Известный американский режиссер индийского происхождения Найт Шьямалан в кинофильме «The Village» (в отечественном прокате – «Таинственный лес»), снятом в 2004 г., изобразил странную на первый взгляд жизнь глубоко патриархальной деревенской общины, существующей многие десятилетия в полной изоляции от окружающего мира, словно бы вне времени и пространства. Жителей объединяли две сильных и искренних страсти – глубоко укоренившееся религиозное чувство и страх. Страх олицетворяли некие ужасные животные непонятной природы, обитавшие в окружающих деревню лесах. Эти антропоморфные существа огромного роста с бивнями и клыками потрошили домашний скот, убивали неосторожных жителей деревни, дерзнувших войти в лес, и творили иные ужасы, запечатлевшиеся в коллективной памяти маленького сельского сообщества. По мнению селян, существа эти были непобедимы и имели сакральную природу. Дабы не привлекать их неосторожным упоминанием имени, в деревне существовало правило: не говорить о них и никак не называть. Если же всё-таки необходимо было упомянуть таинственных чудищ, то селяне выражались иносказательно: те, чьё имя не называем.

На первый взгляд, фильм Шьямалана является сугубо фантастическим, с элементами хоррора. Но это только сюжетная оболочка, под ней спрятана замечательная социальная сатира на тоталитарное общество. В небольшой сельской общине находится место всем – и энергичным энтузиастам, искренне и даже жертвенно служащим высокой цели, нейтральным и слабым духом обывателям, просто соглашающимся плыть по течению, умным и циничным вождям, искусно манипулирующим и теми, и другими. И даже «те, чьё имя не называют» оказываются важнейшими участниками социальной политики, поскольку страх перед ними цементирует всё сообщество.

Любое тоталитарное общество всегда стремится к самоизоляции, ибо только самоизоляция может гарантировать его выживание на сколько-нибудь долгом отрезке времени. Тоталитарные сообщества стремятся возводить стены как в буквальном смысле, так и в переносном – в сердцах и умах адептов. Лучшая стена из всех возможных – это страх. Тоталитарные сообщества – это не только религиозные секты. На самом деле, крупнейшие в мировой истории тоталитарные сообщества прикрывались отнюдь не флером сакрально-мистических откровений, а брутальной идеологией «диктатуры пролетариата». И на всех этапах существования Советского Союза в нём обретались «те, чьё имя не называли».

21 ноября 1939 г. началась последняя серия больших допросов Владимира Винничевского. Если верить следственным материалам, предыдущий допрос состоялся почти двумя неделями ранее, 8 ноября, но такой большой перерыв представляется маловероятным. По-видимому, с 8 по 21 число имели место неоднократные встречи старшего лейтенанта Вершинина с обвиняемым, но в силу неких причин они либо не протоколировались, либо протоколы этих допросов из дела были удалены.

В следственных материалах есть любопытный документ, косвенно подтверждающий предположение о допросах Винничевского в указанный промежуток времени. Оперуполномоченный Отдела уголовного розыска Седельников в период с 17 по 20 ноября занимался поиском жертвы и свидетелей предполагаемого нападения Винничевского на 2-летнего мальчика в первых числах февраля 1939 г. в районе улицы Мамина-Сибиряка. А это значит, что до 17 ноября какая-то ориентирующая информация по этому эпизоду попала в уголовный розыск. Процитируем рапорт Седельникова на имя начальника 1 отделения ОУР лейтенанта Лямина, благо документ этот короток и умещается в один абзац (стилистика и орфография оригинала сохранены): «Настоящим доношу, что согласно Вашего задания мною в продолжении 3 дней, то есть с 17-го по 20-е ноября 1939 г. были проверены исключительно все квартиры по ул. М.-Сибиряка, начиная от ул. Ленина до Первомайской и от ул. Первомайской до ул. Тургеневской, то есть весь квадрат этих улиц, с целью установления случая покушения на убийство мальчика в феврале месяце 1939 г. Установить этого и чей был этот мальчик, не представилось возможным, т.к. этого случая совершенно никто припомнить не может. Следует придти к заключению, что ребёнком о происшедшем с ним случае родителям своим сказано не было».

Одновременно проверялся и другой эпизод, имевший место якобы в середине апреля 1939 г., когда Винничевский попытался задушить 6-летнюю девочку в уборной в парке возле Дворца пионеров (не путать с нападением на Раю Рахматуллину, речь идёт о разных преступлениях). Когда обвиняемый успел рассказать об этом деянии – непонятно, в тех допросах, что проводились до 8 ноября включительно, эпизод, связанный с апрельским нападением на девочку, не фигурировал. Однако в середине ноября уголовный розыск уже взялся проверять эту информацию, и 21 числа лейтенант Лямин рапортовал начальнику ОУР Вершинину: «Согласно показаний арестованного за убийства детей Винничевского Владимира была произведена проверка в Дворце пионеров с целью установления девочки, которую Винничевский весной 1939 г. в женской уборной Дворца пионеров пытался задушить. Надо полагать, что девочка была из числа посетителей парка и о произошедшем с нею случае никому из обслуживающего персонала Дворца пионеров не говорила, возможно, не говорила и своим родителям, т.к. заявления по этому случаю в органы РКМ не поступало».

Считая, что высказанное предположение о допросах Винничевского справедливо, нам легко будет понять, почему в 21 час 21 ноября Винничевский без всякого внешнего повода начал вдруг каяться: «К данным мною показаниям ранее я хочу добавить ещё несколько случаев, которые я тогда скрыл от следствия».

Но вместо рассказа о новых преступлениях Владимир вдруг заговорил о человеке, сильно повлиявшем на его представление о сексе и общий кругозор. Это был друг семьи Винничевских по фамилии Карпушин, работавший в театре музыкальной комедии, подобно Георгию Винничевскому, Петру Мелентьеву и Володе Гапановичу. Вот в каких выражениях обвиняемый рассказал о Карпушине: «Вполне удовлетворивший меня ответ на этот вопрос (о рождении детей – прим. А. Р.) я получил только примерно в 1937 или начале 1938 гг. от одного знакомого нашей семьи Карпушина Николая, проживающего в данный момент в гор. Свердловске где-то на Загородной улице. Карпушин был женат, лет ему примерно 40, он очень любил выпивать, и я часто, когда он приходил к нам в гости, с ним ходил в магазин за вином. Карпушин был всегда словоохотлив, и я решил его спросить, откуда именно появляются дети, и он со всеми подробностями всё мне рассказал».

Далее обвиняемый перешёл к описанию своего взросления, появлению эрекции, приятных ощущений в пенисе и связанных с этим эмоций. А затем опять вернулся к своему старшему другу: «Помня разговоры с Карпушиным, я никак не мог дождаться того момента, когда у меня будут из полового органа выделяться „живчики“, как это называл Карпушин, причём он говорил, что когда происходит их выделение, то это бывает самой приятной минутой в жизни мужчины. Встретившись ещё раз с Карпушиным, я спросил его, а что если поймать где-нибудь за городом в лесу девушку и изнасиловать её, за это что-нибудь будет? На это Карпушин мне ответил: „В этом случае тебя могут поймать, и кроме того, девушки очень памятливы, и тебя потом могут узнать“. Одновременно с этим он мне заметил, что „вообще опасное дело – иметь близкие отношения с женщиной, так как может быть ребёнок“».

Что на такое скажешь? Очень странным выглядит поведение зрелого мужчины, взявшегося просвещать чужого сына в столь деликатной сфере. Такое поведение, вообще-то, называется растлением, и ни один нормальный человек – будь то мать или отец – не пожелают, чтобы с его ребёнком велись такого рода разговоры каким-то непонятным пропойцей. Но помимо самого факта таких бесед, вдвойне странным кажется их содержание. Вчитайтесь в то, что говорит Карпушин своему юному другу – фактически он отговаривает его от секса с женщиной: насиловать нельзя, потому что поймают или опознают, а по согласию заниматься сексом тоже нельзя, потому что возможна нежелательная беременность.

И после такого в высшей степени необычного рассказа Винничевский, словно спохватившись, что сказал лишнего, делает очень примечательную оговорку: «Каких-либо советов от Карпушина я не получал».

Вот оно как, значит! Какой предусмотрительный юноша! Как Винничевский побеспокоился насчёт того, чтобы Карпушина не заподозрили в подучивании убийцы. Удивительная забота и, как мы увидим из дальнейшего, совсем не случайная.

