16
Разумеется, с Тамилой сначала созвонился, она поинтересовалась, где он добыл ее номер, Иннокентий сказал правду: Алексей дал. Ах, Алексей… И она согласилась переговорить с ним, а свидание назначила в редакции. К его приезду оплот четвертой власти, имеющий желтоватый оттенок, пустовал, лишь кое-где в кабинетах продолжали работу те, кто свой кусок зарабатывает, находясь днем и ночью в постоянной гонке за материалом. Дверь, где торчала у компа Тамила, была распахнула, но Иннокентий остановился и постучал, девушка перевела глаза с монитора на него…
— Иннокентий? (Он кивнул.) Заходите.
А она очень и очень… Саша назвала ее хорошенькой, он бы сказал по-другому: пикантная, почему-то на ум пришло это слово. Тамила указала на стул напротив:
— Минут пять посидите? Я только допишу несколько фраз, пока мысль крутится. А вы журнальчики полистайте.
Их разделял стол, заваленный журналами, газетами, фломастерами и маркерами, листами бумаги — обычный рабочий беспорядок. Даже три книжки стояли на углу, это в век цифровой информации, когда книжки хранят в электронном виде. Бегло печатая и глядя в монитор, Тамила спросила:
— Может, кофе?
— Спасибо, но сегодня я уже ведро кофе выпил.
— А чая нет… Вы говорите, говорите. Я умею два дела делать.
Что ж, раз девушка просит, он готов:
— Меня интересуют две смерти трехгодичной давности… жены Роберта Гелы и его матери. А еще хотелось бы поговорить по поводу подставы Алексея в спальне… вы, полагаю, помните тот незабываемый момент?
— А с чего это вдруг? — не отрываясь от монитора и печатанья, спросила она. — Все эти события пылью покрылись за давностью.
— Иногда преступления раскрываются и через десять лет, хватает крошечной улики, чтобы достать дело с полки.
Наконец Тамила удосужилась и на него посмотреть, не скрывая, что удивлена, переспросила:
— Преступление? В каком смысле?
— В прямом, в каком же еще. Меня наняли разобраться.
— Кто нанял?
— Алексей. Давайте с него и начнем?
— А что, баба на кровати тоже преступление? — подняла она брови с улыбкой. — Нет, конечно, с моральной точки зрения — да, но… это и все.
— Не все, — в ответ улыбнулся Иннокентий. — В постели Алексея лежала проститутка, обманом проникшая в квартиру и опоившая его клофелином. Как странно, она ничего не взяла там, лишь выполнила чье-то задание — полежала голая в постели с голым и бесчувственным Алексеем.
— А цель?
— Например, чтоб вы привезли Александру — девушку Алексея, и она своими глазами увидела безобразие на кровати.
Тамила откинулась на спинку кресла, покусывала авторучку и ехидно улыбалась, глядя на него, как на полного идиота. Она совершенно не испугалась фактически обвинения в подлости, после паузы вздохнула и вернулась к своему занятию, бросив ему:
— Следующие вопросы или что там у вас?.. Только чушь всякую не несите, а то мне некогда.
— Чушь? Возможно, это была бы чушь, если б не анализ крови Алексея, сделанный в тот же день, а также экспертиза чашек — в одной был клофелин. Но дело обстоит еще хуже: проститутка убита.
Тамила отнеслась к убитой равнодушно:
— Которая на кровати лежала с Алексеем?
— Она.
— И что? Ко мне какие у вас претензии?
— Полагаю, вы что-то знаете об этом. Поделитесь, а?
Она поставила точку в тексте, резко подняв руку от клавиатуры, также резко выдохнула, что означало — конец ее работе, и поднялась. На подоконнике стоял электрочайник, Тамила подогрела его, в две чашки налила растворимого кофе, одну поставила перед Иннокентием, мол, не хочешь — не пей, мое дело предложить. Со второй вернулась в свое кресло, м-да, самообладание у нее на пять баллов:
— Кофе у нас не айс, скорее, это психологический трюк для рабочего процесса, а не для наслаждения и поддержки рабочего состояния. Если захотите натурального, в коридоре стоит автомат. Так. А теперь давайте определимся: я подозреваемая или просто свидетель?
— Просто свидетель, — сказал Иннокентий. — Но! И фигурант в данном деле. А я по долгу службы обязан прокачать все версии, даже самые безумные, одна из них — вы знали, что и зачем делаете.
— Спасибо за откровенность. Итак, мне нужно оправдать себя в ваших глазах… А я этого делать не буду. Виновата — доказывайте, но с какой стати мне оправдываться в том, в чем не виновата?
