Книга: Уральский Монстр
Назад: Глава VII. Паника
Дальше: Глава IX. «…в это время девочка берёт гражданина за руку»
Глава VIII. «Она данного мужчину догнала и может его опознать…»
Рита Ханьжина 30 июня 1939 г. пропала без вести почти мистическим образом. Она даже не выходила на улицу, и мать поначалу решила, что девочка находится где-то в доме.
Семья Ханьжиных – муж, жена и дочь – проживали в доме №62 по улице Ивана Каляева. В тот день у родителей маленькой Риты – ей через 2 месяца должно было исполниться 4 годика – был выходной. Отец, Константин Моисеевич Ханьжин, 29 лет, обучался на высших сельскохозяйственных курсах и 30 июня получил стипендию. Оставив часть денег дома, он отправился на местный рынок купить брюки и две кепки в подарок братьям, к которым собирался в скором времени поехать. Константин вышел из дома около часа дня и должен был возвратиться около двух пополудни. Супруга его, Александра Макаровна, 23 лет, в это время занималась стиркой. Маленькая Рита всё время была рядом, причём рядом в буквальном значении слова, сидела на стуле в кухне, на расстоянии вытянутой руки от матери.
Такая вот бытовая зарисовка из повседневной жизни обычной свердловской семьи.
Около 14 часов на кухню вышла соседка Ханьжиных, которой надо было пообедать перед уходом на работу. Коммунальная кухня была тесной, и дабы не толкаться, Александра Ханьжина отправила дочку в комнату, пообещав, что они сейчас сядут пить чай. Буквально через минуту или две дочь попросила отпустить её в сени, мать согласилась, но наказала Рите никуда из сеней не выходить. Пересуды об исчезновении детей волновали всех, буквально каждый день молва приносила новые истории, к которым никто не знал, как относиться – то ли это досужие сплетни и чей-то вымысел, то ли и в самом деле в Свердловске какие-то изверги нападают на маленьких детей? Газеты и радио молчали о такого рода происшествиях, но «народный телеграф» существовал сам по себе и не нуждался в официальных подтверждениях. Так что Александра Ханьжина знала, что дочку отпускать на улицу без сопровождения взрослых нельзя.
Рита была послушной девочкой, но чтобы исключить всякую возможность её самовольного выхода на улицу, мать сняла с ног дочери ботиночки, носки, а также штанишки. Рита осталась в красном сатиновом платье с белыми цветочками и серо-белом байковом джемпере с красным шёлковым воротником.
Минут пять Александра Ханьжина занималась делами по хозяйству, а затем понесла ведро с помоями во двор. Пройдя через сени, она дочь не увидела, но не придала этому значения. Лишь вторично пройдя через сени с другим ведром, она задумалась, куда же могла пойти дочь. Мать решила, что девочка из сеней вернулась в комнаты и даже осмотрела их. И только после этого сообразила, что девочки в доме нет.
Вот так тривиально началась эта драма.
Карта Свердловска с указанием мест исчезновений детей по состоянию на конец июня 1939 г. Обозначено: 1 – похищения 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытки похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушения на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищения 12 июня 1939 г. Али Губиной; 5 – похищения 30 июня 1939 г. Риты Ханьжиной. Расстояния от 5 до 3 примерно равно 3,2 км, а от 5 до 1 – около 3,6 км. Бросается в глаза то, что после первых нападений, зафиксированных в центральной части Сталинского района, преступник ожидаемо начал расширять зону своей активности.
Если место похищения Али Губиной в Пионерском посёлке (*1) и обнаружения её тяжелораненой в зелёном массиве примерно в 150 м. от школы №5 (+2) было удалено от мест предыдущих инцидентов примерно на 1,5-1,6 км, то похищение Риты Ханьжиной с территории посёлка Верх-Исетского завода произошло на удалении более 3 км от них. Подобное расширение «ареала» действий преступника однозначно указывает на его повседневную связь именно со Сталинским районом г. Свердловска. Именно там УР и надлежало его искать. Проблема, однако, заключалась в том, что сотрудники правоохранительных органов вряд ли понимали это в то время.
Александра Ханьжина бросилась на улицу, где повстречалась с одной из соседок, Аполлинарией Киневой, хорошо знавшей Риту, поскольку та часто играла с её сыном. На вопрос, не видала ли она Риту, Кинева ответила утвердительно, по её словам, она только что видела девочку во дворе дома №59 по улице Ивана Каляева, там она сидела с каким-то мальчиком. Александра Макаровна бросилась к указанному дому, благо расстояние было совсем невелико – не более 50 метров. Убедившись, что детей во дворе нет, женщина начала стучать в двери жильцов, узнавая, не заходила ли к ним девочка 3-4 лет. Быстро переговорив с жильцами и ничего не узнав о дочери, Александра выскочила обратно на улицу и бросилась с расспросами к прохожим. В это время появился возвращавшийся с рынка Константин Ханьжин. Часы показывали 14:15, Александра рыдала, кричала, что дочку похитили, и муж был не в силах её успокоить.
