялась. Всю дорогу он молчал, а по приезде сказал ей: «Ты – храбрый солдатик», и улыбнулся, обнажив свой черный зуб рядом с золотым.

Но вернемся к Зоуи.

Клэри поднялась наверх. Мачеха лежала в постели, на которой до сих пор валялась папина пижама. Рядом стояла Эллен с подносом, уговаривала ее поесть и подумать о ребенке, но от этого та заплакала еще сильнее.

Итак, описание Зоуи, лежащей в постели: шелковистые темные волосы, взлохмаченные – но так ей даже больше идет. Очень белая кожа, отливающая перламутром (кремовая? атласная?). Щеки бледные, разве что чуть темнее на скулах. Черные, как сажа, ресницы – выглядят будто накрашенные. Широко расставленные глаза, не то чтобы изумруд – скорее, трава… совсем как у предпоследнего кота Полли. Довольно короткая верхняя губа, большой рот – когда она улыбается, уголки загибаются кверху, а на левой щеке появляется ямочка. Фу, какое дурацкое слово! Ямочка-нямочка… Если бы Клэри описывала героиню в романе, ни за что не наделила бы ее ямочкой! Ничего не поделаешь – у Зоуи она есть, а описывать полагается правдиво. Об остальном трудно судить, поскольку все укрыто одеялом, кроме одной руки – обычной, скучной белой руки с невероятно тщательным маникюром и блестящим бледно-розовым лаком.

Нет, ничего не выходит! Наверное, для того, чтобы интересоваться наружностью Зоуи, нужно ее любить. С другой стороны, если любишь, какая разница, как человек выглядит? С третьей, когда тебе кто-то нравится, ты стремишься узнать его получше. Единственный, кому нравилась ее, Клэри, внешность, это папа: однажды они ходили к ручью за водой, и он назвал ее красивой… Точнее, он сказал, что окружен красивыми женщинами – но ведь она тоже была там!

И вот так всегда – только соберешься о чем-нибудь написать, как мысли тут же перескакивают на другое. Какой-то бездонный колодец воспоминаний, а ведь ей всего пятнадцать! Что же будет, когда она станет бабушкой? Наверное, и думать уже не получится: не останется места для мыслей, как в комнате, забитой мебелью.

В тот день она присела на краешек кровати и попыталась приободрить Зоуи: рассуждала как папа, что подготовка займет всего несколько недель, а потом ему, возможно, дадут отпуск. И вообще пока ни для кого нет ни малейшей опасности, разве только где-нибудь в Финляндии и теперь еще Норвегии (хотя Полли с ней не согласится). Потом пришлось идти заниматься с Полл и мисс Миллимент, и, что хуже, с Лидией, поскольку Невилла отправили в подготовительную школу, и теперь Лидия не могла делать уроки в одиночку. Конечно, ей всего девять, и она пока не понимает, чему учат их с Полли, однако мисс Миллимент с большим терпением и тактом уделяла время каждому. Детский приют вернулся в Лондон, и они жили в Грушевом коттедже, но с началом учебного года все переехали в Большой дом. Мисс Миллимент спала в квартире над гаражом, а занимались в маленькой гостиной на первом этаже. Милл-Фарм сдали внаем под санаторий, предназначенный для раненых солдат, но за отсутствием таковых там размещались больные после операций. По будням тетя Сибил с тетей Вилли ездили в Лондон, а Уиллса и Роли оставляли на попечение Эллен. По выходным приезжали дядя Хью с тетей Сибил, а тетя Вилли иногда ночевала в городе, и тогда Лидия капризничала. Изредка их возили в Лондон к зубному или купить одежду. Папин дом в городе закрыли, так что если Клэри и выезжала, то лишь с другими. У нее теперь не было своего дома, зато она перевезла все ценные вещи: книги, альбомы с детскими рисунками матери, открытка из Франции, которую мама написала еще до того, как Клэри научилась читать. «Дорогая Клэри, посылаю тебе открытку из городка, где мы с папой отдыхаем. Мы живем в маленьком розовом домике справа. С любовью, мама». Дом был отмечен крестиком, чернила давно выцвели – годами она жила запасом этой любви. Что ж, теперь она уже привыкла к жизни без мамы – а Невилл ее и вовсе не знал, – зато отец всегда был на первом плане. После уроков она хорошенько выплакалась в сарае с Полли: с ней здорово вместе переживать, она искренне плачет с тобой, хоть и не так сильно.

На Рождество приехал папа – его отпустили на неделю, а дядю Эдварда всего на два дня. Луиза провела несколько дней во Френшэме с Норой и ее матерью, а по возвращении заявила, что рада наконец-то сбежать оттуда. Оказывается, у них там был полон дом музыкантов, отчего дядя Реймонд все время язвил. Нора собиралась работать в детском приюте тети Рейч до тех пор, пока ей не исполнится восемнадцать и можно будет пойти на курсы медсестер. Она приехала вместе с Луизой на пару дней, и Клэри случайно уловила обрывки крайне интересного разговора о тете Джессике и каком-то Лоуренсе или Лоренцо. Луиза предполагала, что тетя Джессика в него влюбилась, а Нора считала эту идею нелепой.

– А вот Вилли явно очарована!

Это было так увлекательно, что Клэри заняла удобную позицию и прислушалась.

– Очарована? Лоренцо? С чего вдруг? Исключено!

– Это еще почему?

Пауза.

– У него сальные волосы и огромные угри на носу, – сдержанно отозвалась Луиза.

– Ну и что? Зато он просто источа-а-ает обаяние. – Это прозвучало так, словно обаяние – самое худшее, что можно «источать». – Конечно, мне он нисколечки не интересен!

– Между прочим, он женат, а они обе замужем.

– Для такого человека это не имеет ни малейшего значения. А Вилли постоянно его упрашивала дать ей урок игры на пианино.

– А Джессика вечно заставляла его аккомпанировать дедушкиным песням – тем, которые она пела.

Очередная пауза. Они называют своих матерей по имени, отметила Клэри; звучит так шикарно, по-взрослому!

– Может, им обеим просто нравится музыка, – предположила Луиза, но таким неубедительным тоном, что сразу было ясно – она сама в это не верит.

– А ты возьми и спроси у матери.

– Фу, Нора, что за дурацкая идея! Я-то тут при чем? И вообще, у своей и спрашивай, раз тебе так интересно.

