Лев набрал номер Вольнова и рассказал ему о том, что удалось узнать за последние часы.

– Теперь есть все основания считать, что смерть Дебирэ – не несчастный случай, а замаскированное под него убийство. Слушай, Саш, а ты не мог бы выяснить по своим каналам, что собой представляет находящаяся в Женеве некая Международная гильдия независимых историков? И есть ли соответствующая информационная база? И еще интересует одна похожая шарашка – Ассоциация исторического поиска, которая обитает в Сан-Франциско. Хотелось бы знать, какое к ним отношение могут иметь профессор Мартинган из Уэльса, итальянец Джузеппе Борзини, бельгиец Рене Дюппелен. Ну, еще и те, кого ты уже разыскивал, все три Джереми – Биггс, Локс, Шэпли, и эти двое «голубков» – ныне покойный Дебирэ и Фэртон… Если хотя бы что-то удастся найти, то хотелось бы знать, не завязаны ли на этом и наши криминальные главари, такие как Бирюк и Лекарь. До завтра сможешь что-нибудь накопать?

– Ну, как сказать? Не исключено, что уже даже сегодня могут быть какие-то результаты, – пообещал Вольнов. – Так что до связи!

Созвонившись с информационщиками, Гуров выяснил, где именно проводится выставка картин американского «корифея современного искусства» Джереми Шэпли. Как оказалось, для экспозиции своих работ американец выбрал не так давно переоборудованную в выставочный зал бывшую пельменную на Ползуновской под названием «Пельментик», которое оставили и для выставки, признав его современным и «продвинутым».

Вызвав служебное авто, Лев отправился на улицу, носящую имя уральского инженера, некогда создавшего первую в мире паровую машину. Прибыв к «Пельментику», он еще издалека увидел яркие афиши, которыми были обклеены стены бывшей пельменной. Разумеется, такой длинной очереди, каковую ему уже не раз доводилось видеть к дверям Третьяковки, здесь не было и в помине. Тем не менее сказать, что выставка не пользуется вообще никаким успехом, было бы нельзя. Входная дверь поминутно открывалась и закрывалась, кто-то спешил зайти в выставочный зал, наверное, чтобы насладиться «высоким современным искусством», а кто-то, наоборот, выходил, как видно, «духовно обогащенный и просветленный».

Войдя в вестибюль галереи и взяв у пожилой билетерши билет, за который с него слупили «пятихатку», Лев шагнул внутрь и с порога увидел прямо напротив себя один из главных «шедевров» Шэпли – полотно размером примерно два на два метра, на котором весьма реалистично была изображена чья-то раскормленная задница. На правой ягодице «лица экспозиции» красовался здоровенный, уже перезревший чирей, что и подтверждала надпись на этикетке под картиной – «Вoil». Далее на стене был еще один нижепоясной «шедевр», поименованный «Rosy cheeks» («Румяные щечки»).

Неспешно шагая вдоль полотен «гения современного искусства», Гуров себя еле сдерживал, чтобы или не рассмеяться, или не начать выражаться непечатным слогом. Мало того, что здесь и в самом деле, будь то натюрморт, пейзаж или батальная сцена, на первом плане обязательно фигурировали чьи-то голые чресла, так еще и названия картин были им под стать, столь же нелепые, сколь и банальные. Впрочем, «истинных ценителей современного искусства» это ничуть не смущало. Молодая пара, купив один из образцов «задописи», с многозначительным видом рассматривала свою покупку, время от времени обмениваясь какими-то восхищенными комментариями.

Не удержавшись, Лев громко рассмеялся, и, словно вынырнув из-под земли, перед ним тут же появились два неких подобия персонажей из американской киношки «Люди в черном». Оба в «суперменских» черных очках, лакированных туфлях и отлично сшитых костюмах, с галстуком-бабочкой. Усиленно корча из себя крутяцких западных секьюрити при рязанско-тамбовских «фейсах», охранники с вежливым недовольством поинтересовались, весьма неумело придавая своим голосам англосаксонский акцент:

– Сэр, у вас проблемы? Вы создаете шум, чуждый духу данного вернисажа, и поэтому ваше присутствие здесь представляется нам неуместным. Мы бы попросили вас покинуть помещение во избежание проблем!

– Знаете, «сэры», это у вас сейчас могут появиться о-о-очень серьезные проблемы! – Показав парням свое удостоверение, Лев им почти доброжелательно улыбнулся, отчего у тех моментально вытянулись лица. – Я хочу увидеть автора этих «шедевров», мистера Шэпли. Только не надо говорить, что его здесь нет, – ложь сокращает продолжительность жизни, проведенной на свободе.

В момент растеряв весь свой лоск, многозначительность и даже англосаксонский акцент, парни пообещали, что немедленно выяснят у этого самого мистера, не против ли он встретиться с представителем российского федерального сыскного ведомства. Один из «людей в черном» тут же куда-то умчался, а второй стоял столбом, как видно, не зная, куда деть свои руки. Но, судя по всему, решив как-то разрядить ситуацию, он изобразил стопроцентно «американскую» улыбку и вежливо поинтересовался:

– Как вам эта экспозиция?

