Глава IX. «…в это время девочка берёт гражданина за руку»

Назад: Глава VIII. «Она данного мужчину догнала и может его опознать…»

Дальше: Глава X. «…озадачив их на розыск детоубийцы»

Валя Камаева, девочка в возрасте трёх лет и четырёх месяцев, исчезла из двора дома №25 по улице Февральской революции, в котором проживала с родителями и братишкой, 22 июля 1939 г. Как и в предшествующих случаях, исчезновение малолетнего ребёнка произошло совершенно незаметно для окружающих – вот только он играл здесь, перед глазами и – раз! – нет малыша.

Однако после того, как ребёнок был уведён из двора, похитителя остановила женщина, хорошо знавшая как саму 3-летнюю Валю, так и её семью. Впервые нашёлся человек, фактически ставший свидетелем преступления, видевший злоумышленника и даже разговаривавший с ним.

Впрочем, предоставим слово матери пропавшей девочки. Евдокия Никифоровна Камаева 26 июля – на четвёртые сутки с момента похищения дочери – подала на имя начальника Отдела уголовного розыска заявление. Документ этот в высшей степени любопытен, его содержательную часть имеет смысл воспроизвести целиком, без купюр:

«Заявление.

22 июля с. г. около 3-х часов дня со двора дома, где я живу, была уведена моя дочь Валя 3 лет. Работаю я на заводе «Сталькан», на время нахождения меня на работе дочь оставлялась под присмотром соседки по квартире гр. Шаховой, которая не заметила, когда и кем была уведена моя дочь со двора дома, где я живу.

При опросе соседей я установила, что гр. Аксенова, проживающая в том же квартале, видела, как моя дочь шла с подростком около 16 лет по улице 9-я января в сторону Площади 1905 года; тов. Аксенова спросила его: «Ты куда её повёл?», на что этот подросток ответил: «А тебе что, я к ним в гости приехал и у них живу».

Я вернулась домой с работы около 7 часов вечера и, обнаружив отсутствие дочери, сейчас же заявила в 1-е отделение милиции и была в тот день во всех остальных отделениях милиции гор. Свердловска, затем 23/VII была в кадавернях (устаревшее название морга – прим. А. Р.) и на кладбищах; 24/VII искала на окраинах города, 25/VII была в детприёмнике по ул. Розы Люксембург, в скорой помощи Визовской поликлиники (то есть ведомственной поликлиники Верх-Исетского завода – прим. А. Р.) и в детприёмнике на Сортировке. В итоге все мои поиски на сегодня остаются безрезультатны.

Прошу Вас помочь мне оказать помощь в разыскивании дочери.

Приметы: волосы короткие светлые – блондинка. За ушами есть следы золотухи. На правой руке и верхней части около плеча следы разреза от операции. На правой ноге выше колена шрам от разреза после операции.

26/VII-39 г. Камаева».

Вроде бы и текст предельно простой, а красноречивее сказать вряд ли получится. 22 июля пропал ребёнок, мать несколько суток бегает в одиночку по городу в его поисках – никому до этого дела нет, ни один бдительный милиционер ни в одном отделении милиции не соблаговолил хотя бы ухом повести на просьбу о помощи. Пока, наконец, кто-то не дал Евдокии Камаевой ценный совет: езжай-ка, голубушка, в областной уголовный розыск, там расскажи о случившемся, может, и возьмутся помочь!

В угро на самом деле тоже никто не горел желанием заниматься очевидным «глухарём», то есть расследованием с минимальными шансами на раскрытие, но сошлись, по-видимому, несколько факторов. Евгений Валерианович Вершинин, начальник отдела, пребывал в заслуженном отпуске, и заявительница поговорил временно исполняющий обязанности начальника отдела Александр Крысин. Это был человек степенный и рассудочный. Родился Александр Васильевич в 1902 г., закончил 3 класса приходского училища, что по милицейским меркам соответствовало уже вполне нормальному образованию, а во время службы в РККА с июля 1919 г. по февраль 1921-го успел поучиться даже на пехотных командных курсах, которые, правда, не закончил. В Рабоче-Крестьянскую милицию Крысин был зачислен в октябре 1922 г., строго говоря, он был одним из ветеранов ОУР, вторым после Кандазали. За время службы в РКМ Крысин закончил высшие курсы научно-технических экспертов, что превратило его в одного из самых компетентных следователей-криминалистов. В августе 1936 г., к моменту аттестации начальствующего состава свердловской милиции, он уже являлся младшим лейтенантом, начальником 5-го отделения Отдела уголовного розыска. Правда, членом ВКП(б) Александр Васильевич так и не стал – и это, кстати, довольно любопытный момент его биографии – так что особых перспектив служебного роста он не имел, но зато работником являлся квалифицированным, исполнительным и честным. Он не мог пройти мимо истории Камаевой и быстро понял всю важность её сообщения.

Крысин распорядился отпечатать на пишущей машинке текст заявления, на которое уже утром следующего дня наложил резолюцию: «Лт. Чемоданову. Для принятия необ. мер. 27/VII».

Таким образом, работать по заявлению пришлось операм младшего лейтенанта Чемоданова, того самого, что годом ранее участвовал в расследовании убийства Герды Грибановой и даже ездил проводить обыск в доме Михаила Грибанова, деда убитой девочки. К середине лета 1939 г. он подрос в должности и звании и теперь возглавлял второе отделение ОУР. Можно не сомневаться, что этот человек был в курсе всего творившегося в отделе, и, разумеется, прекрасно знал о недавних преступлениях против малолетних. Чемоданов отнёсся к делу серьёзно, его сотрудники тщательно «прошерстили» прилегающий к улице Февральской революции район и отыскали кое-что действительно ценное.

Карта Свердловска с указанием мест исчезновений детей по состоянию на конец июля 1939 г. Обозначено: 1 – похищение 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытка похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушение на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищение 12 июня 1939 г. Али Губиной; 5 – похищение 30 июня 1939 г. Риты Ханьжиной; 6 – похищение 22 июля 1939 г. Вали Камаевой.

Прежде всего, опера поговорили с Аксёновой, упомянутой в заявлении Камаевой женщиной, которая якобы видела похитителя. Это была молодая, 29 лет, женщина, мать двоих детей, хорошо знавшая семью Камаевых, поскольку их дети вместе играли. Особенно дружили сыновья обеих семей. Поэтому получалось так, что детей оставляли то под присмотром одной мамаши, то под присмотром другой. Такая вот взаимообразная выручка, явление, кстати, вполне обыденное для советских семей того времени. Оказалось, что Евдокия Камаева ничего не выдумала, Анна Матвеевна Аксенова действительно остановила странного молодого человека, шагавшего по улице вместе с Валей Камаевой. И произошло это именно в день исчезновения девочки.

Встреча имела место на углу улиц Февральской революции и Боевых дружин. Дом №25, в котором жили Камаевы, также являлся угловым, так что фактически встреча произошла у его стен, по-видимому, в самом начале похищения. Вот в каких словах Анна Аксенова рассказала об этой встрече во время официального допроса 30 июля (орфография оригинала сохранена): «Я остановила гражданина, стала его спрашивать, куда он повёл девочку, а он ответил, никуда, она, дескать, сама идёт. Я всё же ещё стала его добивать, почему он чужую девочку повёл? Он тогда мне ответил, что он к Камаевой приехал в гости. В это время как раз и девочка того гражданина берёт за руку. Я рассчитывая, что правда, он, очевидно, к ним приехал. После чего он с девочкой пошёл по улице Боевых дружин к ул. 9-го января. Девочка бегала впереди того гражданина. Я ещё раз подумала, что, очевидно, и действительно к ним кто-то приехал».