Дом №62 по улице Ивана Каляева в Молотовском районе г. Свердловска, в котором семья Ханьжиных летом 1939 г. снимала комнату. По мнению следствия, именно отсюда, из прихожей в квартире на первом этаже этого дома неизвестный похититель увёл Риту Ханьжину, девочку 3-х лет 10 месяцев. Как категорически заверяла мать девочки, она специально сняла с дочери обувь, чтобы та и не смогла выйти из дома босиком. Исчезновение Риты из жилого помещения остаётся одной из многих необъяснённых странностей этого дела, в конечном итоге ясности в том, как же именно она оказалась похищена, так и не появилось.
Началась стихийная поисковая операция – супруги Ханьжины, их знакомые и соседи принялись обходить близлежащие кварталы и расспрашивать жителей, не видел ли кто маленькую девочку в красном платье и серо-белом джемпере. Одежда, кстати, была довольно приметной, кроме того, Рита не имела обуви, а босиком далеко уйти не могла, ибо росла домашним ребёнком и от дома далеко вообще не отходила. Скоро стало ясно, что поблизости её нет, а значит, она увезена или где-то спрятана.
То, что Рита стала жертвой похищения, родителям было очевидно уже с первых часов поисков. Однако попытка Константина Ханьжина привлечь внимание милиции к происшествию оказалась безрезультатна. В течение последующих дней он посетил первое, четвёртое, пятое, девятое территориальные отделения РКМ, а также отдел транспортной милиции на вокзале, надеясь подать заявление об исчезновении ребёнка. Сотрудники милиции его внимательно выслушивали, но под разными предлогами заявление принимать отказывались. Что-то подобное мы уже видели в случае с исчезновением Герды Грибановой годом ранее. Но тогда ещё Свердловск не кипел от сплетен о нападениях на детей, теперь же ситуация изменилась радикально. Но, как видно, не для сотрудников милиции.
Стремясь привлечь внимание общественности к своей трагедии, Константин Ханьжин в первые дни июля обратился в редакцию газеты «Уральский рабочий» и к руководству местного радиоузла. Он добивался, чтобы информация об исчезновении дочери и просьба о помощи в розысках стали достоянием гласности. Разумеется, ответ в обоих случаях был отрицательным, советская пропагандистская машина в своей работе преследовала совсем иные цели, нежели информирование горожан о криминальных происшествиях.
Заявление о пропаже ребёнка органы милиции приняли от Константина Ханьжина только 4 июля, то есть по истечении четырёх суток с момента исчезновения Риты.
В тот же самый день две жительницы посёлка Красная Звезда, фактически соседи семьи Ханьжиных, перегоняли козье стадо через лесной массив к западу от Экскаваторного посёлка. Дальняя от города часть этого района, примыкающая к озеру Шувакиш и расположенная севернее Серовского тракта, и сейчас остаётся зелёной зоной, но летом 1939 г. там был настоящий лес, вдававшийся глубоким клином в пространство между Экскаваторным посёлком и посёлком станции «Свердловск-Сортировочная». Озеро Шувакиш находилось в глубине этого леса на удалении более 1,5 км от его границы. Лес, впрочем, не был сплошным – его прорезала железная дорога на Нижний Тагил, вдоль которой тянулись длинные огороды подсобного хозяйства «Уралмаша», а также обширные хаотично разбросанные луговые проплешины. Кроме того, южный и юго-восточный берега озера Шувакиш были сильно заболочены. В целом же, места эти были довольно глухими и малохожеными, удивительно даже, что формально они считались городской территорией и относились к Орджоникидзевскому району Свердловска.
Вера Иванова, 43 лет, и Аграпина Десятова, 68 лет, работали пастухами в пищевой артели и отвечали за выпас козьего стада. Работенка была нехитрой, но беспокойной, в основном, потому, что козы, в отличие от коров, весьма активны и шустры. Поскольку следить за стадом вдвоем было довольно сложно, женщинам в помощь позволяли привлекать детей. В тот день, 4 июля, Десятова и Иванова работали вместе с двумя 11-летними мальчиками Вовой Богатыревым и Василием Ивановым, сыном Веры.
