14
За это время произошли изменения: соседний дом заселили полностью, о чем свидетельствовал электрический свет в окнах, часть пространства перед ним стала обжитой. Дом Гелы слегка постарел, что видно даже в густых сумерках, а палисадник… сейчас сложно сказать, как он выглядит летом, вокруг прямоугольного куска земли торчала только оградка — невысокий забор из аккуратных дощечек, какие встречаются в поселках.
— Здесь она лежала, — показал место Алексей.
Иннокентий поднял голову вверх — примериться, откуда был сделан прыжок, невольно засмотрелся, представляя обе картины: Гела прыгает вниз, и Гелу выбрасывают. Она летит… летит… А прилетела очень быстро, почти мгновенно, это только воображение выдает замедленный полет. И со всего маху на прутья — бах! Потом он огляделся по сторонам, собственно, ничего примечательного здесь не обнаружил, похожих местечек в городе полным полно.
— Квартира у нее угловая… Ты сюда на машине приехал? — обратился Иннокентий к Алексею.
— Разумеется, — ответил тот.
Что примечательно: Алексей вел себя свободно, органично, не смущался, не суетился, не нервничал, охотно давал показания. Короче, убийцы себя так не ведут. Ну, есть закоренелые, матерые, которым по фиг, сколько они замочили людей, а тюрьма им — дом родной. Но и эти иначе существуют на месте преступления. А если эпизод был первым и единственным убийством, к которому тебя насильно возвращают, то некомфортное состояние виновника чувствуется всеми. Иннокентий никак не мог отделаться от мысли, что Гелу грохнули, продумав до тонкостей свои действия и путая след.
— А оставил машину где? — продолжил он спрашивать.
— У подъезда, — ответил Алексей.
— Но там проезжая часть узкая, ты загородил проезд.
— Я торопился к Саше, думал, так будет легче усадить ее в машину… Я же не знал, в каком она состоянии, сможет ли идти… И совсем не рассчитывал, что придется торчать здесь. Нет, я сразу отогнал машину, когда мы ждали полицию.
— А Роберт появился…
— Вон там, — указал Алексей, выбросив в сторону руку.
Иннокентий попросил пройти и показать точное место, где остановил автомобиль брат, а также как стояла машина — куда носом. Алексей, оставив его и Никиту, прошел к углу дома, сделал несколько шагов и стал точно на середине боковой части цветника. Если учесть длину машины, то она как раз равна цветнику с этой стороны. Алексей вернулся, не понимая, что тут нужно Иннокентию, который будто нарочно искал, за что зацепиться. А тот пытался восстановить полную картину событий:
— Роберт поднимался в квартиру Гелы?
— Вряд ли. Мы с Сашей здесь недолго стояли, наверное, минуту-две. А ему надо было подняться на лифте, поискать Гелу в квартире, потом с лоджии увидеть нас внизу, спуститься на лифте… За пару минут этого не сделаешь.
— Угу, значит, он сразу подъехал сюда. Что-то холодно, — передернул плечами Иннокентий. — Поехали?
В машине он ничего не говорил, смотрел прямо перед собой, о чем-то думая. Алексей поглядывал на него, но вопросов не задавал, если человек не готов говорить, то и терзать его незачем. Подвез Иннокентия к дому, а тот, прежде чем выйти, вдруг огорошил:
— Можешь ехать к Саше.
— Ты же говорил не надо… — растерялся Алексей.
— Я тогда еще не знал, что Никита установил факт твоей невиновности. Доказательств достаточно, что тебя подставили, просто мы пока не знаем, кто это сделал и почему. Я позвоню ей и объясню, надеюсь, все будет нормально.
— Только не говори, что я приеду.
— Боишься, удерет? Ладно… Ребятам сообщу, чтоб встретили тебя в аэропорту, я им оставил свою тачку. Забери оттуда Сашу, пусть она здесь будет. Я опасаюсь, в связи с неудачными покушениями заказчик наймет киллера-профессионала, и тогда… Забери.
Никита вышел следом за Иннокентием, догнал его:
— Хочу в гости. Пустишь?
— Только в магазин надо заскочить, купить поесть, у меня шаром покати. Ну, давай, выкладывай.