Что ж, очень важное свидетельство. Кем бы ни был таинственный мужчина, есть человек, видевший его, говоривший с ним в момент похищения, и способный его опознать! Для следствия такой свидетель – настоящий клад! Преступник – если именно он совершал предыдущие нападения на детей – наконец-то допустил фатальный промах. Будучи застигнут в момент покушения на преступление, он не отказался от своего замысла. Независимо от того, будет ли доказана его вина по другим эпизодам, срок он, считай, себе уже намотал.

Тут мы подходим к самому важному моменту – описанию Анной Аксеновой таинственного незнакомца. Ещё цитата (стилистика оригинала сохранена): «Среднего роста, худощавый, волосы на голове имелись большие, спереда немного завивались, видны колечки и на вид он не чёсан. При разговоре у него около рта слюна, разговор грубоват немного. Одет: рубашка синяя сатиновая, но выгорела, брюки чёрные, рубашка заправлена в брюки и подпоясан ремнём узким, пряжки не заметила, так как у него рубашка выехала немного из брюк и нависла, на ногах не заметила, что было обуто. Мое мнение просто сложилось, что он какой-то ненормальный, одет как-то неряшливо. На вид он лет 16-17, то есть видно, что молодой».

Вряд ли Анна Евгеньевна понимала, насколько же ценно её описание. Она не просто описала внешность неизвестного, но и указала интересную примету: «При разговоре у него около рта слюна (собирается)». О чём тут речь? Налицо явное указание на избыточное неконтролируемое слюноотделение, так называемую гиперсаливацию. Это явление нормально для детей до 6 месяцев, для тех же, кто старше, повышенное слюноотделение является указанием на некое отклонение от нормального функционирования желудочно-кишечного тракта, центральной нервной системы или щитовидной железы. Строго говоря, гиперсаливация не является самостоятельным заболеванием – это лишь симптом весьма широкого круга заболеваний от ДЦП, стоматита и язвы желудка до широкого спектра дегенеративных заболеваний и отравлений металлическим ядами (ртутью, свинцом и пр.). В любом случае, слюноотделение является рефлекторным процессом и напрямую связано с работой мозга, а значит, от него нельзя избавиться в течение нескольких дней или недель. Другими словами, это не кашель и аллергия – за сутки не пройдёт.

Итак, хороший ориентир при опознании – это возраст 16-17 лет, второй серьёзный ориентир – это собирающаяся в углах губ слюна. Если бы сотрудники свердловского уголовного розыска летом 1939 г. догадывались, что помимо этого им нужен явный левша либо человек с сильными признаками левшизма, то преступника можно было бы поймать в считанные недели. А, собственно, много ли было в Свердловске в 1939 г. юношей в возрасте от 15 до 19 лет (обе границы указаны с запасом)?

На самом деле не очень много, мы можем с высокой точностью указать их число с опорой на результаты переписи населения СССР 1937 г. Тогда при общей численности граждан Советского Союза в 162,04 миллионов человек число мужчин в возрасте от 15 до 19 лет с учётом всех поправочных коэффициентов составляло 6,68 миллионов, то есть 4,12%. Считая, что в Свердловске в 1939 г. проживали 450 тысяч жителей (на самом деле, чуть меньше, но мы посчитаем с запасом), получим, что число горожан мужского возраста в возрасте от 15 до 19 лет должно было составить около 18,5 тысяч человек. С одной стороны, вроде бы много. И это действительно большое число для очного опознавания. Но, принимая во внимание, что в ходе поисковой операции интерес должны были представлять люди с выраженным левшизмом и явные левши – а таковых всего около 5% населения – число потенциальных подозреваемых должно было резко сократиться.

Ориентировочно, таких лиц должно было быть около тысячи человек, точнее, несколько менее этого числа. Конечно, величина тоже большая, но ведь вовсе и не требовалось проводить опознание сразу всех левшей Свердловска. Начинать следовало с тех, кто живёт в относительной близости от места совершения преступления, то есть не далее 3-4 км от места похищения девочки. Технически организовать такую проверку уголовному розыску было вполне по силам, причём провести её можно было, замаскировав под работу по подготовке постановки молодых людей на воинский учёт. Сначала собрать информацию о мальчиках-левшах или с выраженными признаками левшизма, учащихся в старших классах средних школ, затем дополнить её сведениями из вечерних школ рабочей молодёжи. Учителя должны были знать всех «своих» левшей. Их информация могла быть прекрасно дополнена данными территориальных и ведомственных поликлиник. Такая селекция позволила бы скрытно переписать всех левшей Свердловска в возрасте 16-17 лет, причём независимо от того, учатся ли они в школах, или пошли работать на заводы. Получив необходимый список, можно было проводить негласное опознание так сказать явочным порядком, замаскировав его под диспансеризацию призывников или сбор документов для оформления паспортов. Работы, конечно, было бы много, но технически задача такого рода была вполне решаема.

В общем, вероятность отыскать преступника была совсем даже не нулевой. Принимая во внимание, что по всем предыдущим эпизодам уголовный розыск вообще не получил сколько-нибудь серьёзной ориентирующей информации, опознание явочным порядком леворуких юношей, проживающих в районе Верх-Исетского завода, представлялось не такой уж и глупой идеей. Во всяком случае, такого рода селективный отбор подозреваемых и их последующее опознание свидетельницей, могло с немалой вероятностью привести к обнаружению злоумышленника, виденного Аксёновой.

Но – тут мы снова делаем вынужденную и неизбежную оговорку – все эти рассуждения имеют сугубо умозрительный характер. Никто в свердловском уголовном розыске не ломал голову над возможной леворукостью преступника, никто вообще не связывал воедино различные нападения на детей, а если и связывал, то не доверял документам свои предположения. Может быть, на уровне разговоров тема эта и поднималась, ведь тот же самый Чемоданов мог напомнить своим коллегам о нераскрытом убийстве Герды Грибановой, хотя… Хотя, впрочем, они и сами вряд ли забыли это убийство, о которое обломали когти, так ничего и не достигнув.

Помимо Анны Аксеновой, операм из отделения Чемоданова удалось отыскать ещё одного в высшей степени важного свидетеля. Оперуполномоченный Игнатьев во время поквартирного обхода наткнулся на 13-летнего мальчишку Борю Горского, который, как выяснилось из беседы, также видел похитителя Вали Камаевой. Встреча произошла 22 июля, то есть в день похищения девочки, чуть позже того, как с незнакомцем столкнулась Анна Аксенова. Похититель двигался по улице 9 января в сторону Площади 1905 года, что соответствовало показаниям Аксеновой. Как сообщил новый свидетель: «Неизвестный гражданин… за руку вёл девочку Камаевых и вёл с нею разговор, что зайдут в магазин и купят печеньку». Приметы похитителя Боря Горский описал такими словами: «16 лет, среднего роста, одет в синюю рубашку, брюки чёрные, на ногах серые полуботинки, волос… светло-русый и завивается очень». Горский уверенно заявил, что может опознать таинственного молодого человека.