Конечно, она права. Да он и не рассчитывал, что Тамила признается: я с убийцей контачила, помогала ему всех косить. Она слишком умна, поэтому Иннокентий не стал обводными путями к ней подбираться, а в лоб лепил, правда, приемчик мало помог полностью расположить к себе эту зубастую куколку.
— Понимаете, Тамила, я все равно доберусь до истины. У меня хороший гонорар, который необходимо отработать — каждое удачное дело повышает мой имидж, рейтинг. Чем круче имидж, тем выше гонорары, не так ли? Кроме того, я очень въедливый, мне нравится то, чем занимаюсь. А поскольку у нас с вами много общего, вы же тоже любите в чужих тайнах копаться, я вправе рассчитывать на вашу помощь. Иначе со всем основанием занесу вас в список подозреваемых и тогда… буду искать доказательства.
— О-о-ой, — застонала Тамила, слегка разозлившись. — Вы умеете принуждать. Ну, что, что вы хотите услышать? Три года назад, да больше!.. Но вижу, вам известно все то, что известно мне. Итак… Я знаю, что Алешке подсунули девку, напоив клофелином, от него же это и услышала, когда он взвалил вину за инцидент в его квартире на отца и Роберта.
— Алексей считает их заговорщиками против него?
— Одного из них, но не знает, кто именно. Так вот, когда открылась правда, Саше уже ничего невозможно было доказать да и сказать — она просто не брала трубку, уехала. Не простившись даже со мной. А я в то же утро, когда мы увидели в спальне бабу и Алешку, села на самолет и улетела. Кстати, уговаривала Сашку не рефлексировать, а сделать вид, будто ничего не видела, она поступила по-своему, то есть глупо. Послушалась бы меня — и про клофелин узнала. Честно говоря, я обиделась. О погибшей шлюхе ничего не знаю, Алексей перестал делиться со всеми, всех подозревает черте в чем. Дальше что у вас?
— Вы фотографировали у ресторана труп матери Роберта — Катрин. Я могу взглянуть на фотографии?
Тамила положила ладонь на свой лоб, отхлебнула кофе:
— Это же надо вспомнить, где они… на каком носителе…
— Надеюсь, вы сохраняете свои фотоработы?
— Естественно! Лучшие. Так я не вспомню, это надо покопаться в съемных дисках, а у меня их… Никак не приведу в порядок, распределив по годам. Давайте, вы зайдете как-нибудь… э… дня через три. Я за это время напишу статьи — деньги, извините, для меня тоже имеют значение. Вы ведь ждали три года? Подождете и три дня. О’кей?
— Тогда Гела.
— А что Гела? Я с ней общалась постольку-поскольку, она еще та штучка, возле себя ее опасно было держать. Но привозила к ней клиентов, нуждающихся в медицинской помощи, потому что врач она… ммм… каких мало, я сама лечилась у нее. Почему Гела прыгнула вниз… без понятия. Ее поступок не поддается логике. Если б я тогда занималась криминальным миром, наверняка влезла бы в это дело и попыталась понять, что ее толкнуло.
— Или кто, — вставил он.
— Вы считаете, ее убили, — уточнила Тамила, но без вопроса.
— Это пока версия. Пока — чувствуете? Мне известно, что Гела передала Роберту Рябову письмо…
— Ха-а-а… — протянула она. — И откуда вы знаете? Ладно, не говорите, раз копаете, значит, выкопали. Гелка от меня узнала, что Роб балдел от Сашки, но там было, отчего балдеть: у нее красота гармоничная, умиротворяющая, к тому же подкреплена… как бы это сказать… внутренним светом, что ли. Плюс манера держаться, покладистый и уравновешенный характер… Роба можно понять.
— Нарисовали идеал.
— У Сашки, конечно, есть недостатки, но в нашем понимании. Они больше смахивают на достоинства, например, дурацкая принципиальность, кому она сейчас нужна? Так вот Гела, привыкшая к использованию людей на полную катушку, отдала письмо Саше, полагая, что у нее-то Роб точно возьмет. А я прочла послание, вскрыла и прочла. Сашка чуть не умерла от ужаса, но я должна была это сделать, чтобы убедиться: ее не подставляют. Гела требовала встречи с Робом, в этом не было таинственности, потому что периодически, когда заканчивались деньги, она присылала ему подобные эпистолы. Может, не в такой ультимативной форме, но…
Итак, не утаила Тамила постыдный факт вскрытия письма, предназначенного не ей, что говорит о многом, например: ей нечего скрывать, незачем юлить. На сегодняшний день достаточно будет последнего вопроса:
— А Роберт способен был убить бывшую жену?
— Удивляюсь, как он не убил ее сразу после свадьбы! Или хотя бы когда узнал о рогах. Роб импульсивный, да, по идее, давно должен был… Поэтому лично я сомневаюсь, он просто привык к ее выходкам, как привыкают к мужу-алкоголику.