– Не стану спрашивать, потому что а) это твоя мать влюбилась, б) в то время как отец сражается на войне – как несправедливо по отношению к нему, бедняжке! И в) твоя мать каждый день красила губы и надевала, если хочешь знать, ужасно неподобающие наряды, учитывая, что идет война! К тому же это она придумала называть его Лоренцо – явный признак неравнодушия. – Она умолкла на секунду и триумфально выдала свой главный козырь: – И вообще, всем было видно, что его жена ненавидит Вилли гораздо больше, чем маму. Жены всегда чувствуют…

– Ой, да перестань! Лоуренс, или как его там, женат. Мерседес – католичка (и, кстати говоря, это она зовет его Лоренцо, так что мама тут ни при чем). Зато твоя мать перестала закручивать волосы в пучок и наготовила кучу пудингов со сгущенкой для него – он ведь любит сладкое, так что шансы равны.

– Ладно, предположим, они обе в него влюблены. Он похож на иностранца и вообще на человека неразборчивого, так что вполне может их поощрять. Мама говорит, он несчастлив в браке – жена вечно ревнует его ко всем. Я заметила, что они обращались друг с другом довольно резко.

– Кто с кем?

– Джессика с Вилли. Готова поспорить, они ревнуют друг к другу. Ты и сама прекрасно понимаешь – ни к чему хорошему это не приведет.

– Это вообще не мое дело. Я только собираюсь начать свою взрослую жизнь, у меня нет ни малейшего желания еще и за них переживать. Притом выйдет гораздо хуже.

– Как так – хуже?

– Ну смотри, они годами волновались за нас, детей, чтобы вовремя почистили зубы, сделали уроки, перестали читать в постели… Теперь же, по-твоему, мы должны волноваться за них: не флиртуют ли наши матери с женатым – или еще что похлеще. В некоторых случаях…

– В каких случаях?

– Неважно.

– Ты хочешь сказать, что у них роман? Что этот мерзавец с ними… целуется и все такое?! Неужели…

Но тут Нора понизила голос, и Клэри больше ничего не смогла разобрать. Ей стало немножко стыдно за подслушанное. С другой стороны, если хочешь быть писателем, важно использовать любую возможность получить жизненный опыт. Две сестры влюблены в одного мужчину – довольно сильный сюжет, особенно если все трое несвободны. Непонятно другое: получается, человеческая жизнь вообще никак не может прийти к логическому завершению! Если тетки в весьма зрелом возрасте влюбляются в неподходящего человека (если подумать – а кто подходящий? Тут важна сама идея, а не объект), то когда же можно будет сказать: все, жизнь сложилась окончательно, расслабься и продолжай в том же духе? В таком свете сама идея юных героинь выглядит довольно глупо. А вдруг ее папа влюбится в кого-нибудь? Судя по тому, что́ она услышала, всякое возможно. Надо бы ей самой влюбиться, чтобы иметь представление о предмете, только где же взять достойный объект? Единственные знакомые мальчики, подходящие по возрасту, Тедди и Кристофер, не годятся. Тедди ей вообще не нравится: только и болтает об аэропланах, оружии и всяких играх. Пожалуй, нужен кто-то постарше. Она попыталась вспомнить знакомых мужчин, но все оказались либо родственники (что плохо для «разведения» – так говорят про собак), либо – Тонбридж, Рен, Макалпайн и мистер Йорк появлялись перед ней по очереди, как фотографии в полицейском участке – тоже не то… Может, ничего страшного, если практиковаться на родственниках? Правда, дяди слишком скучные и давно известные, к тому же их вечно нет дома. Единственная достойная кандидатура – отец, но он нужен именно в этом качестве. При мысли о папе защемило в груди, и она решила написать ему письмо.

Я очень надеюсь, что у тебя все хорошо и тебе нравится на эсминце. Прежде чем я начну рассказывать, учти, что письма стали в полтора раза дороже – два с половиной пенса, поэтому мне нужно больше карманных денег, иначе тебе придется получать в полтора раза меньше писем. Можно прибавить мне шесть пенсов в неделю? Я понимаю, для тебя это мелочи, однако моя жизнь только из них и состоит [неплохо сказано!].

Надеюсь, что тебя больше не тошнит. Очень тебе сочувствую, особенно если приходится работать. Лично я ничего не могу делать, когда мне плохо. Впрочем, вряд ли тебя заставляют драить полы или лазать по мачтам – ты просто отдаешь приказы. Повезло тебе быть офицером, даже если ты самый старый младший лейтенант в КВМДР. [Эту аббревиатуру она скопировала из папиной открытки, хоть и не поняла, что она означает.] На каникулы нам задали написать чью-нибудь биографию, и я выбрала генерала Гордона. Он был очень религиозен и после успешных действий в Китае застрял на Ниле. Там его осадили враги, а мы не послали подкрепление вовремя, и его убили. Эту сцену можно увидеть у «Мадам Тюссо». Однако, несмотря на драматичный финал, он оказался не таким интересным, как я надеялась; Полли с Флоренс Найтингейл повезло гораздо больше. Полли ужасно хорошенькая, ее лицо вытянулось, и еще она отращивает волосы цвета здоровой лисы – правда, похоже? Жалко, что у лис не бывает голубых глаз. Она рисует животных и недавно изобразила очень похожую лису, что и навело меня на мысль.

Луиза считается не совсем красивой, скорее привлекательной – тоже мне достижение! Она здорово выросла и в этом году поступила в театральную школу, отчего сразу стала задаваться; в общем, характер у нее определенно испортился. [Тут она вспомнила, что папа ждет новостей о жене и сыне.] У Невилла все хорошо, ему нравится ходить в школу. Завел себе ужасного друга, зовут Мервин – носит очки, заикается и делает все, что Невилл велит, даже математику за него. Наврал в школе, будто ему нельзя есть капусту, и они поверили! Вот наивные! В прошлом семестре он спустил лягушку в унитаз, но, к счастью, не вынес угрызений совести и признался Эллен, а та – бабушке, и его наказали.

Я скучаю по тебе [тут Клэри запнулась и почувствовала знакомую боль в груди] иногда [осторожно дописала она]. Пожалуйста, обрати внимание на марку и перечти еще раз начало.

Так, чем бы теперь заняться?

Она решила обойти дом и проверить, кто чем занят и нельзя ли к ним присоединиться, однако это оказалось безнадежной затеей. Тетя Рейч – самый лучший вариант – уехала в Лондон с Бригом и не вернется раньше шести. Можно поделать уроки – сочинение о королеве Елизавете и ее отношении к веротерпимости плюс алгебра, которую она просто ненавидела – или выполнить недельную норму прополки (два часа), где скажут бабушка или садовник, или прогуляться в Уотлингтон с Полли за пряжей на шарфы, которые они вязали (теперь все вокруг вязали: Зоуи для будущего малыша, хотя у него и так миллион одежек, и даже мисс Миллимент кое-как мучила шарф; правда, вечно теряла петли, и оттого выходило кособоко, но она, похоже, не замечала).

Разведка ничего не дала: Зоуи лежала, Эллен гладила, бабушка в теплице проверяла помидоры, а Рен снаружи белил рамы и насвистывал, словно ухаживал за лошадью. С ним бесполезно связываться: болтает без умолку, да и белить не умеет – все рамы забрызгал.