Добытая Игнатьевым информация была очень важна. Во-первых, полученное от нового свидетеля описание отлично соответствовало тому, что уже было сообщено Аксеновой, а это свидетельствовало о его объективной точности. Во-вторых, появлялся второй человек, способный провести опознание подозреваемого, причём оба свидетеля никак не были связаны между собой, что делало возможное опознание более достоверным. К сожалению, следует признать, что при опросе Горского сотрудник уголовного розыска проявил труднообъяснимую небрежность, поэтому сделанная им запись не содержала несколько весьма важных моментов. Прежде всего, в ней не указывалось, что Горский видел похитителя в компании трёх друзей, то есть число свидетелей на самом деле было больше одного. А кроме того, подросток дал гораздо более подробное и точное описание неизвестного молодого человека, нежели это записано у Игнатьева. Почему последний допустил такую небрежность, сказать нам сейчас трудно, видимо, он посчитал нужным придать описанию более строгий и формализованный вид. При этом сержант упустил из вида важнейшее требование к оформлению допроса свидетелей, заключающееся в том, что все описания должны фиксироваться дословно, со стенографической точностью. Допрашивающий посредством уточняющих вопросов может направлять рассказ свидетеля в нужное русло, но не вправе решать, какая деталь воспоминаний важна, а какая – нет, его задача заключается в том, чтобы записать показания максимально точно и полно.

Но едва-едва Чемоданов и его люди взялись за работу по заявлению Евдокии Камаевой, как на них свалилась новая напасть. Точнее даже не на них, а на весь уголовный розыск с прокуратурой в придачу.

Во второй половине дня 27 июля, в то самое время, когда опера уголовного розыска «мелким чёсом» проходили дома и кварталы в районе улицы Февральской революции, на другом конце города в Пионерском посёлке разворачивались события, достойные стать сюжетом самого настоящего голливудского триллера. В районе 15-16 часов – показания свидетелей здесь расходятся – 4-летняя Лида Сурнина вышла из дома №29 по улице Пионеров, в котором проживала вместе с отцом и матерью, и уселась на скамеечку у ворот. Мать её, Надежда Сурнина, находилась дома, буквально в нескольких метрах от дочери. В то самое время, пока девочка сидела на лавке, Надежда разговаривала с домохозяйкой, у которой семья снимала жильё.

Минут через 10 после того, как Лида вышла из комнаты на улицу, в дом вошла жившая неподалёку Елизавета Голикова и, уточнив, чья именно девочка сидела на лавочке, брякнула без лишних экивоков: «Твою дочь сейчас утащил мальчишка в лес, иди догоняй его и отнимай у него свою девочку!» Фраза воспроизведена дословно, именно в таком виде она была зафиксирована в протоколе допроса Сурниной на следующий день. Оказалось, что Елизавета Голикова вместе с двумя дочерьми видела, как какой-то подросток прошёл под окнами их дома №29 по улице Алексея Толстого, ведя за руку маленькую Лидочку, которая не хотела идти и не поспевала за ним. Подросток, дойдя до поворота, подхватил девочку на руки и припустил бегом в сторону лестного массива к востоку от Пионерского посёлка. Строго говоря, улица Алексея Толстого являлась последней обжитой улицей в этой части города, восточнее находилась пустошь, разбитая на кварталы, но ещё не застроенная. Некоторые здания там только возводились, а к постройке других вообще не приступали. Расстояние до леса составляло примерно 700 метров, но это пространство летом 1939 г., ещё раз уточним, оставалось незастроенным и незаселённым.

Услыхав чудовищную новость о похищении дочери, Надежда Сурнина выскочила на улицу и увидела, что скамейка у ворот действительно пуста. Мать помчалась в направлении к началу улицы Алексея Толстого, сообразно указаниям, полученным от Елизаветы Голиковой. Через несколько минут ей повстречались две дочери последней – Маргарита и Галина. Оказалось, что Голикова послала их преследовать похитителя, однако 10-летняя Маргарита быстро отстала, так что преследование вела Галя в одиночку. Она была ненамного старше Риты, всего-то 12 лет, даже удивительно, что такая маленькая девочка самоотверженно выполняла приказ матери следовать за преступником, даже оказавшись далеко от дома! Похититель, увидев, в конце концов, преследовавшую его девочку, остановился, погрозил ей кулаком и показал язык. Всё это происходило, подчеркнём, на пустоши, вне городской застройки. Галя была в ту минуту совершенно одна и потому побоялась следовать за похитителем. В общем-то, девочку можно понять, упрекнуть её в малодушии просто язык не повернётся. Галина повернула в сторону дома, прошла пару сотен метров и тут с нею повстречалась мать похищенной девочки. Галя Голикова вкратце объяснила Надежде Сурниной что смогла, и они возобновили погоню – теперь уже вдвоём. Добежав до леса, некоторое время они двигались вдоль его границы, затем поняли, что потеряли след и остановились.

За всеми этими перемещениями по пустырю наблюдали две женщины, работавшие на стройке дома на улице Кооперативной, примерно в 600 метрах от места похищения девочки. Женщины-строители, обе Анастасии – Прохорова, 32 лет, и Степанова, 26 лет – не могли видеть само похищение ввиду удалённости места, но зато обратили внимание как на беглеца с девочкой на руках, так и погоню.

Увидела женщин и Надежда Сурнина. Подойдя к ним, она спросила, не обратили ли они внимания на парня с девочкой на руках? Женщины, узнав, что речь идёт о похищении ребёнка, тут же дали исчерпывающее разъяснение – оказалось, что на развилке улиц Горняков и Июльской пути беглеца и преследователей разошлись, парень побежал направо, по Июльской, а Надежда с Галей – налево, по Горняков. Прохорова и Степанова дали Надежде Сурниной хороший совет – позвонить скорее в милицию, может, удастся отбить девочку.

Карта Пионерского посёлка, позволяющая составить представление о перемещениях похитителя Лиды Сурниной во время совершения преступления и расположении некоторых из свидетелей. Обозначено: А – дом №29 по ул. Пионеров, в котором проживала семья Сурниных; В – дом №29 по ул. Алексея Толстого, из окон которого Елизавета Голикова и её дочери увидели похитителя с девочкой; С – приблизительное местоположение свидетельниц Прохоровой и Степановой, видевших со второго этажа строившегося дома бегущего молодого человека с ребёнком на руках. Пунктирная линия – маршрут движения преступника с похищенной Лидой Сурниной. 1 – место начала похищения (перед домом, в котором проживала семья Сурниных). 2 – место окончания похищения (выход преступника в лесную зону, отрыв от преследования). Выделенная серым тоном D соответствует дому №1 по Флотской улице (это барак, от которого 12 июня 1939 г. была похищена Алевтина Губина). Общая длина маршрута 1-2 составляет 1600 м, причём большую его часть преступник преодолел, неся девочку на руках; расстояние между точками А и D – немногим более 300 м. Представленная схема до некоторой степени позволяет получить представление как о крайней дерзости похитителя, так и его физических кондициях. То, что он появился в Пионерском посёлке спустя полтора месяца со времени похищения Али Губиной и рискнул повторить преступление, однозначно свидетельствует о наглости и самоуверенности злоумышленника. А то, что он не отказался от своего замысла после того, как был замечен и не только не бросил жертву, но, напротив, побежал, удерживая девочку на руках, указывает на его хорошую физическую форму.