— У меня вопрос: почему Роберт подъехал сразу к ним? С той стороны, с какой он подъехал, увидеть Алексея и Сашу невозможно, они за домом находились, как и труп Гелы. К тому же было темно, стояла уже ночь. А Роберт подъехал к дому и повернул в сторону на девяносто градусов, проехал вдоль торца дома и остановился у палисадника.
— Неплохо соображаешь. Вот и дальше сообрази.
— Я уже. Просто Роберт знал, куда нужно ехать, и точно знал, что Саша с Алексеем уже у трупа. И они стали главными свидетелями его непричастности к убийству. Это была его единственная ошибка… очень глупая ошибка… наверное, от волнения после убийства. Скажи, почему следователи до этого не додумались?
Ух, разошелся парень, еще немного — и нимб над головушкой засветится, тут главное, вовремя с небес спустить:
— Ты тоже додумался, когда мы узнали многое из того, чего не знали следаки, — выделил Иннокентий наиболее значимые слова. — А узнали мы якобы мелочи из жизни фигурантов! Но это большое дело. Саша рассказала, Алексей, его отец, мать, Роберт… Все внесли свой маленький вклад. Но нам еще и повезло: над самоубийством Гелы хорошо потрудились следаки, оперативники. Но не довели до полной уверенности, что она полетела вниз по собственному почину, поэтому дело не закрыто. Значит, в самоубийстве они тоже сомневались, поэтому отправили материалы на полку, где лежат тысячи подобных дел годами. Так и складываются мелочи в одну коллективную картину.
В гастрономе рассуждать вслух о серьезных вещах не стоит. Иннокентий купил хлеба, два вида колбасы — куда ж без нее, родимой, овощей и прочей снеди, с которой не нужно долго возиться. Оба были голодными, потому скорым шагом пришли в однокомнатную квартиру Иннокентия, разделенную на зоны и являющуюся показательным примером минимализма. Функционально, минимум мебели, два цвета — черный и белый (белого меньше), главное, стильно и удобно. Отправились на кухню, где Иннокентий заставил парня чистить картошку — сам не любил это дело, легче без любимого блюда остаться.
— Получается, Сашу заказал тоже Роберт? — подал идею Никита, орудуя ножом у раковины. — Мотив есть: она предпочла брата. И Мину нанял, а затем…
Иннокентий тоже не бездельничал, а накрывал на стол, делал это не без удовольствия — все ж таки не картошку чистить, однако Никиту разочаровал:
— Извини, но пока ничего не получается. Пока мы только нашли ошибку Роба, прокол, который позволяет нам выдвинуть версию, что он сознательно, подготовившись тщательным образом, убил Гелу. А доказательств у нас нет.
— Как — нет? Разве…
— Нет, дружище, нет, — со смешком сказал Иннокентий. — Я называл мотивы, но они без доказательной базы. Мы не можем пока объяснить, какого черта Гела вызвала всех троих, смс-сообщения были отправлены до ее полета. Сообщения и полет случились примерно в течение одного часа… Если поймем, что и как происходило, то, может быть, придем к доказательной базе. Потом есть еще одна погибшая в довольно короткий промежуток — мать Роберта, ее дело шеф обещает достать. Далее: Тамила!
— Да, очень уж вовремя ей понадобился фотик с камерой. А если она действовала с Робертом заодно?
— Вероятность, конечно, есть, но только вероятность. Нам предстоит все эти моменты копнуть как можно глубже. И по мелочам надо шарить, мелочи продают человека, это то, что нельзя предусмотреть. И ты забыл, у кого еще есть интерес — у Пескарей. Их тоже нужно прокачать. Жарь картошку… вот масло сливочное… а я позвоню Саше.
Он ушел в комнату, опустился в кресло и некоторое время сидел, обдумывая, что говорить. Это непросто: устоявшуюся теорию разнести в пух и прах. Прошли годы, Саша свыклась с ударом, который получила в спальне Алексея, научилось жить с потерей и приобретением — у нее родилась дочь, а тут кто-то говорит, мол, ну и дурой же ты была.
«А кто из нас был бы умным в той ситуации?» — Иннокентий нашел ее номер в смартфоне и позвонил. Она ответила сразу.
— Саша, здравствуй. Как ты?
— Здравствуй. Я нормально. Сколько у вас там времени?
— Девять вечера.
— А у нас час ночи.
— Ой, прости, совсем забыл…
— Да ладно, я не сплю. Мне не очень-то спится по ночам, причины ты сам знаешь. Что-то узнал?