— Ну, спасибо, — поднялся Иннокентий. — Значит, через три дня утром я вам звоню. И мы встречаемся… где?
— У меня. Как раз у меня начинается неделя отпуска, не хочу никуда ехать — наездилась, дома дел накопилось через край. Что-то я сама просмотрю, а что-то придется вам. Стойте! Могу подвезти вас, если не боитесь дамы за рулем.
Он улыбнулся, тем самым дав согласие, а то ведь тащиться… Эх, Иннокентий с ней замутил бы, ей-богу, не барышня — граната в кармане.
* * *
Репетиций по утрам ей не ставили по требованию Иннокентия, если б не Алексей, валялась бы на диване с книжкой. Впрочем, не сегодня, после вчерашнего собрания осталось впечатление гадливости, Динара сказала, что труппа большинство голосов отдала… Пуншину — «новатору и новому дыханию». В общем, комитет по перевороту подготовил всех на совесть, хотя совестью тут не пахнет. Мысли Саши в этом направлении и крутились. Однако с появлением Алексея один из инстинктов взял верх: мужчину нужно кормить. И Саша готовила полноценный обед: сварила суп, приступила к мясу, а на плите варился еще и компот, для себя царских обедов не закатывала.
Утром приехал Ванжил, Алексей быстро собрался, и оба уехали, ну и ладно, пусть проветрятся. Ощущение гадливости не проходило. Атмосфера тяжелая была и на вечернем спектакле, оттого он прошел из ряда вон плохо, ведь артисты должны думать о ролях, а не о театральном перевороте. Только и слышалось за кулисами: Пинг-Понг… Пуншин… Крокодил Гена… Оленева, дура, вылезла… Закулисье дышало агрессивностью, ядовитое дыхание принесло неустроенность, неуверенность, тревогу.
— Саша! — ворвался Алексей. — Одевайся, и быстро.
— А куда? Рано же еще…
— Поехали, поехали. Все по дороге.
— Но у меня обед на плите…
— Выключи, потом доваришь. Пообедаем в ресторане и сразу — в ваш театр, так что соберись. А где твой паспорт?
— На полке с книгами, где мы спим… А зачем?
Но он ушел в комнаты, затем, пока она выключала плиту и убирала мусор, Алексей вышел во двор. Ну, раз в ресторан, потом в театр, нужно собраться сразу на спектакль. Через пятнадцать минут Саша вышла на крылечко и усмехнулась, глядя на Алексея, который увлеченно о чем-то разговаривал с хозяином. Сам познакомился с Игорем Степановичем и его женой, теперь он чуть ли не родной у них! Как удается ему сразу расположить к себе людей? У нее так не получается. Саша заперла флигель, окликнула Алексея.
— Куда мы едем? — спросила в салоне кроссовера.
— Как — куда? — вытаращился Алексей. — Ты же требовала: штамп, свидетельство о браке… Все устроено, едем расписываться.
Мужчины не выносят ультимативных требований, она прекрасно это знала, поэтому, когда делала свое заявление, цель у нее другая была: посмотреть на реакцию Алексея. Если угодно — проверить, что есть на самом деле его приезд к ней, а вышло — вынудила жениться.
— Но я же пошутила, — выговорила Саша растерянно.
— А я серьезно. Подожди, у тебя такой перепуганный вид… Ты за меня замуж хочешь? Сейчас говори, пока не поздно. Хочешь или нет?
Неожиданно… И нет времени подумать. Тут ничего не поделаешь, сомнения штука скверная, так и ищут, что бы такое противопоставить напору, но у Саши хватило мозгов сказать правду:
— Конечно, хочу. Но… хотя бы сказал… я оделась бы…
— Слушай, какая разница, как ты одета? Это неважно, я тоже не в костюме. Только у нас проблема: нам нужен еще один свидетель, причем с паспортом. Мы с тобой нездешние, регистрации нет, потребовали хотя бы свидетелей местных.
— У меня есть временная регистрация.
— Отлично. А у меня нет. Свидетелем будет Ванжил, нужен еще…
— Поехали в театр, Динару попрошу. А как ты это устроил? Вот так сразу? Без заявлений и срока на обдумывание?
— Я спец по договорам, говорил же тебе. Ты попробуй француза уломай, чтобы вложил астрономическую сумму, а тут какие-то тетеньки. Рассказал им душещипательную историю про нас — немножко приукрасил, они растрогались. Ну и подкрепил желание нам помочь некоторой суммой. Так что заявления мы напишем в загсе задним числом.