Клэр забрела на кухню. Обед – макароны с сыром и тушеный чернослив – был давным-давно, и она проголодалась. В кладовой Тонбридж и миссис Криппс пили чай; с дальнего стола соблазнительно манила тарелка с оладьями. Клэри спросила разрешения взять одну штучку; миссис Криппс пододвинула ей тарелку и велела бежать.

Выйдя в холл, Клэри села на ступеньки и принялась есть оладью, растягивая изо всех сил, как будто это последняя еда на земле. Скучная штука эта война, даже Полли наверняка прискучило. Кстати, а где Полли? Ее с обеда не видно…

Наконец Полли обнаружилась в детской, где она терпеливо играла с Уиллсом: строила карточные домики, которые тот разрушал, махая ручонками. Старенький граммофон играл «Мишки на прогулке».

– Смотри, он ходит! – воскликнула Лидия, держа Роланда под мышками и тщетно пытаясь его поставить, а он беспомощно перебирал ножками в вязаных ботиночках и улыбался одобрительно всякий раз, когда разлетался карточный домик. Одна щека у него была красная, как помидор, другая бледно-розовая, а когда он поворачивал голову, длинная струйка слюны изо рта моталась взад-вперед. Клэри уныло наблюдала за ним. Скоро и у Зоуи будет такой же, и его придется любить.

– Невероятно, до чего они мерзко выглядят! – пожаловалась она Полли, когда им удалось сбежать под предлогом помощи бабушке. Лидия, как всегда, увязалась было за ними, но Эллен ее удержала обещанием дать повезти коляску. – Щенята, котята, жеребята, даже птенцы не такие противные! Почему же люди в начале жизни обязательно толстые и слюнявые? Если бы у меня был ребенок, я бы, пожалуй, отправила его на псарню или в больницу, пока не станет похож на человека. И еще им нравится все портить и ломать, так что даже характер у них противный!

– Ну, если не хочешь, можно и не заводить детей – просто не выходи замуж, и всё.

– Я могу выйти, если захочу, а рожать не буду.

– Вряд ли это возможно, – возразила Полли. – Я думаю, тут какая-то ловушка: всё или ничего.

– Необязательно – возьми хоть миссис Криппс.

– А может, она вовсе никакая и не миссис, просто так принято обращаться к кухаркам. И вообще, мы не знаем наверняка, что у нее нет детей.

Клэри умолкла. Они направлялись в Уотлингтон купить почтовую марку.

– Мне кажется, люди с возрастом становятся скучнее, – рассуждала Полли. – Я согласна с тем, что человеческая природа несовершенна. Даже тигры едят людей только потому, что у них в старости зубы выпадают или ревматизм прихватывает, а человека проще поймать. А Уиллс очень славный. Если бы он мог строить карточные домики, он бы так и делал, а пока что он может их только разрушать. Ты слишком настроена против людей.

– Неправда! Я говорила про маленьких детей!

– Ты не хотела, чтобы Лидия пошла с нами, а если бы я тебя спросила почему, ты бы сказала – с ней скучно.

– Да, потому что так и есть! – И Клэри разрыдалась.

Всем не угодишь, всхлипывала она. Раз не хочешь смотреть за детьми – значит, плохая. Вот ей в детстве никто не говорил, что она миленькая, все только требовали снисхождения к Невиллу из-за его астмы. Эллен так вообще заявила ей прямо в лицо, что предпочитает мальчиков! Потом Зоуи отняла львиную долю отцовского времени; при ней Клэри почувствовала себя бесполезным придатком. А теперь, когда он уехал бог знает насколько, она должна присматривать за этими двумя, а благодарности от них не дождешься! Невиллу в школе один мальчик рассказывал: будто бы есть такое специальное общество, которое хочет избавиться от девочек и женщин, оставить некоторых для возни по дому, вроде рабочих пчел. Конечно, это займет долгие годы, ведь их ужасно много – но тут важен сам настрой! Все против нее, всю жизнь!

– Я на твоей стороне, – мягко возразила Полли.

Клэри сидела на земле, обхватив руками колени. Полли опустилась рядом.

– Ты – моя лучшая подруга, – сказала она. – Прости, что я тебя критиковала.

– Но ты же не берешь свои слова обратно?

Полли замешкалась.

– Нет, но я понимаю, что у тебя ужасно высокие стандарты, большинство людей до них просто не дотягиваются – и так постоянно. Ты очень требовательна, я не могу этого не замечать, но я все равно тебя люблю. – Она заглянула в озабоченное лицо Клэри и почувствовала прилив нежности. – Зато я очень ценю твою честность, правда!

Наконец они прошли последнее поле, перелезли через изгородь и выбрались на дорогу, ведущую в городок.

В маленьком садике перед лавкой росли желтые тюльпаны, незабудки и два куста розовато-лиловой сирени со слабым запахом меда, однако в самой лавке пахло как обычно: сургучом, беконом, промасленной пряжей и дегтярным мылом. Мистер Крамп бросил вырезать купоны из продовольственной книжки и прошел за прилавок, чтобы обслужить Клэри, пока миссис Крамп заканчивала отмерять три ярда резинки и неспешно искала пряжу.

– А как поживает миссис Хью? – спросила она Полли, вынимая из упаковки два мотка.

– Очень устала – у нее что-то со спиной.

– Как и у мисс Рейчел, это наследственное, – с удовлетворением кивнула миссис Крамп, словно две больных спины лучше, чем одна.

– А что слышно от Питера? – вежливо поинтересовалась Полли. Сын хозяев работал в местном гараже, но теперь вступил в ВВС. – Он часто пишет?

– Он у нас не больно мастак писать. Звонил по телефону недели две назад – или три? Алфи! Ты не помнишь, когда нам Питер звонил – в позапрошлое воскресенье или еще раньше?

Но мистер Крамп не смог вспомнить.

– Отец-то пишет? – поинтересовался он у Клэри.

Та утвердительно кивнула. Миссис Крамп, понизив голос для приличия, справилась о миссис Руперт.

– У нее все хорошо, через месяц родится малыш, – ответила Клэри. – Ужасно скучает по папе, – добавила она лояльности ради.

Это сообщение вполне удовлетворило миссис Крамп.

– И правильно! Всего три шиллинга три пенса, мисс.

Она запихнула пряжу в маленький бумажный пакет; мотки скрючились, как живые зверьки. Полли уплатила, и миссис Крамп предложила им взять витушки со смородиной.

– Сегодня уже никто не купит, а до завтра зачерствеют, – объяснила она, бросая пару булочек в другой пакетик.

По пути назад девочки присели на скамейку на опушке леса, достали булочки, размотали их (так интереснее) и перекусили.