– «Великолепная»! – с саркастичным «восхищением» Лев покачал головой. – Особенно восхитило полотно с чирьем на заднице.

– О, вы имеете в виду «Бойл»? Да-а-а… Это – что-то! Между прочим, его собирается приобрести одно из наших столичных министерств! – со значением в голосе поведал его собеседник.

– Надо же! – снова «восхитился» Гуров. – Если это ведомство экономического блока, то полотно с задницей запросто может стать иллюстрацией того, в каком именно месте рискует оказаться наша экономика при таких министерских ценителях «прекрасного»!

Не выдержав, парень приглушенно фыркнул и, зажимая рот рукой, затрясся от неудержимого, беззвучного хохота. Спешно примчавшийся его напарник, с удивленным осуждением взглянув на происходящее, доложил Льву, что «мистер Шэпли» ждет его в своем кабинете. Они прошли через одну из малоприметных дверей, проследовали по не очень длинному коридору и оказались перед дверью, на которой была прилеплена одна из рекламных афиш. Осторожно постучавшись и заглянув внутрь, охранник что-то спросил на «нижегородско-английском» и, распахнув перед Львом дверь, уже по-русски объявил:

– Прошу!

Джереми Шэпли оказался щупловатым, хотя и высоким гражданином лет сорока с изрядным «гаком», с супероптимистичной улыбкой на лице и козлиной бородкой. Одет он был в тонкий свитер и джинсы. Как с первого взгляда успел заметить Гуров, обстановка в кабинете «великого художника» была достаточно претенциозной, но без особого вкуса. Поприветствовав американца типично американским: «Хау ду ю ду, мистер Шепли!» и услышав в ответ то же самое, Лев показал ему свое удостоверение и представился по-английски:

– Полковник Лев Гуров, Главное управление уголовного розыска.

Издав недоуменное «О-о-о!», американец пригласил его сесть в кресло и поинтересовался причинами визита «мистера полковника».

– Мы занимаемся расследованием дела о смерти гражданина Франции Анри Дебирэ, который умер вчера после обеда в гостинице «Московский уют» за два часа до того, как должен был вылететь из Шереметьево в Париж. Вам такой человек был знаком? – Лев окинул своего собеседника изучающим взглядом.

Супероптимистичная улыбка Шэпли тут же трансформировалась в растерянно-кисловатую, глаза забегали, и он поспешно замотал головой.

– Нет, нет, это имя я слышу впервые.

– Но уж со своим-то соотечественником, мистером Фэртоном, вы наверняка были знакомы?

Окончательно растеряв свой оптимизм, художник неохотно кивнул:

– Йесс… Я видел его всего пару раз – он приходил ко мне на выставку. Простите, а каким образом мистер Фэртон мог быть связан с тем, что случилось с Дебирэ?

Лев, безмятежно улыбаясь (что, как он заметил, его собеседника повергло в нешуточную тревогу), охотно пояснил:

– Так смерть Анри наступила в момент его любовных утех с Фэртоном. Они же были… гм-гм… «мужем» и «женой». Или вам это неизвестно?

– Нет, я не знал! – поспешил уведомить Шэпли и с некоторой нервозностью взглянул на настенные часы.

Чувствовалось, что он ждет не дождется конца этого не вполне приятного разговора. Делая вид, что ничего этого не замечает, Гуров продолжил:

– А Фэртон вам ничего не рассказывал про некий раритет, который Дебирэ похитил в квартире профессора Дорынова? Это папирус, содержащий иероглифический текст времен первых фараонов Древнего Египта.

У Шэпли при этих словах нервно дернулась щека, но он изобразил оптимистичное безразличие, вроде того: «Ну а мне-то что до этого? Поду-у-у-маешь!..», и сказал вслух:

– Тема очень интересная, но какое она может иметь отношение ко мне? – На лице американца промелькнула язвительная усмешка.

– Какое отношение? – переспросил Гуров, ответив ему точно такой же усмешкой. – Насколько мне известно, вы с Фэртоном обсуждали эту тему, варианты того, как раздобыть папирус.

– С чего вы это взяли? – напрягся Шэпли.

– У меня есть свидетель, который слышал ваш разговор. Но суть вопроса вот в чем… У Фэртона минувшим вечером пока еще не установленные нами грабители отняли футляр с папирусом. Нам их нужно найти. Поэтому меня интересует, кто еще хотел бы заполучить этот раритет. Вы не знаете?

Судя по реакции художника, известие об ограблении Фэртона застало его врасплох. Насколько это можно было понять, тот ему о случившемся почему-то не сообщил. Складывалась занятная ситуация: насколько можно было понять на основе ранее полученной информации, Фэртон и Шэпли в деле добычи раритета были, можно сказать, компаньонами и работали на одного хозяина. При этом художник по рангу в их дуэте явно был старшим. Тем не менее Фэртон не счел нужным известить его об утрате раритета. Почему? Занятная ситуация…

– А что вы можете сказать про Джереми Локса? – спросил Лев, поднимаясь с кресла.