Надежда так и поступила. К 17 часам в районе улицы Алексея Толстого появились первые три пеших патрульных милиционера, затем прибыл взвод из состава конного дивизиона Управления РКМ, приехала автомашина с кинологом и собакой-ищейкой. Вечером 27 июля началась полномасштабная поисковая операция, в которой приняли участие как работники милиции, так и большое число жителей Пионерского посёлка. Быстро было организовано сплошное прочёсывание лесного массива к северу от Березовского тракта. Логика при принятии этого решения была простой: к югу от этой дороги в 1939 г. находился дачный район, и преступник вряд ли побежал бы в ту сторону.

Мы вряд ли ошибёмся, если скажем, что перед нами первый случай адекватного реагирования свердловской милиции на чрезвычайную ситуацию с ребёнком.

Прочесывание местности шло до наступления темноты и продолжилось утром следующего дня. Понятно было, что преступник вряд ли унёс жертву далеко и какова бы ни была судьба девочки, её следует искать в считанных километрах от города. Задача заключалась в том, чтобы поспешный осмотр местности не сказался на результате, ведь если девочка была убита и тело её замаскировано, то его можно было легко пропустить.

Этого не случилось – тело Лиды Сурниной было найдено около полудня 28 июля в лесной чаще, примерно в 800-900 метрах западнее железнодорожной станции «Аппаратная». Расстояние от места похищения по прямой составляло примерно 2,5 километра, но преступник пробежал, видимо, гораздо больше, ввиду того, что на некоторых участках его путь сильно отклонялся от кратчайшего направления к этой точке.

Похититель не побоялся потратить некоторое время на маскировку трупа, который оказался старательно завален большим количеством сухих веток и засыпан опавшей хвоёй.

После удаления этого мусора выяснилось, что труп раздет – тёмно-синяя юбочка лежала рядом, а белая рубашка и розовое платьице прикрывали грудь и живот ребёнка. На ногах остались хлопчатобумажные детские чулочки, на правой ноге – сандалия, с левой сандалия снята (или соскочила при раздевании) и помещена слева от тела. Руки ребёнка были вытянуты вверх, ноги – полусогнуты. После удаления предметов одежды, закрывавших тело, стала ясна причина смерти – обширные раны на животе и груди, в раскрытой ране на животе был виден клубок кишок.

Труп Лиды Суриной.

Карта Свердловска с указанием мест исчезновений детей по состоянию на конец июля 1939 г. Использована немецкая карта 1942 г., т.к. она более корректно, нежели карта 1947 г., отображает застройку Пионерского посёлка и границу лесной зоны на северо-востоке города. Обозначено: 1 – похищение 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытка похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушение на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищение 12 июня 1939 г. Али Губиной; 5 – похищение 30 июня 1939 г. Риты Ханьжиной; 6 – похищение 22 июля 1939 г. Вали Камаевой; 7 – похищение 27 июля Лиды Сурниной. Серым цветом показаны места обнаружения тел убитых детей: 5+ – Ханьжиной, найденной пастухами 4 июля, и 7+ – Сурниной, обнаруженной 28 июля в ходе поисковой операции. Эти места показаны весьма приблизительно, ввиду неточности их фиксирования официальными документами. Тело Вали Камаевой к концу июля 1939 г. найдено не было, поэтому девочка считалась пропавшей без вести. При взгляде на карту бросается в глаза чёткая локализация первых трёх эпизодов на сравнительно небольшой территории в Сталинском районе Свердловска. Начиная с похищения Вали Камаевой (4) можно видеть появление радиальных «выбегов» злоумышленника от центра города в направлении окраин. Подобное расширение «ареала» активности прекрасно соответствует классической картине трансформации модели поведения серийного убийцы по мере накопления опыта в сторону усложнения. Одновременно с этим можно видеть очевидное увеличение расстояния между местами похищений детей и обнаружения их тел. Если в первых эпизодах таковое исчислялось десятками и сотнями метров, то в случаях похищений Риты Ханьжиной (в конце июня) и Лиды Сурниной (в конце июля) тела жертв находили за несколько километров от мест похищений.

Для осмотра тела прибыли народный следователь Молотовской районной прокуратуры Губин и упоминавшийся уже не раз сотрудник уголовного розыска Чемоданов, в тот день как раз заступивший ответственным дежурным по Управлению РКМ. В ходе осмотра было установлено, что место обнаружения трупа явилось местом совершения преступления – на это указывали многочисленные следы ещё жидкой крови под телом и рядом с ним. Не вызывало сомнений, что именно здесь жертве были нанесены удары холодным оружием и девочка истекала кровью, никуда не перемещаясь. Осмотрев вещи, снятые с жертвы, сыщики установили факт прижизненного раздевания – на предметах одежды оказались лишь незначительные кровавые помарки и отсутствовали порезы. Во время осмотра места преступления эксперт-криминалист сделал 4 фотографии – этот маленький штришок выразительно демонстрирует, насколько иначе в те времена воспринимались требования к судебному фотографированию.

Прокурор Губин получил приказ отправиться на осмотр места обнаружения трупа от своего начальника – прокурора Молотовского района Фомина, а тот в свою очередь – от исполнявшего обязанности начальника следственного отдела Свердловской облпрокуратуры Герасимовича. Впоследствии тот затребовал себе следственные материалы и обязал подчинённых организовать плотное взаимодействие между работниками различных районных прокуратур и сотрудниками милиции как из территориальных отделений, так и уголовного розыска. Это распоряжение наводит на мысль о подозрениях Герасимовича – официально тогда ещё не звучавших – предположившего существование связи между разновременными нападениями на малолетних детей. Хотя формально все преступления такого рода считались между собою не связанными и расследовались раздельно, главный областной следователь, по-видимому, уже в конце июля 1939 г. стал склоняться к мысли о наличии в городе преступника, периодически совершающего нападения на детей в схожей (повторяющейся) манере.

На следующий день, 29 июля, после опознания тела родителями девочки, судмедэксперт Грамолин произвёл в секционной 1-й городской больницы вскрытие. В акте №994 описаны следующие телесные повреждения (см. анатомическую схему):

– В области правой брови резаная рана 2,0 см (позиция 1);

– Резаная рана на правой щеке длиною 2,0 см (поз. 2);

– На передней поверхности шеи зияющая рана 5,0 х 7,0 см, гортань разрезана в области щитовидного хряща, ранение левой сонной артерии. Рана образована из нескольких поперечных разрезов (поз. 3). В области этой раны в толще мышечной ткани кровоизлияние (это указание на душение);

– На правой боковой поверхности шеи несколько кожных надрезов длиною 2,0-2,5 см (поз. 5);

– У края нижней челюсти справа резаная рана 3,0 см (поз. 4);

– На правом плече и правом боку грудной клетки 12 колото-резаных ран размером 1,0-1,5 см. (поз. 6). Раны с гладкими краями, один угол раны острый, второй несколько закруглён (это указание на форму режущего орудия – нож с односторонней заточкой и обушком, как говорили в те годы; небольшая ширина лезвия указывает на то, что, по-видимому, это складной нож вроде перочинного);

Анатомическая схема с указанием телесных повреждений Лиды Сурниной. Пояснения к схеме приведены в тексте. Хорошо заметна локализация резаных ран на правой стороне торса, справа от пупка, на правой руке, с правой стороны лица. При расположении убийцы лицом к лицу с жертвой, такие раны могли быть нанесены только в том случае, если преступник держал нож в левой руке. В который уже раз нам приходится обращать внимание на довольно очевидный левшизм убийцы. Наличие трёх незначительных ран в районе левого соска не только отменяет это предположение, но напротив, лишь подчёркивает явный дисбаланс между числом ран на левой и правой сторонах тела жертвы.