И столько усилий ради нее? А она позволила себе сомневаться. Саша подумала, что не такая уж она и неудачница, раз приехал Алексей, и главное, вовремя приехал. Она прижалась к нему, подставив губы…
Зав парикмахерским цехом всегда на месте, ей есть чем заняться, ведь Динара прекрасно выполняла и постижерные работы. Усы, ресницы, бакенбарды, парики требуют ювелирной точности и времени, так что Саша не ошиблась, направившись в театр, но не все граждане носят паспорта с собой. Однако некоторые носят — Динара, например, чтобы кредит взять, это выяснилось после звонка. Саша попросила ее срочно выйти с паспортом на улицу, мол, мы ждем тебя, и ничего не объяснила. Само собой, едва очутившись в салоне кроссовера, Динара осведомилась, что за пожар случился?
— Я выхожу замуж, нам нужна свидетельница, — сказала Саша. У той, конечно, шок. — Прости, прости, что не поставила в известность, боялась, откажешься, а мне очень хочется выйти наконец замуж за отца моей дочки.
— Нет, я… рада! — растрогалась сентиментальная Динара. — Неожиданно, знаешь ли… Но очень рада… А кольца у вас есть?
— Кольца? — озадачился Алексей. — Ванжил, к ювелирному!
Брачующихся было немного, всего две пары. Одна из них Саша с Алексеем в экзотических нарядах как раз для данного случая: в джинсах и свитерах, с той разницей, что на Саше свитер тонкий, на Алексее — грубой и толстой вязки, как будто он только что из тайги вылез. Сама процедура прошла, наверное, минут за пять. И все: кольца на пальцах, документы на руках, с рестораном проблем нет, как и народу там — никого. Ванжил совсем не пил, он же на работе и за рулем, остальные приложились к бокалам с шампанским, даже Саша, но чуть-чуть, у нее же вечерний спектакль, хотя впервые захотелось напиться. От радости, наверное. А ели с аппетитом, приготовлены блюда не хуже, чем в столицах.
— Не нравится мне один вчерашний момент, — вдруг свернул на невеселую ноту за свадебным столом обычно молчаливый Ванжил. — Этот… как его… Радий пытался зайти в Сашину гримерку, зачем? А я накануне подумал: почему покушения прекратились? И тут он. Не верю, что перепутал комнаты.
— Да, верится с трудом, — согласился Алексей. — Но не мог же я его обыскивать, да и что искать?
— Возможно, он хотел подсыпать какой-нибудь дряни, — предположил Ванжил. — А ему не повезло, в гримерке ты оказался.
— Саша, иди к главному сегодня же, — потребовал Алексей. — Я не знаю, чего еще ждать от твоих коллег, точнее, моральных калек. Главное, этому Радику ничего не предъявишь. Задумался и ошибся дверью — надо же!
— Следует посидеть у него на хвосте, — решил Ванжил. — Еще Иннокентию сообщу, может, оттуда ему видней, что нам тут делать.
* * *
В это же время Иннокентий с Никитой поднимались в лифте многоэтажного офиса Матвея Павловича. Их интересовал ответ Роберта на один-единственный вопрос, обоим страстно хотелось посмотреть, как он станет выкручиваться, оправдываться. Не ждет ведь с их стороны каверз, а зря.
Роберт говорил по телефону, когда двое молодых людей вошли в его кабинет. Он повернулся в кресле лицом к ним, приветливо улыбнулся и показал жестом, мол, падайте, куда хотите, а я немножко занят. Иннокентий и Никита уселись в кресла у противоположной стены, откуда наблюдали за Робертом, уверенным и спокойным, как раз про таких говорят: жизнь удалась. Наконец он положил трубку и посмотрел на гостей, излучая доброжелательность:
— Я к вашим услугам.
Помимо главного вопроса, у Иннокентия были другие, с них, именно с них он начал, чтобы расслабить клиента:
— Роберт, мы можем взглянуть на результат генетической экспертизы еще разок? Вы не унесли домой документ?
— Не унес, он мне здесь не мешает. А что так? Подозреваете, я экспертизу нарисовал сам?
— Покажите.
Роберт откровенно веселился! Впрочем, это его манера: выставляться тем, кем он, по всей видимости, не является, то есть человеком открытым, мол, вот он я, весь ваш. Иннокентию тоже хотелось бы повеселиться, да пока повода не было. Получив документ, он быстро нашел то, что его интересовало, показал Никите, указав пальцем, где тому смотреть, и задал следующий вопрос:
— Вы последним приехали в тот вечер на место падения вашей жены, где в то же время находились Алексей и Саша. Откуда вы знали, что они там?
Прекрасно: веселиться больше не хотелось Роберту. Он отлично понял, о чем его спросил Иннокентий, однако переспросил, решив оттянуть время, дабы продумать ответ:
— Еще раз, я куда приехал?