Как видно, уже поняв, что с этим опером словесная игра в «кошки-мышки» бессмысленна, Шэпли, недовольно скривившись, ответил уже без всяких умолчаний и иных выкрутасов:

– Он не джентльмен! Он – человек, не имеющий и намека на честь… Кстати, контактов с ним у меня нет – в этом помочь вам не могу!

«А сам-то ты хоть какую-то честь имеешь? – мысленно сыронизировал Гуров. – Тоже мне, «чистейшей воды джентльмен» выискался…»

– Ничего страшного, мы и сами кое-что умеем! – сдержанно улыбнулся он. – Мне, пожалуйста, телефончик свой назовите. Вдруг надумаем купить у вас одно из ваших замечательных полотен?

Уловив в интонации его голоса едкую подначку, Шэпли угрюмо протянул ему свою визитку. Поблагодарив за «приятную беседу», Лев попрощался и вышел из кабинета, всей спиной ощущая нацеленный в нее недружелюбный и колючий, как бурав, взгляд «великого художника». Выходя из выставочного зала, он обратил внимание на то, что картина «Бойл» со своего места исчезла. Судя по всему, нашелся-таки «истинный ценитель прекрасного», который выложил за задницу с чирьем нехилую пачку денег.

Сев в машину, Гуров созвонился с информационщиками и попросил их срочно найти координаты Джереми Локса. Еще во время беседы с «великим художником» Шэпли ему вдруг пришла неожиданная мысль, что обязательно надо бы встретиться и с этим «неджентльменом». Разумеется, каких-либо зацепок к тому, чтобы попытаться раскрутить этого дельца на откровенность, у него не было. Но Лев интуитивно понимал: надо хорошенько расшевелить весь этот окопавшийся в Москве иноземный гадючник, чтобы он задвигался, начал проявлять какую-то активность и появилась возможность определить, кто в этом клубке рептилий «главная скрипка». Вернее, главная кобра. Кроме того, он продиктовал номер телефона Шэпли и попросил «пробить» все звонки – входящие и исходящие.

Буквально через пару минут ему позвонил Жаворонков и сообщил, что Локс проживает в гостинице «Загадка» на улице Хошиминской, номер типа «люкс», сто сорок пятый. Назвал и номер его телефона.

«Локс обитает в «люксе»… Прикольно!» – мысленно отметил Гуров и, отдав распоряжение шоферу Володьке ехать на Хошиминскую к «Загадке», набрал номер Локса. Услышав хрипловатый тенор, который по-английски известил: «Я слушаю!», он произнес великосветское «Гууд афтонуун!» («Добрый день!») и, представившись, сказал, что хотел бы встретиться с «уважаемым мистером Локсом».

– А в чем суть вопроса, мистер Гурофф? – с некоторым беспокойством в голосе спросил американец. – Чем именно моя скромная персона заинтересовала русское ФБР?

– Если откровенно, то вы заинтересовали не столько наше ведомство, сколько меня лично. Я живой человек, живу в реальном мире, и у меня есть круг своих личных интересов. Согласитесь, это мое законное право. Верно? О вас я уже знаю то, что вы – успешный бизнесмен, дела которого идут в гору. Так почему бы нам не найти общие, взаимовыгодные точки соприкосновения?

Некоторое время в трубке царило озадаченное молчание, после чего, осторожно откашлявшись, Локс спросил:

– Мистер Гурофф, если не секрет, кто дал вам обо мне информацию?

– У нас свои источники… Но если более конкретно, то кое-что удалось узнать, например, от некоего мистера Фэртона. Может быть, вы в курсе, что он подозревается в преднамеренном убийстве гражданина Франции Анри Дебирэ. Но тем не менее он каким-то чудесным образом нами был отпущен и тут же скрылся в посольстве вашей страны. Как вы думаете, какова цена того, что кончину месье Дебирэ наш судмедэксперт признал несчастным случаем? То-то же!

В телефоне вновь воцарилось молчание. Судя по всему, собеседник Гурова был слишком ошарашен обилием свалившейся на него информации.

– Так, значит, этот мерзавец Фэртон все-таки убил Анри… – наконец выдохнул он. – Кстати, мистер Гурофф, вы так откровенно говорите о весьма деликатных вещах по телефону… А ведь у вас, я слышал, это чревато возможными последствиями!

– Вон вы о чем! – непринужденно рассмеялся Лев. – Расслабьтесь, мистер Локс! Рискованно обсуждать деликатные темы по обычному телефону. А мой – с индивидуальным кодированием сигнала, его не сможет прослушать даже ФСБ. Кроме того, если подумать, то ведь ничего такого особенного я и не сказал, не так ли? Кстати, я уже подъезжаю к вашему отелю. Думаю, нам будет о чем поговорить.