— Саша… Я должен тебе сказать очень важную вещь…
— О, какое начало. Только в любви не объясняйся, ладно?
— Нет, нет. Но обещай выслушать. — Не дождавшись гарантий, Иннокентий решил, что лучше выпалить одним махом: — Три года назад ты совершила огромнейшую ошибку, надо было выслушать Алексея…
— Не хочу на эту тему… — попыталась вставить она.
— Дослушай! — гаркнул Иннокентий, никогда раньше не прибегавший к подобному способу общения с ней. — Твой Алексей уже в первый день, когда ты увидела его в постели с бабой, на руках имел доказательства, что его подставили. Ему было физически плохо, он еле передвигался. Никита из охранного отдела отвез Алексея в больницу, сделали анализы. В крови нашли клофелин, ему повезло со здоровьем, поэтому не умер. Никакого шампанского, даже пива, накануне он не пил, если б выпил спиртное и запил чайком с клофелином, умер бы. Не то что изменить тебе не мог, Алексей находился на грани жизни и смерти, понимаешь? До сих пор он хранит результаты анализов, экспертизы чашек: в одной частицы клофелина присутствуют, в другой, из которой гостья пила, их не было. Клофелин подсыпала та баба… которую вы с подругой сфотографировали.
— А откуда баба-то взялась? — недоверчиво спросила Саша. — В форточку залетела? Или из канализации выползла?
— Напросилась зарядить телефон, мол, проводка повреждена в ее квартире, света нет, а утром уезжать. Ты бы тоже впустила ее, и Алексей впустил, предложил чаю, пока труба заряжается. И потерял сознание, когда очнулся, ее не было. Но! Слушай внимательно! Никита по заданию Алексея начал поиски той женщины, которые увенчались успехом через полгода. Она оказалась элитной проституткой под псевдонимом Мина. Никита и Алексей ждали ее в гостинице, чтобы допросить, но ее насмерть сбил автомобиль… Черт!.. Мать твою!..
Его вдруг, что называется, ударила мысль, Иннокентий поглаживал ладонью по своей умной головушке. Безусловно, он не добыл улик — откуда! Но понял, где надо искать хотя бы концы.
— Что там у тебя? — забеспокоилась Саша. — В чем дело?
— Тот, кто устроил тебе демонстрацию измены, каким-то образом узнал, что Мина едет в гостиницу… и там будет Алексей. Поэтому ее убили. Ты поняла, что Мину убрали, как свидетельницу?
— Это не Матвей Павлович?
— Не думаю, а там — как знать.
— И что теперь? — уныло произнесла Саша.
— Короче, я тебе все рассказал, дальше сама решай.
— За меня все решили еще три года назад.
Его, конечно, так и подмывало сказать: скоро Алексей приедет, будешь ему парить мозг, еле сдержался. Пожелав Саше спокойной ночи, он вернулся на кухню, где неплохо справлялся с поставленной задачей Никита: картошку поджарил до красивого золотистого цвета. Только сейчас Инока раздирал вопрос, ответ на который мог сразу открыть имя убийцы Мины и главного интригана в истории с «изменой»:
— Вспомни, пожалуйста, это очень важно: кому ты говорил про Мину? Может, не прямо, а… что ищешь некую элитную особу, или еще как?
— Никому, — дал твердый ответ Никита. — Шутишь? Такое дело… Очень хотелось посмотреть, как Мина вертеться будет.
Иннокентий позвонил Алексею, задал тот же вопрос, только чуть длиннее, получив тот же короткий ответ, отключившись от связи, задумался:
— А ведь кто-то узнал, что у вас свидание с Миной, интересно, как?
— Не знаю, — пожал плечами Никита. — Мы много обсуждали наши дела в кабинете Алексея и на моем рабочем месте. Нас могли подслушать.
— Ладно, сейчас занимаемся сбором информации, завтра распределимся так: я беру в оборот Тамилу, а ты поезжай в медицинский центр и постарайся найти… подружку Гелы.
— А в деле разве нет показаний подруг?
— Представь, нет. Там так и написано: «Близких связей, друзей и подруг не имела». А так не бывает. И у последней стервы есть подружки или приятельницы, возможно, такие же стервы, с кем она хоть немного делилась. Просто люди далеко не всегда дают показания, их нужно уметь добывать, не всем это дано.