– На уровне 6-го ребра справа резаная рана длиною 6,0 см. (поз. 7);

– На груди слева около соска 3 колото-резаных раны размером 1,0 см (поз. 8);

– Несколько мелких надрезов на груди справа;

– На животе в продольном направлении справа от пупка резаная рана длиной 10,0 см (поз. 9);

– На нижних конечностях и боках масса пятен бледно-жёлтого цвета пергаментной плотности. Это следы давления камней и веток, наваленных на труп с целью его сокрытия, то есть это посмертные повреждения кожи, не связанные напрямую с травмированием жертвы в процессе нападения.

Половые органы не имели дефектов развития и следов манипуляций или повреждений. Девственная плева не была повреждена. Заднепроходное отверстие зияло, но повреждений также не имело. Его ненормальное расширение, вкупе с отсутствием трещин и разрывов ректума и прямой кишки, служило косвенным указанием на половой акт, осуществленный после смерти жертвы.

Внутренний осмотр показал наличие кровоизлияния в тканях шеи, как со стороны гортани, так и позвоночника. В нижней доле левого легкого была зафиксирована резано-колотая рана 1 см длиною, в правом легком – две такие же раны глубиною 1,5-2,0 см, в силу наличия этих ранений в плевральных полостях была обнаружена жидкая кровь в небольших количествах. Незначительность крови указывала на посмертность причинения этих ран.

Желудок оказался наполнен полужидкой пищевой массой. То, что пища не была эвакуирована из желудка в кишечник, означало, что смерть девочки последовала менее чем через 4 часа после последнего приёма пищи.

По мнению эксперта, смерть Лиды Сурниной явилась результатом асфиксии, обусловленной повреждением крупных кровеносных сосудов шеи и гортани и последовавшего за этим нарушения мозгового кровообращения. Повреждения на животе, конечностях и лице имели посмертное происхождение. Не исключил эксперт возможность того, что потерпевшая «стала жертвой удовлетворения извращенных половых потребностей неизвестного мужчины», хотя в этой части заключение носило предположительный характер. В качестве орудия преступления был использован нож.

При изучении локализации ран нельзя не отметить их преимущественного расположения с правой стороны тела. Труп был найден в положении «лежа на спине», то есть лицом к убийце, в таком положении и наносились ранения. На это однозначно указывало отсутствие ран на спине (жертва во время нападения была прижата к земле) и обильные потёки крови на грунте под телом (если ранения наносились в положении стоя, то кровь не натекла бы под труп). Всё это убедительно указывает на привычку убийцы держать нож в левой руке. Если по результатам анализа предыдущих эпизодов данное умозаключение носило предположительный характер, то теперь утверждение о левшизме убийцы можно было считать аргументированно доказанным. Однако тут же возникает очень интересный нюанс – на левой стороне груди Лиды Сурниной оказались аж 3 колото-резаных раны длиною 1 см каждая, причём, согласно результатам внутреннего исследования, довольно глубокие – как минимум один из ударов достиг левого лёгкого.

Как отмечалось выше, ранения холодным оружием в правую и левую стороны тела жертвы, хотя и являются наиболее распространёнными, связаны со вполне определёнными обстоятельствами нападения, а именно: а) активным перемещением жертвы в процессе борьбы, б) ранением или саморанением нападающего, вынужденного переложить оружие из одной руки в другую, в) одновременным использованием нападающим двух рук, в каждой из которых находится свое оружие и, наконец, г) участием в нападении двух или более человек. Пункты а) и в), как представляется, можно исключить, поскольку из анализа следов на месте преступления ясно, что девочка была зафиксирована в положении лёжа на спине и не могла бегать, уклоняться и т.п., что же касается орудия преступления, то, судя по всему, для умерщвления использовался один-единственный нож с довольно узким лезвием (около 1 см). А вот саморанение преступника и действия более чем одного человека исключать нельзя.

Если на ноже отсутствуют упор или крестовина – стопор ладони на рукоятке – то рука в момент встречи лезвия с преградой может продвинуться вперёд и попасть на режущую кромку. Тогда, в зависимости от способа удержания ножа (прямого или обратного хвата), нападающий порежет либо область ладони возле большого пальца, либо мизинца. Это нюансы хорошо известны всем, имеющим понятие о ножевом бое, поэтому опытный боец при работе с ножом без упора/крестовины использует несколько модифицированный вид хвата, при котором тыльная часть ножа упирается в основание ладони, что предотвращает соскальзывание руки. Все эти теоретические рассуждения приводятся здесь с единственной целью – пояснить практическую важность предположения о саморанении преступника, а именно – опытный преступник, имеющий практический навык работы с ножом, саморанения не допустит. Верен и обратный вывод – саморанение является свидетельством неопытности нападающего. Запомним этот момент.

Эти иллюстрации демонстрируют основные виды хвата ножа: 1) прямой и 2) обратный – и связанные с ними риски саморанения при отсутствии на ноже упора/крестовины (стопора кисти руки). При встрече лезвия с преградой (пуговицей, крупной костью и т.п.) существует весьма немалый риск соскальзывания руки на лезвие и причинение самому себе весьма серьёзных порезов. История криминалистики знает огромное количество случаев когда такого рода саморанения приводили к разоблачениям преступников. Для устранения вышеназванной угрозы опытные «ножевики» используют несколько измененные разновидности прямого и обратного хватов, при которых затыльник рукояти ножа упирается либо в основание ладони (3), либо в основание большого пальца (4). Однако, такие хваты требуют привыкания, определённой сноровки и без предварительной наработки навыка представляются неудобными. Кстати, именно для большего удобства упомянутых хватов, затыльники рукоятей боевых ножей изготавливают скруглёнными. Преступник, совершавший нападения на детей в 1938-1939 гг. в Свердловске, использовал в качестве холодного оружия нечто, имевшее довольно узкое лезвие (8-10 мм.), возможно, это был перочиный нож или какая-то самодельная заточка (подобные вещицы в те годы очень ценились). В любом случае, сложно представить, чтобы подобная вещица имела упор или крестовину. А раз так, то вероятность саморанения преступника, наносившего жертвам многочисленные удары ножом в состоянии крайнего исступления и вряд ли хорошо себя контролировавшего, представляется далеко ненулевой. Именно саморанение могло заставить убийцу-левшу переложить нож из левой руки в правую и нанести три удара в область левого соска жертвы.

Далее. Предположение о нападении двух преступников отнюдь не отменяет высказанной выше убеждённости в том, что один из них – левша или частично переученный левша с доминирующей левой рукой. Один преступник мог передать оружие другому, дабы тот самостоятельно нанёс несколько ударов – это довольно распространённый способ демонстрации преданности, «повязанностью» общей кровью. Основные ранения Лиде Сурниной причинил левша, все его порезы оказались сосредоточены на правой стороне тела жертвы, а после этого он передал нож правше, нанесшему не менее трёх ударов в левую сторону грудной клетки лежавшей на земле девочки.

Ни одному из высказанных предположений (саморанение или нападение более чем одного преступника) предпочтение отдать нельзя, оба они относятся к области догадок. Однако эти тезисы заслуживают того, чтобы сделать на них сейчас акцент, в последующем нам о них ещё придётся вспомнить.

