60
Кулак впечатался в скулу. Ноги оторвались от пола. Показалось, она трижды кувыркнулась, прежде чем плюхнуться о стену. Рюкзак не смягчил падение, наоборот, впился в спину острым книжным уголком. Все произошло так внезапно, что она не успела ойкнуть. Левая сторона лица онемела, желудок уменьшился до размера горошины, и мозг будто свободно бултыхался в черепной коробке. Мир ходил ходуном. Она уцепилась за линолеум, как гибнущий в шторме матрос цепляется за палубу.
Мужчина, нокаутировавший ее, возвышался угрюмой скалой. Скала двоилась.
«Женис», — догадалась Ника, глядя на бородача снизу вверх, из-за завесы кудрей.
Человек, безжалостно зарезавший проститутку, варшавцевский Джек Потрошитель, как нарек его журналист «Рудника», чуть покачивался взад-вперед, пальцы сжимались и разжимались.
«Соберись!» — приказала себе Ника.
Женис схватил ее за патлы, окончательно портя прическу, и боль опалила скальп. Дернул, она уткнулась лицом в его пах. Женис снял с нее рюкзак, отшвырнул. Вытащил из кармана трезвонящий телефон и грохнул его об пол.
Взор Ники метался по коридору, как мячик-прыгун из ее детства.
«Какая дура! Я добровольно пришла к нему! Пришла к маньяку!»
— М-м-мама.
Ника вывернула голову, и ужас обуял ее.
В конце коридора стояла Умбетова. Грузная, поседевшая, с отекшим лицом и оттопыренной нижней губой.
«Они оба сумасшедшие», — подумала Ника, на четвереньках пятясь к стене.
Библиотекарша смерила ее ледяным взглядом.
«Зрячая! Она зрячая!»
— Вы за это ответите, — произнесла Ника. — Вы и ваш больной сын. Мои друзья знают, что я у вас.
Умбетова подняла тактильную трость и потыкала ею в оброненные пакеты. Из пакетов выкатилась банка зеленого горошка.
— М-м-мама, уйди!
Женщина медленно повернулась и исчезла за дверью.
Женис впился в волосы Ники, в одежду и потащил в глубь дома. Линолеум под попкой сменился шершавым бетоном. Приходилось перебирать ногами, чтобы ублюдок не выдрал ей волосы. Сверху струился грязно-белый потолок с отваливающейся побелкой. Она слышала, как щелкает засов, грохочет дверь. Тело стукнулось о ступеньки, прибавились свежие ссадины. Комнату залил яркий свет.
Первым делом Ника увидела гирлянды на кирпичной кладке, они мигали красным и желтым, синим и зеленым.
Затравленный взор пробежался по колоннам, по обогревателю и остановился на кресле в дальней части подвала. Там скрючилась девочка в грязном нижнем белье. Тяжелые кандалы сковали ее кисти. Забинтованные ступни стянули хомуты. Она чуть шевельнулась, обратила к Нике измученное лицо. Рот обрамляла запекшаяся бурая корка. Вокруг мутных глаз цвели фиолетовые синяки.
— Хай, — сказала девочка, расклеивая сухие губы. — Он съел мои пальцы. И твои съест.
Психопат встряхнул ошарашенную Нику, отбросил в сторону как мешок. Она врезалась в колонну. Удар вышиб дух из груди. Женис схватил ее за руки, дернул их за спину и накинул на запястья хомут. Рванул, фиксируя, и пластиковая стяжка полоснула нежную кожу, а кости хрустнули.
«Не плакать, не плакать!» — увещевала себя Ника.
Гирлянды мигали радостно. Девочка в кресле с любопытством наблюдала за коллегой по несчастью.
— Съедят тебя, — говорила она, — искалечат и будут тебе стишки читать.
Ника стояла на коленях и смотрела то на девочку, то на убийцу.
Неужели Лиля каким-то образом привела ее сюда? Запудрила мозги, заманила в ловушку?
— Мои друзья уже едут, — сказала она.
— Поздно, — ответил Женис, вытягивая из-за пояса спортивных штанов нож. В узком длинном лезвии играли красные и желтые всполохи, синие и зеленые.
Ника осознала обреченно, что ей предстоит умереть в этом душном подвале.