— Как же она работала врачом, если была стервой?
— Хм! Специалистом Гела была классным, о чем заверили все начальники центра, а стерва — всего лишь определение характера людьми, которые часто и сами-то бывают с гнильцой. Черт, прошло многовато времени… ну, а вдруг?
* * *
Алексей въехал во двор, проехал до террасы, где его ждала Ирина Федоровна, выскочив на холод, в чем была — в милом домашнем платье синего цвета. Он любил это платье, мама в нем казалась стройнее, нежнее и красивей.
— Бог мой! — встретила она сына, раскрыв руки для объятий. — Алешка, что случилось? А как же правило одного раза в год?
— Ты почему выскочила раздетой? — Поцеловав мать, он открыл дверь и заставил ее зайти в дом. — Отец дома?
Она погладила его по щеке, бесконечно радуясь, что снова видит родную деточку, только через паузу, налюбовавшись, вспомнила, о чем он спросил:
— Дома, дома. Последнее время твой отец торчит в кабинете вечерами. Дуется. Как будто я виновата, что вы не ладите. Ужинать будешь?
Глядя в эти счастливые глаза, на руки, прижимавшие к груди его пальто, Алексей не смог отказать матери, и даже больше:
— Да, буду. А хочешь, останусь до утра?
— Хочу. Скажу Вере… Нет, я сама приготовлю твою комнату.
Идя к кабинету отца, его терзали угрызения совести: матери так мало надо — чтобы сына чаше видеть, а он, объявив бойкот отцу с братом, заодно наказал мать. Взрослый мужчина, а вел себя глупейшим образом.
Отец сидел за столом со стаканом (эдак старикан сопьется), смотрел по интернету базар про политику, вид величественный и… жалкий. Мать страдала незаслуженно, маму и любил Алексей бесконечно, а отца, признаться, жалко ему не было. Но свое отношение он держал глубоко внутри, правда, изредка срываясь. Поэтому предпочитал не появляться в родном доме — не хотел провоцировать себя же. Когда Матвей Павлович поднял на него глаза с молчаливым вопросом, Алексей не увидел в них ни капли тепла, отсюда и доложил сухо, ничего не объясняя:
— Завтра я улетаю, меня не будет… рассчитываю на неделю, а там… как получится.
Непримиримый Матвей Павлович, достойный в своем упрямстве высшей награды за данную черту характера, догадался, куда собрался сын, однако решил обойти тему, сделал это неудачно, так как тон взял властный:
— Ты не помнишь, что конец года? (Алексей помнил, но зачем об этом говорить?) Обождать нельзя? (В ответ ни звука.) Я не отпускаю тебя.
— Неужели твоя фирма не обойдется без меня несколько дней? Бензин с мазутом перестанут подвозить? Или муку молоть перестанут? Нет, печи не выпекут хлебов с булками, магазины останутся без товаров.
— Ты сам назвал: у нас несколько направлений, каждое требует контроля, мы зашиваемся сейчас. Поедешь после Нового года…
Алексей достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист, развернул и положил на стол перед отцом:
— Я предвидел твою радость, что намерен привезти свою дочь и ее мать к нам, поэтому написал заранее заявление по собственному желанию.
Матвей Павлович надел очки и, словно не доверяя словам сына, прочел заявление, при этом не взяв его, а упираясь обеими руками о столешницу, оттопырив локти в стороны, как коршун. У Алексея ходили желваки на скулах, чтоб не сорваться, импульсивно сжимал кулаки. Он вдруг ощутил, что начинает ненавидеть человека — родного по крови и абсолютно чужого по всем остальным статьям. Ему уже доставляло удовольствие действовать отцу наперекор, будто внутри работал переключатель на дух противоречия, который только и ждал, когда включиться. Тем временем отец отодвинул заявление, рассердившись:
— Это каприз. Упрямство. Лишь бы по-твоему.
Раньше в такие моменты в его сердце шевелилась жалость, Алексей хладнокровно переводил ситуацию в шутку или вообще уходил. А сейчас… накопившийся ресурс обид истребил жалость, хладнокровие переплавлялось в протест. Но ведь всему есть предел! Нет, Алексей не сорвался, он понимал: чем спокойней и уверенней будет, тем больший удар нанесет отцу.