– Хорошо, буду рад увидеть русского Ната Пинкертона, – уже даже несколько самодовольно произнес американец.

Локс оказался типичным долговязым янки, правда, с весьма объемистым пузцом. Он предложил выпить коньяку, и Лев, утвердительно кивнув, упредительно вскинул палец:

– Всего несколько капель – мне через час надо быть на совещании у начальника Главка генерал-лейтенанта Орлова.

Они сели в кресла к небольшому столику у окна, за которым были видны городские ландшафты столицы. Немного поговорив о погоде и ценах на нефть, перешли к главному.

– Я так понимаю, мистер Гурофф, у вас есть какое-то конкретное предложение? – спросил Локс, закуривая сигару и указывая Льву на шкатулку-сигарницу.

Отрицательно качнув головой («Не курю!»), Гуров отпил коньяк и с многозначительным видом пояснил:

– Разумеется. Есть конкретное дело, которое в какой-то мере можно назвать «пилотным проектом», поскольку именно от его исхода будет зависеть, насколько долгим и плодотворным окажется наше сотрудничество. Суть вопроса вот в чем. Есть исторический артефакт – папирус, ровесник Древнего Египта. Он некогда хранился в одном из иракских музеев. Потом, после свержения Саддама Хусейна, кем-то оттуда был похищен и, пройдя, надо думать, через множество рук, в конечном итоге оказался у москвича, профессора Дорынова. Но вчера Анри Дебирэ похитил этот артефакт из домашнего сейфа профессора. После его убийства Фэртон забрал папирус себе и пытался скрыться, но его преследовали неизвестные грабители. Они его настигли и отняли папирус. И вот теперь мне поставлена задача найти артефакт и вернуть владельцу. А его владелец кто? Как вы думаете?

– Хм-м-м-м… – Американец задумчиво выпустил кольцо дыма. – Ну, надо полагать, профессор… Как его?

– Дорынов? Сомневаюсь! А чем подтверждено право его собственности на этот объект? Какими документами, какими его действиями, которые суд мог бы признать законными? А? Представим ситуацию. В картинной галерее пожар, некто вытащил из огня картину и продал ее мне. Я могу считаться ее законным собственником?

– Разумеется, нет… – Локс, видимо, силился понять, куда он клонит, этот непонятный русский сыщик.

– Вот! Выходит, этот артефакт, с точки зрения и морали, и права, по существу, ничей. Следовательно, его собственником может считать себя всякий, в чьих руках он окажется. Поэтому мое предложение будет таким: я нахожу папирус и помогаю вам пронести его через таможню – связи у меня там хорошие. Вы его реализуете, как говорят у нас, «за бугром» и мою долю кладете в один из кипрских банков.

– О-о-о! Великолепный план! – обрадованно закивал американец. – Но почему со своим предложением вы решили обратиться именно ко мне?

Изобразив снисходительно-суперменскую улыбку, Лев неспешно пояснил:

– Начну с того, почему я вообще решил искать себе партнера из иностранцев. На Западе я бываю очень редко, поэтому плохо знаю рынок антиквариата и всевозможных редкостей, особенно «черный». А исходя из той информации, каковую мне удалось раздобыть, вы мне показались человеком наиболее подходящим – и по своей деловой хватке, и по умению выполнять свои договорные обязательства.

– О, да, да! Я весьма привержен корректности в общении со своими деловыми партнерами! – чуть горделиво произнес Локс. – Но тогда давайте определимся: какова ваша доля?

Неспешно отпив коньяк, Лев столь же неспешно обронил:

– У нас, в России, в таких случаях, когда ситуация слишком неопределенна, обычно избирают вариант самый простой – фифти-фифти, пятьдесят на пятьдесят. Это последнее слово. Торг, думаю, будет излишним.

По лицу американца было видно, что ему – край, как хочется поторговаться. Однако слова Гурова о неуместности торга разом обрубили все его желания. Повздыхав, Локс изобразил отчаянный взмах рукой и объявил:

– Пятьдесят так пятьдесят! Но каковы шансы того, что вы его сможете найти?

– Шансы хорошие, – вновь отпивая коньяк, объявил Лев с авторитетным видом. – Но тут главная сложность вовсе не в том, чтобы папирус найти, а в том, чтобы изъять. Ведь если бы я его добывал для того, чтобы вернуть профессору, то мог бы подключить спецназ. А поскольку я буду добывать его в частном порядке, для нашего консорциума, то идти придется без спецназа. А что собой представляет «рашен мафия», я думаю, в Штатах не знает только слепоглухой.

При этих словах он изобразил рукой некий «устрашающий» жест, на что Локс авторитетно закивал в ответ: да, да! Знаем, знаем!

