46

Ее всполошил ворвавшийся в дрему рев, низкий рык хищника. Ника распахнула глаза, ожидая увидеть азиатов, окруживших кровать: бессмысленные скалящиеся физиономии, стекающая по подбородку слюна.

— Покажи нам свою киску, тварь.

Замок по-прежнему болтался на дверной ручке. Номер заливал солнечный свет.

— Тихо, тихо, — прошептал Андрей. — Это пылесос.

Во сне Андрей защищал ее от япошек, сек им головы самурайским мечом.

— Я уснула? — Ника, как сонный ребенок, потянулась за объятиями, и его руки обвили ее.

— Я и сам вырубился.

Андрей полусидел, глядя на свои колени, будто видел их впервые.

— Болит?

— Нет, все прошло.

— У тебя в детстве была богатая фантазия.

— Оно дорисовало себя. Узоры, детали.

— Как и мое чудовище.

— Ника, — он поцеловал ее кисть, припал губами к коже, и слова звучали, как сквозь кляп. — Ты думала о том, чтобы уехать?

Естественно, она думала. Лежа в постели, бессонно карауля незваных костяных гостей. Пока небо серело и за окном проступали очертания автовокзала и фонтана. Собрать вещи — или не собирать. Рвануть с Андреем в город, подальше от ключей, дверей, ритуалов. Вчера он предложил ей нечто большее, чем совместную охоту на привидений. Работу. Переход отношений на другой уровень. Он хотел быть с ней, а она с ним — куда проще.

Но проблема заключалась в том, что она не верила мужчинам. Слишком часто ее предавали: парни, отец, брат. Андрей мог обещать что угодно. В осаде призраков, гладя ее весьма недурственные титьки. Но любые титьки надоедят со временем. За праздниками придет похмелье. Что будет, когда призраки оставят их в покое? Не забудет ли он ее так же легко, как уже забыл однажды? Как, кстати, забыл Машу? Не пожалеет ли о своих предложениях?

Не испытывай мужчин и не узнаешь, насколько они слабы, — советовала мать.

— Мы должны остаться, — сказала она, — ради Толиной семьи хотя бы.

«Какой пафос, девочка, — усмехнулся внутренний голос, — какое похвальное геройство. Само собой, без телеведущего и бывшей стриптизерши здесь все накроется медным тазом».

— И ради Лили, — подсказал Андрей. — Да, я не смог бы смотреть Хитрову в глаза.

— У меня есть ощущение, что скоро все закончится.

«Вопрос: как?» — они оба подумали об этом.

— Жрать охота, — Ника пододвинула к себе телефон, присвистнула: — Десять часов.

— А где тут у нас пиццерия?

— О да! Огромная пицца с беконом.

Их животы заурчали в унисон, заставили рассмеяться.

— Возле рудоуправления. Пойдем прогуляемся.

— А потом заскочим в ДК.

Она приводила себя в порядок у зеркала. Хотелось быть маленькой девочкой, таять на руках Андрея, чувствовать себя нужной. Две противоположности боролись в ней. Колючая взбалмошная дерзкая Ковач. Эта наваляет кому угодно. Но в дальнем уголке души пряталась Вероничка — так называл ее ласково Саша. У Веронички не было шансов выжить в Варшавцево или Токио.

В девятнадцать Вероничка влюбилась. Второй раз, после Ермакова. Руслан работал на шахте. Высокий и кареглазый, как Андрей, его искусность в постели сводила с ума неискушенную девушку. Она подсела на секс, как на наркотики, не замечая, что других плюсов у Руслана нет. Они трахались в парках, общественных туалетах, в подъездах. Руслан был ходячим членом и ходячей бедой. Брал деньги взаймы, кредиты — в том числе на ее имя. Спускал все на ставках. Футбол, хоккей, теннис — что угодно. Он был хитрым и изворотливым, он лгал и сдабривал ложь ослепительной улыбкой. Из дома Ники начали пропадать вещи, ее и мамины украшения. Вероничка была отъявленной дурой.

Анализируя свой две тысячи седьмой, она испытывала жгучий стыд и досаду.

Осенью умерла мама. Жаловалась на мигрени, пролежала в больнице неделю и тихо скончалась. Присоединилась к сыну на кладбище за поликлиникой. Руслан не пришел на похороны. Возвратившись домой, Ника не нашла аудиосистему. Пелена мгновенно спала. Как по щелчку. Накрыл приступ рвоты, пришло отрезвление. Она позвонила Сашиным друзьям, и тем же вечером Руслана били на пустыре. Друзья перестарались, подпортили ровные зубы. Технику он вернул, и часть денег.

Уходя, рыдал как ребенок, и Вероничка бы простила его, но Ника грохнула дверью.

Родители забрали Руслана из страны. Он уехал, прихватив то, что нельзя проиграть: свою личную шеву.

Зачем она вспоминала о нем сейчас? Сравнивала с Андреем? Ничего общего у них не было, кроме… кроме того, что они оба — мужчины. Смазливые и легковесные.

— Ты странно на меня смотришь, — сказал Андрей.

— Думала о нас.

— Хорошее?

— Конечно.

Их языки сплелись, Ника задержала Андрея, наслаждаясь поцелуем.