— Папа, а ничего, что у нас с Сашей дочь растет, но я об этом даже не догадывался? Ничего, что мы с ними живем в разных концах страны? Вижу, ты не хочешь, чтобы я привез их сюда, это разве не каприз, не упрямство? Не понимаю, чем Саша тебе не угодила?
— Тем, что из-за нее у вас с братом вражда.
— Вражда у нас не из-за нее, ты знаешь, но тебя не волнуют очевидные вещи. А моя маленькая дочь? Ты уже решил, как с ней быть? Изъять, отсудить, или прикажешь мне забыть, что она у меня есть? Что в твоих планах? Ладно, папа, я пытался мирно решить проблему, но ты меня вынуждаешь прибегнуть к ультиматуму. Либо с моим выбором придется смириться и тебе, и моему старшему братцу, либо… подпиши заявление, и на этом закончим.
— Ты что, серьезно? А вот возьму и подпишу!
Матвей Павлович взял авторучку и широким росчерком поставил свою подпись, затем мелким почерком что-то дописал. Алексей вырвал заявление, не читая, а складывая его вчетверо, проговорил без тени обид на одной невыразительной ноте, воздействующей сильнее на самодуров:
— Заметь, это твой каприз. Но тебе пойдет на пользу, может наконец заставишь старшего сына пахать, а не рисоваться в офисе.
— По закону ты должен отработать две недели, я там написал…
— А мне плевать, я купил билет и завтра улечу.
— Тогда уволю тебя по статье за прогулы.
— Отлично, — усмехнулся Алексей, ничуть не испугавшись. — Мне давно надоело работать за себя и своего брата, а в благодарность выслушивать твои недовольства, поэтому не раз подумывал избавить вас от себя. Сейчас у меня два интересных предложения. А когда узнают, что ты выпер собственного сына по статье, мою персону с руками и ногами возьмут на еще более выгодных условиях назло тебе. Я же классный специалист, к тому же с безупречной репутацией в отличие от Роба.
Ирина Федоровна, слышавшая слово в слово, ибо взяла за правило подслушивать у кабинета мужа, решила спасти положение и вбежала в кабинет:
— Мужики, идите ужинать. А то исключили меня из своего круга, будто я у вас тут прислуга. Нет, если я лишняя в этом доме, могу уйти на квартиру.
— Не болтай, — буркнул Матвей Павлович.
— Видишь, сынок, как ласков твой папа с твоей мамой. Не будь таким со своей женой. Ну? Идемте за стол? Там помиритесь.
— Мама, прости… Проводи меня, а?
Она хотела напомнить сыну, что он обещал… но сникла и поплелась, глотая слезы, за Алексеем. Ирина Федоровна заботливо поправила шарф на шее сына, за это время задавила в себе раздражающую мужчин слезливость и смогла сказать на прощание несколько добрых слов:
— Сынок, а шапка-то у тебя есть? А то там холодно.
— Шапка? Не помню, давно не носил. Но поищу.
— Да! И что-нибудь потеплее…
— Не волнуйся, поеду в дубленке.
— Я спокойна. Привези девочек… обеих… очень жду их.
— Ма, не знаю, если получится…
— Получится. У тебя, дорогой, все получится. Помни, женщинам нравятся решительные мужчины, способные брать ответственность на себя. Мы любим силу, ту, которая внутри. Если б ты раньше сказал, я бы с тобой поехала…
— Нет, ма, — улыбнулся он, — я сам должен, без нянек. Пока?
Она поцеловала сына, перекрестила и… минуты две смотрела на закрытую дверь, впрочем, как обычно, когда он уходит. Ирина Федоровна умеет укрощать непрошеные эмоции, иначе давно лежала бы на кладбище, сейчас тем более не имела права ни болеть, ни умирать — она нужна сыну. И потом, несмотря ни на что, она счастлива. Ирина Федоровна отправилась в столовую, приступила к ужину, положив рядом с тарелкой авторучку и лист бумаги. Она составляла список необходимых вещей для девочки двух с половиной лет — кроватка, детское белье, пижамки, платьица, игрушки обязательно… Какие же это приятные хлопоты! Вскоре и муж пришел:
— Почему меня не позвала?
— Вера, спасибо, вы можете быть свободны, — сказала Ирина Федоровна домработнице. — А тебе сколько раз надо делать приглашения?
— А, да… Я забыл.