– Странно: когда долго живешь в деревне, уже не так весело, как на каникулах.

– Что поделаешь, так всегда в жизни: чем дольше, тем скучнее.

Клэри тут же разгорячилась и принялась вспоминать вещи, которые никогда не наскучат.

– Во-первых, быть взрослой.

– Не получится, – возразила Полли. – Как только ты повзрослеешь, сразу начнешь стареть.

– А ты этого и не заметишь, потому что старость наступает медленно. Не успеешь оглянуться, раз – и уже поздно.

– В смысле – умрешь? Ну уж тогда-то заметишь! Вот назови мне хотя бы две причины, по которым хорошо быть взрослым.

– Ложишься спать когда хочешь, а не когда велят. Да вообще, можешь делать все, что хочешь, сам себе хозяин – вот это мне никогда не надоест.

– Ну а мне никогда не надоест деревня, – заявила Полли. – Я вырасту и обустрою себе маленький домик с библиотекой и бассейном, поставлю радиоприемник у кровати, заведу кучу зверюшек и еще выделю комнату для игр. Можешь приезжать в гости, когда захочешь.

– Спасибо. – Клэри отметила про себя, что Полли не предложила ей жить вместе, и ей стало неприятно. – Только если мы проиграем войну, у тебя ничего не выйдет.

– Глупая! Конечно, я все понимаю! И папа говорит, что если народ не избавится от мистера Чемберлена, то…

– Проиграем?

– Ну, он прямо так не сказал, но я чувствую, что он волнуется. Ему категорически не нравится, когда мама приезжает в Лондон, а ей грустно без Уиллса, но она не хочет оставлять папу одного. Иногда дело доходит чуть ли не до ссор!

Они поднялись и неспешно двинулись домой. Клэри любовалась солнечными бликами на молодых листьях дуба.

– Конечно, всегда есть вероятность, что на нас нападут посреди недели, когда родителей нет дома, – продолжила Полли дрожащим голоском. – Я не смогу спрятаться с Уиллсом – он же будет вопить, и до Лондона не успею добраться…

– Прекрати сейчас же! Чего ты себя накручиваешь! Ты прекрасно знаешь, что, если бы такая опасность была, они бы не оставили тебя одну! Увезли бы куда-нибудь, не знаю, на Гебриды. И вообще, если бы Гитлер собирался на нас нападать, то давно уже был бы здесь. Может, все случится во Франции, как в прошлый раз, а может, ничего и не будет.

– Да, пожалуй… – Бумажный пакет лопнул. Полли привязала мотки друг к другу и повесила на шею. – Спасибо, Клэри, ты умеешь утешать. Что бы я без тебя делала!

Вспыхнув от удовольствия, Клэри закончила нарочито небрежным тоном:

– Представь себе, что война идет понарошку – ужасно скучно и совершенно не о чем беспокоиться.

Этот ничем не примечательный день оказался последним в своем роде, думала Клэри, когда по новостям сообщили, что премьер-министром стал мистер Черчилль. Все вокруг радовались. Судя по фотографии в «Таймс», у него куда более оптимистичное выражение лица, чем у бедного старого Чемберлена. Разумеется, событие обсуждалось и на уроках в понедельник. Мисс Миллимент объяснила, что такое коалиционное правительство. По ее словам, это означало, что страной будут управлять самые достойные. Потом она предложила (считай, велела) Клэри с Полли завести дневник: это поможет им глубже понимать суть вещей, да и в старости будет интересно перечитывать. «Вам или вашим детям», – добавила она. Лидия тут же заявила, что тоже хочет, и прежде чем они с Полли успели поставить ее на место, мисс Миллимент сказала: да-да, конечно, пусть все пишут. Сама она ужасно простудилась и постоянно сморкалась в один и тот же серый, мокрый платок, от которого не было толку. Полли предположила, что она не может позволить себе купить достаточно платков.

– У нее даже гардероб весь старый – кроме кардигана, который мама ей подарила на Рождество.

Девочки задумались.

– Может, отдашь ей папины? – предложила Полли.

– Что-то мне не очень хочется…

– Ну мы же не можем сами купить – они стоят три пенса за штуку, а дарить принято по меньшей мере шесть штук.

В конце концов решили посоветоваться с тетей Рейчел – она всегда найдет что придумать.

– А мы будем писать об этом в дневник? – спросила Полли.

– Да ну! Слишком… мелко. Это же не событие мирового масштаба!

Целый вечер Клэри работала с «Таймс»: записывала в дневник выдержки о лорде Галифаксе, мистере Эттли и еще об одном, со смешной фамилией Бивербрук. Они собирались зачитывать отрывки на следующем уроке.

Разумеется, Лидия совершенно не прониклась сутью идеи.

И так далее.

Они с Полли еле сдерживались, чтобы не прыснуть, однако мисс Миллимент – не поверите! – сказала, что Лидия прекрасно справилась. Когда все прочли свои записи, она долго рассказывала о дневниках: объясняла, что в них нужно отражать не только события, но и отношение к ним автора, его мысли и чувства. В таком свете ее с Полли дневники выглядели довольно скучно. Раздражало, что Лидия поняла все лучше их, хоть и была младше.

– Повезло, – сказала она Полли, когда девочки остались наедине.

– Подумай, как приятно Лидии хоть раз в чем-то оказаться лучше всех, – возразила та, и Клэри снова была покорена ее добротой.

На этой неделе Клэри вела дневник каждый день.

На этом месте она вдруг поняла, что не хочет показывать свой дневник остальным – получается слишком лично. С одной стороны, так гораздо интереснее, с другой – она совсем не хотела, чтобы мисс Миллимент знала о ее чувствах к Зоуи, точнее, их отсутствии. В результате Клэри стала вести целых два дневника: публичный – для чтения на уроках, и тайный – для себя. Впрочем, последний она частенько зачитывала Полли. У той, в свою очередь, таких проблем не было. «О людях можно многое рассказать, – говорила она, – и у каждого есть положительные стороны». А еще Полли рисовала на страницах своего дневника – не то чтобы к месту, оправдывалась она; так, все, что в голову взбредет. Последние страницы пестрели изображениями крота: она нашла одного дохлого возле теннисного корта и училась его рисовать, пока он не завонял, и тогда пришлось закопать. Кроты получались очень хорошие – у них было особое, умильное выражение мордочки. Мисс Миллимент рисунки очень понравились. Она спустилась в кабинет Брига и разыскала книжку с иллюстрациями Арчибальда Торбурна. Правда, рисовал он в основном птиц, а Полли они не очень интересны.

Впрочем, все знакомые взрослые женаты, так что это вполне возможно, и она по-прежнему будет получать постскриптумы вместо писем.

