21

— Ну, вон тот… — с сомнением указала пальцем Клавдия. — В костюме стального цвета. Посмотрите ближе, если есть родинка на щеке…

— У него есть, — сказал Джулай. — Но не родинка, а родимое пятно. На скуле.

— На скуле? Возможно… Она должна быть здесь.

Палец Клавдии, затянутый в лайку, дотронулся до своей…

— То место, куда вы поставили палец, — теряя терпение, проворчал Джулай, — называется скулой.

— А я всегда считала щекой, — пожала она плечами. — Но упыря в зале нет.

Джулай на всякий случай уточнил еще разок:

— Вы уверены, что тот мужчина, с пятном на скуле, был у вас дома?

— Да. Это был он. Почему-то сразу не бросился в глаза. Неприметный.

— М-да, это серьезно. Спасибо, вас отвезут домой.

— Не стоит, я на машине.

Джулай отправился в зал, где Петя, обняв улыбающуюся Веронику за плечи, стоял в одном кружке с Ульмером, последний рассыпался в комплиментах:

— Да нет, Вероника, вы скромничаете, а я говорю только правду, одну правду, как в зале суда. Поверьте, будь иначе, я бы промолчал. Петя, подтверди.

— Что именно подтвердить? Что ты женат четвертый раз? Что у тебя шестеро детей, разбросанных по всей Руси великой? Что ты бабник?

— Ну, зачем, зачем ты так… пошло интерпретируешь мой образ! — изобразил шутливое страдание Ульмер. — В кои-то веки встретишь девушку с человеческим лицом, а не ходячую рекламу косметики, как на тебя досье выдают. Не верьте, Вероника, он лжет. Потому что я толк в женщинах знаю, а он нет. Это зависть. Если б вы посмотрели, кого он выбирает… Кто на него вешается! Потом наш Петя страдает. Я впервые одобряю его выбор…

Петя буквально передвинул Веронику к Джулаю, взял Ульмера под руку и отошел с ним.

— Куда ты меня тащишь? — сопротивлялся Ульмер. — Ага, ревнуешь!

— Конечно. Это моя девушка, а ты лезешь к ней с погаными словами.

— Я поганых слов не употребляю из принципа. — Ульмер поменял шутовской тон на серьезный. — Когда все перестанут ругаться матом, я начну вворачивать отдельные словечки, это будет неким шармом, а сейчас… Девушка правда хороша, словно из старинной жизни. Очи сияют и чистые, лицо не обезображено современным себялюбием. Где ты ее откопал?

— Места знаю. Слушай, Ульмер, тачка темно-синяя с номером 199 твоя?

— Моя. Я пока на старой езжу, ну, ты знаешь: старый конь, привычное седло.

— А кто катается на новой?

— Племянник жены обкатывает.

— А с ним кто?

— Да откуда я знаю! Друзья, наверное, а что?

— Скорость превышает племянник. В меня чуть не врезался.

— Вот гаденыш! Я ж предупреждал его… Спасибо, надеру уши.

— Хочу поговорить с ним, можно? Завтра пускай приедет в офис.

— Приедет, никуда не денется.

В то же время Джулай, вернувшись с Вероникой за стол, озабоченно поинтересовался, как она себя здесь чувствует, в общем, проявил дежурную вежливость. Чем больше Вероника узнавала обоих, тем меньше ей нравился лощеный Джулай, тем больше симпатизировала Пете, а вначале было наоборот. Что она могла ответить? Отделалась дежурным словом «нормально». И вдруг он брякнул:

— Ульмер болтун, не очень-то ведись на его похвалы, а Петя мужик серьезный.

— Я это заметила.

— Но он очень сложный, с ним трудно женщинам.

— Ты никак нас сводишь? — вздернула брови Вероника.

— Предостерегаю. Я вижу, как он на тебя смотрит, этот его взгляд мне знаком. Но Петя не любит игр, никаких, так что делай выводы.

— По-моему, у него жена есть.

— Это по-твоему.