Он включил телевизор, а она сложила приборы и, поставив локоть на стол, подперла ладонью щеку. Смотрела на него Ирина Федоровна и видела года, прожитые с этим человеком. Безусловно, она любила его, особенно вначале, потом любовь заменила жалость, ведь он никогда не понимал, что обладал истинными сокровищами в ее лице и в лице Алешки, такого слепца стоило пожалеть. Роберт всегда доставлял кучу хлопот, рос эгоистичным, но этого муж не замечал, а она им все прощала ради мира в доме. И вот пришли они к печальному результату: муж унизил, оскорбил и фактически выгнал Алешку, она вправе теперь упрекнуть его:
— Что ты творишь… Что творишь!
— Может, хватит меня поучать? — не удостоив жену и взглядом, бросил Матвей Павлович. — Ты распустила Алексея! Он хамит, нагл, возомнил о себе…
— Какой разный у нас взгляд на нашего сына… Вижу, с тобой бесполезно говорить. Матвей, у меня к тебе деловое предложение. Пора внести изменения в твою жизнь, взбодриться. Тебе. В твоем возрасте мужчины меняют старых жен на новых, получая вал эмоций, они оживают. Давай выберу тебе красивую молодую кобылу, престижную, чтоб ты с гордостью представлял ее знакомым. Вкусы твои я знаю, типаж, который предпочитаешь, обещаю предоставить качественный…
— Заболела? — разозлился он, в сердцах бросив салфетку на стол. — Может, врача вызвать?
— Я серьезно. Не могу тебя бросить на одну Веру, ведь ты мне не чужой, как-никак отец моего сына и дед моей внучки. Кто-то должен разбавлять и украшать твою жизнь в этом доме, ну и, чтобы не скучал, развлекать.
— Нет, ты рехнулась. Как такой бред в твою голову пришел?
Настал момент, когда и Ирина Федоровна взорвалась:
— Так же, как тебе, когда ты Алешке предлагал альтернативных девиц. Этим ты оскорблял его, унижал… Как в твою башку такое пришло?!
— Выбирать надо из тех, кто хорошо знаком! Я исходил из этих соображений, потому что тоже заботился о нем. Алексей не оценил!
— Пескарей имеешь в виду? — раскричалась она. — С этими дегенератами мечтал породниться? Ха-ха-ха! А почему своему Роберту не предложил дохлую рыбу Женю? Да никогда нашему Алешке она не понравилась бы!
— Кроме Женьки, других полно, красивых и нужных, с которыми он построил бы надежное будущее. У него был большой выбор.
— Тебе надо обтяпывать свои дела? Денег мало? Да ради бога, но не за счет Алешки! Он как-нибудь без тебя построит свое будущее.
— Опять не поняла! Ты перевираешь смысл моих слов! Мне нужен мир в семье, чтобы мои сыновья не грызлись! Для этого убирается главное зло…
Ирину Федоровну просто захлестнула волна негодования, она даже задохнулась и вынуждена была сделать паузу, чтобы отдышаться. Вот так и хватают инфаркты, к счастью, она об этом помнила и перестала орать:
— Саша и твоя внучка зло?! Все, Матвей, все. Я не хочу жить с тобой в одном доме, не хочу видеть твою постную и вечно недовольную физиономию, не хочу слышать твой повелительный тон. Давай договоримся, я тебе новую жену, которой ты утрешь носы своим престарелым друзьям, а ты мне небольшую квартиру поближе к сыну. И у меня больше никаких материальных претензий к тебе не будет, подпишу все бумаги. Если заартачишься, будем делить даже этот дом, мы его строили, когда я уже была твоей женой. Я все сказала.
Она решительно вышла из столовой, ему пришлось идти за ней, убеждая:
— Я уже согласился вернуть Александру, поэтому нанял Иннокентия… Но я не потреплю ультиматумов!.. Мы с тобой разговариваем на разных языках!..
Жена захлопнула дверь своей комнаты перед его носом. Да, у них разные комнаты, и это разделение случилось… он не помнил, когда.
* * *
Иннокентий посоветовал Никите воспользоваться личным обаянием, ну, правда, у парня юная рожица, невольно вызывающая доверие, кстати, это идеальный типаж для преступника. Не склонный к актерскому мастерству парень решил не подвергать себя провалу фальшивой игрой, а только честно врать.