Примерно в 15 или 16 часов – время определялось весьма-весьма приблизительно из-за отсутствия часов – пастухи перегнали коз на новую пустошь, и Вера Иванова отошла вглубь леса, чтобы поискать ягод. Женщина почувствовала запах «протухшего мяса», как объяснила позднее, и это открытие заставило её насторожиться. Она позвала Аграпину, и они вдвоем принялись искать источник неприятного запаха. Оказалось, что тот исходит от большой кучи еловых веток, наваленных в ложбину между кочками и придавленных сверху камнями. Вооружившись палками, женщины откатили один из камней в сторону. Под ним они увидели голову мёртвого ребёнка. Женщины вернули камень на место и вышли из леса.
Если кто-то подумал, что женщины тут же отправились за милицией, то поспешим уточнить – этого не случилось. Ничего не говоря мальчикам, они продолжали пасти коз как ни в чём ни бывало. Лишь около 19 часов они погнали стадо в овчарню и после этого разошлись по домам. А Вера Александровна Иванова направилась к участковому милиционеру Мочалову с рассказом о страшной находке. Женщина отвела милиционера в лес и показала место сокрытия трупа. Участковый, удостоверившись в правдивости сообщения, вышел к зданию поликлиники УЗТМ (это было ближайшее городское строение) и позвонил оттуда в пятое отделение милиции. Его сообщение о найденном в лесу детском трупе было зафиксировано оперуполномоченным Холмогоровым в 21:20.
Карта Свердловска с указанием мест похищений малолетних детей и обнаружения тел тех из них, кто был преступником убит (по состоянию на начало июля 1939 г.). Обозначено: 1 – похищение 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытка похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушение на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищение 12 июня 1939 г. Али Губиной; 5 – похищение 30 июня 1939 г. Риты Ханьжиной. Серым цветом показаны места обнаружения раненой Али Губиной (4+) и убитой Риты Ханьжиной (5+). Место обнаружения в июле 1938 г. тела убитой Герды Грибановой соответствует месту её исчезновения несколькими днями ранее (1). Расположение 4+ и 5+ весьма условно ввиду неточности их фиксирования официальными документами. Карта эта весьма информативна, поскольку зримо демонстрирует постепенное изменение поведения преступника. Если в первых эпизодах мы видим перемещение жертв на незначительные расстояния, то уже при нападении на Алю Губину, т.е. в четвёртом эпизоде, преступник увёл девочку от места похищения примерно на 0,5-0,7 км. В случае убийства Риты Ханьжиной расстояние увеличилось ещё более и достигло 4,3 км. Кроме того, преступник предпринял меры по маскировке тела. Это означает, что преступник проводит с потенциальными жертвами всё больше времени, он чувствует себя всё более уверенно, порог его тревожности явно снижается. Перед нами процесс формирования преступником собственной модели поведения, её оттачивания и совершенствования. Подобная вариативность, т.е. постепенная изменчивость поведения, весьма характерна для серийной преступности. Обычно после первых четырёх-пяти-шести «пробных» нападений злоумышленник вырабатывает некую оптимальную по его мнению модель криминального поведения, которой и следует в дальнейшем с незначительными изменениями, вызываемыми обычно какими-то случайными факторами. Следствием упомянутого явления должно было стать появление в Свердловске полноценно сформированного серийного убийцы-педофила – опытного и безжалостного.
Последний вместе с дежурным по отделу Ушаковым отправились в указанное место на конном возке. Далее предоставим слово Холмогорову: «Дорогой встретили начальника отдела РКМ Бородина, доложили ему. Он предложил заехать за прокурором Беляевой, что мной было сделано. Прокурор с нами не поехала, сказала, что я не обедала, была на пленуме, утомилась, поезжайте одни. Доехали до Экскаваторного посёлка, нас встретил постовой милиционер с бригадмильцем, т.е. комсомольцем из бригады содействия милиции, фамилии их обоих не знаю, которые поехали с нами. На опушке леса с нами встретился уч. инспектор милиции 4 или 9 отдела РКМ с ВИЗа, фамилии я его не спросил».
Такая вот бытовая зарисовка из повседневных будней советской милиции предвоенной поры. Едут милиционеры, сидя в возке, запряжённом лошадью, потому что своей автомашины у 5-го отделения Рабоче-Крестьянской милиции нет (за всем свердловским Управлением РКМ тогда были закреплены всего-то 5 автомашин и 2 мотоцикла!); районный прокурор выехать на место обнаружения трупа отказалась, потому что устала на пленуме и вообще не обедала; встретили участкового, кто такой – не знают, где служит – не запомнили. Особенно умилительно выглядит упоминание о том, что на место обнаружения трупа милиционеры взяли какого-то бесполезного комсомольца, после этого, наверное, руководство милиции искренне удивлялось тем сплетням, что передавались горожанами. В общем, всё как-то предельно незатейливо, флегматично и даже лениво, это если очень мягко выражаться.
