На следующий день
Утром Архип Лукич получил подтверждение: Илью убили, а не сам он, исполняя самурайский обряд, сделал себе небольшое харакири. Эксперт определил и место убийства – прихожая, точнее, коридор, ведущий в кухню. Но это были не все новости. В организме Ильи обнаружили препарат, которым усыпили сторожа. Получилось, что муж Лады увлекался коктейлем из снотворного и спиртного, хотя тем не менее здоровье у него было завидное. Значит, все-таки Илья побывал в музее.
В ожидании Лескина Архип Лукич достал фотографию картины и снова принялся внимательно рассматривать ее, ища знаки, которые должны быть чем-то вроде шифра. Он изучал детали одежды, павлиньи перья веера, причудливые листья и цветы. Заодно обдумывал, какие вопросы задать Лелику Лескину, который должен был вскоре явиться.
Значит, Монтеверио не знает, какую тайну скрывает картина. Но кто-то, очевидно, осведомлен лучше итальянца. Отсюда вопрос: стоит ли углубляться в историю, связанную с картиной, и зря терять время? Черт, неудобно перед его светлостью принчипе, который специально мчался из Италии, чтобы поделиться знаниями при одном «но» – если не он заказал картину. Да, да, да, эта версия гуляла-таки в мозгах Щукина. Нет, Архип Лукич все-таки посвятит еще пару вечеров князю и послушает Монтеверио, вдруг это поможет…
– Можно? – послышался жалобно-виноватый голос.
В двери торчала голова бедного Лелика с крупными каплями пота на лбу. Архип Лукич пригласил его в кабинет, тот сел. Смешно сел – спину выпрямил, колени свел вместе, а ступни поставил носками внутрь, будто невинная девица, пухленькие ручки сложил на пакете, который не выпускал. Физия Лескина была еще смешнее – страдальчески-преданная. Вдруг он суетливо выхватил платок из кармана, отер им лоб и виски, затем принял ту же позу стартовой готовности, будто сейчас, стоит Щукину приказать, он понесется вскачь на край света. Сколько ему лет? Тридцать пять, сорок, сорок пять? Для Щукина давно стало чем-то вроде забавы разгадывать по внешности тех, кто приходит в его кабинет. Разумеется, на основе внешнего облика не узнаешь – преступник перед тобой или святой мученик, и все же черты характера человека, его прошедшая жизнь со всеми вытекающими последствиями зачастую нарисованы на лице тем самым мастером, имя которому Жизнь. Это и представляло интерес для следователя, так как Щукин, исходя из внешности, внимательно ловил оттенки интонаций, следил за руками и ногами, выражением глаз, определяя, насколько искренен допрашиваемый. Физия Лескина излучала одно: «Чего изволите?» А в общем, он, должно быть, приятен тем людям, с кем общается, потому что услужлив.
– Ваше имя-отчество? – взял Щукин официальный тон. Вести допрос в таком духе для него нетипично, но очень уж противен был ему Лескин.
– Алексей Степанович, – живенько ответил тот.
Последовали стандартные вопросы: дата и место рождения, национальность (а то некоторые допрашиваемые, превратившись потом в подозреваемых, предъявляют претензии: мол, не понимал русский язык, я вообще нерусский). Так Архип Лукич добрался до вопроса:
– Ваша профессия и где вы работаете?
– Бухгалтер. Работаю в сфере малого бизнеса у средней руки предпринимателя.
– Позавчера вы пришли к Илье Табулину и…
– Мы выпили, – скромно потупился Лелик, будто совершил небольшой грешок, а Щукин по долгу службы выдает индульгенции с отпущениями.
– Сколько? – задал не праздный вопрос Щукин.
– Что – сколько? – хлопнул глазами Лескин.
– Выпили сколько?
– А… Бутылочку распили. Водочки. По двести пятьдесят грамм, я принес с собой. Моя Лерочка меня потом так ругала… ну, вы видели ее. Вы не представляете, стоит мне выпить хоть пятьдесят грамм, она по шагам определяет, сколько я принял. У нее обостренная чуткость. Нет, вы не подумайте, я не пьяница! Так, иногда расслабляюсь… редко.
– Да что вы так волнуетесь? – усмехнулся Щукин.
– Мне все время кажется, что вы… что вы меня подозреваете, – дрогнувшим голосом сказал Лелик. – Я не убивал Илюшу. Клянусь! Он мой друг… приятель… знакомый…
Физиономия Лескина преобразилась в плаксиво-жалкую.