Без четверти одиннадцать она сняла с ручки замок и бережно укутала носовым платком. Они вышли из номера, косясь в верхний угол. Плинтус зарос паутиной, ее не было лишь на стыке, где гнездилась всю ночь костяная кукла. В конце коридора ерзала пылесосной щеткой горничная. В номерах, переделанных под офисы, шаркали какие-то люди.

Ничего мрачного или зловещего. Заурядная гостиница заурядного городишки.

— Как спалось? — поинтересовалась регистратор, принимая ключи.

— Чистая совесть — крепкий сон, — ответил Андрей.

Снег сыпался над городом, пушистый и торжественный. Улицы Варшавцево лоснились черной грязью. Слякотный день, нулевая температура. На бортиках фонтана прыгали воробьи. Уползали в лучшие края машины. У швейной фабрики свидетели Иеговы выставили стенд с журналами.

«Апокалипсис уже завтра», — прочитала Ника на обложке.

— Как мы отметим завтрашний праздник? — спросил Андрей.

Ника встрепенулась:

— Твоя квартира!

— Вот гадство!

Он понял ее с полуслова. Шевы имели физическую оболочку… и не имели одновременно. Они предпочитали покидать жилье со спецэффектами.

Андрей замахал проезжающему такси.

Через семь минут машина обогнула торец пятиэтажки, магазин «Омен» и высадила пассажиров во дворе. На ветвях черными фруктами громоздились вороны.

«Боже, как их много», — вздрогнула Ника.

Птицы наблюдали за ними круглыми глазенками, разевали клювы. Чистили перья на крыше фанерной беседки.

Мерещилось, что они вот-вот сорвутся с деревьев, облепят крыльями, погребут под живой трепещущей массой.

Но вороны позволили им войти в подъезд.

Замок на дверях был цел. Андрей отворил квартиру. Спустя секунду раздался его облегченный вздох. Отправляясь на поиски инкубатора, кукла не разбила окно. Она ограничилась форточкой на кухне, выкорчевала шпингалет.

Андрей прикрыл створку, закрепил при помощи тряпки.

— Елочка у меня есть. Предлагаю праздновать тут.

— Любой вариант лучше той гостиницы. Но надо купить елочные украшения. Я за традиции.

Они вновь вышли во двор. Вороний грай оглашал округу, в небе струились черные птичьи ручьи. Каркали истошно, и псы задирали к пернатым тучам испуганные морды.

Обсуждая праздники, они пошли по самой кромке Варшавцево, через старый торговый центр и школу. Ветра приносили из степи запах костра. Прилегающие огороды подпирали заборы, сколоченные из старых дверных полотен. Вороны будто преследовали их, перелетая с дерева на дерево, с крыши на крышу, и они шутили невпопад, смеялись громче необходимого, наперебой вспоминали неважные мелочи из своих биографий.

Второпях ворвались в пиццерию. Посетителей не было. Официантка принесла меню и спросила, не снимают ли они очередной сезон «Мистических историй».

— Снимаем, — глазом не моргнув, сказал Андрей.

— О, — оживилась официантка, — а про что будет выпуск?

— Про жертвоприношения и призраков прошлого. И про колдуна.

— Хорошего или плохого?

— Попробуй разберись.

— Жуть какая, — умилилась девушка.

Они заказали большую пиццу и пепси.

— Хороший или плохой? — рассеянно прошептала Ника.

— Уже сомневаешься?

— А вдруг я совершила ошибку?

— Когда пошла к нему на сеанс?

— Нет. Когда отмела от него подозрения. Да, он дедушка Лили. Да, выглядит он безобидным старичком. Но какая польза от его заклинаний? Все, к кому он прикасался, подверглись смертельной опасности. Чупакабра покушался на Толю и убил себя. Он был у Матая?

— Готов поспорить.

— Он забирает болезни, как щенков, а они возвращаются бойцовскими псами.

— Или он выращивает их. Дрессирует.

— Или, — колебалась Ника, — это все же совпадение.

Она смотрела на пламя, танцующее в камине. Очаг был выложен из крупных валунов, над ним висели черно-белые фотографии. Шахтеры, строительство города, новенькое здание вокзала. Геологоразведчик Варшавцев взирал победно с трибуны. Френч, портупея, интеллигентская бородка, круглые очки. Троцкий уездного разлива.

Официантка вынесла неприлично огромную пиццу. Под слоем расплавленного сыра томилась ароматная начинка.

— Вы позволите сфотографировать вас? — спросила девушка. — Мы повесим снимок на стену в память о почетном госте.

— Сконфужен и польщен, — Андрей очаровательно улыбнулся. — К вашим услугам.

Он встал у камина, и официантка запечатлела его на телефон, отвешивая комплименты и кокетничая.

— Ей тоже предложишь работать гостевым редактором? — угрюмо полюбопытствовала Ника, провожая девицу прищуром.

— Ты чего? — опешил Андрей. — Я просто сфоткался.

— Правильно. Задница у нее толстая и сисек нет.

Ника впилась зубами в горячий лоскут пиццы.

«Ну, окажись ты не таким, как все», — взмолилась она мысленно.

Сытые и согревшиеся, они вышли из пиццерии. Вороны рассосались, по аллеям брели пешеходы, детвора оседлала парапет, паренек бросал собаке мячик. Они влились в этот обычный зимний день, зашагали вдоль дороги. Иногда встречные прохожие замирали и смотрели им вслед. То ли привечали Андрея, то ли хотели сжечь заживо.