В медицинском центре, крутом и очень крутом, куда простому гражданину лучше не соваться, он высмотрел тетеньку в возрасте и, полагая, что она работает тут давно, подкатил к ней. Представился родным и единственным племянником Ангелины Рябовой, приехал лишь сейчас — раньше средств не имел на поездку, само собой, хочет знать, как тетя умерла, а также — почему. Правильная установка дает неплохие результаты: играть роль — сложно, неумейкам лучше не пробовать, а вот врать — это запросто, каждому по плечу. Тетенька лет пятидесяти, явно занимающая одну из низших ступеней в данном центре, прониклась к нему, но, вероятно, не слишком любила покойную, так как неохотно заговорила о ней:
— Да, помню Гелу, здесь ее так звали. Но я не дружила с ней, ничего не могу вам рассказать, кроме того, что она покончила собой.
— А подруги у нее были здесь? — с надеждой спросил Никита. — Хотелось бы хоть с кем-то поговорить о тете. Мама просила, она переживает до сих пор.
— На подруг нужно время, а у нас на первом месте работа, — уклончиво сказала женщина. — Нет, не было у нее здесь подруг, насколько я знаю.
Неудачи никто не любит, и раздосадованный неудачей Никита повесил голову, а тетенька двинула вперед по коридору. Зато он понял, как в свидетельских показаниях появляются дурацкие слова «близких связей, друзей и подруг не имела»: просто народ не захотел и минуты потратить на показания ради коллеги. Внезапно тетенька сделала разворот и вернулась к нему:
— Знаешь, парень, здесь ты не найдешь никого, кто захочет поговорить о твоей тете.
— Она что, такой плохой была, поэтому…
— Да нет, нет, — не дала договорить ему женщина. — Обыкновенной была, как все, не лучше и не хуже, поверь. Везде есть борьба за власть, везде кланы, интриги… Здесь тоже, хоть мы и частная лавочка. Гела одинокой была, жизнь в одиночестве сложная, поддержки неоткуда ждать, она и старалась не примыкать ни к кому, чтоб не вылететь однажды. А это трудно. Отсюда у нее и выработалась защита: чуть что — иголки выставляла. Ну а когда с ней все это случилось, было дано указание персоналу поменьше болтать. Репутация… Ну, ты понял. Знаешь, где она жила?
— Да, адрес у меня есть.
— Там же в соседнем подъезде… но я не знаю ни квартиры, ни этажа, ни номера подъезда… должна жить Вика Тушина. Гела устроила ее сюда на работу санитаркой, я так поняла, они немножко дружили. Вика после смерти Гелы проработала еще с годик, потом ушла.
Он поблагодарил и попрощался с ней, а выйдя из здания, сразу позвонил Иннокентию и кратко рассказал, как ему повезло, тот похвалил:
— Понял теперь, почему в свидетельских показаниях нет важной информации, которая, по идее, должна там быть? Неохотно народ идет на контакт с правоохранительными органами, к тому же опросы ведутся под протоколы, их надо подписывать, а потом еще и вызвать могут много раз. Проблем сейчас стараются все избегать, время берегут. Поезжай к Тушиной.
Воодушевленный Никита много потратил времени на дорогу, долго ждал, когда в подъезды входили люди, чтобы с ними войти и звонить во все квартиры подряд, спрашивая, не здесь ли живет Виктория Тушина, но… не повезло ему.
* * *
Не совсем удачным выдался день и у Иннокентия — Тамила в командировке, должна прилететь только завтра, значит, к вечеру можно попробовать выловить ее. С другой стороны, всесильный и всемогущий шеф подкинул долгожданное дело Катрин. Иннокентий не подозревал, будто Роберт и родную мать прикончил, однако смерти вокруг этого семейства сами по себе вызывают нездоровый интерес. На этот раз шеф разрешил ему уединиться с увесистой папкой в своем кабинете — тесной комнате с большим окном. Кстати, шеф преподнес неожиданный подарок: следователь, лично приезжавший на труп у ресторана, отлично помнит все обстоятельства и готов поговорить. Иннокентий развалился на стуле, вытянув скрещенные ноги, и принялся читать.
Описание трупа совпало с описаниями Саши. Никто ничего не видел, и этому невиденью посвящено много страниц — показания давали наверняка не все, кто был в ресторане, тем не менее свидетелей достаточно, чтобы устать от неинтересного чтива. А смерть наступила…
— … в результате, — читал Иннокентий вслух, — несчастного случая.