Допрос был закончен в полночь, и на следующий день, 22 ноября, в 11 часов начался новый. Винничевский обстоятельно изложил ход своих мыслей, который в конечном счёте привёл его к идее совершать нападения на малолетних детей: «Так как по натуре я крайне стеснителен, то я не допускал даже мысли, чтобы предложить какой-нибудь девушке вступить со мною в половую связь – это с одной стороны, а с другой стороны, была у меня боязнь, что {результатом интимных отношений} может быть ребёнок. Одновременно с этим, также из разговоров с ребятами, я знал, что есть проститутки, которые без особых уговоров вступают в половую связь с мужчинами за деньги, но я ими брезговал… Мне под руку попала книга „Онанизм и его последствия“, которую я прочитал с большим интересом, но склонности к занятию онанизмом у меня не было. Не появилось и впоследствии, за исключением одного раза, когда меня уговорил проделать {это} вместе с ним мой товарищ Файбушевич. Это было уже в 1939 г., но в этот единственный раз извержения семени не произошло…»

Интересный поворот, правда? Владимир Файбушевич – это тот сосед Винничевского, которого в уголовном розыске допрашивали 30 октября, и тогда он ничего не сказал о столь необычном досуге в компании обвиняемого. Совместное занятие мастурбацией никак нельзя назвать для подростков обычным явлением, это серьёзный сигнал нарушения правильности выбора объекта сексуального влечения, свидетельство того, что в поведении подростка сильны гомосексуальные тенденции. С одной стороны, неправильно думать, будто все подростки, которые занимались в юности онанизмом с друзьями, вырастут и станут гомосексуалистами, но с другой, подавляющее большинство гомосексуалистов в юности практиковали онанизм с компаньоном либо в составе группы. И вот теперь мы видим, что Володя Винничевский грешил подобным, точнее, однажды согрешил.

Далее обвиняемый рассказал, как в начале мая 1938 г. пришёл к мысли совершить первое нападение на ребёнка: «…у меня с утра появилось необычайно сильное желание к совершению полового акта, это желание длилось до самого вечера, и вечером я задумал во чтобы то ни стало изнасиловать какую-нибудь девочку… Я решил так: сначала убить, потом затащить в какое-нибудь уединённое место и там уже совершить половой акт. Придя к твёрдому решению сделать именно так, а это было 6-7 часов вечера, на улице было темно, я потихоньку от родителей взял пестик от ступки и пошёл на улицу под предлогом погулять». Вот так просто, взял пестик от ступки, пошёл убивать девочку. Обратите внимание, Винничевский с самого начала намеревался осуществить половой акт с трупом, ему даже в голову не пришло, что заниматься подобным с мёртвым телом чудовищно, противно всем человеческим представлениям и глубоко неправильно.

Далее он описал нападение: увидел девочку лет семи, шедшую по улице Мамина-Сибиряка от улицы Ленина, пристроился следом, дождался, когда она повернула на малолюдную Шарташскую, там догнал её и ударил латунным пестиком по голове и плечу. Девочка сознание не потеряла, закричала и заплакала, что повергло сексуально озабоченного юношу в панику. Винничевский бросился бежать, но благоразумно побежал прочь от дома. Душегуб описал возникновение сильного возбуждения в те мгновения, когда бил девочку и она кричала, он явно почувствовал связь между грубым насилием и похотью и признался, что неудача его сильно раззадорила: «После описанного мною неудавшегося случая тяготение к половому сношению у меня ещё более выросло и, 31 мая 1938 г., на следующий день после открытия Парка культуры и отдыха, я решил идти именно в парк, чтобы там подыскать наиболее подходящего ребёнка и на этот раз уже совершить половое сношение».

В парке Винничевский отыскал подходящую жертву, девочку лет трёх, потерявшую своих подружек, попытался её раздеть, но натолкнувшись на плач и сопротивление, разозлился и принялся душить. Убийству помешало появление ребятишек, преступник бросился бежать и опомнился только в трамвае. Подводя итог своему рассказу, Винничевский признал, что «именно этот случай… положил начало способу умерщвления детей путём удушения их руками, так как когда я душил, то именно в этот момент я впервые испытал неописуемо приятное чувство. (…) Мне было так приятно смотреть на лицо ребёнка, который стонал и извивался и постепенно умирал от моих рук на моих глазах. (…) С этого именно случая все последующие мои жертвы были мною удушены». Последняя фраза весьма примечательна, из разряда «оговорок по Фрейду». Обратите внимание, что Винничевский ничего не сказал об использовании холодного оружия!

Далее Винничевский поведал об убийстве Герды Грибановой, уточнив, что в вечер совершения преступления родители находились в театре, а он выпил три кружки пива с дядей, Петром Мелентьевым, и Николаем Карпушиным. Описывая пережитое вечером 12 июля половое возбуждение, Винничевский заявил, что эрекция была такой силы, что он даже испытывал боль. Во время допроса 22 ноября обвиняемый впервые признал, что осуществлял с жертвами половой акт, правда, говоря об эпизоде, связанном с убийством Герды Грибановой, он заявил, что не может припомнить, вводил ли он член в половой орган жертвы или задний проход. Свою слабую память Винничевский объяснил алкогольным опьянением.

Вообще, картина преступления в его рассказе получилась весьма запутанной. Сначала он душил девочку, после того, как жертва потеряла сознание, Винничевский для чего-то начал наносить ранения ножом, так толком и не объяснив причину этих действий. Затем ему показалось, что кто-то приближается к кустам, и он был вынужден отбежать и спрятаться. После этого вспомнил, что оставил возле жертвы перочинный ножик, вернулся к телу, но вместо того, чтобы забрать нож и скрыться, принялся наносить удары ножом в голову, затем отрезал руку и ногу. Рассказ об этих действиях чрезвычайно сумбурен, нелогичен и не вполне понятен. Хуже всего то, что Вершинин, записывая показания Винничевского, не структурировал текст, поэтому действия обвиняемого выглядят безмотивными, нелогичными и лишёнными смысла. Честно говоря, автор испытывает сильные сомнения в том, что безэмоциональный и немногословный Винничевский действительно произнёс перед начальником уголовного розыска столь живой и наполненный экспрессией монолог. В этом рассказе Вершинина больше чем Винничевского.

Заслуживают упоминания некоторые детали показаний Винничевского. Например, он заявил, будто переворачивал труп и наносил удары в спину, что не соответствует действительности. Рассказал, что испытывал затруднения с отделением руки и ноги, поэтому конечности не только резал, но и выкручивал. Упомянув о таких деталях, он почему-то забыл сообщить о попытке отделить голову жертве – как мы знаем, это убийце сделать не удалось, однако на шее осталась опоясывающая рана, свидетельствующая о такой попытке.

По-настоящему забавна в этих показаниях деталь, связанная с отломанным кончиком ножа. Винничевский на голубом глазу заявил, что было сломано малое лезвие перочинного ножа – в этом он убедился, когда, возвратившись домой, принялся мыть нож на кухне. Напомним, что допрос проводился 22 ноября, а экспертиза ножа, доказавшая, что малое лезвие не ломалось, только 1 декабря. Вкупе с отмеченными выше странностями эта деталь позволяет обоснованно поставить под сомнение весь рассказ Винничевского об убийстве Герды Грибановой. Даже если он и убивал девочку или являлся соучастником убийства, преступление это происходило совсем не так, как это зафиксировано в протоколе допроса.

Следующее преступление Винничевский, по его словам, совершил в сентябре 1938 г. Уйдя из школы во время большой перемены после второго урока, он отправился на поиск жертвы и забрёл на улицу Анри Марти. У ворот во дворе одного из домов он увидел девочку примерно полутора лет возрастом, завёл её в пустой двор, далее в сарай, там повалил, стал душить. Винничевский пребывал в твёрдой уверенности, что задушил девочку и, опасаясь быть застигнутым на месте преступления, быстро замаскировал тело, уложив его в большой короб и засыпав сеном. Преступник вернулся в школу ещё до конца большой перемены и даже успел вымыть перед началом урока руки.

22 ноября допрос Винничевского закончился в 23 часа, а уже на следующий день начался в 11 утра. Обвиняемый признался в попытке убийства ребёнка в возрасте около двух лет, которую он предпринял в первых числах января 1939 г. во дворах домов по улице Мамина-Сибиряка. В тот день преступник был послан матерью за мукой и вышел из дома около 16 часов. Имея в виду отыскать подходящую жертву, Винничевский пошёл не по улице, а дворами. Увидев мальчика на санках, предложил его прокатить, отвёз в уединённое место, принялся душить. Всё могло бы закончиться очень плохо, но преступнику помешали двое мужчин, внезапно зашедшие во двор. Перепуганный Винничевский бросился бежать и вышел на улицу Тургенева, далее дошёл до улицы Ленина, где и купил муки. По его признанию, удовольствия от этого нападения он получил «немного», так как ему помешали в самом начале.

Вечером 10 февраля 1939 г. он испытывал сильное сексуальное возбуждение и решил, что совершит убийство, отправившись на урок музыки, который был запланирован на 19 часов. «Этого часа я ждал с нетерпением», – простодушно пояснил Винничевский. На улице Луначарского он увидел двух детей с женщиной, последняя на глазах преступника вошла в дом. Следом за ней пошёл и один ребёнок, второй же остался стоять возле санок. Усадив малыша в санки, Винничевский покатил его, повернул на улице Шарташской в сторону Дворца пионеров, там бросил санки и взял ребёнка на руки, так было легче подниматься в гору. На ходу преступник стал душить малыша и для этого сорвал мешавший ему шарф. Затем, несмотря на погоню, Винничевский уложил ребёнка в снег и сам лёг на него сверху, рассчитывая добиться семяизвержения.