Первая версия произошедшего у сотрудников правоохранительных органов стала оформляться ещё до того, как к следственным материалам был приобщён акт судебно-медицинского исследования тела Лиды Сурниной. И этому вольно или невольно поспособствовали первые допросы родителей погибшей. Выяснилось, что у семьи, имелись кое-какие скелеты в шкафу. Точнее, они были у отца убитой девочки – Ивана Яковлевича Сурнина.

Родившийся в 1908 г. в далекой деревне Вятской губернии Иван с началом коллективизации бежал в город, после нескольких переездов перебрался в 1934-м в Свердловск. На завод работать не пошёл, рабочие хотя и получали гарантированный паёк, но хлеб у них был очень тяжёлый. Иван устроился плотником в торговую сеть – стеклить витрины, сколачивать павильоны, навешивать двери. Работа была неплохая – надзора меньше, чем на заводе, плана нет, да и к продуктам поближе. На Надежде он женился ещё в 1932 г., но из колхоза её долгое время не забирал, мотивируя это тем, что ему надо получше обустроиться в городе, найти работу поприличнее, снять жильё, подкопить деньжат – в общем, отговорки находились благовидные. Периодически Иван приезжал на историческую родину, жену проверить, да и родителям помочь. Подобный вариант семейной жизни люди иногда с юмором называют гостевым браком. Во время такого рода эпизодических встреч жена Ивана забеременела, и у четы Сурниных появилась дочь Лида. В феврале 1939 г. Надежда приехала в Свердловск, осмотрелась, и супруги решили, что пора съезжаться. Надя уехала обратно в деревню продавать хозяйство и вернулась в Свердловск вместе с Лидочкой лишь 9 июля, то есть менее чем за 3 недели до трагедии.

И вот тут-то начались неожиданные для жены открытия. Выяснилось, что Ивана некоторое время преследует некая сумасшедшая дамочка, уверенная в том, что он является отцом её ребёнка. Годом ранее они работали на одном складе – Иван Сурнин вставлял стекла, а Параскева Смирных учитывала продукты. Через 9 месяцев после совместных праведных трудов Параскева разродилась чудным малышом и заявила Ивану Яковлевичу, что тот – папаша оного. Иван восторга не разделил, ребёнка не признал и заподозрил подвох со стороны молодой мамаши, которая посредством рождения ребёнка рассчитывала получить жилплощадь в семейном общежитии. Женщину, в общем-то, можно было понять, она проживала в посёлке Красная Звезда в землянке №22. Это любопытный штрих в картине тогдашней эпохи – в Свердловске летом 1939 г. люди ещё официально проживали в землянках. Понятно, что советское семейное общежитие в сравнении с землянкой покажется настоящим санаторием, ради такой цели можно и ребёночка родить!

Тем не менее налицо был конфликт интересов, причём непримиримый. Гражданка Смирных пригрозила гражданину Сурнину принудительным взысканием денег на воспитание ребёнка через суд, Иван Яковлевич на угрозы не поддался и послал нахалку куда подальше. Кто там из них был прав и кто на кого возводил напраслину, мы сейчас уже не узнаем даже при очень большом желании. Судя по всему, Параскева была дамочкой не простой, а очень простой, но и Иван Сурнин не очень далеко от неё ушёл. В общем, бывшие друзья и коллеги разругались, и Параскева снесла в народный суд иск о начислении на зарплату предполагаемого папаши алиментов. Суд тянулся долго, аж даже 9 заседаний, и в конце концов 26 июня вынес решение, обязывавшее Ивана Сурнина выплачивать на содержание ребёнка Параскевы 25% месячного заработка.

В общем, вернулась Надежда Сурнина в июле в Свердловск, а тут такая новость! Было чему поразиться, но неприятные сюрпризы на этом не закончились. 7 июля Смирных отыскала Сурнина на работе и вручила ему исполнительный лист, по-доброму посоветовав не нарушать закон. Согласно судебному предписанию Иван должен был передавать лично или переводить почтой назначенную судом сумму до 17 числа каждого месяца. Однако 17 июля он алименты Параскеве Смирных не привёз, а потому на следующий день она отправилась на розыск должника. Благо адрес его проживания был ей известен из судебных документов. Параскева не застала ни Ивана, ни Надежду, зато поговорила с владелицей жилья, уточнила на всякий случай кое-какие детали, вроде того, что не поменял ли Иван место работы, не случилось ли с ним чего, а заодно узнала о приезде жены с ребёнком. Понятно, что Параскева была настроена враждебно. А через десять дней приключилась вся эта история с похищением и убийством маленькой Лидочки Сурниной. Вот уж совпадение, так совпадение!

Что прикажете думать следователю, услыхавшему такую историю? Любой советский следователь знал, что 9 из 10 тяжких преступлений против личности совершаются на почве неприязненных отношений лицами, хорошо знающими потерпевших или состоящими с ними в родственных отношениях. Хотя родители убитой девочки не заявили о своих подозрениях в адрес Параскевы Смирных, отмахнуться от вполне очевидной версии её причастности к произошедшему было никак нельзя.

Помимо этого направления, в первые же дни расследования началась отработка и другой важной зацепки, связанной с тем, что некоторые жители Пионерского посёлка сумели хорошо рассмотреть похитителя.

К числу таких ценных свидетелей прежде всего следовало отнести сестер Галину и Маргариту Голиковых, тех самых, что преследовали преступника. Хотя Маргарита во время погони быстро отстала, тем не менее, она хорошо рассмотрела молодого человека, когда тот, ведя похищенную девочку за руку, проходил прямо под окнами её дома. Сёстры дали хорошо согласованные показания. По их рассказам выходило, что Лиду Сурнину похитил человек следующей внешности (орфография оригинала сохранена): «…подросток на вид примерно лет 16. Одет в серую рубаху, вправленную в брюки. В серых брюках и полуботинках, сам среднего роста, худощавый, на лицо бледный, чёрные глаза, чёрные брови, волосы на голове чёрные, немного вьющиеся».

К сожалению, мать девочек, хотя и видела похитителя, детально его не рассмотрела и честно призналась, что опознать его не сможет. Тем не менее описание Елизаветы Дмитриевны Голиковой оказалось всё же очень любопытным, процитируем самый важный его фрагмент: «…среднего роста, узкоплеч, худощав, с тонкой длинной шеей. Волосы на голове длинные, пышные. Одет был в рубашку серого цвета и чёрные короткие брюки, из-под которых виднелись голые ноги с одетыми на них полуботинками, цвета которых не помню. У меня сложилось впечатление, что гражданин этот вырос из брюк и из рубашки, в результате чего брюки ему стали коротки, так же как коротки рукава рубашки. Поэтому, а также потому, что у него тонкая длинная шея, узкие худые плечи и худые, с острыми локтями руки у меня сложилось о нём впечатление, как о подростке 13-14 или самое большое 15-16 лет».

Чем интересно описание Елизаветы Голиковой? Прежде всего, перед нами рассказ взрослой женщины, которая оценивает рост и телосложение иначе, чем ребёнок. Последний смотрит на рослого человека и крупные предметы снизу вверх, в его субъективном восприятии они кажутся больше, чем есть на самом деле. В детском возрасте деревья, дома, автомашины, окружающие люди кажутся гораздо больше своей истинной величины. Попадая в те же самые места через десять лет, человек поражается тому, что хорошо знакомые пейзажи, люди и предметы странно съеживаются в размерах – и домик оказывается маленьким, и обеденный стол совсем небольшой, да и хорошо знакомый сосед вдруг странно усох и сделался много ниже. Перед нами нормальный эффект изменения субъективного восприятия линейных размеров, хорошо известный психологам. Поэтому показания 34-летней Елизаветы Голиковой объективно должны расцениваться как более ценные и точные, нежели рассказы её 10- и 12-летних дочерей.