Наконец, добрались до места обнаружения трупа. Тут уместно ещё немного процитировать оперуполномоченного Холмогорова, уж больно красноречивый рапорт вышел из-под его пера (орфография оригинала сохранена, пунктуация проставлена автором для лучшего понимания написанного): «…тело было закрыто игольником хвои. Раскрыли труп, оказалась девочка лет четырёх, лежала совершенно раздевши одежды и платья на ей не было, также не оказалось ничего вблизи труппа. Время уже был вечер, стемнялось. Признаки смерти тела осматривали уже с огнём, добывали спичками». Понятно, что осмотреть место нахождения трупа при свете спичек было невозможно, поэтому милиционеры нарезали хвойных веток, выстлали ими дно своего возка, уложили тело ребёнка на этот импровизированный настил и повезли его сначала в отделение милиции, а утром следующего дня – в морг 1-й городской больницы.
Осмотр местности был отложен до завтрашнего утра. И уже утром 5 июля при солнечном свете и возможности нормально ориентироваться место обнаружения детского трупа было описано, как находящееся на расстоянии 1 км от поликлиники УЗТМ (то есть Уральского завода тяжёлого машиностроения, в разговорной речи обычно сокращаемого до всем известного «Уралмаша») и первых жилых домов Экскаваторного посёлка, в 200 м от железной дороги на станцию «Шувакиш» и в 60 м от ограды водозаборной зоны «Шувакиш». Если считать, что полоса отчуждения водозабора составляла 200 м, то получалось, что тело находилось в 250-260 м юго-восточнее берега озера Шувакиш. Нетрудно заметить, что место выглядело довольно глухим, труп мог там пролежать очень долго, если бы не его случайное обнаружение пастухами. Преступник не только позаботился об удалённости места от дорог и троп, но предпринял меры по маскировке трупа. Тело было прикрыто срезанной хвоей и придавлено камнями «в количестве 5-7 штук (весом) от 2-х до 10-12 килограммов», как это зафиксировано в протоколе осмотра места преступления. Никаких улик, связанных с деталями преступления, жертвой или преступником обнаружить при осмотре местности не удалось. То есть ни одежды убитой девочки, ни выброшенного оружия, ни следов крови на деревьях или, скажем, вырванных волос – ничего такого найдено не было. Интересная деталь зафиксирована в рапорте начальника 5-го отделения милиции Бородина, направленном в адрес начальника Отдела уголовного розыска Вершинина 5 июля, процитируем: «…на месте каких-либо следов преступления не обнаружено, только в яме, где лежал труп, есть признаки крови на сосновой хвое – сверху уже подсохшей, а снизу – свежей, по всем таким признакам преступление совершено ещё недавно…» Запомним сейчас этот любопытный нюанс и логическое умозаключение товарища Бородина, чуть позже мы вернёмся к этому рапорту.
5 июля оперуполномоченный Отдела уголовного розыска Плотников возбудил уголовное дело по ст. 136 УК РСФСР. Статья эта уже не раз упоминалась выше, так что вопросов по правомерности её применения быть не может, всё, вроде бы, ясно: труп раздет, одежда поблизости не обнаружена, стало быть, кем-то унесена, до ближайшего жилья более километра, и понятно, что девочка не сама по себе прибежала в лес, разделась и залезла под ветки и камни. Умысел налицо.
Первым следственным действием явилось приглашение Константина Ханьжина и его соседей по дому в морг 1-й горбольницы для опознания трупа неизвестной девочки. Тело было опознано как принадлежавшее Маргарите Ханьжиной, родившейся 8 сентября 1935 г. и пропавшей 30 июня 1939 г. от дома, в котором она проживала.
В тот же самый день судмедэксперт Свердловска Грамолин в секционном отделении 1-й горбольницы произвёл судебно-медицинское исследование трупа Риты Ханьжиной. В акте за №802 от 5 июля 1939 г. было зафиксировано следующее состояние тела и значимые для следствия телесные повреждения (см. анатомическую схему):
– телосложение трупа нормальное, питание при жизни – удовлетворительное, кожные покровы синюшные бледно-багровые. Цвет кожных покровов свидетельствовал о начавшемся разложении тела, что не кажется удивительным для жаркой июльской погоды в Свердловске. Трупное окоченение разрешилось, то есть исчезло, что также являлось указанием на давность наступления смерти. Поскольку трупное окоченение начинает проявляться к 12 часам с момента смерти и полностью исчезает к 72 часам, данное наблюдение означало, что убийство Маргариты Ханьжиной последовало никак не позднее полудня 2 июля 1939 г.;
– около глаз личинки мух. Это тоже косвенное указание на давность момента смерти и нахождение тела на открытом воздухе, которое никак не могло быть менее полутора суток;
Тело Риты Ханьжиной в морге перед судебно-медицинским вскрытием.