– Поэтому, я думаю, – потерев переносицу кончиком пальца, продолжил Гуров, – без стрельбы и трупов не обойдется. Кстати! Это все я рассказываю вам не для того, чтобы выторговать себе больше. Вовсе нет! У нас говорят – уговор дороже денег. Договорились пятьдесят на пятьдесят – пусть так и останется. Я имею в виду, что вам в этом плане тоже следует явить какую-то активность. Вдруг к вам поступит информация, что кто-то намеревается продать этот раритет, например, в Европу? Случись такое, немедленно звоните мне. Я тут же беру дело в свои руки, и раритет – наш! Вот, кстати, моя визитка.

– Браво! – пробежав взглядом по визитной карточке, восторженно улыбнулся американец. – Я рад, что за дело взялся такой знающий свое дело человек. Вы, наверное, мечтаете о загородной вилле?

– Нет, мистер Локс, – глядя в окно, изобразил многозначительно-мечтательную улыбку Лев. – Я мечтаю о кресле своего нынешнего начальника и о его погонах. А чтобы стать начальником Главного управления, да еще и получить генеральские погоны, сами понимаете, надо выложить очень много денег. Гораздо больше, чем для этого требуется у вас в Штатах. Ну что ж, будем прощаться?

Покидая номер умиротворенно-довольного янки, Гуров оценил свой визит к Локсу как весьма продуктивный. Подав себя как аморального, вконец коррумпированного карьериста, взамен он получил, по сути, завербованного агента, который теперь наверняка даст ему информацию, как только будет знать о том, у кого и где находится ценный раритет.

Прибыв в Главк, он вдруг вспомнил, что совсем забыл пообедать, хотя время приближалось уже к четырем, и, набрав на сотовом номер Станислава, поинтересовался у напарника:

– Ты сегодня обедал?

– Да на бегу выпил кофе с печенюшкой, и на этом все… А что? Кстати, ты сейчас где? – зачастил Стас, сразу же оживившись.

– Да вот, размышляю у парадного подъезда нашей «конторы»: пойти перекусить сейчас или уж потом, дома, совместить обед с ужином?

– Ле-о-о-ва, как ты можешь так глумиться над своим драгоценным здоровьем?!! – с ироничным укором произнес Крячко. – А вдруг приболеешь из-за этого? Нет, нет, такого небрежения к себе допустить никак нельзя. Кстати, я только что вернулся от Ирины. Есть очень интересная информация. Так что я выхожу, и мы идем в ближайшую харчевню.

Стас и в самом деле менее чем через минуту появился на крыльце Главка, и приятели отправились в ближайший общепит.

Войдя в кафе и сев за свободный столик, они взяли себе второе и компот, после чего вполголоса продолжили разговор. Благо соседние столики пустовали.

– Ну, и что там интересного ты услышал от Ирины? – спросил Лев, вооружаясь ножом и вилкой.

– О-о-о! Съездил не впустую, – жизнерадостно ухмыльнулся Стас. – Ну, поговорил я с этой Ириной, пообщался. Правда, так и не смог уразуметь, кто из нас двоих страдает избытком наивности. Но уж она-то – точно!

По его словам, вначале на затронутую им тему девушка говорить вообще не желала. Но, под напором обаяния визитера и его хитровато-вкрадчивых комплиментов, все же рискнула признаться в том, что она, вообще-то, не какая-нибудь там «хухры-мухры», а… агент национальной безопасности страны! Не больше и не меньше. Поймав полный недоверия и сомнения в ее душевном здоровье взгляд Станислава, Ирина даже немного вспылила и на этой гневной волне поведала окончательно ошарашенному Стасу нечто невероятное. Она рассказала, что с недавних пор является внештатным сотрудником ФСБ, с присвоением ей звания младшего лейтенанта и перспективой перевода в основные сотрудники для работы за рубежом.

– Станислав Васильевич! Вы наивны как ребенок! – запальчиво убеждала девушка. – Неужели вы полагаете, что эпоха Маты Хари и Анны Чапман ушла в небытие? Ничего подобного! По словам своего куратора – я не могу назвать вам его имени, – в связи с обострением международной обстановки, такая агентурная работа только усилится. Это все, что я могу вам сказать!..

Сокрушенно вздохнув и погладив ее по руке, Крячко сожалеюще улыбнулся:

– Золотце ты наше! Ты – действительно золотой человек, раз так любишь свою страну и готова ради нее на какие-то жертвы и риски – говорю это без тени иронии. Но! Ириночка, поверь мне, как тертому этой жизнью калачу: я прекрасно знаю, как работает ФСБ, и могу тебя лишь огорчить, сказав, что кто-то в своих корыстных целях очень хитро тебя разыграл. Хочешь, я сейчас созвонюсь с моим и Льва Ивановича общим другом – настоящим полковником ФСБ, которого зовут Александр Николаевич Вольнов, и он тебе все объяснит?

Поскольку девушка от услышанного явно пребывала в полном смятении чувств, Стас тут же набрал номер Вольнова и в общих словах изложил ему ситуацию.