Поразительна, конечно, настойчивость преступника, которого даже преследование не заставило отказаться от задуманного. Дело тут, конечно, не в смелости, не в уверенности в собственных силах и даже не в тонком расчёте. Перед нами яркий пример ригидности мышления Винничевского, его инертности, неспособности быстро переключаться и перестраиваться в меняющейся обстановке. Засевшая в голове идея или потребность могла завладеть его мышлением до такой степени, что он становился неспособен критически осмысливать свои поступки и умудрялся игнорировать явную опасность быть пойманным. Безусловно, Винничевский в такие минуты становился неадекватен.

Задушить ребёнка, однако, преступнику не удалось. Он слышал крики женщины, бежавшей следом, и, поднявшись, отбежал к ограде сада у Дворца пионеров, где бросил малыша в сугроб и засыпал сверху снегом. Казалось бы, мог оставить ребёнка и убежать, но – нет! – хотелось именно убить, довести начатое до конца. Такая бессмысленная настырность является ещё одним проявлением вязкости мышления.

А дальше произошёл очень любопытный поворот сюжета. Винничевский после урока музыки вернулся домой и собрался пойти в баню. Время было около 22 часов. Далее процитируем протокол допроса: «Меня очень интересовало, там ли ребёнок (то есть в сугробе у забора – прим. А. Р.) или они его уже нашли, и поэтому я пошёл вдоль забора, у которого бросил ребёнка. Проходя около того места, я ребёнка не нашёл и решил, что его нашли. Когда я отходил от забора, то меня дежурный милиционер, стороживший около главного входа во Дворец пионеров, остановил и спросил, что я делаю около забора. Я ответил, что просто шёл, на вопрос куда, я сказал, что в баню, и показал ему свёрток белья, после чего он мне больше ничего не сказал и ушёл».

Преступник вернулся на место совершения преступления буквально через три часа! Это довольно распространённый стереотип, подобную ошибку часто совершают малоопытные преступники, и речь сейчас не о том. Преступник был замечен и, в принципе, его можно было бы опознать. Внимательный читатель помнит, что в истории похищения Бори Титова 10 февраля 1939 г. фигурировала девочка, утверждавшая, будто она хорошо рассмотрела похитителя ребёнка и может его опознать. На нее не обратили внимания, и она исчезла. Очень жаль, что бестолковые милиционеры не обратили внимания на важнейшего свидетеля, единственного, кто заявил, что хорошо рассмотрел злоумышленника! Если бы этот инцидент был «отработан» милицией как должно, если бы к свидетелю отнеслись с подобающим вниманием, а через несколько часов задержали бы подозрительного юношу, зафиксировали его данные, предъявили для опознания свидетелю, то многие жизни оказались бы спасены. И не произошла бы вся эта трагическая история!

Но сослагательного наклонения, увы, история не знает.

Следующее нападение Винничевский совершил в Кушве, городе у горы Благодатная, куда он в марте 1939 г. ездил для излечения от заикания. О продолжительном розыске потерпевшей – ею оказалась Валя Лобанова – и показаниях её отца в своём месте рассказано достаточно, поэтому не станем сейчас останавливаться на этом эпизоде.

В середине апреля 1939 г., после того, как занятия в школе были отменены из-за болезни учителя, преступник решил отыскать жертву для очередного нападения в саду Уралпрофсовета у Дворца пионеров. Он обошёл весь сад, не увидел подходящего ребёнка и уже хотел было уйти, как его внимание привлекла девочка лет шести, которая шла по дорожке в сторону уборной. Убедившись, что девочка вошла в уборную, Винничевский зашёл в отделение для мальчиков, оставил на окне свой портфель и сразу же прошёл в отделение для девочек. Там он принялся душить девочку, но к его удивлению та сумела вывернуться и бросилась бежать к зданию Дворца. Перепуганный преступник метнулся за портфелем и помчался далее в противоположном направлении, он покинул парк, преодолев ограду, выходившую на улицу Шевченко. Переполнявшие его эмоции Винничевский выразил в таких словах: «Меня стало злить, что всё так получается, что я никак не могу получить полное удовлетворение, и я решил, что надо действовать решительнее и сильнее сжимать горло руками».

Этот допрос был закончен в 14 часов 23 ноября.

Примерно в то же самое время начался допрос Николая Александровича Карпушина. Мужчина оказался несколько младше, нежели сказал Владимир Винничевский, на момент допроса ему исполнилось 35 лет. Карпушин был женат, но детей не имел, последние три месяца работал упаковщиком в магазине культторга, но до середины августа 1939 г. он подвизался грузчиком в театре музкомедии. Согласно его утверждениям он не был судим и никогда не задерживался правоохранительными органами. Интересная деталь: допрашивавший его лейтенант Лямин не задал Николаю ни одного вопроса о родне, о перемене мест работы, о роде занятий до и после Гражданской войны, о семейной жизни и т.п. Принимая во внимание, сколь дотошно советские следственные органы вызнавали такого рода детали у других свидетелей, подобное отсутствие интереса не может не бросаться в глаза. Буквально в те же самые ноябрьские дни – 17 и 26 ноября – Елизавету Винничевскую вызывали в уголовный розыск и спрашивали не только о родне, но и религиозных предпочтениях отца и деда, уточняли, была ли в доме молельная комната и принимали ли родители староверческих паломников. Подчеркнём, что речь шла о событиях, имевших место до 1917 г. совсем в другом городе и притом до рождения Владимира Винничевского.

Карпушин знал Петра Мелентьева с 1926 г., и они, судя по всему, крепко дружили. Своё знакомство с обвиняемым Николай объяснил следующим образом: «Бывал в квартире Мелентьева, в момент выпивки иногда к нам подходил сын Винничевских – Владимир. Были случаи, когда Мелентьев Петр угощал его вином или пивом, Владимир пил. Если тут же присутствовала мать Винничевского, то он пить стеснялся, но были случаи, когда он по её разрешению выпивал кружку пива». Видно, что Карпушин очень хотел ограничиться такого рода малозначительными фразами, но когда понял, что «гражданин начальник» хорошо информирован, то пришлось ему с крайней неохотой коснуться той самой деликатной темы, из-за которой он и оказался в здании Управления РКМ. «Было это (разговоры на сексуальные темы – прим. А. Р.) всегда тогда, когда я в комнате у них оставался один, при Мелентьеве этих разговоров он не заводил… Я ему о половом акте рассказывал подробно и вещи называл своими именами. Владимир с 1938 г. мне стал говорить, что у него есть большое желание к совершению половых актов, но он боится знакомиться с девушками. Спрашивал меня, как я совершаю половые акты с женой, интересовался тем, а как бывает тогда, когда жена не пожелает на совершение полового акта… Владимир мне говорил, что у него часто по утрам половой член напряжён, бывает возбуждённое состояние и ему хочется иметь половое сношение». Как видим, Винничевский не только расспрашивал, но и рассказывал, причём высказывался очень откровенно.

Карпушин во время допроса скромно опустил маленькую, но значимую деталь о том, что имел привычку ходить с Винничевским в магазин за выпивкой. Если читать протокол допроса, то может сложиться впечатление, будто разговоры на сексуальные темы имели место лишь от случая к случаю и были мимолетны. Но из показаний Винничевского мы знаем, что на самом деле это было не так – разговаривали они обстоятельно и времени на это имели достаточно.

Вот ещё интересная выдержка из воспоминаний Карпушина: «Я рассказывал ему, что от сношений с проститутками можно заболеть венерической болезнью и надо будет ходить лечиться. Я ему также говорил, чтобы не заразиться, а также избежать беременности надо покупать в аптеке презервативы. Об этих презервативах Владимир говорил, что у его отца в шкафу их лежит много». Наставления Николая были весьма детальны, и он сам же был вынужден это признать, хотя подобное признание шло вразрез с его интересами. Но не зная толком, что же именно Винничевский поведал об их сексуальных дебатах, Карпушин был вынужден признавать то, в чём добровольно вряд ли сознался бы: «Он меня расспрашивал и о том, как совершается сам акт совокупления, и я ему об этом рассказывал подробно. Был разговор и о том, что можно половой акт произвести в квартире у себя, можно на квартире у девушки, а можно и где-либо в саду или другом укромном месте. Владимир спрашивал меня и о том, что такое онанизм и как им заниматься. Разговор этот был также в прошлом году. Я ему рассказал, что человек, который занимается онанизмом, он человек больной, в результате будут болеть руки, ноги и т.д.»

А далее последовало интересное признание, из которого следовало, что Карпушин несколько раз ходил с юным Володей Винничевским в баню и там имел возможность рассмотреть его половой орган, о чём первый и сообщил. В данном случае интересно всё – как сам факт неоднократных походов юноши в баню без отца в сопровождении чужого ему мужчины, так и фиксация последнего на юношеском пенисе. У нормальных гетеросексуальных мужчин не принято в банях рассматривать чужие интимные места, за такое поведение можно не только замечание получить, но и пострадать физически. Карпушин же не только рассматривал, но даже признался в этом на допросе, хотя лейтенант Лямин не спрашивал его об этом. Вот уж воистину оговорился по Фрейду!

