56
— Боже мой, ты посмотри на это! — Ника припала к подоконнику. Солнечный свет образовывал нимб вокруг ее взлохмаченной головы.
— Смотрю, — откликнулся он, потягиваясь.
— Да не на это, — Ника одернула подол футболки. — Хватит валяться, Ермаков.
Он спрыгнул с дивана, подошел к ней и положил ладонь на талию.
За окном кружили снежинки. Двор укутался в белое, и сугробы у лавочек, у фонарей и беседки росли. К вечеру, если снегопад не прекратится, город заметет.
— Может быть, все закончилось? — предположил он. — Закончилась черная зима?
— Хочется верить… — она потерлась об него носиком.
Кристаллы льда сияли и переливались, гипнотизируя.
— Какие планы на сегодня?
— Встречать Новый год, — сказал он беззаботно, внутренне опасаясь, что она станет спорить, апеллировать к совести. Пир во время чумы. Стихи после Освенцима. Оливье и безумие.
Она медленно кивнула.
— Я запеку рыбу.
Он удержал вздох облегчения. Не носиться по Варшавцево, не искать привидений, а праздновать вместе с этой красивой девушкой — вот чего ему хотелось в последний день года. И снег был хорошим признаком. Он отбеливал, очищал.
— Мама приглашала нас в гости, — сказал Андрей. — Давай посидим у нее, а после придем сюда.
— Давай, — они поцеловались, стоя босиком на прохладном полу. — Что тебе снилось? — спросила она.
Ему снилась степь, исчерченная древними письменами, и огромный силуэт во мгле. Извивающийся, взмывающий к небесам. Черные глаза сверкали из темноты. Неведомое приближалось.
— Я не помню, — сказал он, поправляя ее локоны. — А тебе?
— Я тоже забыла.
Она сняла футболку и, голая, юркнула в постель.
— Обниматься! — сказала она капризно.
Андрей залюбовался ее ухоженным стройным телом, шагнул вперед. В ворохе скомканных простыней завибрировал телефон. Не отрывая от Ники глаз, он откапывал свой сотовый. Зрачки Ники заискрились, она выгнулась вдруг и, как гимнастка, закинула ноги к плечам, пропустив под них руки.
— Ты так умеешь?
— Ох, черт, — простонал он, отбрасывая телефон, так и не взглянув на экран.
— А вдруг это важный звонок?
Ее поза, откровенная до порнографичности, сводила с ума.
Андрей скользнул между ее запрокинутых бедер и приник губами к раскрывшемуся лону. Она ахнула гортанно.
Под боком снова запиликал телефон, он вслепую отпихнул его. Звонящий был настойчив.
— Я… — она застонала, — я скажу, что твой рот занят.
— Угу, — проурчал он.
Ника взяла мобильник и через миг отстранилась, перекатилась к стене.
— Что?..
— Классное фото, — она передала ему телефон. На экране были Карпаты и улыбающаяся счастливая, полчаса назад обвенчанная Маша Аронова.
«Как же не вовремя», — раздосадовался он.
— Ника, это…
— Твоя бывшая. Я все понимаю, — голос звучал ровно и спокойно, однако взор выказал истинные чувства. — Поговори с ней.
Ника выпорхнула из гостиной, подхватив вещи.
Андрей таращился на фотографию Маши. Телефон пищал, не переставая.
— Алло.
— Привет, — произнесла Маша. — Я не мешаю?
«Мешаешь вообще-то, — подмывало брякнуть, — я тут делаю куннилингус подруге детства».
— Нет, конечно.
— Ты давно не звонил.
— Забегался.
Ника возилась на кухне, он подошел к ней, зажав плечом телефон. Девушка застегивала бюстгальтер. Улыбнулась ему, показала жестом: разговаривай, и нырнула в ванную.
— Андрей?
— Да, я здесь.
— Я спросила, как поживает мама.
Он представил Машу, накручивающую на палец волосы, или поглаживающую округлившийся живот, или рисующую на обрывке бумаги каракули. Она всегда рисовала что-то, беседуя по телефону. Поля газет пестрили сердечками и спиралями. Она оставляла ему послания. «Ты вкусный, как пирожок, и я тебя, наверное, съем». В груди заныло.
— Отлично поживает. Я как раз у нее. Ну, почти у нее.