– Дай ей, пожалуйста, телефон! – попросил Вольнов и, поздоровавшись с Ириной, поинтересовался, как выглядит тот загадочный «сотрудник ФСБ» и как его зовут.

Девушка, уже без намека на недавнюю экзальтированность, сообщила, что ее «куратора» зовут Гусев Роман Дмитриевич, он подполковник ФСБ, как значится в его служебном удостоверении, роста среднего, лысоват, имеет пышные усы, лет ему где-то за сорок. Немного подумав, Вольнов произнес недоуменное «Хм-м…» и дипломатично отметил:

– Занятная личность… Правда, такого я что-то не припоминаю. Ладно, я не знал бы лейтенанта из новичков, но старшего офицера в звании подполковника с такой характерной внешностью знал бы наверняка. Я, вообще-то, еще поговорю с коллегами, но, боюсь, они тоже такого сотрудника не припомнят.

Попросив Ирину вернуть телефон Станиславу, Вольнов добавил, что заявка Гурова по поводу информации об организациях и частных лицах, охотящихся за раритетом, уже почти готова и где-то через час он сбросит ее на электронную почту.

Сразу же после этого разговора Стас созвонился с Жаворонковым и попросил его сбросить ему на телефон фото Бирюка и Лекаря. Нажав на кнопку отбоя, он ободряюще улыбнулся донельзя разочарованной Ирине и дружески резюмировал:

– Как говорится, бывает и хуже, но реже. Не переживай! Если хочешь, я поговорю с Вольновым, и он направит тебя на тестирование, чтобы ты уже точно знала, насколько велики твои шансы стать второй Матой Хари. Хочешь? Все, договорились! А теперь расскажи мне, пожалуйста, об этом Гусеве: как познакомились, какие задания он давал, и все такое прочее.

Грустно улыбнувшись, Ирина рассказала о знакомстве с «подполковником ФСБ», которое произошло при довольно непростых обстоятельствах. Примерно недели две назад она шла по вечерней улице, и, внезапно вынырнув из-за угла, к ней начали приставать двое каких-то хулиганов. Так-то девушка еще в школе и вузе занималась самбо и дать отпор шансы имела неплохие. Но отбиться сразу от двоих весьма нехилых парней казалось проблематичным.

Тут невдалеке от них резко притормозила дорогая иномарка, из которой выпрыгнул крепкий мужчина средних лет и поспешил ей на помощь. Отвесив гопникам по хорошей оплеухе, он предложил довезти девушку до дома. Заметив ее колебания, рассмеялся и показал свое удостоверение. Пока ехали к дому Ирины, мужчина расспрашивал ее о жизни, о работе… Узнав, что она работает горничной в гостинице, Гусев заговорил о том, что хотел бы привлечь Ирину к работе в структуре Федеральной службы безопасности.

Судя по всему, «вешать лапшу на уши» он умел отменно, поскольку к концу беседы девушка стала горячей сторонницей агентурной работы с иностранцами. Детально объяснив ее задачи и взяв с нее заявление о согласии работать на «благо Родины», а также подписку о неразглашении, Гусев снабдил Ирину подслушивающими устройствами. Дал и номер телефона, по которому она должна была сообщить всю информацию об объектах наблюдения, каковыми стали француз и американец, проживающие в двадцать третьем и тридцать восьмом номерах.

Неделю спустя они снова встретились, «подполковник» высоко оценил первые результаты ее работы и пообещал ходатайствовать перед своим руководством о начале подготовки Ирины к засылке в Лондон, как помощницы нашего резидента-нелегала. Перспектива стать второй радисткой Кэт из «Семнадцати мгновений весны» девушку, можно сказать, окрылила. А вчера, после того как Ирина сообщила Гусеву о смерти Дебирэ и бегстве из гостиницы Фэртона, он объявил, что с этого момента она может считать себя штатным сотрудником его ведомства, с присвоением звания младшего лейтенанта.

В этот момент на телефон Стаса пришли фотоснимки из информотдела Главка. Лишь взглянув на фото Бирюка, она воскликнула:

– Это он! Подполковник Гусев!

Сочувственно вздохнув, Станислав как можно деликатнее поставил Ирину в известность о том, что на самом деле это никакой не подполковник, к тому же ФСБ, а трижды судимый криминальный авторитет Андрей Волков по кличке Бирюк. Услышав это, девушка разочарованно рассмеялась и с горечью в голосе процитировала слова из ироничной эстрадной песни, исполнявшейся Аллой Пугачевой:

– «Ах, какой был мужчина – настоящий полковник». Ну и ну! Вот уж я опрофанилась так опрофанилась! Ведь если у нас на работе об этом узнают – засмеют…

– Ну, мы ведь об этом никому рассказывать не будем? – приятельски подмигнул Крячко. – То-то же! Ирина, давай уточним кое-какие нюансы… Значит, оба подслушивающих устройства ты разместила в номерах Дебирэ и Фэртона. Так? Хорошо… Все предыдущие дни ничего интересного тебе услышать не удалось. Но вот вчера пошла весьма серьезная информация…

– Да! Утром Дебирэ кому-то позвонил и по-русски сказал какой-то женщине по имени Луиза, что он сейчас идет за каким-то товаром, а ей нужно взять с собой документы и ждать его в каком-то салоне. Прошло часа полтора. Слышу – опять он кому-то звонит, говорит по-английски: «Жорж, Жорж! Неслыханная удача, я добыл объект, о котором тебе рассказывал!» Я сразу же поняла, что он звонит Джорджу Фэртону. Тот ответил, что, мол, это для них большое счастье, что теперь они могут быть вечно неразлучны, будут жить на Багамах, где их «любовь» расцветет еще сильнее.