Несчастный случай, если избегать сугубо протокольного языка, выглядел так: Катрин споткнулась, упала, угодив головой о камень, смерть наступила мгновенно. Для уголовного дела не было оснований, его и не возбудили, но следователь изъявил желание встретиться…
Где-то часа три спустя он поздоровался за руку с пожилым и невысоким мужчиной лет шестидесяти пяти, с немодными усами (такие носили лет сто назад) и печатью интеллигента, какие встречались тоже лет сто назад. Иннокентий предложил посидеть в кафе, а у Вениамина Ивановича было другое предложение — прогуляться в парке. Сыро, туманно, немноголюдно — вполне подходящий антураж для бесед про смерть.
— Я так понял, у вас есть дополнения к смерти по неосторожности? — прогуливаясь по главной аллее, спросил Иннокентий.
— Для начала мне бы хотелось знать, почему вы заинтересовались этой смертью? — задал встречный вопрос Вениамин Иванович.
Почему-то с этим человеком не было желания юлить, врать. Иннокентий кратко изложил причины, в конце концов история вышла за рамки заурядной слежки, тут уже дело принципа — откопать правду, как она есть. И вообще, жизнь живого человека дороже мертвецов, чтобы их не затрагивать, как и тех, кто устраняет свою проблему путем убийства.
— Вениамин Иванович, вы действительно хорошо помните тот вечер? Прошло-то столько времени…
— Не волнуйтесь, склероз еще не скоро ко мне придет.
— Извините, я не хотел вас обидеть.
— Не извиняйтесь, я же понимаю, что какая-то незначительная смерть из-за неловкости не должна врезаться в память, об этом вы и спросили. Но смерть Катрин была не совсем обычной.
— То есть… ее убили? Да?
Если так, то поворот странноватый. Смерти вокруг семейства Рябовых в довольно короткий срок, потом трехлетнее затишье и новые покушения на Александру — сами собой складываются в одну корзину. Будто одна рука действовала, но (как странно!), почерк убийцы неоднородный.
— Катрин по инерции быстро отступала назад, — тем временем рисовал картину следователь, — наверняка взмахивая руками, чтобы удержаться на ногах. Она была на очень высоких шпильках, в ее возрасте ловкость уже понижена, как и реакция. На Катрин было длинное платье, отступая назад, она наступила одной шпилькой на край подола из-за чего юбка сзади немного оторвалась от лифа. А вот вторая шпилька налетела на небольшой камень — на ней остались следы царапин и частиц от камня. Поэтому Катрин упала навзничь и попала виском на большой булыжник с острым выступом, выпавший из бордюра.
— По инерции отступала… — повторил Иннокентий, представляя, как это могло быть. Не понял. — А почему она по инерции отступала?
— Ее кто-то толкнул, я думаю. Сильно толкнул.
— Ах, вот в чем дело… Теперь понятно, как отступала и падала.
— Полагаю, толкнули ее в результате борьбы. Я бы квалифицировал эту смерть как убийство по неосторожности. Но и за этот вид преступления невольный убийца получает срок, так как доказать, что смерть наступила не преднамеренно, а в результате случайности, крайне сложно.
— Борьбы? Подождите, я читал протоколы, там ни слова про борьбу… Должны же быть какие-то отметины на теле в результате борьбы.
— Ой, Иннокентий! — рассмеялся Вениамин Иванович. — Протоколы можно и переписать, если есть приказ сверху. А отметины были. Незначительные. Очень незначительные, чтобы на этом основании построить версию убийства, но достаточные, чтобы ее не отвергать. И кстати, имелись отметины и в области груди пострадавшей, на основании чего я и сделал вывод о толчке и борьбе. Ну, вот, пожалуй, и все… Остается добавить, что Катрин и некто неизвестный ушли за угол ресторана, где никого не было, там они и выясняли отношения. Раскручивать версию не позволило начальство, тем более серьезного повода для этого не имелось. Сами понимаете: празднуют большие люди, а тут кто-то из гостей… Скандала никому не хотелось, это же противно, когда полощут имя.
Иннокентий вспомнил рассказ Саши, ведь Тамила тогда сделала много снимков, надо бы их посмотреть, если они сохранились.