— Знаешь, у меня и в мыслях не было думать о том, о чем сейчас услышала от тебя, — вскипела она. — Но теперь я подумаю.

Отвернувшись, Вероника встретилась с другим взглядом, встревоженным и изумленным. Подойти Георгий не решился, вряд ли теперь подойдет, а она строго следовала инструкциям: от Пети или Джулая ни на шаг. Также заметила, что Георгий здесь типа бедный родственник, но с завышенным чувством собственного достоинства. Странно, Ульмер приятный человек во всех отношениях, это сразу угадывается, почему он принял в свою свиту Гошу? И не верилось Веронике, будто Ульмер жестокий и циничный подонок, сметающий со своего пути человечков, как фигуры с шахматной доски.

На закате веселья появился еще один гость с огромной обезьяной для малыша, которого на крестинах не показали, дома оставили. Бедный ребенок заикой станет, увидев эту, с позволения сказать, игрушку в человеческий рост. Вероника сквозь туман усталости слушала его шумное поздравление, а когда из динамиков вдруг посыпалась барабанная дробь, так и вовсе вздрогнула.

— Испугалась? — наклонился к ней Петя. — Байран девочек привез, сейчас отпляшут, и будет тихо.

— Да я уже засыпаю… Петя, посмотри, а новый гость толстенький, коротенький… на упыря не похож, у него улыбка солнечная.

— Гнида он приличная, — поделился мнением Петя. — Все городские рынки захапал, там бардак и антисанитария. Хлебный завод забрал, я своим домашним запретил покупать хлеб его фирмы, у меня они сами пекут. А основной бизнес — наркотики, но это по слухам.

— Да он просто злодей. Может, этот…

— Байран его фамилия, мы за глаза его зовем… угадай.

— Бараном? — Петя кивнул, а Вероника закатилась от хохота, хотя ничего смешного в кличке нет. — Фамилия какая-то странная, он с Кавказа?

— Черт его знает. Имя русское, отчество тоже, а что-то восточное в нем присутствует.

— Может, Баран приходил к мужу Клавы? Кстати, она видела его?

— Уехала. Не волнуйся, ей покажут его. Здесь собрались… конфеты из одной вазы.

— Надо же! У тебя нелестное мнение о самом себе и своих… соратниках.

— Ратниках, Вероника, — поиграл Петя словом. — Но не моих. Ну собирайся? Мы отвезем тебя.

На выходе их обогнал Байран, Вероника успела посторониться, иначе смел бы ее и не заметил. При этом он всем то комплимент отвешивал, то рукой махал, то обнимался, не человек, а тайфун.

Кнопка поднялся с ней на этаж, вошел в квартиру, проверил шкафы, комнаты на предмет посторонних, которых он намеревался выкинуть в окно без парашюта. Квартира была пуста, Кнопка подождал, когда Вероника закроется. Снимая перчатки, она нечаянно сняла и кольцо, оно упало на пол, закатилось под обувной шкафчик. Доставать лень, она с трудом добралась до кровати.

Без Вероники Джулай получил возможность говорить открыто, называя вещи своими именами:

— У нас, Петя, проблема.

— Еще одна? Какая?

— Клавдия узнала человека с родинкой на щеке, вернее, это родимое пятно на скуле. Маркин был с упырем у Абалкиных. Ну будем под пресс класть его?

Пете понадобилось минуты три, чтоб взвесить данный факт. Маркин действительно личность заметная, имеет хорошо поставленный бизнес, клыкастый, облеплен связями, не шестерка.

— А что у нас есть? — поинтересовался Петя.

— Ильич среди людей Ульмера не признал ни одного…

— Проехали, завтра у меня будет племянник Ульмера, он обкатывает тачку. Гошу взяли?

— Гошу взяли. Бедняга чуть ласты не склеил.

— Тогда берем и Маркина. С него начнем, он куда важнее Гоши.