– Ну, дегенераты, блин! – не выдержав, прокомментировал Стас.

– Вот… И Фэртон после этого прямо аж засюсюкал, что уже соскучился по своему «сладенькому Анри», что хочет немедленно заняться с ним «любовью». Разговор они закончили, я вышла в коридор, вижу – Фэртон как угорелый помчался в номер Дебирэ. Ну, я снова на «прослушку», заодно позвонила этому «Гусеву», сказала про «объект».

– Как он отреагировал? – заинтересовался Стас.

– Ну, как?.. «От имени руководства» объявил мне благодарность и попросил не спускать с них глаз. Я, правда, пояснила, что у меня масса дел, а из-за этих двух гомосеков могу вылететь с работы. Но он мне сразу: «О чем ты?!! Интересы Родины – превыше всего!» Значит, слушаю дальше. Когда эти двое извращенцев как-то так резко сопеть и вздыхать прекратили, я снова вышла в коридор. Вижу – Фэртон воровато так, бочком, бежит к себе в номер. И всего минут через пять вприпрыжку помчался вниз по лестнице. Все ясно, думаю, это он решил дать деру. Снова позвонила «Гусеву». Он мне в ответ: «Молодец, спасибо, спасибо!» Пошла я проверить, что там с французом, а он лежит мертвый. Я опять звоню «Гусеву». Он: «Мы этого ожидали. В полицию не звони. Сейчас приедут наши следователи». Я жду. Пять минут никого нет, десять, двадцать… Ну, я не выдержала, пошла к Женьке: что делать-то будем?! Он тут же схватился за телефон, остальное вы уже знаете…

Закончив повествование, Станислав, потирая руки, вопросительно мотнул головой:

– Ну что, Бирюка берем? Только вот надо выяснить у информационщиков, где его стойбище.

– Его координаты у меня уже есть. Но брать пока не будем – Вольнов попросил. Я так понял, ФСБ проводит какую-то свою операцию, и поэтому, чтобы не спугнуть Бирюка, придется отложить это дело до завтра. Карту памяти из номера Фэртона нашим информационщикам «расколоть» пока не удалось. Вот зажигалка кое-что дала…

И Гуров рассказал про Шустрого и его «славную» биографию.

– Так он из карповских? – прищурился Крячко. – Слышал про них, слышал. Отморозки – еще те. Значит, сказанное Ириной подтверждает зажигалка. Ешкин кот! Какая досада, что взять этого Бирюка мы пока не можем. А не получится так, что, пока мы тянем паузу, он смоется за границу?

– Не смо-о-ется, – многообещающе заверил Лев, покончив со своим обедом. – Я Петру уже позвонил, чтобы он негласно уведомил транспортников насчет этого деятеля. Так что, если этот фрукт где-то попробует взять билет, мы об этом тут же будем знать.

– Ну, это обнадеживает! – одобрил Станислав. – А что там у тебя с Шэпли? Экспозиция-то – как? Понравилась?

– Да-а-а… То, что он малюет, – это пошлая идиотчина, замешанная на его извращенческих комплексах. Как таких дегенератов наш Минкульт вообще пускает в Россию?!! – Увлекшись разговором, Гуров произнес эти слова достаточно громко.

– Простите! Вы считаете великого Джереми Шэпли – пошлым идиотом?!! – неожиданно донесся до них возмущенный женский голос от соседнего столика справа.

Оглянувшись, опера увидели двух молодаек, которые только что там разместились, чтобы подкрепиться диетическим салатиком и чашечкой кофе. Хотя, если по совести, судя по их чрезмерно угловатым формам, им куда больше подошла бы хорошая свиная отбивная и большая тарелка жареной картошки. Пронизывая «хулителей прекрасного» негодующими взглядами, дамочки гневно затараторили о «ретроградах, могильным камнем лежащих на пути современного искусства». Это было настолько неожиданно, что опера, не выдержав, невольно рассмеялись.

– Сами-то вы хоть раз там были? – окинув их сочувственным взглядом, поинтересовался Лев.

– Да, были! – с вызовом объявила вторая из «актуалок», поддевая вилкой порцию капусты. – И даже купили один из его шедевров!