Представляет интерес и другой момент, связанный с утверждениями матери. Она честно заявила, что не способна опознать похитителя, потому что не запомнила деталей его лица, но при этом женщина вполне определённо высказалась об общем впечатлении, которое произвела внешность похитителя. Прикладную ценность этого свидетельства ни в коем случае не следует недооценивать. Речь идёт вот о чём: в человеческом мозгу за обработку и хранение визуальной информации, то есть сигналов, поступающих по глазному нерву, отвечают в общей сложности 30 особых участков в задней части коры головного мозга (зрительных зон). Одна из них отвечает за восприятие и оценку цвета, вторая – анализирует контрастность и определяет истинные границы объекта, третья – создаёт стереоизображение и определяет расстояние до точки наблюдения, четвёртая – распознает движение и т.п. В принципе, аналогичные зрительные зоны существуют у всех высших млекопитающих. Но в отличие от всех прочих живых созданий, населяющих нашу планету, человеческий мозг наделён удивительной способностью распознавать лица. Эта уникальная особенность дала человеку колоссальные эволюционные преимущества, предопределила возможность социализации нашего вида и именно ей в конечном счёте мы обязаны привычной нам организацией окружающего пространства. За восприятие и оценку человеческого лица – именно как объекта идентификации – отвечают особые участки мозга, расположенные вокруг веретенообразных извилин. В отличие от прочих зрительных зон эти участки находятся не в задней, а в нижней части мозга, на нижних поверхностях височных долей правого и левого полушарий. Участок мозга, прилегающий к левой веретенообразной извилине, активизируется в тех случаях, когда в поле зрения попадает объект, похожий на человеческое лицо, причём неважно, какой именно, – это может быть гнилая коряга, изъеденная ветром скала или нарисованный на полях тетради женский профиль. Это своего рода первичный фильтр, оценивающий изображение и отсеивающий всё, что лицом человека на самом деле не является. Но как только в поле зрения наблюдателя попадает истинное человеческое лицо, резко активизируется участок вокруг правой веретенообразной извилины, который, «проверив» сигнал и убедившись в его «соответствии истинности», подключается к лимбической системе мозга, отвечающей за эмоциональные оценки. То есть человек, увидев лицо другого человека, сразу пытается дать оценку увиденному и отнести изображение к категориям, вызывающим устойчивое эмоциональное восприятие – член семьи, друг, незнакомое лицо, подозрительное лицо, враг – и так далее, градаций на самом деле очень много, несколько десятков.

Это очень интересный феномен, до сих пор не полностью изученный, но имеющий огромное значение в контексте современных попыток создания технологий распознавания образов. Рассогласование в работе описанной цепочки узнавания лиц или повреждение отдельных участков мозга приводит к удивительным, с точки зрения неспециалиста, последствиям. Например, повреждение участков мозга в районе веретенообразных извилин приводит к состоянию, известному, как прозопагнозия – неспособность распознавать людей по лицам. Причём прозопагнозия никак не связана со зрением человека и его интеллектом – больной продолжает прекрасно видеть, читает книги, усваивает новый материал, сохраняет все навыки социализации – это ни в коем случае не сумасшедший в бытовой трактовке этого явления. Вот только такой человек никого не узнает по лицам, хотя и способен узнавать телосложение знакомых ему людей, строение кистей их рук, запах духов. Чрезвычайно любопытно расстройство, известное под названием «синдром Капгра», возникающее при рассогласовании работы веретенообразных извилин разных полушарий. При этом синдроме человек распознаёт лица, но не признаёт их за истинные лица знакомых ему людей. Больной искренне верит в то, что его прежние знакомые подменены очень похожими людьми, верит в то, что над ним кто-то шутит или ставит эксперименты. «Синдром Капгра» психиатры долгое время принимали за шизофрению, поскольку шизофреники действительно демонстрируют «бреды подмены», доказывая, что их знакомых и родственников «подменили» некие чужеродные злонравные силы (инопланетяне, спецслужбы и т.п.). Но «синдром Капгра» не является психическим заболеванием, не вызывает бредов и не влечёт за собой изменений личности.

Для человеческого мозга результаты распознавания лиц исключительно важны, можно сказать, что они по своей важности перевешивают результаты работы прочих «зрительных зон» мозга. Это, кстати, играет с мозгом злую шутку и частенько приводит к серьёзным ошибкам, например, при определении возраста или веса человека. Состояние кистей рук несёт более точную информацию о возрасте, нежели лицо, но окончательное суждение мозг всё-таки выносит после оценки лица. Как это ни покажется странным, иногда более точное умозаключение о внешности и физических кондициях человека можно сделать по общей оценке его фигуры, нежели лица, другими словами, если исключить впечатления, внушённые мозгу веретенообразными извилинами.

Это как раз то, что мы видим в случае с Елизаветой Голиковой – веретенообразные извилины её мозга оказались не задействованы в процессе запоминания облика неизвестного преступника. Это, однако, отнюдь не обесценивает других воспоминаний, визуально связанных с убежавшим злоумышленником, поскольку в процесс запоминания оказались вовлечены другие «зрительные отделы» мозга. В принципе, с некоторой вероятностью Голикова могла бы вспомнить лицо злоумышленника под гипнозом, такая методика иногда даёт очень хороший результат, но сразу оговоримся, что её практическое применение возможно только с рядом некоторых серьёзных оговорок и в 1930-х гг. в СССР она не практиковалась. Хотя Голикову нельзя было использовать в процедуре формального опознания подозреваемого, её оценочные суждения заслуживали самого пристального к себе отношения и не должны были исключаться из анализа.

Информация, полученная при опросах женщин, работавших на стройке на улице Кооперативной, Анастасии Прохоровой и Анастасии Степановой, во многом напоминала рассказ Елизаветы Голиковой. Преступник пробежал слишком далеко от них, чтобы свидетельницы смогли рассмотреть его лицо. Тем не менее женщины уверенно заявили, что беглец с девочкой на руках имел тёмные волосы, а кроме того, сделали любопытное дополнение к описанию его внешности, связанное с одеждой. По их словам преступник имел брюки с отворотами в нижней части, их иногда называют манжетами. В глазах жителей Пионерского посёлка этот фасон выглядел странно, обе женщины в один голос заявили, что в их районе в таких брюках никто не ходит. Наблюдение, конечно, специфическое, но для словесного портрета весьма ценное.

Помимо упомянутых выше лиц, сотрудникам уголовного розыска путём сплошного обхода жителей района удалось отыскать ещё одного важного свидетеля, сообщившего в высшей степени любопытные детали. Антонина Шевелева, 16-летняя девушка, бежавшая в Свердловск из нищего колхоза в Егоршинском районе, работала домработницей. Её не взяли даже на фабрику в ученики рабочего, поскольку девушка была неграмотна, – это, кстати, тоже интересный штрих к картине того времени. Существовали, оказывается, в Свердловской области колхозы, в которых даже школ не имелось. Проживала Антонина в доме №67 по улице Алексея Толстого, и при взгляде на карту района легко понять, что похититель Лиды Сурниной должен был пройти мимо её дома.