— Это ваша ошибка, — сказал Иннокентий. — Вы подъехали не к подъезду, не поднялись к бывшей жене в квартиру, затем не спустились вниз — на это надо много времени. Вы сразу подъехали туда, где лежал труп Гелы и при ней находился ваш брат со своей девушкой. Только не заливайте, что вы их видели издалека. Оттуда, откуда вы ехали, их никак не увидеть, особенно ночью. Вы заранее знали, что они все там, и что Гела мертва, тоже знали.
Пауза. Она напомнила Иннокентию театр, игру актеров, которым далеко не всем удавался этот сценический трюк. Не очень он удался и Роберту, превратившемуся из эдакого немного легковесного человека, которому позволительно иной раз и посмеяться над двумя дураками, возомнившими себя детективами, в скульптуру Родена под названием «Мыслитель». Видимо, Роберт искал, чем прикрыть свою драгоценную задницу, искал лихорадочно, и вдруг:
— Хм… Я так тупо попался…
И — о, боже! — он не напуган! Он просто сожалел, что тупо попался! Иннокентий намеренно ничего не говорил, а наблюдал за хитрым Робертом, которому ничего не оставалось, как признаться под пристально-проницательным взглядом:
— Да, я приехал раньше Саши и брата. Приехал с родной матерью. (А это ваще убойная новость! Иннокентий застыл, не моргая глазами.) Первое: мне нужно было забрать Сашу, а я не знал истинное ее состояние и понимал, что в машину она ко мне не сядет. В этом случае мама выступала гарантом, что с Сашей ничего плохого не случится. И второе — я просил маму помочь мне уговорить Гелку оставить меня в покое, она меня довела до того, что я готов был дать ей отступного. Не думаю, что этот вариант подошел бы ненасытной Гелке, ей нужны были вливания… типа ежемесячных алиментов. Итак, мы приехали. Машину я поставил возле дома, что фасадом выходит на улицу, нам хорошо был виден подъезд моей бывшей…
* * *
Разумеется, она любила, да что там — боготворила единственного сына, но не тогда, когда он ломал ее планы. Роберт по телефону в добровольно-принудительном порядке просил ждать его на улице у проезжей части — как тут откажешь? Сынок натура обидчивая, чего доброго отомстит маме хотя бы тем, что не пожелает ее видеть и сопровождать на тусовках. А ей это важно — выходить с сыном в свет назло старому козлу — отцу Роба. Да у нее бессонница проходила, когда видела перекошенную рожу Матвея, идя под руку с его (и ее) сыном! Настроение поднималось, если видела рядом со старым трухлявым пнем и его мымру-жену, Катрин на глазах молодела, это же допинг своего рода. Ее раскусывал сын и очень смеялся. Однако у мамочки полно своих неотложных дел, например, протезирование зубов, за границей разденут до трусов за эту услугу, а в России бесплатно — сын оплатит. Поэтому отказать ему нельзя, несмотря на очень нужную процедуру в салоне красоты. Тем не менее дать понять, что с ней не надо так поступать — дело святое, а то распустится совсем, для этого достаточно подуться на сына. Когда она села в машину, Роберт скупо объяснил, куда и зачем едет — просто бред какой-то, но она ничего не сказала.
— Почему здесь остановился? — раздраженно спросила Катрин. — Ближе нельзя подъехать? Вдруг твою Сашу придется волоком тащить.
— Взгляни, — сказал он, — там стоит автомобиль, загородил проезд… и похож на тачку моего любимого братца. Идем, посмотрю ближе.
Роберт закрыл авто, поспешил с матерью к дому бывшей — точно, Алешкина машина стояла напротив подъезда.
— Вот сучка, — выругался Роб, имея в виду бывшую жену. — Эта мразь решила столкнуть нас лбами, подпоив Сашку и вызвав обоих. Не пойду к ней. Мама, сходи ты, ладно?
— И что мне говорить там?
— Да что хочешь! Хоть матом обложи, но и Гелка, и Алексей, и Сашка, если она вменяемая, в чем я теперь сомневаюсь, должны знать, что произошло. Надоела эта дрянь!
— Роби, мальчик мой… — Мать обняла его, погладила по волосам. — Не переживай, плюнь на них. Да любая девушка…
Он сбросил ее руки, гаркнув:
— Иди! Жду тебя в машине.
Роберт успел сесть в автомобиль и достать сигареты, обычно он не курил, но когда попадал в ситуацию подвоха, который чуял шкурой, хватался за сигарету. Не успел выкурить и трети, как из подъезда вылетела мать и бежала (семенила), насколько могла быстро на безумных для ее возраста каблуках. Она залезла в салон и обмахивалась сумочкой, широко открыв глаза, явно ничего не видя пред своим носом, кажется, Катрин была шокирована.