– на лбу круглое отверстие диаметром 0,5 см, из которого выходят личинки мух. Это тоже важный признак, несущий информацию о давности смерти. Мухи устремляются к мёртвому телу в первые же часы с момента умирания, ориентиром им служит весьма специфическая комбинация газов, выделяемых телом умершего, причём этот запах они способны почувствовать на удалении до полутора километров. Мухи разных видов демонстрируют просто поразительную тонкость обоняния, оставляя далеко позади не только людей и собак, но и других насекомых. Обнаружив труп, они спешат отложить личинки в открытые отверстия и раны, при этом целостную кожу мухи повредить не могут, в отличие от таких разрушителей трупов, как жуки и лесные клещи. То, что на лбу девочки имелось отверстие, из которого выходили личинки мух, означало, что данное повреждение является прижизненным, но судмедэксперт Грамолин никакого заключения на этот счёт в июле 1939 г. не сделал;
– множество аналогичных отверстий в кожных покровах туловища, большей частью на левой стороне грудной клетки;
Анатомическая схема с указанием телесных повреждений Риты Ханьжиной. Пояснения к схеме приводятся в тексте. Можно подумать, что убийство девочки было осуществлено практически бескровно, из прижизненных телесных повреждений судмедэкспертом Грамолиным были описаны лишь следы душения да кровоподтёки на голове, однако, подобный вывод вступает в явное противоречие с наличием крови под телом на месте его обнаружения. Экспертиза очевидно неполна, недостоверна и рождает массу вопросов.
– на груди и животе полоса жёлтого цвета пергаментной плотности размером 20 см х 2 см. (позиция 4 на анатомической схеме). Судмедэксперт никак не прокомментировал возможное происхождение этого странного дефекта. Можно, конечно, предполагать, что это след посмертного давления какого-то предмета, например, палки, но в данном случае важным представляется мнение специалиста, видевшего упомянутую пергаментную полосу своими глазами;
– на левом локте три ссадины размером 1 см х 1 см и 0,5 см х 1,5 см (размер третьей не указан) (поз.3);
– половые органы без повреждений, разрывов девственной плевы не обнаружено.
– заднепроходное отверстие зияет, растянуто, его повреждений не обнаружено.
В конце раздела, посвящённого внешнему осмотру, судмедэксперт словно бы спохватился и лаконично дописал: «Отверстия на кожных покровах причинены (червями) личинками мух».
Внутренний осмотр позволил обнаружить следующие повреждения:
– На голове в области левого теменного бугра, правой теменной области и в затылочной области кровоизлияния размером 2 см х 2 см, 1 см х 2 см и 0,5 см х 1 см соответственно (поз.1). Кости черепа целы. Наличие кровоизлияний свидетельствует о прижизненных ударах в затылочную часть головы, удары эти были нанесены не с очень большой силой, и хотя были болезненны, не вызвали серьёзных повреждений;
– На шее в толще мышечной ткани около подбородка справа выше щитовидного хряща кровоизлияние 2 см х 2,5 см с пропитыванием мышечной ткани кровью (поз.2). Хрящи гортани целы. Очевидно, перед нами следы сдавления шеи руками. Если бы для сдавления использовался шнурок, верёвка, проволока и т.п., то присутствовал бы хорошо различимый опоясывающий след.
– Незначительное кровоизлияние под кожей в области подбородка;
– Лёгкие воздушны, слегка отёчны, на разрезе серо-красного цвета. Состояние лёгких соответствует тому, которое наблюдается при механической асфиксии, то есть перекрывании путей поступления воздуха в лёгкие;
– Сердце содержит тёмную кровь в небольшом количестве, что указывает на обедненность крови кислородом. Это значимый симптом смерти от асфиксии;
– Печень, желудок, селезёнка, кишечник и почки без аномалий развития и повреждений, присутствуют следы гнилостных изменений;
– Мочевой пузырь сокращён и пуст. Это также важный признак удушения, рефлекторное сокращение мочевого пузыря происходит на второй стадии асфиксии в состоянии глубокого обморока.
Заключение судебно-медицинского эксперта Грамолина оказалось вполне логичным: «На основании данных наружного и внутреннего осмотра трупа девочки Ханьжиной считаю, что смерть девочки Ханьжиной насильственная и последовала от асфиксии вследствие сдавления, вероятно руками, на что указывают кровоизлияния на шее и ссадины на лице около рта. В данном случае имело место убийство».