– Чтобы подозревать, нужно иметь основания. Вы давно дружите?
– Очень давно, – слегка расслабился Лелик, видимо, сообразив, что его не подозревают. – Мы познакомились, когда он еще не женился на Ладе, у нас были общие друзья. Видели бы вы Илью в то время! Огонь был, а не мужик! Женщины за ним толпами бегали, как стадо антилоп. И чего он на Ладе женился?
– Она красивая женщина, – высказал мнение Щукин.
– Все красивые имеют стервозную струнку, – вздохнул Лескин, очевидно, не раз обиженный красивыми женщинами. Но и его выбор не назовешь удачным, судя по жене.
– Скажите, в каком Илья был настроении?
– В очень плохом.
– Что вы говорите! – подыграл ему Щукин, будто о конфликте с женой ничего не знал. – А причины вам известны?
– Хм! Конечно! Лада его довела. Она постоянно его доводила.
– Он так и сказал: «Жена меня довела»?
– Не так, но где-то близко к тому.
– Хорошо, тогда давайте с самого начала. Вы пришли…
– Не успел я позвонить, как дверь распахнулась. Лада вылетела злая, как мегера, оскорбила меня, а я ведь ей ничего не сделал. Она думала, я подслушивал! (Щукин отметил про себя, что подслушивать – как раз в духе Лелика.) Обозвала нас тряпками, потом ушла, вся из себя расфуфыренная. Вы знаете, когда я вошел, Илья был вне себя. Ругался. Даже матом. Он вообще-то не ругается, а тут ругался, как… – Наконец Лескин вышел из статической позы, подался корпусом к Щукину и шепотом поведал: – У Лады есть любовник. Да, да! Она так прямо и сказала Илье. Представляете, что значит для мужчины узнать про любовника жены? Это грязно, унизительно. Никогда бы не подумал, что Лада на такое способна. Вот по этому поводу он и ругался. Я его таким никогда не видел. Боялся даже оставлять одного, но у меня семья.
– А почему вы боялись оставить его одного?
– В таком состоянии человек может натворить что угодно.
– Например? – «не догадывался» Архип Лукич.
– Да что угодно! Это же садизм – говорить мужу про любовника. Все нормальные люди скрывают, а она… Безобразие! На ревностной почве убивают изменщиц, даже вешаются сами. Как мог, я утешал Илью, говорил, что Лада нарочно так сказала, что просто досадить ему хотела и чтобы он не брал ее слова в голову… Только все было впустую. А тут вдруг узнаю – Илью убили! Представьте мое состояние. Не верится.
– Конфликты у Ильи с Ладой часто были?
– Часты, – с готовностью закивал Лескин, будто постоянно являлся свидетелем конфликтов в семье Табулиных. – Последнее время часты. Как ни приду, Илья после очередной ссоры бесится. И представьте, скандалы первая закатывала Лада. Однажды мне довелось услышать, как она орала на Илью. Как базарная баба! Я бы не перенес такого обращения.
Щукин заулыбался, припомнив «рыбку»-мамонта в дверном проеме и ее «нежное» обращение с мужем. Но речь шла не о Лескине.
– Лада конфликтовала из-за того, что он пил, так?
– Из-за этого тоже. Видите ли, – Лескин заговорил проникновенно и снова подался вперед, – женщины не всегда понимают мужчин, им нужны только деньги. А если у него тонкая артистичная натура, которая не уживается с мещанским бытом, как быть? Тут-то и должна женщина морально поддержать мужа. Этой поддержки от Лады у Ильи никогда не было. И он выпивал… протестуя. Отчасти протестуя, отчасти от безвыходности.
– Понятно. Он, наверное, собирался подать на развод?
– Нет. Илья сказал, что развода ей не даст, а если она будет настаивать, дочь заберет, он все сделает для этого. Говорил, уничтожит ее.
– Правда? – не поверил Щукин, но Лескин быстро-быстро закивал головой, подтверждая слова Ильи. – Чтобы забрать ребенка у женщины, надо привести суду доказательства того, что он обеспечит лучшие условия для проживания и воспитания ребенка, ну и самому иметь безупречную репутацию.
– Ой, точно, – махнул рукой Лескин, покривившись. – Нужно много денег. Это же не секрет, что подобные дела улаживаются в наше время деньгами.
– Что-то я не заметил благосостояния в доме Табулиных.
– Илья просто говорил: «Заберу. Мне теперь это сделать – тьфу».
– Кстати, он не делился с вами своими планами? Например, не хвалился, что скоро заработает приличную сумму, и тогда все вопросы легко будет уладить?