— Что, мама? — спросил Роберт. — Что там у Гелки?
— Роберт… я… видела… я видела… Ой, смотри, она!
Из подъехавшего такси вышла абсолютно трезвая Саша! Теперь Роберт был в шоке, зато мама не растерялась, рявкнув на манер хабалки:
— Роб, чего рот раскрыл?! Снимай ее на камеру!
Он машинально, не понимая, зачем это делает, снял, как Саша бежала к подъезду Гелы. Когда она вошла, Роб остановил видеосъемку, но мать, схватив его за руку, трясла сына:
— Снимай все-все! Включи камеру назад! Не знаю, что будет, но что-то будет! Я видела, как Алексей вел пьяную Гелу к лоджии! Включи камеру!
Роберт повиновался и начал «пустую» съемку, минут через пять-семь из подъезда выбежали Алексей с Сашей, побежали за дом. Едва они скрылись за углом, он отключил съемку, в это время мать, вглядываясь в темноту, всхлипнула:
— Алешка сбросил ее вниз!
— Кого? — не понял Роберт.
— Гелу! Я видела, как Алешка свесил ее с перилл… и сразу убежала. Зачем он свесил? Чтобы упала? Прости, Роби, я боялась, что и меня он… скинет вниз.
— Выходи! — завел мотор Роберт. — Бери такси и уезжай.
— А ты?
— Я сказал, уезжай! И забудь все, что видела! Поняла?
Она судорожно закивала головой, неуклюже выбралась из машины, кажется, на ногах еле держалась, но Роберт решил, что мать обойдется без его помощи, и нажал на газ…
* * *
— Так я подъехал к ним, — закончил Роберт.
Иннокентий внимательно слушал этот складный рассказ, но слова — это всего лишь сотрясение воздуха. Если у Роба не будет доказательств, что было именно так, как он рассказал, грош цена всем его россказням, словесам и эмоциональным переживаниям.
— И вы, конечно, съемку не сохранили, — вздохнул Иннокентий.
— Конечно, — кивнул с усмешкой Роберт, — сохранил.
— Да что вы! И больше трех лет… это самое… — крутил кистью Иннокентий, — хранили?
— Такие вещи хранят всю жизнь. Вон вы приехали и меня почти обвинили черте-те в чем.
— А нельзя ли посмотреть?
— Можно. Видео я перенес в комп. Берите стулья…
Массивные стулья стояли вдоль стены, оба детектива синхронно, как по команде, встали, взяли по стулу и пришли к Робу, сев немного позади него. Роберт нашел видеофайлы, показал сначала один, затем другой, времени демонстрация заняла немного. Иннокентий попросил записать на его флешку оба файла, Роберт и эту просьбу выполнил, а отдавая, смотрел в лицо сыщика немножко с жалостью, немножко с победным превосходством. Иннокентий не мог не поинтересоваться:
— Почему вы до сих пор молчали, имея такой материал?
— Хм, понимаю, о чем вы. Мы с Алешкой не ладили, это хороший способ убрать его подальше, но… он мой брат. Родной. Семью и Родину не выбирают. Почему из-за какой-то гадины я должен отправлять его за решетку? Зачем? Я первый наследник, если уж смотреть на наши отношения с меркантильной точки зрения. Просто сейчас, когда вы пришли с конкретными обвинениями против меня, я вынужден защищать себя всеми способами. Но надеюсь, мы договоримся и не будем придавать огласке эти факты?
— А что между вашей бывшей и Алексеем могло произойти, что он решился на преступление?
— Откуда мне знать! Могу только догадываться. Думаю, Гелка нашла какую-нибудь оплошность и стала шантажировать Алешку — это был ее принцип удачной жизни. Да что бы ни случилось, Алексей прав, извините. У меня духу не хватило, так хоть он… Я ему благодарен, между нами, девочками.
Попрощались. Иннокентий отказался от лифта, решив спуститься по лестнице пешком. Видя его разочарование, Никита молчал, не хотел подливать масла в огонь неудачи, к тому же дело получило новый поворот, который еще нужно осмыслить, обдумать. И вдруг Иннокентий заговорил о наименее важном:
— Видел? Генетический анализ сделан три года назад, а я уж думал, мне померещилось, когда смотрел результат экспертизы первый раз.
— Получается, он два раза делал генетическую экспертизу? — подключился к диалогу Никита. — Когда сыну было два года и в четыре?
— Именно. Если верить твоей королеве бомжей.
— А смысл ей врать? Нет, Инок, она сказала правду. Наверное, Роб захотел еще раз убедиться, что сын от него.
— А одного раза не достаточно? — пробросил Иннокентий.