Несмотря на логичность вывода, экспертиза эта, весь текст которой уместился менее чем на полутора страницах машинописного текста, оставляет массу вопросов и рождает отчётливое ощущение недосказанности. Эксперт ничего не сказал о давности наступления смерти, хотя из зафиксированного довольно очевидно, что убийство имело место за 3 суток или даже более до момента проведения вскрытия. Удивительно, но никак не описано расположение трупных пятен, а ведь это очень важный признак постмортальных (то есть посмертных) манипуляций с трупом. Подобная небрежность просто поразительна! При этом судмедэксперт многозначительно отмечает такие пустяки, как состояние молочных зубов убитой девочки: «правый резец сломлен, левый резец кариозный». Эксперт видит кариес на левом резце, очевидно, никак не связанный с убийством, но при этом не видит трупных пятен! Примечательно, что описав слом правого резца, Грамолин позабыл объяснить, связано ли это повреждение с фатальным нападением (в принципе, эксперт может высказать некоторые соображения по этому поводу). Ничего не сказано в акте экспертизы о возможности сексуальных манипуляций, и явно ненормальное состояние заднего прохода жертвы не вызвало со стороны специалиста никаких комментариев. Наконец, ничего не сказано о возможном использовании преступником оружия. Из текста экспертизы невозможно понять, чем были нанесены удары в голову, был ли это молоток? Рукоять ножа? Камень? При небольшой площади ударной поверхности (до 20-25 см2) часто удаётся рассмотреть на коже её оттиск, причём орудие не обязательно должно иметь чёткие грани (отпечатывается, например, скруглённое донышко бутылки). Грамолин почему-то не посчитал нужным остановиться на всех этих деталях. Также нельзя считать удовлетворительным его заключение о повреждениях кожи, оставленных якобы личинками мух.
Личинки мух, живущих в средней полосе России, в зависимости от температуры окружающей среды появляются из яиц спустя от 10 до 36 часов с момента кладки. Этот интервал тем меньше, чем теплее. Личинки неспособны повредить кожу и имеют внешнее пищеварение, поэтому для их выживания муха вынуждена откладывать яйца в подкожные ткани, прежде всего, в открытые раны. То, что судмедэксперт Грамолин не знал этих очевидных истин, весьма и весьма печально, поскольку в силу своего невежества он написал глубоко ошибочный документ.
Убитая девочка имела колото-резаные ранения, причиненные холодным оружием, в этом нас убеждает тот факт, что на месте обнаружения трупа имелось много крови. Если жертву ударили по затылку и задушили, то откуда кровь? Между тем, кровь была как высохшая – на ветках, уложенных поверх трупа, так и жидкая – снизу, о чём и написал в своём рапорте начальнику угро Вершинину начальник 5-го отделения милиции Бородин. Последний, кстати, попал с этим рапортом в преглупое положение. Как мы помним, вечером 4 июля он не поехал вместе с оперуполномоченным Холмогоровым и дежурным по пятому отделению Ушаковым осматривать труп, а ранним утром следующего дня тело убитой девочки уже увезли в секционный зал 1-й горбольницы, то есть Бородин трупа не видел вообще. И получив 5 июля распоряжение Вершинина предоставить областному Отделу уголовного розыска документы по делу, Бородин заметался – на месте обнаружения тела он не был, трупа не видел, а что-то умное доложить надо. Не может же начальник о самом себе написать, что он самоустранился от исполнения служебных обязанностей! А потому Бородин усадил с собой в возок Холмогорова, знавшего дорогу, и другого оперуполномоченного своего отдела Баженова и отправился с ними в лес за Экскаваторный посёлок. Как трое милицейских осматривали местность, мы можем только догадываться, но по результатам осмотра ничего существенного они не увидели. Вот только заметили, что кровь на нижних ветках настила, на котором лежал труп, ещё жидкая, вернее, маркая, пальцы пачкает. И Бородин в своём рапорте с умным видом написал: «…по всем таким признакам преступление совершено ещё недавно…» Какие такие признаки имел в виду лейтенант милиции так и осталось загадкой, ни о чём кроме крови он в своём рапорте не упомянул. Захотел, видимо, блеснуть пинкертоновской остротой ума и проницательностью, вот и брякнул.
Получилось глупо. Потому что состояние крови – жидкая или высохшая – это весьма и весьма ненадёжное свидетельство давности её попадания на предмет. Кровь, точнее её жидкая фракция, испаряется гораздо медленнее воды, это связано со сложностью её состава, более того, даже после того, как из-за впитывания и испарения кровь потеряла способность перетекать по поверхности предмета, она продолжает пачкать при прикосновении, то есть способность к переносу при контакте сохраняется ещё долго.