Шевелева заявила, что была свидетелем похищения и видела человека, уводившего девочку, но не эта деталь являлась самой ценной в её показаниях. Девушка утверждала, что встречала преступника ранее. Воспроизведём эту часть её рассказа дословно: «…примерно числа 23-24 июля (то есть за 4 дня до похищения Лиды Сурниной – прим. А.Р.) в 12 часов дня я вышла за ворота нашего дома и увидела, что на углу около дома стоит молодой человек на вид примерно лет 16-17, лицо бледное, скуластое, брови и глаза чёрные, среднего роста, одет в чёрные брюки и такого же цвета пиджак. Который спросил у меня, что это за улица, и когда я ответила, то он стал подзывать меня к себе, говоря, чтобы я пошла с ним в лес, где якобы находятся его товарищи, которым бы я подтвердила, что улица, на которой он в настоящее время находится, действительно именуется Алексея Толстого, на что я не согласилась и ушла». И вот через несколько дней Шевелева повстречала этого же самого молодого человека, ведущего за руку Лиду Сурнину! Теперь он был одет иначе – отсутствовал пиджак, а один из рукавов серой рубахи оказался закатан выше локтя, но сомнений в том, что это именно он, Шевелева не испытывала. Он вёл именно Лиду Сурнину и никакого иного ребёнка – в этом Шевелева тоже не сомневалась, поскольку на следующий день ходила в лес к платформе «Аппаратная» и видела там труп убитой Лидочки. Таким образом, Антонина Шевелева не только встречала преступника дважды в разной одежде, но и разговаривала с ним, а значит при опознании могла ориентироваться и на звук голоса.

Это было очень важно для следствия.

Появление убийцы в Пионерском посёлке за несколько дней до совершения преступления могло свидетельствовать о двух весьма важных особенностях его поведения: он мог приезжать в этот район потому, что здесь жил кто-то из его знакомых или родственников, либо его приезд был обусловлен необходимостью разведки местности перед совершением преступления. Так сказать, необходимостью провести рекогносцировку перед тем, как окончательно решиться на похищение. Но если злоумышленник действительно имел в Пионерском районе друга или родственника, последний никак себя не раскрыл в ходе проводившегося милицией опроса населения. Другими словами, этот человек или группа людей, даже услышав описание убийцы, предпочли скрыть от правоохранительных органов свою осведомлённость о личности разыскиваемого.

Таким образом, уже в первые августовские дни 1939 г. свердловский уголовный розыск располагал отличными описаниями подозреваемого (или подозреваемых) по двум расследуемым преступлениям – похищению Вали Камаевой на улице Февральской революции и похищению и убийству Лиды Сурниной в Пионерском посёлке.

В первом случае два свидетеля утверждали, что похитителем являлся юноша лет 16-17, светловолосый, с длинными вьющимися волосами, слюной, собирающейся в углах губ, неряшливо одетый. На самом деле, свидетелей было больше, но из-за небрежности оперработника, проводившего опрос населения, следствие тогда ещё об этом не знало.

Во втором случае по меньшей мере три свидетеля рассмотрели похитителя с близкого расстояния и независимо друг от друга заявили, что это был юноша лет 16-17, черноволосый, с копной вьющихся волос и бледной кожей. За несколько дней до преступления его видели в чёрном костюме, а в день похищения – в серой рубашке и брюках с отворотами, из которых он явно вырос. При этом одна из свидетельниц уверенно заявляла, что возраст 16 лет – это верхняя граница, и скорее всего, похититель гораздо младше, ему 13-14 лет.

Оставался открытым вопрос о том, одного ли и того же человека описывали свидетели в разных случаях или речь шла о разных подростках? Досадно, что никто из оперативных сотрудников, проводивших опросы свидетелей, не удосужился выяснить рост подозреваемого. Сделать это можно было очень просто безо всяких линеек и измерений: оперсотруднику достаточно было выпрямиться и попросить свидетеля сравнить рост описываемого лица с собственным: если выше, то насколько? На два пальца или на ладонь? Зная свой рост, оперативник быстро поймет, насколько высок был тот человек, о котором ему рассказывают. Этот простейший приём, судя по всему, был неизвестен советским операм конца 1930-х, иначе невозможно понять, почему они не пытались установить точный рост похитителя, а ограничивались неконкретным определением «средний».

Одежда злоумышленника в обоих эпизодах казалась вроде бы схожей, но не совпадала полностью: в одном случае его видели в синей полинялой рубашке и чёрных брюках, в другом рубашка была серой, как и брюки. Для того времени одежда неброских цветов была нормой, вот если бы злоумышленник надел жёлтую майку и какие-нибудь светлые брюки – это показалось бы удивительным, а в серые, синие, чёрные штаны и рубашки разных оттенков в те годы одевались почти все. Но в случае похищения Лиды Сурниной брюки преступника имели манжеты, а у штанов того подростка, что похитил Валю Камаеву, подобной детали не имелось. Да и цвет волос похитителей явно был в обоих случаях разный: как ни крути, а русый и чёрный волос различается очень сильно. Кроме того, не следовало забывать о пузырящейся слюне в уголках губ – это чрезвычайно важная для опознания деталь. Однако никто из свидетелей второго похищения (речь о Лиде Сурниной) ни словом не обмолвился о ненормальном слюнотечении преступника. А уж Антонина Шевелева, разговаривавшая с похитителем за несколько дней до преступления, должна была обратить внимание на такую специфическую деталь. Так что, при всей схожести одежды, свидетели, скорее всего, видели разных людей.

Нетрудно догадаться, что идентификация этих подростков превратилась в первоочередную задачу уголовного розыска. На это были брошены все возможные силы. В предыдущей главе рассказывалось о том, как в рамках расследования убийства Риты Ханьжиной оперативному сотруднику угро Плотникову удалось установить имя и фамилию подозрительного мужчины, пытавшегося вроде бы увести малолетнего мальчика в неизвестном направлении, но остановленного матерью ребёнка. 11 августа адресный стол передал в ОУР ответ на запрос, из которого следовало, что разыскиваемого Сохина Евгения Васильевича в числе прописанных в Свердловске граждан нет. Надо было бы плотно взяться за его розыск и как следует разобраться с подозрительным мужчиной, но.., к концу первой декады августа интерес к этой линии расследования резко снизился, можно сказать, упал до нуля. Несложно понять, почему так произошло – крупный мужчина в возрасте за 30, с пшеничными усами, в шевиотовом костюме никак не мог быть подростком 15-16 лет с пузырящейся в углах губ слюною и длинными нечёсаными патлами. Даже если бы Сохина удалось быстро отыскать – что совсем неочевидно! – то этот успех мало что давал бы следствию. Мужчина спокойно объяснил бы свое поведение вполне разумными доводами, он ведь не совершал ничего явно незаконного, не убегал с ребёнком на глазах многочисленных свидетелей, не пытался обмануть мать мальчика, напротив, без всякого скандала вернул ей ребёнка и объяснил свои действия лучшими побуждениями. Его скорее можно было «подтянуть» к ответственности за нарушение паспортного режима, нежели за противоправные действия в отношении ребёнка.

Так что столь интригующая поначалу зацепка была сочтена бесперспективной с точки зрения интересов следствия. И как станет ясно из последующего хода событий, это решение оказалось правильным – Евгений Сохин, быть может, и был человеком подозрительным и даже не очень хорошим, но к похищениям и убийствам детей он не имел ни малейшего отношения.

Назад: Глава VIII. «Она данного мужчину догнала и может его опознать…»

Дальше: Глава X. «…озадачив их на розыск детоубийцы»