Да и после этого Николай удивлять не перестал, заявив: «Я считал, что раз он так интересуется половым вопросом, то, следовательно, имел уже половые сношения. Я Владимира никогда не видел в компании с какой-нибудь девушкой, всегда он один или сидел со взрослыми мужчинами».

Всё это очень любопытно и немного странно. Мы уже слышали о привычке Володи ходить в баню поздно вечером как от Георгия Винничевского, так и самого Владимира. Теперь вот об этом же заговорил и Карпушин. Правда, теперь выяснилось, что такие походы не всегда совершались в одиночку, оказывается, у Володи была душевная компания. Вдвойне интересно то, что сам Владимир о своём старшем спутнике на допросе не упомянул. Про баню рассказал, а про того, кто его веничком ласково охаживал, как-то позабыл.

Какая, однако, избирательная амнезия!

Затем последовало ещё одно неоднозначное признание Карпушина. Он сообщил лейтенанту Лямину, что Владимир Винничевский бывал у него дома, правда, всего один раз, принёс больному отцу Карпушина базилик. Очень трогательная деталь, но она нам неинтересна, а интересно совсем другое: Владимир Винничевский во время допроса 21 ноября постарался сделать вид, будто ему неизвестно место проживания Карпушина. «Где-то на Загородной улице», – так неопределённо он высказался на сей счёт. Теперь же выясняется, что Володя прекрасно знал адрес своего старшего товарища, который на самом жил совсем в другом месте – на улице Машинной, в доме №16. Загородная улица – это нынешняя улица Василия Ерёмина, её переименовали в январе 1959 г. Одного взгляда на карту города достаточно, чтобы понять – Загородная и Машинная улицы находятся в разных частях города, первая – севернее реки Исеть (Городского пруда), вторая – гораздо южнее, расстояние между ними более 3,5 км.

Винничевский явно хотел продемонстрировать свою неосведомлённость о месте проживания Николая Карпушина. Возникает вопрос: а ради чего он ломал эту комедию? Старшего товарища он и так сдал, что называется, с потрохами, впутал в дело.., так что же он ещё думал скрыть? Видимо, нечто такое, что в глазах милиционеров могло выглядеть куда более предосудительным, чем разговоры про половые сношения и презервативы.

На следующий день, 24 ноября 1939 г., Винничевскому устроили новую «выводку», то есть следственный эксперимент с демонстрацией на местности обстоятельств преступления. Обвиняемый привёл следственную группу во главе с начальником ОУР Вершининым к дому №12 по улице Анри Марти и сообщил, что именно во дворе этого дома находится сарай, в котором в сентябре 1938 г. он совершил убийство маленькой девочки, тело которой закопал в большой кормушке для скота с сеном. Последующий опрос жителей дома показал, что подобный инцидент действительно имел место, потерпевшую звали Нина Плещева, но девочка не умерла.

После этого Владимир Винничевский отвёл следственную группу в парк у Дворца пионеров и показал в одной из аллей каменный флигель, служивший общественной уборной, в котором в середине апреля 1939 г. он безуспешно пытался задушить девочку лет шести. Как отмечалось выше, предпринятая ранее уголовным розыском попытка отыскать потерпевшую, а также свидетелей, что-либо знавших об этом инциденте, оказалась безуспешна. Хотя никаких подтверждений показаниям обвиняемого получить не удалось, эпизод этот в конечном счёте оказался включен в общий список преступлений, совершённых Винничевским.

Работа по проверке заявлений обвиняемого не прекращалась ни на один день. Уже упоминавшийся оперуполномоченный областного уголовного розыска Седельников, ответственный за оперативную проверку, 25 ноября представил на имя своего начальника, лейтенанта Лямина, очередной рапорт. Процитируем самую существенную его часть: «Согласно Вашего задания мною сего 25-го ноября 1939 г. была произведена проверка в Парке культуры и отдыха с целью установления девочки, которой были нанесены телесные повреждения детоубийцей Винничевским летом в 1938 г. Произведённой тщательной проверкой выявить, чья была девочка, не представилось возможным, ввиду того, что случай был в 1938 г. и как администрация парка, также и жильцы, проживающие на его территории, припомнить этот случай с девочкой не могли».

Вечером того же дня, в 21 час 25 ноября, начальник ОУР старший лейтенант Вершинин вновь вызвал на допрос Винничевского. Последний начал, точнее, продолжил рассказ о своих криминальных похождениях с эпизода, связанного с нападением на Раю Рахматуллину утром 1 мая 1939 г. По его словам, потребность совершить убийство он испытывал с самого пробуждения. Идя в школу на демонстрацию, он высматривал по сторонам подходящую жертву. Раю он увидел стоявшей возле забора, отделявшего сад Дворца пионеров от улицы Шевченко, девочка стояла возле калитки. Владимир вошёл в калитку, обратился к девочке со стандартной просьбой «показать уборную» и повёл в нужном направлении, сунув в ладошку 20 копеек. Надо сказать, что показания Винничевского в их записи Вершининым снова звучат несколько сумбурно. Сначала его можно понять таким образом, что уборную он из-за забора не видел и месторасположение её не знал, но пройдя через калитку, сразу заметил. По его словам, уборная находилась рядом с домом, и именно поэтому плач раненой жертвы заставил преступника бежать. Однако на самом деле уборная отстояла от дома на расстоянии 60 метров, к ней вела тропинка среди кустов, и место вообще было довольно глухим. Трудно понять, как сочетается одно с другим. К сожалению, в материалах дела никаких карт или фотографий, способных дать представление о том, каким же был в то время сад Уралпрофсовета (он же парк Дворца пионеров) и каким же в действительности было взаимное расположение калитки, уборной, жилого флигеля и других объектов, не содержится.

Винничевский заявил, что душил Раю Рахматуллину одной рукой, а другой держал перочинный нож, которым наносил ранения в лицо. По его словам, он уложил жертву на спину, так что они находились лицом к лицу. Убить девочку он не успел, так как та заплакала и преступник был вынужден бежать. По утверждению Винничевского, он явился в школу, где и отмыл от крови руки и нож.

Следующее нападение, по его словам, имело место 12 июня 1939 г. Это был выходной день. Родители в полдень ушли в Парк культуры и отдыха, он с ними не пошёл, имея намерение посвятить свободное время убийству ребёнка. Виннический направился в Пионерский посёлок и возле продуктового магазина на улице, название которой не помнил, увидел девочку «лет 2-2,5». Понаблюдав за ней и убедившись, что на девочку никто не обращает внимания, он подошёл к ней, спросил её имя – она ответила, что зовут её Аля – дал 5 копеек и пообещал купить мороженое. Разумеется, мороженое он девочке покупать не стал, а сразу повёл в лесную зону, до которой было очень далеко. По словам Винничевского, они прошли около 1,5 км. Сразу подчеркнём, что это расстояние слишком велико и никак не согласуется с материалами уголовного расследования. На самом деле пройти они должны были метров 500 или 600 (максимум).

Нападение Винничевский описал так: «Я достал свой перочинный нож и нанёс несколько ранений в голову и, кажется, в лицо, а потом несколько приподнял {девочку} и сделал разрез живота {…}, но моё сильно приятное ощущение было испорчено появлением невдалеке ехавшей подводы. Я быстро вскочил и побежал по направлению к Пионерскому посёлку {…} я дорогой заметил, что на одной штанине моих брюк было немного крови и, кажется, были маленькие брызги на майке, но всё это было малозаметно. Насколько мне помнится, девочку Алю я не раздевал».

Телесные повреждения, полученные Алевтиной Губиной 12 июня 1939 г., довольно подробно описаны в книге I в главе «Паника», любой может вернуться, перечитать и убедиться, насколько показания Винничевского расходятся с той картиной, что наблюдалась на самом деле. То, что обвиняемый заявляет, будто не раздевал жертву, – а, напомним, Аля была полностью обнажена, причём одежду преступник пытался сначала разрезать ножом, но потом разорвал руками от воротника до подола, – заставляет самым серьёзным образом задуматься над тем, действительно ли Винничевский совершал то, о чём говорит? Или его показания на допросе являются пересказом чьих-то слов?

Допрос был прерван в 23:30 25 ноября, но уже на следующий день в полдень Владимир снова сидел перед начальником уголовного розыска Вершининым и продолжал свой казавшийся бесконечным рассказ. Начал он свои показания с событий 30 июня, когда была убита Рита Ханьжина. В тот день Винничевский ушёл из дома якобы в Театр имени Луначарского, где должны были выступать украинские артисты. Билет был куплен заблаговременно, родители знали о планах сына, так что никаких проблем с долгим отсутствием дома возникнуть не могло. Согласно показаниям Винничевского он с самого утра испытывал сильное половое возбуждение, а потому, продав билет у входа в театр, он направился в посёлок Верх-Исетского завода, где прежде нападений на детей не совершал. «Выбор нового места мною был сделан потому, – пояснил обвиняемый в ходе допроса, – что я боялся, что на прежних местах меня могли узнать и задержать». Что ж, предосторожность вполне разумная, все серийные убийцы совершают первые преступления сравнительно недалеко от места проживания, но с набором опыта постепенно расширяют географию нападений.