«Лорд Бивербрук стал министром авиационной промышленности», – написала она в публичном дневнике. Какое чудное имя! Интересно, а есть леди Бивербрук? Она достала отдельный листочек и расписалась: «Кларисса Бивербрук». Смотрится впечатляюще, хотя для близких знакомых придется писать «Клэри Бивербрук».

Новости на этой неделе были неважные: линия Мажино, которую мисс Миллимент заставила их нанести на карты и которая представлялась ей в виде огромной, длинной горы, сплошь покрытой танками и пулеметами (а солдаты живут под горой в туннелях), не возымела никакого эффекта. Немцы просто обошли ее с севера – что вовсе не удивительно, однако взрослые почему-то удивлялись.

Тут она представила, как живет одна. Встанет утром, поест хлопьев с молоком на завтрак (готовить не надо), наденет пальто, выйдет на улицу, сядет в автобус (у двери, так, чтобы всех было видно). После обеда пойдет в кино, а вечером вернется домой и пожарит отбивную – она ни разу не пробовала, но можно купить несколько запасных и тренироваться. Деньги… Наверное, придется что-то продать. В доме полно вещей – в шкафах, на чердаке, никто и не заметит. Если ей кто-нибудь особенно понравится – кондуктор в автобусе или сосед в кино, – она пригласит его домой на отбивную с коктейлем (она знает, как правильно смешивать напитки из папиного шкафчика). И если он окажется подходящим, она в него влюбится. Все это будет «вода на мельницу», как говорит тетя Вилли.

Тут она задумалась о взрослой жизни. Перебирая в уме знакомых взрослых, Клэри пыталась представить себя на их месте. Кем бы она хотела быть? Тетей Рейч – ни за что! Каждый день возить Брига в Лондон на поезде, печатать для него письма (хотя она никогда не училась, печатает медленно и делает кучу ошибок). Потом возвращаться, слушать шестичасовые новости, отдыхать до ужина, потому что спина болит, и остаток вечера вязать носки из вонючей шерсти для рыбаков; наконец, слушать девятичасовые новости и ложиться спать. Иногда по вечерам ей кто-то звонил, и тогда она оживлялась, однако разговор всегда был недолгим – видимо, междугородний. «Благослови тебя Бог», – говорила она кому-то, прощаясь (Клэри в этот момент проходила мимо кабинета). Бабушка? Нет уж, она такая старая, почти дожила свой век, хоть это и очень печально. Впрочем, она жила такой тихой, спокойной жизнью, что, может, и протянет подольше. Тетя Сиб – определенно нет. По выходным она вела себя почти как обычно, за исключением прошлого раза, когда дядя Хью после шестичасовых новостей сказал, что надо закрыть дом в Лондоне: он все равно по ночам часто дежурит на лесопилке на случай пожара. Тут тетя Сиб разрыдалась и выбежала из комнаты; дядя Хью пошел за ней и долго не возвращался, потом позвал тетю Рейч, а когда та наконец вернулась, то сказала, что тете Сиб нездоровится. В итоге решили, что на неделе она останется здесь, а вопрос с домом обсудят позже. Весь понедельник она пролежала в постели, а когда встала, выглядела хуже некуда. Она попросила Полли купить ей аспирин и не говорить бабушке – та категорически его не одобряла. Тетя Рейч хотела позвать доктора Карра, но тетя Сибил ужасно разнервничалась и заявила, что слышать об этом не желает. Бабушка заставила ее выпить настойку маранты, еще всучила порошок от несварения, но тетя Сиб тайком вылила его в раковину, и ее можно понять – вкус как у старых железных перил. Однажды Невилл выпил целую бутылку (а надо было всего столовую ложку на стакан воды), у него покраснело лицо, и потом он несколько дней ходил возбужденный, хотя его и не тошнило. Бедная тетя Сиб! Волосы у нее выглядят ужасно – как старые грязные туфли. Она похудела и почему-то стала бесформенной, мешковатой, а на лбу глубокие морщины. Говорят, есть какой-то «критический возраст», они с Полли толком так и не поняли, что это, но дома за последнюю неделю о нем не раз упоминали (не при них, разумеется, – Клэри случайно подслушала, когда горничные меняли постельное белье). Критический возраст… Наверное, не очень хороший возраст, раз она так плохо выглядит. Нет, ей совсем не хотелось бы поменяться местами с тетей Сиб. И уж точно не с тетей Зоуи, которая целыми днями раскладывала пасьянс, если не ела и не шила.

На выходные дядя Хью привез тетю Вилли с Луизой. Луиза выглядит шикарно: оранжевые льняные брюки, изумрудная блузка и кремовый кардиган. Плюс к этому зеленые тени, алая помада и длинные волосы, уму непостижимо! Рассказывает, что каждое утро делает особые упражнения: изображает телом алфавит. Поначалу Луиза охотно проводила время с ней и Полли, но Клэри тут же догадалась, что для нее это лишь предлог поговорить о театральной школе. Взрослые обсуждали только войну, новости о которой становились все хуже и хуже.

– Меня просто тошнит от этих разговоров! – заявила Луиза.

Она достала крошечную пачку сигарет и закурила. Девочки завороженно наблюдали за ней.

– Когда это ты начала? – спросила Полли.

– Месяц назад. У нас в школе все курят. – Она затягивалась и тут же быстро выдыхала дым. – Это мини-сигареты: я не могу позволить себе нормальные, никто из наших не может. Многие курят потому, что нет денег на еду.

– И сколько они стоят?

– Шесть пенсов за пачку.

– Отбивную можно купить за четыре пенса, и еще два останется на овощи, хлеб и так далее, – заметила Полли.

– У нас нет времени на всякие глупости вроде готовки, – сердито отозвалась Луиза. – Если всерьез хочешь стать актером, нельзя отвлекаться на ерунду. У нас один парень, Рой Прауз, вообще обедает только сэндвичами с горчицей. Он прекрасный актер – на прошлой неделе блестяще сыграл Лира.

– А сколько ему?

– Гораздо старше меня – ему почти девятнадцать, но выглядит на все двадцать. Ужасно умный, работает официантом и даже самостоятельно ездил за границу.

– А не слишком ли он молод для Лира? – усомнилась Клэри.

– Ну ты и тупица! – набросилась на нее Луиза. – Ты всерьез думаешь, что в театральной школе учатся семидесятилетние старики? Мы часто репетируем характерные роли, а на уроках грима нас учат, как рисовать морщины поверх пятерки и девятки.

Клэри нарочно не спросила, что значит «пятерка и девятка», – обиделась за тупицу.

– Луиза просто невыносима! – пожаловалась она Полли, когда девочки принимали ванну.

– Да, она сильно изменилась. Наверное, семнадцать – трудный возраст, переходный, ни туда ни сюда.

– Я думала, это у нас трудный.

– И у нас тоже, но будет еще хуже, пока не… закончится.