Мирон ждал больше часа на городской окраине, в лесопарковой зоне, выбрав не случайно темное и пустынное место. Он пешка, а люди сюда приедут крупные, как поведут себя, получив документы, — неизвестно. В случае чего Мирон скроется в лесу, где ему и ночью дорожки открыты. За то время, что он провел в «Сосновой роще», научился ориентироваться в лесу, чувствовать препятствия, будто в него встроен ультразвук. Здесь темень жуткая, фонари далеко, Мирон сидел на пеньке и вспоминал Лайму, тот миг, когда она посмотрела, куда падает. Отпечаталось навеки, хотя он не знает, какой длины будет его век.

Он не додумался бы убрать ее, если б не последние фразы Лаймы по поводу догадок. Она догадалась, и менты догадаются, так действительно может быть, а, нащупав нити, они возьмут Лайму и тогда она все расскажет. Потому что не сможет не рассказать. Не смогла БЫ. Теперь обо всем, что связано с ней, надо говорить в прошедшем времени. Прошедшее время завершающее, за ним начинается новый этап или уже ничего не бывает. Мирон же собрался все начать сначала.

Темень разрезали яркие фары, которые видно издалека. Мирон поднялся с пенька, достал файлик. Машина подъехала, перекатываясь на бугристых местах, пружинисто стала, дверца открылась, из нее вышел молодой человек. Передача состоялась пока односторонняя — Мирон отдал файлик, осталось получить деньги. Внутри салона загорелся фонарь, а через несколько секунд — да-да, не прошло и минуты! — оттуда раздалось:

— Это что такое? — Задняя дверца открылась, из нее вышел сухощавый мужчина лет сорока пяти, с густой шевелюрой, потряс листами. Он пришел в ярость, имени его Мирон не знал, видел впервые. — Что это? Я тебя спрашиваю, это что?! Что?!

— Документы Беляева.

— Издеваешься? — рассвирепел мужчина. — Это даже не подделка! Это грубая работа некомпетентного козла, который вообще не понимает, никогда не видел, как составляются подобные свидетельства. Причем отпечатана на принтере, следовательно, составлена на компьютере, это не государственная бумага со всеми положенными водяными знаками, сложным узором по всему листу и так далее. И это не печать, а рисунок! От руки! Чернилами!

— Меня… обманули? — выдавил Мирон, вспомнив взметнувшиеся руки Лаймы, ее полет назад, расширенные глаза.

— Ты что, не видел, какая туфта тебе попала в руки? Вот! Вот! Вот!

Мужчина порвал в клочья так называемые документы и швырнул в лицо Мирону. Тривиальный жест.

— Идиот! — процедил мужчина. — Столько работы, столько сил, бабок! Кстати, аванс получил? Добудь! Иначе из тебя кишки вынут! Пшел вон, говнюк!

Сейчас он ненавидел орущий рот этого человека, его глазки, сверкающие злобой, холеную рожу и тонкие пальцы, рвавшие бессмысленный лист, стоивший жизни Лайме. Мирон шел, широко шагая, не оглянулся, когда ему крикнул мужчина в спину:

— Срок — неделя! Мудак недоделанный!

— Сам ищи, — тихо сказал Мирон.

Смерть застывает в глазах, он это видел и запомнил. Утром его уже не будет в городе, а этот город навсегда останется с ним. Навсегда…

Маркина взяли у дома, устроили натуральное похищение, боевики отдыхают. Подъехал в машине с водителем, вышел, закрыл дверцу и… водитель только хлопал веками, озираясь и не понимая, куда делся хозяин. Маркин пикнуть не успел, а уже сидел в авто, таращил безумные, выкатившиеся из орбит глаза. Так ведь страшно, на ум приходит одна мысль: везут убивать. Тем более когда есть грешки, страх подкрепляется уверенностью, что везут на расправу.

Привезли его на заброшенный завод… Маркин не знал, где он очутился, он ничего не понимал, непонимание рождало ужас, поэтому вокруг ничего не видел, брел автоматически на ватных ногах, постоянно спотыкаясь.