Винничевский заявил, что не помнит точного адреса дома, на крыльце которого увидел девочку примерно двух лет. Девочка была одна. Он заговорил с нею, задал свой традиционный вопрос про уборную, потом предложил пойти к маме и повёл будущую жертву прочь от дома. Шли они довольно долго, в двух местах перешли железнодорожные пути, Винничевский заверил, что помнит путь следования и может его показать. По его оценке, они прошли около трёх километров, ему пришлось нести девочку на руках, и, по словам Винничевского, он «заметно устал». Описав процесс нападения и убийства, Винничевский признал, что испытал оргазм, а общую продолжительность нападения оценил в десять минут. Далее преступник описал, как собрал хворост и камни, штук 10, замаскировал труп и покинул место совершения убийства, прихватив красное платье и туфельки убитой девочки для того, чтобы продать их на рынке. «Они мне очень понравились», – признал Винничевский.

Рассказ обвиняемого об обстоятельствах убийства Риты Ханьжиной очень подробен и содержит массу деталей, придающих ему достоверность. Он сообщил, например, что увидел в лесу велосипедиста, объяснил, как спрятал во дворе дома под кустом сирени вещи убитой девочки и т.п. Говоря о том, что он не знает номер дома или названия улиц, он обязательно сообщает, что вспомнит эти детали на месте, если окажется там снова. Подобная обстоятельность сильно контрастирует с теми эпизодами, во время которых Винничевский использовал нож, например, при нападении на Алю Губину или при убийстве Лиды Сурниной.

Далее последовали показания о похищении девочки от дома на улице Февральской революции, это был эпизод, связанный с убийством Вали Камаевой 22 июля. Виннический рассказал, как ушёл из дома, заявив, что ему нужно купить ноты, и даже попросил у матери 3 рубля на их приобретение, хотя знал, что нужных нот в магазинах нет. Преступник долго бродил в посёлке ВИЗа и никак не мог отыскать одинокого ребёнка. В конце-концов он наткнулся на девочку у дома на улице Февральской революции и сразу подошёл к ней с предложением прокатить на трамвае. Похищение едва не сорвалось в самом начале – как только Винничевский с намеченной жертвой свернули за угол, его остановила какая-то женщина и стала допытываться, куда это он повёл девочку. Преступник подробно описал разговор с Анной Аксеновой и свои последующие действия. Он с девочкой дошёл до Площади 1905 года, сел на трамвай №4 и доехал до его конечной остановки на 4-й Загородной улице. Оттуда они дошли до леса, где Винничевский задушил жертву, уложив её спиной на пенёк. После умерщвления девочки он замаскировал её тело в ямке, находившейся, по его словам, в шагах четырёх от указанного пенька.

Следующее преступление, по его утверждению, имело место в конце июля. 27 июля, как мы помним, в Пионерском посёлке была похищена Лида Сурнина. Преступник признался, что забыл адрес дома, от которого похитил девочку, и её имя. Также Винничевский категорически отверг факт погони Маргариты Голиковой и заявил, что во время совершения преступлений никогда никому не грозил кулаком и не показывал язык. Описание преступления в устах обвиняемого звучало предельно скупо, чтобы читатель составил сам представление на сей счёт, приведём красноречивую цитату: «Я зашёл в лес и, пройдя сравнительно немного лесом, сделал остановку. Дальше я смутно вспоминаю, что её {девочку} раздел, лег на неё. Душил и резал, но как резал, как душил и вводил ли я ей свой половой орган, не припоминаю. Также не могу вспомнить, в чём она была одета». Тут только руками остаётся развести и удивиться тому, как странно работает память Винничевского! Причём резкое ухудшение памяти мы видим в тех эпизодах, когда преступник использует нож.

Допрос был остановлен в 15 часов, но в 20 часов того же 26 ноября 1939 г. возобновился.

Винничевский заявил, что следующее преступление совершил 6 августа в Нижнем Тагиле, во время приезда в гости к своему дяде Оленеву. Прежде данные по этому эпизоду подробные показания преступник дополнить не смог.

После этого, утром 20 августа он с самого утра «почувствовал нестерпимое желание кого-нибудь задушить». Ничего не сказав родителям, он ушёл из дома в 11 часов и, пройдя сравнительно немного, буквально метров 220-250, у дома №50 по улице Мамина-Сибиряка заметил одиноко стоявшего мальчика, назвавшегося Никой. Это был Коленька Савельев. Преступник предложил мальчику покататься на трамвае, тот согласился, и они прошли к остановке на улице Толмачева, где сели в трамвай маршрута №5. Доехав до Пионерского посёлка, вышли и направились в лес. Далее произошло неожиданное: «Дорогой нам попались две женщины, которые нас остановили и у мальчика спросили, как меня зовут. Он им ответил, что Ника (мальчик просто не понял вопроса и решил, что спрашивают о его собственном имени – прим. А. Р.). Тогда женщины сказали: „Ну идите, а то мы думали, что это чужой мальчик тебя несёт“. В этот момент я очень испугался».

Преступник в деталях описал процесс убийства: «Я… расстегнул свои брюки и обнажил свой половой орган, а затем стал его {мальчика} раздевать, снял коричневый пиджачок, а дальше он заплакал и снимать с себя больше ничего не дал. Тогда я его сразу же посадил в яму с водой, сам наклонился к нему и в воде начал его душить, испытывая при этом знакомое мне приятное чувство. Сначала он бился ножками, затем перестал, и я увидел, что он уже мёртв. Тогда я взял камень, лежавший рядом, и положил его на живот мальчика, и он несколько погрузился в воду. Заметна была только одна голова, но очень немного». Сравните с тем, как Винничевский описывает преступления, в которых использовался нож – степень детализации несопоставима!

Примерно через три недели преступник снова ощутил знакомый и ставший привычным позыв убивать. 12 сентября, проснувшись в 7 часов утра, он уже знал, чему посвятит этот день. Из дома ему удалось выскользнуть в 10 утра под предлогом покупки контурных карт. Пешком он отправился в посёлок ВИЗа и потратил на безрезультатные поиски жертвы 2 часа. Отчаявшись, он уже двинулся в сторону дома и, идя вдоль Московского тракта, увидел у крайнего барака маленького мальчика. Какая-то женщина, проходившая мимо, спросила малыша: «Вова, почему не идёшь домой?» – и ушла. Винничевский тут же воспользовался открывшей перед ним возможностью: «Я подошёл ближе и встал за бараком, оттуда поманил {малыша} к себе, называя при этом по имени. Вова подошёл ко мне, и я позвал его покататься на трамвае, и он согласился. Я взял его за руку и пошёл сразу же по улице, всё время делая повороты в попадавшиеся мне улицы с целью, чтобы меня не могли найти… Таким образом я прошёл не менее 8 кварталов… Дорогой я увидел у Вовы зажатый в руке бумажный рубль, который взял себе, а его спросил, откуда у него рубль, он мне ответил, что ему дал папа».

Карты злоумышленнику, уже добравшемуся до Московского торфяника, едва не спутала неожиданная встреча: «Дойдя до леса, я сделал остановку и начал раздевать Вову, мне кажется, что я его раздел донага, но вдруг увидел идущего мужчину и я быстро начал Вову одевать. Мужчина прошёл мимо, нас видел, но ничего не сказал». Так равнодушие случайного свидетеля обрекло маленького мальчика на мучительную смерть… «Задушил я его очень быстро», – констатировал Винничевский, – «а половое удовлетворение я ещё не получил. Тогда я достал перочинный нож и ударил рукояткой ножа в висок и стал наносить ранения. Помню, что я несколько раз резал горло, но добиться выделения семени не смог, и со злости изрезал ему под коленкой, и ткнул ножом в пятку».

У убитого им мальчика Винничевский забрал шарф и пару чулок, рассчитывая их продать. Затем он от этой мысли отказался – чулочки отдал каким-то мальчишкам на пути к дому, а шарф спрятал и впоследствии подарил брату отца, своему дяде, Василию Ивановичу Винничевскому, приехавшему из Омска. Интересно, что в тот день Владимира сильно ругали дома за долгое отсутствие, а отец даже обыскал его, правда, шарф не обнаружил. Что побудило Георгия Винничевского обыскивать сына, что он хотел или ожидал найти в результате обыска, из материалов дела понять невозможно. Старший лейтенант Вершинин почему-то в эту тему углубляться не стал и никаких вопросов не задал, а жаль, есть у автора стойкое ощущение, что услышать мы могли очень любопытный ответ.