– А по-моему, все из-за того, что она помешана на своем актерстве. Это очень поглощающая профессия, тебе не кажется? К примеру, ее подруга Стелла совсем не такая. Расспрашивала нас обо всем, а Луиза даже не поинтересовалась нашими делами. Как ее может тошнить от разговоров о войне, когда война идет? Это наша жизнь, и ее тоже!

– Если она и к ужину спустится в брюках, бабушка будет в ярости.

Однако этого, к счастью, не случилось. Видимо, Луиза пыталась, но тетя Вилли отослала ее назад, и та вернулась, обиженная, опоздав на бокал хереса, который приготовил для нее дядя Хью.

Похоже, вечерние новости были особенно плохими – за столом избегали разговоров о войне, придерживались незначительных тем вроде повышения цены на бензин. Дюши сказала, что большую машину следует оставить в гараже, а пользоваться маленькой. Дядя Хью рассказывал, какие замечательные люди работают на лесопилке, а тетя Вилли с юмором делилась впечатлениями о курсах подготовки к воздушным налетам. «Ужасно бюрократический язык, как в документах, – жаловалась она. Вместо «начать» говорят «приступить», вместо «идти» – «двигаться» и так далее». И, конечно же, говорили о музыке – любимая бабушкина тема. Тетя Вилли недавно посетила замечательный концерт барочной музыки, о которой никто ничего толком не слышал. Кто-то спросил про дирижера. «А, один знакомый Джессики, Лоуренс Клаттерворт. Очень талантливый, очень», и тут Луиза бросила на мать странный взгляд – не то враждебный, не то испуганный, а может, и все вместе, трудно сказать.

– Тебе бы понравилось, – обратилась Вилли к матери, – и тебе, Сиб. В следующий раз, когда он будет давать концерт в Лондоне, мы все обязательно должны пойти. И еще я подумала, если у него найдется свободное время, он мог бы приехать сюда, и мы бы устроили импровизированный концерт.

Дюши одобрила идею и предложила позвать еще и Сид, если той дадут выходной.

– Бывает, что дают, но безо всякого предупреждения! – ответила тетя Рейч. – А в прошлый раз к ней приехала Иви забрать летнюю одежду и сходить к врачу, и настояла, чтобы Сид составила ей компанию.

После ужина снова слушали новости. Полли тоже осталась послушать. Немцы атаковали, и бельгийская армия оказалась отрезанной от союзников.

– Ну все, пропала маленькая храбрая Бельгия, – с горечью отметил дядя Хью. Под конец сообщили о каком-то Троцком, которого ранили в его доме в Мексике, но на это никто не обратил внимания. Полли спросила, кто он такой, но дядя Хью отмахнулся: «А, один паршивый коммунист». Тут позвонил дядя Эдвард. Тетя Вилли долго с ним разговаривала, потом позвала дядю Хью, и его тоже не было целую вечность.

– Так, детям пора спать, – распорядился он, вернувшись. Взрослые единодушно поддержали эту несправедливость, и им пришлось идти наверх. Луиза, как и все, охваченная негодованием по этому поводу, даже стала похожа на человека, и они немного поиграли в карты.

Однако на следующее утро стало ясно, что накануне взрослые долго спорили и пришли к следующему решению: тетя Вилли, тетя Сибил и Луиза останутся в деревне. Правда, Луиза в конце концов отвоевала право ездить в школу с условием, что она успеет вернуться на четырехчасовом с Черинг-Кросс вместе с Бригом и тетей Рейч, но если дядя Хью велит остаться дома, она будет слушаться. Все протесты на эту тему увяли к вечеру воскресенья, когда выяснилось, что союзники отступают вдоль побережья, и британские войска вынуждены возвращаться домой.

– Если смогут, – прокомментировал дядя Хью, и на лбу у него запульсировала жилка. – Полл, принеси мне аспирин.

Вернувшись, Полли отчиталась, что нигде не смогла его найти, а тетя Сиб сказала, что таблетки кончились.

– Но я же только на днях купила тебе целый пузырек! – воскликнула Полли, чем допустила большую оплошность: дядя Хью принялся задавать дотошные вопросы, а тетя Сиб рассердилась и расстроилась. Тетя Вилли принесла ему свой аспирин. В доме царила напряженная атмосфера – то ли из-за войны, то ли из-за чего-то другого. Самое ужасное – все идет кувырком, а она не только не может ничего исправить, но даже не понимает, что происходит – ей попросту не говорят. Меня словно отставили в сторону, сердито думала она, а я ведь такой же человек, как и все, и последствия коснутся в равной мере и меня!

Когда она уже улеглась в постель, в комнату с несчастным видом зашла Полли. Быстро раздевшись, она бросила одежду прямо на пол, хотя всегда аккуратно вешала на спинку стула.

– Ты чего такая? – спросила Клэри.

– Когда я зашла пожелать им спокойной ночи, мама чуть ли не накричала на меня за то, что я не постучалась, а папа сделал ей замечание, а потом они поцеловали меня, как роботы, и умолкли.

– А что они делали, когда ты зашла? – оживилась Клэри. Любопытство всегда не давало ей покоя. А вдруг они спали вместе (во всех смыслах)?

– Ничего, – ответила Полли. – Папа стоял у окна спиной к маме, а та сидела на кровати и снимала чулки. Боюсь, они ссорились – раньше такого никогда не было.

– Теперь все не так, как раньше.

– Да…

Ага, мирно, как же! Едва я успела написать эту строчку, как над головой пролетели самолеты, штук пятьдесят – ужасный гул! Наверное, бомбардировщики – такие огромные, летели в сторону моря. Интересно, где ты сейчас? По крайней мере, ты не заперт во Франции, а корабли умеют лавировать. Дядя Хью говорит, что Бельгия может капитулировать в любую минуту, если уже не сдалась. [Тут Клэри остановилась и задумалась: стоит ли рассказывать ему, как странно себя вели взрослые прошлым вечером? Он все равно ничего не сможет поделать, только зря расстроится. Вместо этого она продолжила.] Миссис Криппс сделала химическую завивку. Помнишь, раньше у нее волосы были прямые и сальные, в таких огромных «невидимках» – ты еще боялся, что найдешь их в рождественском пудинге? Так вот, теперь они пушистые и торчат во все стороны. Раз в неделю она ходит в Баттл, и тогда они становятся похожи на маленькие волны на песке после прилива, а на концах плоские кудряшки, как улитки. Честно говоря, лучше не стало, и так можно сказать о многих переменах, но от этого люди не перестают о них мечтать.

Только что мимо пролетели небольшие самолеты. Я бы хотела полететь на таком к тебе. Я ужасно скучаю [подумав, она тщательно вымарала последнюю фразу]. Жаль, что тебя нет с нами. Сегодня я еду к зубному в Танбридж Уэллс с тетей Вилли, а она едет к маме, которая свихнулась. Очень надеюсь тоже ее повидать – я ни разу не видела сумасшедших. Ты так и не ответил насчет карманных денег. Я надеюсь, все образуется – или я попрошу тетю Рейч одолжить мне почтовых марок.