Усадили его на деревянный ящик, завод когда-то выпускал деревянную тару. Люди Ревякина принесли пару мощных фонарей, один направили на Маркина, ослепив его белым лучом, перед ним появился Ревякин в другом световом пятне, монотонно и без всяческого пафоса заговорил:

— Еще раз здравствуй. Хорошее слово, правда? Желать здравствовать приятно, но… Сейчас от тебя зависит, будешь ты здравствовать или нет.

Ревякина Маркин не ожидал увидеть в образе заклятого врага, с другой стороны, это неплохо, есть надежда на ошибку, поэтому Маркин начал с обиженного тона:

— Не понял, Петя, что тебе надо? Какого хрена ты меня сюда приволок, где я тебе наступил на хвост?

— Сначала условия. Ты выкладываешь мне все и идешь дурить народ дальше. Если обманешь, а я рано или поздно об этом узнаю, тебя не спасут ни крепкие стены, ни убежище за границей. Отказываешься давать мне информацию, остаешься здесь. Эти развалины принадлежат твоему дружбану Байрану, здесь тебя не скоро найдут. Но когда найдут, вряд ли узнают, твой труп сожрут к тому времени собаки и кошки — зима на носу, а голод не тетка.

Маркину было над чем задуматься. Да вот беда, Петя ему времени на размышления не дал, а взял более-менее целый ящик, сел на него, убедился, что тот крепкий, и обратился к «арестованному»:

— Догадываешься, о чем пойдет речь?.. Молчишь, значит, догадываешься. Еще сегодня днем я не знал, кто стоит за убийствами по «Сосновой роще», а вечером стало ясно. Мои люди погибли, мои. А я вас расщелкал, чувствуешь, какая проведена работа? Отнекиваться не стоит. Я хотел мира, но вы им не дорожили. Ну как? Будем дружить?

— Ладно…

— Я на всякий случай буду записывать, учти. — Петя поставил на землю между собой и Маркиным диктофон. — Байран ничего не узнает, если договоримся. Ну?

— Жизнь дороже.

— Кто сдал вам с Байраном, что я покупаю «Сосны»? Мне известно, что это женщина, кто она?.. А говорил, жизнь дороже. Мы вычислили двух, ты же понимаешь, что я найду способ выяснить, кто именно? Времени жалко.

— Власта.

Теперь понятно, почему он не сразу назвал имя, женщину сдавать — даже в наше время неприлично. Но сказав, Маркин во все глаза смотрел на Ревякина, а у того ни одной эмоции, как будто до похищения точно знал, какую змею пригрел.

— Как она это сделала и почему? — задал следующий вопрос Петя.

— Проговорилась Байрану, когда случайно услышала, что он пытается купить пансионат у Беляева. Сказала, что и ты жилы рвешь из-за пансионата.

— Давай вещи называть своими именами: из-за лесного массива. А какие у нее были дела с Бараном?

— Извини, это неприятно слышать. Постельные.

— Вот су… — вырвалось у Кнопки.

Он ведь присутствовал, без Кнопки в таких делах не обойтись, на него глянешь — и правда сама льется, без уговоров. Даже Джулай вытаращился, мол, совсем баба свихнулась, а Петя остался непроницаем, словно не его касалось. Но кто знает, что испытывает мужик, когда ему изменяют с круглым и дряблым существом вдвое старше. Что интересно, Маркин смутился, на него это не похоже, а может, пожалел женщину, потому оправдал:

— Ты мало уделял ей внимания, Власта подозревала, что скоро бросишь ее, а Байран подхватил, утешил.

— Честь и хвала ему в его-то возрасте.

— Ему пятьдесят, он еще…

— Неинтересно, — негрубо оборвал его Петя. — Беляева Баран приказал завалить, а идея принадлежала тебе, так?

— Да.

— А Зину с Сашей?

— Этого я не знаю. Это правда.

— Кто из «Сосен» сообщил вам, что Беляев поехал в город?