– Было такое. Когда мы вчера выпили, Илья хвастал, что собирается открыть собственное дело, спросил меня, соглашусь ли я вести у него бухгалтерию. Я согласился.
Щукин насторожился, Классик прав: люди гибнут за металл. Последнее время только из-за него и гибнут. Теперь информацию следует выведывать осторожно, дабы не спугнуть Лелика. Следователь взял со стола бумаги, просматривая их и как бы не придавая значения вопросу, произнес:
– Чтобы открыть дело, нужны деньги. Где же он намеревался их достать?
– Не знаю. Честно скажу, я воспринял его слова как обычный треп под рюмочку. Но, может, я не прав. Илья человек образованный…
– Да? – бросил в Лескина ничего не выражающий взгляд Щукин. – И какое же у него образование?
– Высшее. Радиотехническое. Но судьба сложилась не лучшим образом, все эти перемены… Хотя он же молодой… был.
– При вас к нему кто-нибудь приходил?
– Нет. При мне – нет.
– Друзей его знаете?
– Не совсем. Кое-кого по работе…
– А новые друзья у него появились за последние полгода?
– Вроде бы кто-то появился, но я не успел познакомиться. Илья не распространялся на эту тему, лишь вскользь обмолвился. Что именно сказал – не помню. Клянусь, не помню.
– Спасибо. Можете идти.
Лескин сорвался с места, словно забыл дома включенный утюг, у двери бросил: «До свидания», затем умчался, пропустив в кабинет Вадика.
– Архип Лукич, убийство Табулина передали Славке, – доложил опер, плюхнувшись на стул, где только что сидел Лескин.
– Отлично.
– Не радуйтесь. Он лопается от важности, уже помчался опрашивать соседей. Заметьте: с вами даже не поговорил, не посоветовался, а я ему сказал, что нас вызвала жена Табулина, и протокол он читал.
– Не цепляйся за мелочи. Поехали, навестим сторожа, он уже дома. А ты, кажется, прав: похоже, Илья был сообщником основного грабителя.
– Ага! – возрадовался Вадик.
– Ладно, ладно, не задирай нос. Гена где?
– Вы же просили привезти список, какие снотворные препараты отпускают без рецепта, а какие только по рецептам. Он выясняет.
– Ну, Архип Лукич, я вам по гроб обязан, – растроганно говорил сторож. – Считай, спасли меня от смерти. Проходите, садитесь… Чайку выпьете?
– Спасибо, нет. Мы ненадолго. Я вот что хотел спросить у вас… Вы хорошо знакомы с мужем Лады?
– С Ильей? Знаю его.
– Он часто приходил в музей?
– Редко. Я давно его не видел.
– Давно? Ну, и сколько примерно вы его не видели?
– Месяца два… точно не помню.
– А было такое, чтобы вы уходили минут на пять, а Илью оставляли вместо себя?
– Нет. – Заметив сомнение на лице Щукина, сторож задумался, видно, припоминал встречи с Ильей, потом более твердо сказал: – Не было. У нас с ним отношения – здрасте и до свидания. Ну, иногда парой фраз перекидывались о политике.
– Скажите, в ночь ограбления вы были один в музее?
– Один, – ответил сторож. – Два раза обошел музей.
– Может, кто-то из сотрудников задержался, а вас не предупредил?
– Нет, все ключи были на месте. Я их пересчитываю, когда заступаю на дежурство. Сначала от нечего делать пересчитывал, потом по привычке.
– Что ж, у нас все, – поднялся Архип Лукич.
– Точно чайку не выпьете? – вроде бы обиделся сторож.
– В другой раз, – пообещал Щукин.
Сторожей в музее было три. Много времени визиты к ним не заняли, но Щукина ожидало сплошное разочарование: особой дружбы с Ильей, когда он приходил чайку сорокаградусного испить, ни у кого из сторожей не было.
Остальное время Архип Лукич, Вадик и Гена думали. Вначале дело казалось им не таким уж сложным, теперь шаг за шагом надежды на быстрое окончание расследования таяли. Ну, знакомых Ильи они переберут поштучно, только даст ли это результат? И так понятно, что Илья каким-то образом подсыпал сторожу сильнодействующее снотворное, которым пользовался сам, чтобы усилить воздействие алкоголя, или, наоборот, пил, чтобы усилить кайф от препарата. Дальше-то что? Осталось послушать сказания Монтеверио.
Итак, Фомка сбежал, Наташу похитили, Иона остался один… Нет, с зареванной горничной…