Ах, паузы, паузы… Иной раз они такие красноречивые, просто кричащие, потому как слишком понятны, осталось только озвучить, что и сделал Никита:
— Что ж это получается, Алексей… убийца Гелы?
— Ну… — только и развел руками Иннокентий, ему просто нечего было сказать, нечем защитить симпатичного Алексея.
— Я больше склонен думать на Матвея Павловича, Гела его тоже доставала, но Алексей… А?
Тот махнул рукой, ничего не сказав. Никита приостановился, глядя на прямую спину Иннокентия, спускавшегося по лестнице, быстро сосчитал кое-что в уме, сформировал вопросы и помчался догонять, можно сказать, шефа:
— Инок, у меня еще вопрос: а почему ты…
Иннокентий обернулся и выставил указательный палец:
— Отстань со своими вопросами.
* * *
«Двенадцатую ночь» зрители любили, как и все костюмные спектакли, Саша играла Виолу, ей нравилось расхаживать в мужском костюме, широкополой шляпе и в плаще до пят, нравилась роль и шекспировский дух. Наступил антракт. Намотав на обе руки концы плаща, чтобы он не цеплялся — упаси бог, за декорации! — Саша спустилась под сцену в сопровождении второго охранника, перешла на другую сторону и поднялась. Охранник остался у кабинета главного, а она, постучавшись, вошла.
Геннадий Петрович стоял спиной к ней, глядя в окно, за которым белело поле театрального двора. Обычно он сидит в зале, в антракте может зайти за кулисы и сделать замечания, он никогда не прекращал работы, пытался и в процессе эксплуатации довести спектакль до ума.
— Геннадий Петрович, — тихо, боясь спугнуть его, сказала Саша, — можно с вами поговорить?
Он повернулся к ней лицом… все-таки это уже другой Геннадий Петрович, тот, кого она увидела в зале на собрании безумия, плюс еще что-то в нем появилось — утверждающее. Он реально изменился. Его размазывали и обливали помоями, но ничто не пристало к нему, его уничтожали и унижали, не задумываясь, что люди умирают после подобных судилищ, а он словно Феникс со свежими силами готов к новым свершениям. Саша видела его умные глаза без тени печали, но с огнем решимости, и, честно сказать, растерялась: не такого Геннадия Петровича она ожидала встретить. Этому легче сказать, с чем к нему пришла, да все равно язык не поворачивался, Саша молча стояла у входа. А он, не дождавшись от нее ни бе ни ме, спросил:
— Ты что-то хотела, Саша?
— Я?.. А, да! Я хотела… в общем… А я вышла замуж. Вот.
— Да ну! За парня, что прикидывается третьим телохранителем?
— За него. И он настаивает… он хочет… чтобы я… чтобы мы…
— Чтобы ты уехала с ним, да? — помог ей главреж.
— Откуда вы узнали? — вытаращилась она.
Вот уж действительно: в театре ничего нельзя скрыть, впрочем… Никто не видел существо, которое покушалось на нее, значит, есть и недоступные тайны.
— Милая моя… — рассмеялся главреж, а смеется он заразительно. — Я не только спектакли умею ставить, еще читаю по лицам.
— И что мне делать?
— Как — что? Ты же вышла замуж?
Нет, к этому человеку она не привыкла, потому мямлила:
— Но муж хочет, чтобы мы сейчас поехали за нашей дочерью, потом к нему. Так нельзя… репертуар… я предупредить, что надо сделать вводы на мои роли…
— Сейчас, говоришь? — потер подбородок Геннадий Петрович. — У нас завтра вечером «Виват, королева!», а послезавтра что?
— «Забыть Герострата», я не занята.
— Завтра отыграешь и езжай себе с миром. Пиши заявление.
— Вы серьезно? Прямо так?.. А как же вы? Я вас подведу…
— Я тоже написал заявление об уходе, уезжаю через месяц.
— Как! — Тут ноги просто не удержали Сашу, она плюхнулась на стул. — И вы бросите ваше детище?
— Надо сказать, детище не хочет жить с родителем.
— Да они дураки! Они же… пропадут без вас!
Геннадий Петрович обошел стол, поставил стул напротив Саши и сел, после взял ее за руку:
— Каждый человек должен получить желаемое, иначе он будет чувствовать себя обделенным, будто что-то недобрал в этой жизни. Знаешь, кто виноват будет? Не он, а окружение, которое помешало ему реализоваться, виноваты условия, социальная среда, много причин. Такой человек становится вечным нытиком, которому все не так, он все знает, но ничего не умеет и портит жизнь окружающим. Конечно, это защитная реакция, ведь трудно признать, что ты банкрот по жизни, только вот реакция прирастает к шкуре и становится сутью. Нет, Саша, надо дать человеку его мечту. В нашей труппе желания совпали, все мечтают о новизне, значит, все и несут ответственность за последствия. Сами перед собой. Но лучше пусть попробуют, чем лишатся этой возможности. Не думай ни о чем, Саша, введут на твои роли без тебя. Знаешь, сколько желающих найдется, даже тех, кому за пятьдесят? Поезжай и будь счастлива, это самая большая ценность, поверь мне. — Он наклонился к ней и шепотом со смешком добавил: — Я ведь тоже банкрот. Ну, что у меня есть, кроме театра? Ничего! И помалкивай, что уезжаешь, помни: на тебя кто-то из наших охотится.