В 23 часа 26 ноября допрос был прерван, но на следующий день в полдень продолжен. Владимир Винничевский перешёл к заключительной части саги о самом себе. Он в деталях объяснил, как же 2 октября ему удалось совершить похищение и убийство Таси Морозовой, создав видимость своего пребывания в школе. Напомним, что согласно классному журналу, а также показаниям учительницы математики Ларисы Зарганковой Винничевский занимался в тот день во вторую смену, абсолютно точно присутствовал на первых двух уроках, да и на остальных – тоже. Последнее утверждение делалось со ссылкой на одноклассников обвиняемого. Учитывая, что занятия начинались в 14:30, приходилось признать, что эти показания создавали Винничевскому надёжное алиби.

На допросе арестованный объяснил, что «по окончании 2-го урока я из школы ушёл, оставив в классе свой портфель с тетрадями, а также и пальто на вешалке… Я сел на первый проходивший трамвай, который оказался маршрутом №2 и поехал на ВИЗ». После убийства девочки преступник поспешил обратно в школу, стремясь вернуться до окончания занятий, но опоздал. Вот как он описал дальнейшее: «Придя в школу, {я увидел, что} занятия уже закончились, я оделся, то есть надел оставленное мною на вешалке пальто и пошёл на дом к ученику Сельменскому Виктору, с которым я сидел {тогда} за одной партой. Я его встретил около его дома, и он вынес мне мой портфель, который захватил из школы. Он меня спрашивал, куда я уходил с уроков, и я сказал, что ходил в кино».

Сельменский был допрошен лейтенантом Ляминым 30 ноября и в целом подтвердил показания Винничевского. Правда, в деталях рассказ Виктора отличался от того, что говорил обвиняемый. Сельменский утверждал, что не уходил с портфелем Винничевского домой, собственно, вот его слова: «Я в то время сидел с ним за одной партой. Портфель с книгами он оставлял в парте. Когда кончились уроки, я взял портфель Винничевского и вынес на улицу, я видел в окно, что Винничевский стоит у школы. Я ему портфель отдал…» Как видим, имеются некоторые разночтения в деталях, но их можно объяснить тем, что согласно показаниям свидетеля Винничевский свой фокус с уходом после первых уроков проделывал неоднократно, поэтому перед нами следствие наложения воспоминаний от разных эпизодов. Один из участников запомнил одно, другой – другое, но в целом объяснение Винничевского можно считать удовлетворительным и достоверным. То, что именно он убивал Тасю Морозову, подтверждается его осведомлённостью о местах сокрытия трупа и части одежды жертвы.

Последнее похищение ребёнка Винничевский совершил 24 октября. Всё было, как и прежде: с утра сильное половое возбуждение, потребность поскорее уйти из дома. В 11 часов утра он отправился «за сахаром» в посёлок Уралмашзавода, мама дала ему на покупку 20 рублей. «Доехав до конечной остановки УЗТМ, я сошёл с трамвая и зашёл в книжный магазин, где купил три песенки-ноты», – простодушно уточнил свой маршрут Винничевский. А далее: «На одной из улиц УЗТМ, около, кажется, большого 3-х этажного дома, у крыльца, я увидел двух стоявших девочек». Дальнейшее известно, одной из этих «девочек» оказался Славик Волков, которого преступник сумел увезти в другую часть города и наверняка бы убил, если бы совершенно неожиданное появление курсанта школы милиции Крылова не спутало его карты.

В ходе этих многодневных допросов показания Винничевского приобрели свою окончательную форму, от которой обвиняемый впоследствии не отходил. В самом конце допроса Владимир сказал несколько слов, которые можно с известной натяжкой расценить как раскаяние: «Я очень рад, что избавился от совершения этих преступлений, вернее, что меня остановили, так как мне бы самому этого не сделать, ибо сам я после каждого преступления говорил себе, что это последнее, но затем у меня вновь появлялось желание, которое оказывалось сильнее всего другого и побеждало». В общем, Винничевский после месячного пребывания в одиночной камере понял, что надо бы изобразить некое страдание и переживание от содеянного, но поскольку никаких страданий он на самом деле не испытывал, то попытка его высказаться на эту тему оказалась такой вот косноязычной и бессодержательной.

Некоторые детали, сообщенные Винничевским в ходе заключительного цикла допросов, требовали проверки. О допросах Николая Карпушина и Виктора Сельменского уже было сказано, но этими свидетелями следствие не ограничилось. На повторный допрос был вызван и Владимир Файбушевич, сосед Винничевского, занимавшийся вместе с ним онанизмом. Весь допрос, проведённый 26 ноября, оказался посвящён исключительно этой теме, и надо думать, Володя Файбушевич в тот день пережил немало неприятных минут. В высшей степени мучительно читать наукообразные тексты лейтенанта Лямина, строчившего сложносочинённые и сложноподчинённые предложения с вопиющими ошибками в падежных окончаниях, выдуманными словосочетаниями, путаницей в родах и числах, но продравшись сквозь лексические дебри, можно понять, что утверждения Винничевского нашли полное подтверждение.

Сначала допрашиваемый рассказал, где и когда познал тайную науку рукоблудия, затем перешёл к эпизоду, связанному непосредственно с Винничевским. Рассказ Файбушевича был очень косноязычен и невнятен, что легко объяснимо волнением и неловкостью ситуации. Допрашиваемый явно чувствовал себя в роли нашкодившего котёнка, пойманного с поличным на чём-то очень постыдном и непростительном, вполне возможно, что и лейтенант Лямин ещё до начала допроса сделал юноше строгое внушение, дескать, вместо расследования преступлений мы тут время теряем из-за ваших забав. И пригрозил юному хитрецу веско и лаконично, отбив всякую охоту темнить на допросе. Как бы там ни было, Володя Файбушевич подтвердил, что занимался с Винничевским онанизмом и дал детальное описание того, где и как именно это происходило. Тем самым устранил всякие сомнения в реальности эпизода.

А 29 ноября на допрос к лейтенанту Лямину прибыл Гена Лунёв, троюродный брат обвиняемого, приехавший из Верхней Салды. Как мы помним, в начале ноября его допрашивал временно исполнявший обязанности начальника тамошнего городского отдела РКМ Белобородов и Гена повёл себя довольно легкомысленно, попытавшись выгородить Винничевского. Сказанное им тогда противоречило показаниям его же собственной матери, и эта деталь не могла не заинтересовать товарищей из областного угро. Ко времени появления в Свердловске настроение Гены Лунёва радикально поменялось: он, по-видимому, здорово струхнул, от прежнего пафоса не осталось и следа. Теперь, вместо ничего не значащих ответов, он оказался готов сразу перейти к интересующей оперативников конкретике.

Допрос начался бодро: «Живя на квартире Винничевского (речь идёт о событиях осени и зимы 1938 г., когда Гена Лунёв жил в Свердловске – прим. А. Р.), мы с Владимиром одно время спали вместе на полатях. Однажды зимой 1938 г. Винничевский, проснувшись, показал мне, что у него трусы и постель были мокрыми. Он удивился этому и сказал об этом матери, мать посмотрела и дала Владимиру другие трусы. Я сказал Владимиру, что у него была поллюция…» После такого начала свидетель с готовностью рассказал о том самом письме, о существовании которого не смог вспомнить во время допроса в Верхней Салде: «В марте месяце 1939 г. Винничевский Владимир мне прислал в Атиг письмо, в котором он написал, что у него в вагоне, в уборной, произошло то же, что было и на полатях. И написал: «Я узнал, что это самое прекрасное в жизни». Это письмо читала и моя мать. Она предположила, что Владимир имел сношение с женщиной, я же знал о поллюции у Владимира на полатях и предположил, что у него снова была поллюция».

В общем, с приключением Винничевского в вагоне поезда следствие вроде бы теперь разобралось.

Однако интересные наблюдения Гены Лунёва за поведением Володи Винничевского отнюдь не были исчерпаны изложенными выше рассказами. Припомнил Гена кое-что ещё: «Живя на квартире Винничевских, я с Владимиром читал книгу Ги де Мопассана, в которой были рассказы о жизни проституток, о том, как они продают свое тело за деньги разным мужчинам. Мне Владимир говорил, что он читал книгу о половом влечении человека. Книги эти Владимир читал тайно от родителей, где он их брал, я не знаю». Следствие этого, кстати, тоже не знало и почему-то не пыталось узнать. Более того, уголовный розыск даже не озаботился поиском ответа на вполне уместный вопрос, куда же обвиняемый подевал свои интимные сокровища, так и не найденные при обыске? Выбросить их он не мог, все эти книжки и порнографические фотографии представляли в глазах подростков того времени большую ценность, стало быть, он их либо кому-то передал, либо спрятал. С точки зрения ведения следствия представлялось очень важным отыскать доверенного друга обвиняемого либо его интимный тайник. Но – увы! – свердловские пинкертоны не задумались над этими вопросами, и потому расследование многое упустило из виду.

Родители, как мы точно знаем, о существовании «взрослых» книг действительно понятия не имели. Они вообще многого о собственном сыночке не знали, несмотря на все попытки держать его под контролем. Хотя многим людям, особенно из тех, кто постарше, казалось, что Винничевский – мальчик малоразвитый и читать не любит, это, как мы уже убедились, не вполне справедливое суждение. Он где-то добывал дефицитные приключенческие книжки, книги по «половому вопросу» и даже порнографические фотографии.