Вопрос текучести крови чрезвычайно занимал криминалистов ещё в 19-м столетии. Они пытались открыть какое-то универсальное правило, описывающее это явление. Подобное открытие дало бы немалый прикладной эффект. Однако – увы! – ничего такого сформулировать не удалось. В самом общем виде можно сказать, что в закрытом помещении кровь остаётся в жидком виде около полусуток, то есть 12 часов, и ещё примерно столько же она сохраняет способность оставлять помарки при прикосновении. Однако на эти интервалы очень сильно влияют влажность, температура воздуха и наличие вентиляции. Повышение температуры, снижение влажности и наличие конвекции (перемешивание слоев воздуха) резко повышают скорость высыхания крови, а понижение температуры и неподвижный воздух, соответственно, значительно этот процесс растягивают. Разумеется, имеет значение и количество пролитой крови, и возможность её впитывания, и химический состав, который до известной степени может изменяться от попавших в кровь продуктов пищеварения. В общем, нюансов очень много. Поэтому состояние крови свидетельствует не столько о давности её попадания на предмет, сколько об условиях окружающей среды. Что наблюдения лейтенанта Бородина и подтвердили – кровь на ветках сверху оказалась высохшей, поскольку они обдувались ветром и на них попадали солнечные лучи, а кровь на нижних ветках, под трупом, осталась жидкой, потому что там она сохранялась в иных условиях, то есть в тени и неподвижном воздухе.
И никакого указания на недавний срок убийства это наблюдение не содержало. С такой же точно пользой для расследования лейтенант Бородин мог зафиксировать в своём рапорте, что солнце всходит на востоке, а еловая хвоя имеет зелёный цвет.
Итак, мы можем не сомневаться в том, что убийца использовал при нападении некое колющее оружие, которым наносил ранения в грудь и живот девочки. Вряд ли это был нож, думается, что судмедэксперт Грамолин, несмотря на крайнюю небрежность своей работы, ножевые порезы опознать бы сумел. Наверно, преступник орудовал шилом или небольшой отвёрткой, как вариант – гвоздём. Очень жаль, что Грамолин не сосчитал число повреждений кожи, по смыслу его фразы «масса таких же отверстий в кожных покровах на туловище, больше на левом боку грудной клетки» можно заключить, что речь идёт о нескольких десятках колющих ударов, нанесённых убийцей.
Интересна локализация упомянутых повреждений. На первый взгляд, повреждения на левом боку соответствуют ударам правой рукой в том случае, когда жертва расположена лицом к нападающему. То есть, похоже, что Рита Ханьжна стала жертвой правши. Однако следы трёх ударов по затылку заставляют предположить, что жертва в момент начала нападения находилась спиной к злоумышленнику. Если и после этого он продолжил колоть жертву, не поворачивая её лицом, стало быть, орудие нападения он держал в левой руке. Т.о. предположение, согласно которому преступник должен быть леворуким, нельзя считать опровергнутым.
Правда, в начале июля 1939 г. никто ещё и не думал связывать нападения на Герду Грибанову и все последующие инциденты с детьми в одну цепь. Для этого не имелось даже фактических оснований. Ну, в самом деле, при нападении на Раю Рахматуллину в мае и Алю Губину в середине июня использовалось холодное оружие, а в случае с Ритой Ханьжиной, по мнению судмедэксперта, имело место лишь душение, без использования холодного оружия (точнее говоря, судмедэксперт попросту следов оружия не распознал, но с точки зрения проведения следствия это равносильно тому, что оружия не было вообще). Это первое серьёзное отличие. Другое заключается в том, что последняя жертва была умерщвлена посредством удушения, а в случае с Раей Рахматуллиной следы душения вообще не были отмечены. Наконец, преступник в каждом случае по-разному обходился с одеждой: при нападении на Рахматуллину он снял косынку с головы девочки, но не тронул платья, при покушении на Губину сорвал платье и оставил его рядом с раненой девочкой, а в последнем случае – раздел жертву и унёс одежду с собою. В общем, всё это выглядело весьма несхожим и крайне головоломным для советских следователей конца 1930-х гг.
Следствия по нападениям на Раю Рахматуллину и Алю Губину вели районные прокуратуры Свердловска, а вот по убийству Маргариты Ханьжиной следствие возглавил следователь областной прокуратуры Небельсен. Возможно, кто-то из работников правоохранительных органов уже догадывался о связи всех этих эпизодов, но нет никаких свидетельств их совместного расследования в то время.