— Спасибо… — обняла его она, прослезившись.
— Вот этого не надо, люблю женские слезы только на сцене. Замуж, говоришь?.. О, второй звонок! Идем, мне тоже на ту сторону.
На «Двенадцатой ночи» занавес открыт, а декорации выстроены так, что приходится ходить под сценой. Саша побежала в гримерку, а Геннадий Петрович пошел дальше по коридору.
— Ну, как? — спросил Алексей. Саша кивнула, а у самой глаза на мокром месте, он понял, что разговор был непростой, обнял ее. — Сашка, перестань. Что сказал главный?
— Завтра отыграю спектакль, и можем ехать… послезавтра.
— Завтра после спектакля и поедем в аэропорт. Я смотрел расписание, рано утром есть самолет, билеты закажу по интернету. Слушай, из чего эта шляпа сделана? Поля такие твердые…
— Из картона.
— Понятно, все здесь — бутафория. Ну? Что еще? Чего ты плачешь?
— Как ты не понимаешь! Это же часть моей жизни… часть счастливая, несмотря ни на что. Я чувствовала себя здесь нужной…
— Мне тоже ты нужна, Нике нужна. Живая. Разве мы не часть твоей жизни?
— Ну, я же не о том…
Она хотела отстраниться, Алексей только крепче ее прижал:
— Все, все, успокойся… Послезавтра сядем в самолет и полетим к Нике… Сашка, третий звонок, вытирай нос и беги, играй…
Тем временем Геннадий Петрович распахнул дверь гримерки… А там Анфиса в костюме графини пила из бутылки, на шум открываемой двери она резко опустила руку с бутылкой вниз, второй вытерла рот.
— Я сейчас тебя убью! — прорычал взбешенный главреж, захлопнув за собой дверь. — Дожила: из горлá глушишь! Дай сюда!.. Графиня Оливия пьянь, мать твою!
— Да ладно, я в норме, — фыркнула она. — Пока дойду до сцены, алкоголь выветрится, мы-с привычные.
Он вырвал бутылку водки и принялся выливать в раковину содержимое, в сердцах встряхивая ее, Анфиса не могла пережить варварство, захныкала:
— Куда ты льешь… Мама моя, целая бутылка… я только чуть-чуть… Разоришь меня, негодяй, я же все равно куплю сегодня… Что, Генка, бросаешь нас? Как тут не запить? Сволочь ты, Гена, даже не поборолся с уродами! Ненавижу! А я теперь с этими дегенератами должна одна париться. Сопьюсь назло тебе.
— Дура. Со мной поедешь, так что собирай шмотки.
— Куда «поедешь»? — встрепенулась она, переменившись в лице. — Ты меня берешь с собой, я правильно поняла?
— Правильно! — огрызнулся Геннадий Петрович. — Пьянчужка хренова! И забудь про бухло! Навсегда. Я тебе пить не дам, ты у меня вот где будешь.
Кулак показал! О, боже, разве испугает Анфису кулак?
— Не буду, не буду, — замахала она кистями рук. — Только возьми.
— Меня пригласил один мэр открыть в его городе театр, фактически с нуля организовать, обещает создать все условия, дом достраивает для труппы. К новому сезону нужно набрать серьезный репертуар, чтобы заявить о себе. Труппа там есть, маленькая и самодеятельная, но вполне приличные ребята, я их видел, они готовы учиться. Остальных доберу из профи, Окташу почти соблазнил, старики ведь нужны не бутафорские. Короче! Я дал согласие и сказал, что приеду с женой. А не с алкоголичкой! У тебя месяц на сборы! Нам сразу дают трехкомнатную квартиру — учитывай, когда будешь собираться. Здесь выставим наши квартиры на продажу. Так что пойла тебе не видать! Только пахать будешь! А если увижу бухой… удавлю, чтоб не мучилась.
— Гена! — взвизгнула Анфиса.
Она подскочила, свалив свой и его стулья пышными юбками, обняла главрежа и хлюпала носом. Ничего, что Анфиса выше на голову, это же не существенно. И надо полагать, таким способом она выразила согласие на все зверские условия.