Терять уже было нечего, Маркин разговорился:

— Парень по имени Мирон. Он жил в «Соснах» постоянно, шалил по указке Байрана, ему же поручено было после смерти Беляева добыть документы, они были у Долгих, как мы предполагали.

— Правильно предполагали.

— Документы у тебя? — оживился Маркин.

— К сожалению, — развел руками Ревякин. — Зина сказала, что надежно спрятала лес и пансионат. Далее. За нами ездил племянник Ульмера, честно скажу, сначала дядя был у меня под подозрением, пацанов приставили вы?

Маркин старательно перекладывал вину на компаньона:

— Байран. Но не к тебе, к сестре Долгих. И не племянника, а его друга. Когда вас увидели вместе, наш парень решил, что вы продолжаете дело сестры, насчет леса хлопочете, решили взять девушку и… поговорить.

— А труп после вашего разговора кинули бы здесь? Я приставил охрану к ней, ее отбили мои люди. Спасибо, у нас получилась дружба. Поехали, ребята.

Ошалевший от счастья, что его не пришили, Маркин закричал:

— Э! А руки? Развяжите!

— Попробуй выбраться, как есть, — откликнулся Петя. — Чтоб понял, как тяжело это делать, когда тебя повязали по рукам и ногам.

Ну, хоть оставили в живых, а выбраться… ноги-то не связаны!

Георгия отпустили, он, конечно, недоумевал, за что его сцапали, но подозревал — из-за Вероники. Что жлоб этот подумал — Петя Ревякин? Приревновал, а потом отошел? Как бы то ни было, Георгий, идя пешком (машина в гараже, в ресторан ехал на такси), бубнил под нос:

— Откуда я знал, что она с Петей? Слава богу, ей ничего такого не наговорил. Фу, чуть не умер. А она чего приперлась на свидание, раз с Петей спит? Вся семейка лисья! Что Зинка, что эта…

Да не имел он на Веронику видов, просто испугался, что выйдут на него, ведь в клубе Зину и Георгия видели вместе, они выходили курить на воздух, потом она ушла. Кто вспомнит, что он сидел в клубе до трех ночи? Все в лоскуты пьяные были. Должен же был Георгий обезопасить себя?

Неудачно это сделал, полагал, девчонка дура, одна в городе, не знает, какая ценность где-то зарыта сестричкой, беляевское наследство помутило разум. Оно могло спасти в случае, если б Георгию стали шить уголовное дело. А наследство наверняка у Пети, этот дракон своего не упустит.

Дышалось хорошо. И ночной город не чудился опасным, напротив, после сегодняшних страхов он пленял свободой. И дождик, зараза… тоже мил, но надоел. А в общем, жизнь прекрасна. Вдруг за спиной:

— Мужик, дай пять рублей.

Ночью! Где он собрался их тратить? Георгий замер, втянув голову в плечи, ибо ожидал удара по голове, после чего не очнешься уже никогда! Но, услышав, как приближались шаги, значит, между ними есть расстояние… припустил на всех парах без оглядки. А что, ждать, когда тебя огреют?

Он вошел в спальню, включил свет. Власта проснулась, приподнялась на локтях, щурясь, проворчала:

— Петя, что ты как слон! Который час?

Ревякин не побаловал ее ответом, не оправдывался, не извинился. Он поставил чемодан на кровать, раздвинул дверцы гардероба, доставал оттуда вместе с плечиками и абы как бросал ее одежду. Власта со сна тормозила, некоторое время терла глаза, растерялась, пролепетав:

— Что ты делаешь? Зачем?..

— Мы прощаемся.

— Прощаемся? То есть? Петя… как это?

Ревякин стал у нее в ногах, опершись о спинку кровати.

— Ты мне изменила — раз, ты меня предала — два. Этого хватит?