Нам не уйти от разговора о сексуальности Владимира Винничевского хотя бы потому, что перед нами очень необычный сексуальный преступник и его действия невозможно понять, не разобравшись в природе управлявшего им мотива. Первое, что обращает на себя внимание в его действиях – выбор объекта посягательства. Очень немногие серийный преступники в качестве объекта вожделения выбирают малолетних детей 2-4 лет. Каким бы извращенным умом ни обладал преступник, он все же будет искать привлекательную в его собственных глазах жертву. Существует даже такое понятие «диапазон приемлемости», которое включает в себя набор качеств, необходимых потенциальной жертве, чтобы привлечь внимание преступника. К ним относятся половозрастные и внешние данные, их совокупность должна делать жертву в глазах сексуального хищника привлекательной. Малолетние детишки являются нетипичным объектом посягательства серийного убийцы. Они могут стать жертвой такого преступника, например, в том случае, если ребёнок находится рядом с матерью, сделавшейся объектом покушения, но эти случаи крайне редки.

То, что Винничевский неоднократно выбирал объектом удовлетворения своей похоти малолетних детей, однозначно свидетельствует о наличии у него серьёзного дефекта (расстройства) влечения. Причём расстройство это устойчивое, закрепленное полутора десятками эпизодов нападений. Винничевский оправдывал выбор жертв тем, что маленькие дети не могли оказать сопротивления и являлись легкой мишенью, но это такое объяснение, которое скорее маскирует истинный мотив, нежели его объясняет. В этой связи особенно интересно то, что он ни разу не попытался склонить к занятию сексом девушку или женщину, другими словами, он даже не пытался быть сексуально адекватным.

Винничевский утверждал, что ему было всё равно с кем осуществлять половой акт, его, дескать, интересовал только процесс мучения и умирания жертвы и связанное с этим половое возбуждение, но, обратите внимание, Винничевский почему-то не пытался совокупляться с животными, скажем, с собаками. Ну в самом деле, если объект неважен и значение имеет только его доступность, уводил бы в лес собачек и убивал их там. Такое поведение тоже, разумеется, ненормально, но речь не об этом. В конце-концов, зоофилов много больше, чем принято думать, но они не убивают детей. Винничевского не интересовали собачки или иные животные – нет! – в качестве сексуальных объектов его привлекали именно малолетние дети. Поэтому объяснения Винничевским своего выбора тем, что он покушался на детей лишь в силу их доступности, по мнению автора, являются отговорками, призванными замаскировать чудовищную ненормальность выбора жертв, причём сам Винничевский эту ненормальность прекрасно сознавал и стыдился её признать.

Другой интересный аспект, подтверждающий нашу мысль, связан с чрезвычайной сексуальной возбудимостью Винничевского. Он неоднократно повторял, что часто начинал испытывать приятные ощущения ещё до того, как переходил к активной фазе нападения, скажем, когда нёс ребёнка на руках, то есть в относительно невинных ситуациях. К тому же моменту, когда убийца начинал душить жертву, у него была сильная эрекция, и оргазм наступал быстро. По его собственным оценкам, процесс умерщвления ребёнка укладывался в 3-4 минуты, за это время Винничевский успевал получить, как он выражался, «высшее наслаждение». Такая сверхвозбудимость нервной системы возможна только с сексуально притягательными партнёрами, каковыми для Винничевского являлись дети. Это подтверждает наше предположение о сильных педофильских наклонностях убийцы, который даже не искал сексуальных контактов с женщинами или девушками – они ему были неинтересны в принципе (хотя на допросах он не признавал этого, но язык дан человеку для сокрытия мыслей, что Винничевский и подтверждал неоднократно во время следствия).

Однако, убедившись в том, что Винничевский являлся педофилом, мы автоматически подходим к другому важному аспекту проблемы, связанной с его половой ориентацией. Аспект этот заключается в том, что педофилы как никакие иные сексуальные преступники склонны к однополым контактам. Это связано с тем, что гомосексуализм, как и педофилия, не является болезнью – это расстройство влечения, девиация в выборе сексуального объекта, которая не связана с психическими или физиологическими патологиями. То есть в медицинском отношении эти люди здоровы. Причём интересна следующая особенность, своего рода универсальное правило, наблюдаемое на протяжении многих лет в разных странах – если 1/2 или даже 2/3 педофилов (в разных регионах по-разному) считает приемлемыми однополые отношения, то число гомосексуалистов, допускающих сексуальные отношения с лицами, не достигшими «возраста согласия», много ниже и не отклоняется от существующей социальной нормы. Другими словами, значительная или даже большая часть педофилов являются гомосексуалистами, но лишь абсолютное меньшинство гомосексуалистов являются педофилами.

Даже при первом ознакомлении с материалами расследования преступлений Винничевского бросается в глаза определённая искушённость убийцы: ну в самом деле, похитить малыша, убить его и совершить анальный половой акт – это не самая простая и очевидная модель сексуального преступления. А уж с поправкой на советскую специфику конца 1930-х гг. так и вообще очень даже изощрённая. По мере того, как следственные документы постепенно накапливались, пазл складывался, появлялись недостающие элементы и вырисовывалась причудливая, но интуитивно очень достоверная картина.

Владимир Винничевский любил ходить в баню к закрытию. Это очень необычная привычка, поскольку в советских общественных банях к вечеру пара уже не было, все шайки по десять раз прошли через чужие руки, скамьи в предбаннике были мокры, на криво положенном кафельном полу стояли лужи и т.п. – в общем, кто видел своими глазами советские бани, тот согласится безоговорочно, что позорнее выглядели только общественные туалеты. Настоящие любители бани ходили всегда с самого раннего утра – это так и называлось «к первому пару». Тогда и парок крепкий можно наподдать, и в предбаннике воздух свежий, да и в бане относительная чистота. А к закрытию бань приходили завсегдатаи определённого сорта – гомосексуалисты.

Как известно, долгое время в Советском Союзе гомосексуализм не преследовался. Магнус Хиршфельд (Magnus Hirschfeld), известный немецкий врач, сторонник сексуальной толерантности и декриминализации однополых отношений, в 1928 г. даже назвал политику Страны Советов в этом вопросе образцом терпимости. Однако всё изменилось 17 декабря 1933 г. с опубликованием Постановления ВЦИК, вводившего уголовную ответственность за мужеложство. В марте следующего года эту норму ввели в Уголовный кодекс РСФСР (статья 154, пункт «а»). Хотя статья эта формально карала за половое сношение «с применением насилия или зависимого положения потерпевшего», то есть вроде бы не посягала на добровольные отношения, трактовать её можно было очень широко. Да и протоколы нужного содержания бойцы невидимого фронта строчить умели, поэтому при необходимости «подвести» под статью можно было любого сторонника однополой любви.

Важная деталь: гомосексуалисты традиционно «числились» за госбезопасностью, то есть Рабоче-Крестьянская милиция с ними не работала. Связано это было с тем, что данная категория лиц могла быть как объектом шантажа, так и орудием шантажа. Поэтому к прореживанию рядов гомосексуалистов ОГПУ, а затем и Управление госбезопасности НКВД подходили очень избирательно: интересных в оперативном отношении людей оберегали и продвигали, а всех прочих – судили по всей строгости закона.

Понятно, что гомосексуалисты пытались максимально маскироваться. В крупных городах появились специфические «тусовки», на которых люди схожих сексуальных предпочтений искали новых партнеров. В силу очевидных причин это были места, где присутствие мужчин всегда выглядело оправданным – общественные туалеты, бани, площадки в парках, где собирались любители шахмат и домино и тому подобные места. Сложилась определённая система неявных сигналов, по которым незнакомые люди могли понять, что перед ними человек «нужной ориентации» – это были необычные элементы одежды (перламутровые пуговицы, шарфы и т.п.), детали внешности (отрощенный ноготь, отпущенные бачки и пр.), определённые рукопожатия, специфические приёмы закуривания папирос и прочие нюансы, которые со стороны не привлекали особого внимания, но несли важную информацию для тех, кто «в теме». В советское время практически все гомосексуалисты были женаты – это был важный элемент «маски нормальности», которую люди нетрадиционной ориентации были вынуждены носить. На холостяков в те времена смотрели с крайним подозрением, главенствовал принцип: если холостой, то либо больной, либо дурак; отсутствие жены автоматически отсекало в любой профессии возможность роста выше определённого (сравнительно невысокого) уровня. Поэтому гомосексуалисты сплошь были женаты, но, как правило, их браки оставались бездетны. Интересная деталь заключается в том, что зачастую жены ничего не знали об истинных пристрастиях мужей.

Гомосексуализм оказался вытеснен на периферию общественного сознания, а сами сторонники однополой любви превратились в шьямалановских «тех, чьё имя не называют». Они вроде бы и существовали, про них даже знали и помнили, но на многие десятилетия эти люди оказались лишены человеческой сущности и превратились в своеобразный жупел, воплотивший общественные страхи, предрассудки и агрессию.