Тут ее в который раз посетила смутная догадка о том, что «спать вместе» означает не только «спать в одной постели», но как она ни пыталась, так и не смогла придумать, что же еще. И узнать-то не у кого! Мисс Миллимент, похоже, эта тема неинтересна. Клэри пыталась осторожно расспрашивать, но ответы получала неопределенно-уклончивые: дескать, оставляя в стороне биологический аспект – а она не преподает биологию, – данный вопрос лучше изучать на практике (в свое время), чем обсуждать – это не принесет никакой пользы.

Итак, ничего другого не остается, кроме как найти подходящий объект и влюбиться, чтобы выяснить все самой.

После этого интерес к дневнику пропал на несколько дней.

Тут Клэри опять остановилась. Легко говорить «мы пишем историю», как выразился Тонбридж в разговоре с миссис Криппс (она случайно услышала, когда вышла на кухню за стаканом горячей воды для мисс Миллимент), но что, собственно, происходит? И главное, ради чего все это? Если ты ничего толком не понимаешь, невозможно испытывать какие-то сильные эмоции, чтобы потом записывать их в дневник. Клэри чувствовала только одно – она скучает по отцу и беспокоится за него (а вдруг его ранят или потопят торпедой?). Может, у всех так? Переживают за единственное понятное им, а остальное в тумане…

И Клэри устроила опрос. Решено было начать со слуг, поскольку они хотя бы останавливаются и отвечают. Эллен, купавшая Уиллса, была уверена, что все солдаты вернутся домой, и надо надеяться на лучшее. По мнению Айлин, нужно помнить, что у нас есть флот, а люди вроде Гитлера всегда заходят слишком далеко, береженого Бог бережет. Миссис Криппс сказала, что «Гитлер зарвался», и «возьми хоть наши ВВС», прибавив загадочную фразу: «Как взлетело, так и упадет». Дотти, застилавшая постели, только повторила слова миссис Криппс: «Гитлер совсем зарвался». Когда я ее спросила, что она чувствует, Дотти ужасно озадачилась: видимо, ее ни разу в жизни об этом не спрашивали. «Вот уж не знаю», – сказала она, сдергивая покрывало, как учила Айлин, и аккуратно складывая уголок к уголку. Бриг велел ей не забивать этим свою хорошенькую головку. Его как раз стригла тетя Вилли: должно быть, очень трудная задача, поскольку волос осталось немного. Тетя Вилли сказала, что стоит положиться на мистера Черчилля. Все это ужасно, вздохнула тетя Рейч, «но ты не волнуйся так за папу, ягодка» – и тому подобное. Похоже, никто из них ничего толком не знал – или не мог (не хотел?) ей рассказывать. Клэри сдалась, исключив из опроса Полли, чтобы не расстраивать ее лишний раз. Однако тем же вечером, когда они медленно готовились ко сну, Полли вдруг спросила:

– Как ты думаешь, что будет, если немцы нас завоюют?

Вообще-то Клэри и сама частенько пыталась представить, что будет, и получалось… много разных картинок, не совпадающих друг с другом. Людей сжигают на кострах; детей посылают чистить дымоход, как в Викторианскую эпоху; Трафальгарская площадь забита немцами в шлемах, похожих на супницу; рабство; тюрьма. В Большом доме поселился Гитлер; они живут на хлебе и воде, стирают ему рубашки, готовят и делают за него уроки; в них плюют и заставляют учить немецкий – все эти и многие другие хаотичные видения толпились в мозгу; вроде страшновато, но в то же время глупо и бессмысленно…

– А ты? – спросила она.

– Очень тяжело об этом думать. Наверное, нас всех убьют, а потом здесь будут жить немцы, а если не убьют, то станут очень плохо с нами обращаться, но все это как-то нереально… То есть я не понимаю, что они выгадают в результате.

– Ну как, Англию и всё, что в ней. У нас же много ценного – картины в Национальной галерее, сокровища короны, тысячи домов – да, и еще пляжи, у них же там мало морских курортов.

– У них теперь есть и Голландия, и Франция, и Норвегия, и Бельгия…

– Ну, тогда они будут править миром – получат заодно всю империю, не только Англию. Ведь именно этого всегда хотят диктаторы, разве нет? Наполеон и все остальные.

Полли вздохнула.

– Кажется, я начинаю понимать идею отказа от военной службы, как у Кристофера.

– А я нет. В пацифизме нет никакого смысла, пока его не примут все, а этого никогда не случится.

– Ты прекрасно знаешь, что это очень глупый довод! Все реформы совершаются горсткой людей, над которыми смеются, или мучениками.

– В любом случае, – Клэри неприятно задело, что ее назвали «глупой», – правда на нашей стороне. Мистер Черчилль сказал: «Гитлер – воплощение зла».

– Да, но это всего лишь черта хорошего лидера: они всегда сумеют убедить свой народ в том, что они за правое дело. Гитлер так и сделал, будь уверена. Никто ведь толком не знает, что происходит, не говоря уже о том, почему.

Клэри не стала спорить: целый день расспросов лишь подтвердил эту догадку. Разве только…

– А тебе не кажется, что наши дяди и остальные на самом деле знают, просто не хотят нам говорить?

– На прошлых выходных я спросила папу. Он ответил: «Полли, если б я точно знал, я бы тебе рассказал. Ты имеешь право знать так же, как и все».

– Да, но что он сам думает по этому поводу?

Та неловко пожала плечами:

– Он не сказал.

Они взглянули друг на друга. Клэри уже надела сорочку, Полли, еще голая, рылась под подушкой. Достав сорочку и натянув ее через голову, она сказала:

– Что бы ни случилось, давай держаться вместе. Ты – моя лучшая подруга, с тобой что угодно можно пережить, а без тебя все гораздо хуже.

Клэри почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза; голова закружилась, а в груди словно взорвалась ракета счастья и рассыпалась на отдельные звезды нежности.

– И с тобой, – прошептала она.

Клэри перечитала кусок про Невилла, и ей стало не по себе: вдруг папа скажет, что она к нему слишком строга? С другой стороны, она же пишет только чистую правду – чего ему еще ожидать?

О третьей новости – утром Зоуи, кажется, начала рожать – писать было как-то неловко. Это длилось уже несколько часов. Тетя Вилли с тетей Рейч помогали доктору Карру и медсестре – последняя приехала перед обедом. А доктор заезжал три раза проверить, как идут дела, но каждый раз говорил, что ему еще рано оставаться. Клэри ужасно хотелось посмотреть – она никогда не видела, как рождаются дети, однако все почему-то шикали на нее, прогоняли и велели «держаться подальше». Они с Полли ошивались под окном и один раз услышали сдавленный крик – это их ужаснуло и одновременно заинтриговало.