Стас издал язвительное «Ха-ха!» и саркастично парировал:

– Было бы чем гордиться! Да он сам свои «художества» не считает искусством. Откуда я это знаю? Моя знакомая не так давно слышала его разговор с одним из своих приятелей – она хорошо владеет английским, но он-то этого не знал, поэтому говорил «открытым текстом». Так вот, над теми, кто «тащится» от его мазни, Шэпли попросту потешается и считает их недалекими лохами. – Он победоносно взглянул на поклонниц «задописца», которые на какое-то время даже утратили дар речи от подобной «крамолы».

– Это ложь! Я этому никогда не поверю! – взвизгнула первая. – Это злостная клевета на гения!

– А кто сказал, что он гений? – изобразил Стас нахальнейшую из своих улыбок.

– Об этом все говорят! – голосом бывалой митингантки выпалила вторая.

– Как это – «все»?! – Вот мы двое считаем, что Шэпли – пошляк и полная бездарность. Значит, уже не все!

– Согласна! – неожиданно поддержала их интеллигентного вида особа, сидевшая чуть поодаль. – То, что он рисует, – полный декаданс. Это не культура, а антикультура.

– Шэпли – козел! И все то, что он мазюкает, – полный отстой и тупая гомосятина! – включились в дискуссию трое парней, по виду – студентов, сидевших за столиком слева.

Заговорили и некоторые другие, выказывая свое неприятие «современного искусства», в том числе и состряпанного Шэпли. Лишь один худосочный юнец, вскочив со своего места, пропищал насморочным голосом:

– Шэпли – гений! А тот, кто думает иначе, – деревня тупорылая!

– Чего-о-о?! – решительно поднялся из-за своего столика один из студентов – худощавый крепыш в клетчатой рубашке. – Я тебе, чмо гомосяцкое, ща покажу «деревню тупорылую»!

Испуганно пискнув, юнец проворно выскочил из кафе. Донельзя возмущенные «актуалки» тоже поднялись и направились к выходу, исходя эмоциями.

– В жизни больше не придем в этот быдлятник! – кипятилась первая.

– Была немытая Россия, немытой и осталась! – подхватила вторая.

– Сами-то сначала грязь из-под ногтей почистите, «аристократки» с помойки! – бросил им вслед таксист, сидевший у самого входа.

Покончив с обедом, пошли в свою «контору» и приятели, обмениваясь впечатлениями от встречи со столь ярыми поклонницами «светила современного искусства». Крячко снова вернулся к теме визита Льва на вернисаж Шэпли. Вкратце рассказав о состоявшемся разговоре с художником-халтурщиком, Лев особо отметил:

– Пока с ним разговаривал, ни на минуту не оставляло ощущение, что выставка его «шедевров» – это всего лишь повод приехать сюда. Ну, понятное дело, на здешних недоумках бабла срубить. Но главная причина его приезда в Москву – совсем иная.

– Раритет… – понимающе кивнул Стас.

– Именно! Кто-то за бугром очень хочет его заполучить. О-о-чень! Поэтому я специально сделал вброс информации, которая могла бы выбить Шэпли из колеи. И, в общем-то, это удалось. Как я понял, для него крайне неприятным «сюрпризом» оказалось то, что Фэртон даже не помыслил известить его о смерти Дебирэ, а также о том, что раритет у него на руках. Но его, можно сказать, добило мое известие, что у Фэртона грабители папирус отняли, – Шэпли был ошарашен так, как будто получил в лоб кувалдой. Теперь он, надо думать, начнет предпринимать какие-то активные действия. Ну, а мы за ним проследим. И если он вдруг раньше нас выйдет на след раритета, то… То тогда нам надо будет просто вовремя среагировать. Кстати, с этими же целями я встретился и с Локсом.

– Ты и с Локсом встречался?! – удивился Стас. – Во, даешь! И о чем же вы с ним толковали?

– Этому жулику я подал себя как насквозь коррумпированного типа, жаждущего урвать кучу денег, чтобы купить себе генеральский чин и место начальника Главка, – усмехнулся Лев. – Это его так восхитило, что он чуть ли не мурлыкал от радости.

Весьма сжато изложив свою беседу с Локсом, он добавил, что намеревается решить через Орлова вопрос о «прослушке» телефонов Шэпли и Локса. И тут же телефон в его кармане выдал бессмертное: «Как хорошо быть генералом!»

– Петру-у-ха! – в один голос воскликнули опера и рассмеялись.

Орлов, поинтересовавшись, где в данный момент может находиться Крячко, и услышав, что тот совсем рядом, распорядился обоим немедленно зайти к нему в кабинет.

– Ща начнет: какие у вас ве-е-рсии? Где подозрева-а-емые?.. – пробурчал Стас, шагая по коридору.

– Да, где-то что-то у кого-то засвербело. Не иначе, господа научные работники заворошились… Они сначала папирус на дух не хотели принимать, а теперь, наоборот, массово прониклись к нему самой нежной любовью. Ну и, как видно, то и дело начали названивать Петру… – предположил Гуров.