— Ты в Варшавцево? — удивилась Маша.
— Да, решил вернуться к истокам.
— Думала, празднуешь с друзьями.
«Там у меня нет друзей», — невесело ухмыльнулся он, а вслух сказал:
— Так и есть.
— Это хорошо.
— А ты как? Как протекает беременность?
— Боялась, будет сложнее. Токсикоз прошел. Маринованные огурцы не ем. Да и вообще никаких странных деликатесов. Но три кило набрала.
«Какая будничная беседа, — ужаснулся он. — Токсикозы, триместры, вынашивание…» Маша осталась на светлой стороне, он незаметно для себя пересек границу. У Машки с Богданом будет ребенок, а в шахтерском городе Варшавцево — бог. Свирепый бог, ради которого каждый високосный год убивают женщин.
Слушая ее чуть напряженный голос, Андрей спросил себя, отказался бы он от Ники, если бы мог возвратиться в прошлое и все поменять.
— Тесты разные делаю, — говорила Маша, — пешие прогулки…
— Пол уже известен?
— Нет. В январе второе УЗИ. Мне кажется, это мальчишка.
— А как там Богдан? — он впервые спрашивал у нее про друга.
— Хорошо. Часто тебя вспоминает. Ты… ты, может, зайдешь к нам, когда вернешься?
Ника появилась в коридоре. Полностью одетая, с застывшей на губах фальшивой улыбкой.
— Ты куда? — он отодвинул от уха мобильник.
— Андрюш, я на три в парикмахерскую записалась.
— Я перезвоню, — сказал он Маше и отключил телефон.
Ника уже обулась, накинула курточку.
— Подожди. Сейчас одиннадцати нет.
— …Да и бабушке помочь надо.
— Ника!
— Давай созвонимся.
— Ника, ты что?
— Я же говорю, парикмахерская.
Она сняла с ручки замок, спрятала его. Холодно чмокнула Андрея в щеку и выскочила за дверь. Прекрасная ревнивая фурия.
Дверь захлопнулась. Он чертыхнулся.
«Предлагаю разделиться!» — говорили частенько герои фильмов ужасов.
«Чего я не побежал за ней? Почему не остановил?»
Злясь на себя, он побрел в гостиную. Минуту разглядывал телефон, потом позвонил Маше.
— Я все-таки помешала, — констатировала она.
— Забей.
— У тебя есть девушка?
Язык словно разбух во рту, ответить никак не получалось.
— Я бы очень обрадовалась, — сказала Маша.
— Ника Ковач, — произнес он.
— Ника? С которой ты поцеловался в четырнадцать?
Вот они и болтают как давние друзья. Без озлобленности, без холодка отчуждения.
— Она самая.
— Ничего себе.
Больше никакой ревности. Нормальный, цивилизованный разговор. Он горько усмехнулся.
— Судя по твоим рассказам, она отличная девочка. У вас серьезно?
— Вроде бы.
— Ну…
Или все же ревнует? Грамотно притворяется, а карандаш карябает на газетных полях густые нервные спирали, и грифель рвет бумагу?
— Классно, — закончила она. — Надеюсь, я ничего не испортила.
— Нет, что ты. С Новым годом, Маш. Пусть у вас все будет хорошо.
— И у тебя. С Новым годом, Андрюша.
Он приблизился к окну. Его переполняли мысли, лоскутья воспоминаний. Слезы подступали, в горле саднило, но, прижавшись лбом к холодному стеклу, он улыбнулся, и на душе стало светло.
У подъезда курила Ника. Увидела его и помахала рукой.
Он открыл форточку.
«Нет, — подумал он, — я бы ничего не менял».
— Привет.
— Привет, — сказала она. Ветер развивал ее кудри, и снежинки садились на сливочную кожу. — Поговорил с Машей своей?
— Поговорил.
— А про нас рассказал?
— Да. Она порадовалась за меня.
— Ну-ну.
Ника глубоко затянулась сигаретой.
— Я хочу Сашину могилу проведать. Пойдешь со мной или у тебя еще важные звонки?
— Спущусь через секунду.
«Ты куда, Андрейка?» — кричит из кухни бабушка.
«С Никой погуляю».
«Кальсоны надень».
Тридцатилетний Андрей улыбнулся и безропотно пододел под джинсы термобелье.