Первоначально всё внимание Небельсена оказалось сосредоточено на отце и матери убитой девочки. Видимо, самой перспективной версией представлялось предположение о внутрисемейном конфликте, жертвой которого стал ребёнок. В ходе допросов родителей выяснилось, что Константин Ханьжин до брака имел продолжительную связь с женщиной из той же деревни, в которой проживал. Жена была об этих отношениях осведомлена и по её словам не ревновала. Вообще же, родители жили, если верить показаниям соседей, очень дружно, но вряд ли эта благостная картина сильно повлияла бы на привычную тактику ведения следствия свердловскими пинкертонами (о которой читатель уже составил некоторое представление).
Впрочем, довольно скоро внимание от родителей отвлекла в высшей степени значимая информация, ставшая известной при опросе жителей посёлка Красная Звезда. Оперуполномоченный Отдела уголовного розыска Плотников в ходе беседы с некоей гражданкой Бормотовой выяснил, что незадолго до исчезновения Риты Ханьжиной неизвестный мужчина пытался похитить сына жившей неподалёку Марии Апаниной, которая, однако, не позволила ему это сделать. Сообщение Бормотовой было тем более ценно, что в момент обхода жильцов Апанина находилась на работе и не была опрошена. Если бы Плотников при выполнении поручения проявил меньше внимания и настойчивости, то вполне возможно, что упомянутый инцидент вообще не стал бы известен уголовному розыску. Этого, к счастью, не случилось, и Плотников в конце концов разыскал Апанину и опросил её 11 июля.
Мария Николаевна рассказала следующее. Около 24 июня – чуть раньше или позже – некий мужчина попытался увести, взяв за руку, её 2-летнего сына. Хватившись мальчика, женщина бросилась на улицу и увидела похитителя. Подняв крик и догнав неизвестного, она подхватила своего мальчугана на руки. Мужчина на происходившее отреагировал спокойно, заявив, что посчитал мальчика потерявшимся и решил отвести его к ближайшему милиционеру. Собственно, на том инцидент оказался исчерпан. Согласно рапорту Плотникова женщина «данного мужчину догнала и может его опознать».
В рассказе Марии Апаниной особый интерес Плотникова вызвали два обстоятельства: во-первых, то, что происшествие имело место примерно за неделю до исчезновения Риты Ханьжиной, то есть близость по времени двух инцидентов, а во-вторых, твёрдая уверенность женщины в том, что мужчина этот имеет в посёлке Красная Звезда каких-то знакомых, поскольку она не раз встречала его здесь ранее.
Плотников приложил все силы к розыску возможных связей неизвестного похитителя. К работе были привлечены как оперативники уголовного розыска, так и 5-го отделения милиции, к территории ответственности которого относилась Красная звезда. Перед сотрудниками милиции была поставлена задача дойти до каждого жителя района и сообщить ему о розыске человека с приметами, сообщёнными Марией Апаниной. Расчёт правоохранителей строился на том, что район был сравнительно небольшим, поэтому рано или поздно нужных людей отыскать удастся.
Удача улыбнулась через две недели. 7 августа Плотников сообщил исполняющему обязанности начальника уголовного розыска Крысину о том, что удалось выявить знакомую таинственного похитителя, по-видимому его любовницу, Голубеву Анну Евгеньевну. Последняя, узнав о подозрениях в адрес своего интимного дружка, согласилась сотрудничать с уголовным розыском.
Анна рассказала, что хотя её знакомый вёл себя скрытно и не особенно распространялся о своей жизни, ей удалось тайком заглянуть в его паспорт. Звали мужчину, если верить паспорту, Сохин Евгений Васильевич. Дату рождения и место прописки женщина не запомнила. Анна также сообщила, что давно уже не видела Сохина, который собирался в середине июля уехать на некоторое время из Свердловска к родственникам.
Казалось, расследование выходило на финишную прямую. Впервые за всё время похищений малолетних детей в Свердловске правоохранительные органы имели серьёзного подозреваемого и надёжных свидетелей. Надо было брать под стражу Сохина и «колоть» его «на сознанку». Это уголовный розыск умел делать как нельзя лучше. Однако справка из паспортного стола, выданная по запросу уголовного розыска, гласила, что Сохин Евгений Васильевич в числе прописанных в Свердловске граждан не значится. 11 августа оперуполномоченный Плотников сообщил исполняющему обязанности начальника ОУР Крысину о результатах проделанной работы.
Александр Васильевич принял информацию подчинённого к сведению, однако особого интереса к ней не проявил. Дело заключалось в том, что новые чрезвычайные события отодвинули поиск таинственного Сохина на второй план и свежая информация заставляла всерьёз усомниться в причастности этого человека к похищениям детей.