Лучшая защита — нападение, только оно. Иногда ответные нападки помогали справиться с Петей, Власта владела этим искусством, как полагала, недурно. После, когда он смягчится, надо кинуть два-три упрека, дабы навесить комплекс вины, тут главное не перебрать и разбудить совесть. Совесть… если она есть у мужиков, но нужно поискать, некоторые ее прячут, а усердие окупится сторицей… Короче говоря, совесть — мощный стимулятор, при помощи которого женщина способна выбить из партнера максимум выгоды для себя. А вот потом — заласкай его, облобызай всего, тащись от него в постели, чтоб у пацана атрофировалось чувство реальности, чтоб отбить у него способности ориентироваться в твоих психологических атаках. Это очень увлекательная игра, из серии развивающих, а совершенствоваться можно до старости. Власта начала с первой ступени — взяла агрессивно-оскорбленный тон:

— Я чувствовала, мне готовят крупную гадость, по тебе видела. Значит, тебя взяли в оборот. Петя, кто тебе это наплел… Я? Тебе? Изменила?

— Да. Ты. Мне. С Байраном.

— С этим?! Ха-ха-ха… (тоже тактика сильная: свести к ничтожеству проблему). Петя, это же смешно… Ты сам подумай!

Но Петя из той безнадежной породы, которая с играми не дружит в силу прямолинейности от рождения, что не исправляется.

— Не пыли, не поможет, — сказал Ревякин спокойно, от него веяло безнадежностью. — Ну, измена — ладно, выгнал и забыл. Но из-за твоего языка не стало людей, близких мне людей, я потерял крупные бабки, а за это расплачиваются жизнью. Вставай! И на выход.

— Дай мне хотя бы одеться…

Он был безжалостен и неумолим:

— На улице оденешься. Два чемодана тебе хватит? За остальным барахлом не возвращайся, я все сожгу.

Ревякин нес чемоданы, Власта семенила за ним, наступая на длинную ночную сорочку и чуть не падая. Догадалась поднять подол, но за порог не ступила, надеясь на отходчивость, когда ему можно вдолбить в тупую голову свою версию.

— Петя… — заревела она. — Меня оклеветали! Эти подлые людишки, они завидуют нам!

— Было б чему завидовать. Тебе — да, завидуют, а мне — найди хотя б одного завистника.

— А, поняла! Ты освобождаешь место для другой, поэтому придумал некрасивый предлог!

— Да! — зарычал Ревякин, значит, его достали, Власта достала. — Мне нужна другая! И чтоб рожала, а не шантажировала: что мне за это будет, какой подарок ты мне купишь? Ах серьги? А я хочу домик на море, желательно на Адриатическом.

Передразнивал ее неудачно, прислуга, прибежавшая на шум и притаившаяся за дверью, прыснула в кулак, обе женщины спохватились, зажали рты ладонями. Сочувствия к хозяйке не испытывали, не у всех счастливиц, попавших на перины, хватает ума держать голову трезвой, в этом смысле Власта охамела до безобразия и зарвалась. За что боролись, на то и напоролись — ее случай.

— И чтоб не навязывала женитьбу! — давал запоздалый урок Петя. — Я сам должен решать, с кем хочу прожить жизнь, сам! И чтоб контракты не составляла, а по-старому, по доверию! И чтоб отдавалась мне, когда я этого хочу, а не… Давай, давай! Ножками, ножками.

— Я же босиком, — упиралась Власта, еще не веря в плачевный финал.

Петя не поленился оказать ей услугу, но по пути огласил дом ревом:

— Эй, вы! Кто там прячется? Завтра с утра начинайте ремонт в спальне, вызовите рабочих. Мебель, одежду, белье — все отдать, в церкви отнесите, там раздадут. Себе не брать, чтоб выветрился ее дух из этого дома. Унюхаю — выгоню.

Прислуга пятилась назад…

Ревякин принес Власте тапочки, затем вывел, держа за локоть, за ворота и оставил. В доме погас свет, Власта села на чемодан и отчаянно зарыдала. Сумочку не забрала, а там деньги, телефон, как теперь быть? Назад не пустит, сумку не вынесет, это же Петя!