– Думаешь, это очень больно? – спросила она Полли.

– Подозреваю, что да – иначе они не напускали на себя такой беззаботный вид, будто ничего не происходит.

– Зачем же так глупо задумано природой, учитывая, скольким людям приходится рожать, чтобы продолжать человеческую расу?

– Когда кошка мисс Бут рожала котят, они выскальзывали из нее легко, как зубная паста из тюбика. Кажется, ей было совсем не больно. – Полли повезло застать это зрелище на Пасху, а Клэри, как назло, все пропустила. – Только нельзя сравнивать людей с кошками. У котят такие миленькие мягкие тельца. Дети гораздо сложнее – у них уши, пальцы торчат во все стороны и прочее.

Никто из них толком не понимал, что происходит, и потому обе разговаривали особым, небрежным тоном, выдающим тревогу и неосведомленность, однако, по молчаливому уговору, это не обсуждалось.

– Кроме того, – добавила Полли, – если б это было так легко, люди рожали бы сразу весь помет.

В глубине души Клэри не удержалась от мысли: а что, если Зоуи умрет? В конце концов, ее мама умерла в родах, и папа, наверное, волнуется больше других отцов. Лучше не писать ему, пока не станет ясно.

Близилось время ужина. Надписав адрес на конверте, Клэри спохватилась – опять нет марки! – и решила стащить ее из кабинета Брига, а в понедельник купить новую. У подъезда стояла машина доктора Карра; на ступеньках ей встретилась Дотти, несущая ведро горячей воды. Наверное, уже скоро, но марка важнее.

Она замерла и прислушалась: из гостиной доносились вечерние новости – значит, все взрослые там, слушают. Стеклянный потолок отражал небо цвета диких фиалок. Открытая входная дверь обрамляла кусок сада: клумбу с белыми тюльпанами, высвеченными до слоновой кости, медные желтофиоли, похожие на спинки пчел в вечерних лучах солнца. Снаружи легкими порывами долетал их восхитительный аромат. Клэри вдруг ощутила такой мощный прилив острого, беспричинного счастья, что замерла в неподвижности, не в силах пошевелиться. Столь же незаметно и непредсказуемо этот момент ушел, канул в прошлое, возвратив ее назад, в скучную, бытовую повседневность: она просто идет за маркой.

В кабинете всегда было темнее, чем в других комнатах, большей частью оттого, что Бриг заставил подоконники большими горшками с геранью. Пахло сигарами, образцами древесины, ливанским кедром, которым были отделаны ящики стола, частенько открытые; корзинка старой собаки воняла болотом – Бесси любила плюхаться в пруд. Клэри уселась в широкое кресло красного дерева с колючим сиденьем из конского волоса и задумалась: где искать? Теперь ей казалось, что кража марки – дело куда более серьезное, чем представлялось вначале. Я не краду, а всего лишь беру в долг, напомнила она себе. А если спросить, то нарвешься на одну из его бесконечных историй – да и вообще, они там слушают новости – придется ждать до конца выпуска, а если она тихонько возьмет одну штучку, то успеет сбегать и отправить письмо до ужина, и оно быстрее долетит до папы. Завтра она купит марку, положит взамен и никому не скажет, так что ничего тут криминального нет.

Клэри принялась сосредоточенно рыться в ящиках и только успела вытащить большой лист с марками в полпенни, как вдруг зазвонил телефон. В кабинете находился единственный в доме аппарат: если она не ответит, кто-нибудь обязательно придет и найдет ее здесь. Клэри пододвинула к себе телефон, подняла трубку и прижала к уху.

– Уотлингтон 2–1? – уточнила телефонистка.

– Да.

– На проводе капитан Пирсон.

Потом что-то затрещало, и наконец чей-то незнакомый усталый голос произнес:

– Миссис Казалет? Могу я поговорить с миссис Руперт Казалет?

В его тоне проскользнули странные нотки, и Клэри ответила, не отдавая себе отчета:

– Миссис Казалет слушает.

– Я – командир вашего мужа. Не знаю, успели вы получить телеграмму или нет… Я только хотел сказать, что мне очень жаль. Мы все так любили Руперта… Алло, вы слушаете?

Должно быть, она сказала «да», потому что он продолжил:

– Самое главное – не теряйте надежды. Понимаете, он работал на берегу, организовывал отправку людей, однако к рассвету нам пришлось отплыть. Вполне возможно, что он попал в плен. Я понимаю, это очень плохие новости, но все-таки не самые худшие! В телеграмме будет написано, что он пропал без вести, а я хотел… Миссис Казалет, мне правда очень жаль. Я понимаю, это ужасный шок, но я подумал, что должен лично все рассказать. Разумеется, мы отправим вам его имущество. Алло! Ужасная связь… вы еще там?

– Да, – выдавила она. – Спасибо, что позвонили.

– Мне очень тяжело говорить об этом, но вы не отчаивайтесь! Пройдет какое-то время, прежде чем мы сможем сообщить новости, но я почти уверен, что он в плену. Мы все на это надеемся.

Клэри автоматически поблагодарила его за добрые слова. Повисло молчание. Чувствовалось, как он пытается придумать, что бы еще сказать, но ничего не приходит в голову.

– Очень жаль… – неловко повторил он. – Ну, до свидания.

Клэри так сильно прижимала трубку, что у нее заболело ухо. Ее вдруг охватило странное спокойствие. На заднем плане сознания даже закопошилась посторонняя мысль: если бы она не притворилась Зоуи, этот разговор мог бы и не состояться, а раз соврала – получай, поделом тебе! Глупости, конечно, но вот то, другое… Папа… Слезы заструились по лицу. Папочка… нет, не может быть… этого не может быть… Однако ей уже пришлось пережить немыслимую, невыносимую потерю, и теперь она знала – да, так бывает. Оттого, что все это казалось дурным сном, легче не становилось.

Когда в кабинет за чем-то заглянула тетя Рейч, Клэри по-прежнему сидела не шевелясь и беззвучно плакала. Впрочем, она сумела в точности передать разговор, от себя добавила только, что капитан Пирсон принял ее за Зоуи, а она не успела его поправить. Подошли остальные. Кабинет заполнился людьми, и все старались ее утешить. Она смотрела на каждого стеклянным взглядом, словно не видя и не слыша. Наконец она сползла со стула и отправилась искать Полли.

В тот же вечер у Зоуи родился ребенок – девочка, а на следующее утро пришла телеграмма. Зоуи не стали ничего говорить до тех пор, пока она не оправилась от тяжелых родов. Когда ей наконец рассказали, новостей по-прежнему не было.