Бани являлись для гомосексуалистов идеальным местом встреч, и таковыми они оставались на всём протяжении социалистической эпохи. Автор хорошо помнит свою студенческую юность в 1980-х гг. в Ленинграде и шуточки про многоэтажную баню у Балтийского вокзала, которая располагалась в нескольких сотнях метров от общежития Ленинградского Механического института. У нас была группа иногородних студентов, замечательных ребят, отличных спортсменов – Военмех того времени, кстати, вообще был богат на крепких мужчин – которые имели традицию ходить в эту баню по вечерам. Их походы являлись нескончаемым источником всевозможных шуток, эпиграмм и даже номеров студенческой команды КВН. И если подтекст классических шуток, вроде: «В баню идёте? Молодцы, заодно и помоетесь», житель современной России понять ещё может, то иные специфические афоризмы, например: «Идя вечером в баню у Балтийского вокзала, не забудь два куска мыла», без пояснения в 21 веке уже будут не понятны. Просто потому что эпоха сменилась.

Впрочем, вернёмся к Винничевскому.

Гомосексуалисты знали, что все истинные любители «первого пара» постараются заявиться в баню пораньше, а потому они пропускали вперёд всех, кто торопился с работы или на работу и добровольно шли последними, соглашаясь на грязный пол, сырой предбанник и остывающую печь. Винничевский не мог не видеть специфической публики, приходившей в баню поздними вечерами. Тем более, что рядом с ним был Карпушин. А это был человек, который все нюансы Володе мог правильно объяснить.

Ну в самом деле, неужели кто-то думает, что Винничевский, обсудив с Карпушиным возможность изнасилования девушки, не поговорил о возможном сексе с мужчиной? Такого просто не может быть, они, разумеется, поговорили обо всём. Нашлось время и для гомосекса.

Николай Карпушин вёл себя как абсолютно аморальный растлитель, строго говоря, его самого следовало бы привлечь к ответственности. Ибо поведение у него в отношении Владимира Винничевского было совершенно неподобающим для 35-летнего мужика. Не должен разумный мужчина допускать таких разговоров с чужим ребёнком – у последнего есть отец и мать, пусть они занимаются просвещением сексуально озабоченного дитяти. А когда оказалось, что Карпушин ходил с Винничевским в баню по вечерам, то у автора в связи с этим остался только один вопрос: знали ли об этих походах родители Володи? Судя по следственным материалам, о наличии взрослого компаньона они даже не догадывались.

При первом ознакомлении с материалами расследования мы обратили внимание на довольно необычную аргументацию Георгия Винничевского, заявившего, что его сын очень смелый, потому что не боялся из бани возвращаться поздно вечером. Признаемся, первая мысль, возникшая в голове после прочтения этого пассажа, свелась примерно к такой формуле: папа, похоже, сильно глупый человек, коли не подумал, что его сыночка из бани провожает любовник. Затем эта мысль ушла, мы стали читать документы далее, но вскоре вдруг встретилось упоминание о совместных походах в баню Володи Винничевского и Николая Карпушина. И тут в голове щёлкнуло – вот он любовничек! Всё встает на свои места. Карпушин жил на юге города, гораздо южнее улицы Первомайской, и, возвращаясь по вечерам, само-собой, провожал Володю до дома. Володя в его обществе ничем не рисковал, ну, разве что задницей, извините за брутальность, но это была жертва, скажем так, осознанная и даже желанная.

В поведении Владимира Винничевского нельзя не отметить странный интерес к общению с мужчинами гораздо старше возрастом и проявляемые при этом смелость и даже дерзость. Вспомните, к соседу Кондратию Андрианову он подступает с откровенными разговорами и порнографическими фотографиями, что трудно назвать иначе, как провокация.

Володя Винничевский просит мать отпустить его одного пожить в доме маминого дяди, Василия Оленева, женатого, но бездетного мужчины 59 лет. Показания на сей счёт Елизаветы Винничевской в деле присутствуют. Любящая мама, не заметив в просьбе ничего подозрительного, сыночка отпустила, и тот прожил у Оленева 9 дней в начале августа 1939 г. (со 2 по 11 число). Именно тогда, кстати, им была убита Рита Фомина. Причём Василий Оленев во время допроса постарался максимально дистанцироваться от внучатого племянника и рассказал, что его практически не видел, поскольку тот играл в футбол и неизвестно где гулял (причём Оленев во время допроса допустил любопытную оговорку, явно сболтнув лишку: «Владимир днями играл в футбол с ребятишками, которых он привозил с собой из города Свердловска…»; к сожалению, фраза эта не вызвала интереса сыщиков, поэтому мы не знаем, кого же привозил с собой из Свердловска Винничевский, но в своём месте мы её ещё припомним). И получается странная картина – Владимир прямо-таки рвался пожить у маминого дяди в Нижнем Тагиле, а тому, как выяснилось, и сказать о внучатом племяннике нечего, мол, не знаю, не видел, без понятия.

Из этой же категории странные дружеские отношения Владимира Винничевского со старшим братом отца Василием. Последний жил холостяком в Омске, детей не имел, работал сторожем на заводе. Он приезжал в Свердловск погостить у брата в сентябре 1939 г., буквально за полтора месяца до ареста племянника Володи. Поведение Василия Ивановича не понравилось Георгию и Елизавете, правда, в чём причина возникшей неприязни, из материалов дела понять невозможно. А вот племянник Володя к дядюшке неожиданно проникся симпатией и даже подарил ему шарф, снятый с одной из жертв. Но речь сейчас не об этом.

Когда Василия Винничевского принялся разыскивать свердловский областной уголовный розыск с целью допросить и узнать судьбу подаренного шарфа, выяснилось, что в начале ноября Василий получил какое-то письмо и, уволившись с работы, исчез в неизвестном направлении. Его так и не нашли, дальнейшая судьба Василия Винничевского неизвестна. Если принять во внимание, что в конце октября Георгий Винничевский надумал написать в главную свердловскую газету «отречение от сына», то выглядит вполне логичной и отправка соответствующего письма старшему брату. А Василий, получив от Георгия письмо с описанием обвинений в адрес племянника, вдруг сорвался с места и перешёл на нелегальное положение. На что это похоже? Чего он испугался? Того, что Владимир расскажет на допросе нечто, угрожающее благополучию дядюшки? А что такого ужасного он мог рассказать?

Что бы это ни было, испуг Василия Винничевского оказался настолько велик, что он пустился в бега.

Причём нельзя не отметить любопытную деталь – и Кондратий Андрианов, и Василий Оленев, и Николай Карпушин были женаты, но не имели детей. Андрианову 29 лет, в этом возрасте в Советском Союзе семейные люди уже заводили как минимум одного ребёнка. Карпушину, во время близкого общения с Володей Винничевским, – 34 года, Оленеву – почти 60. И все бездетны. Бездетным был и Василий Винничевский, более того, он к тому же ещё и неженат был (объективности ради следует отметить, что из материалов дела непонятно, был ли он вдов, разведён или всю жизнь прожил бобылём; также неизвестен его точный возраст).

Заметили ли сотрудники уголовного розыска странную тягу обвиняемого к бездетным мужчинам? Конечно, заметили. Именно поэтому они чрезвычайно заинтересовались браком учительницы музыки Булыгиной. Напомним, она 7 лет состояла в браке с мужчиной, который был намного старше неё, но детей у них не было.

Смелость Винничевского в общении с мужчинами можно понять, если допустить, что Николай Карпушин объяснил ему правила функционирования гомосексуальной «тусовки». Рассказал, на кого надо обращать внимание, как вести разговор, какие «контрольные» вопросы задать и какие ответы получить.

Следующий любопытный момент, невольно наводящий на мысль о скрытом гомосексуализме Винничевского, связан с его негативными отзывами о девушках и женщинах, а также возможности половых актов с ними. Тому, что Владимир неоднократно высказывался подобным образом, в уголовном деле найдётся немало свидетельств, причём в данном случае имеются в виду как заявления самого Винничевского, так и пересказ его слов другими людьми. Может показаться забавным, что о неприятии секса с женщиной заявляет юноша, никогда этим не занимавшийся, но на самом деле это вовсе не смешно. Перед нами в чистом виде подсознательная психологическая установка, присущая гомосексуалистам, которые видят в женщинах сексуальных конкурентов (ведь пассивные гомосексуалисты в половом акте принимают на себя роль женщины). В любом случае, заявления вроде того, что «сама мысль о половом акте с женщиной мне противна» и т.п., из уст гиперсексуального юноши звучат очень странно. Это всегда повод для того, чтобы присмотреться к такому подростку повнимательнее.

Разумеется, в этой связи нельзя оставить без комментариев совместное занятие онанизмом Винничевского и Файбушевича. Можно повторить ещё раз, что такое поведение нельзя расценить как норму для подростков. В пубертатном возрасте формируется то представление о сексуальной норме, которое в последующие годы станет определять границы допустимого. Хотя процесс этот индивидуальный, всё же у подавляющего большинства членов социума представления эти оказываются очень схожими и интуитивно понятными. Даже в нынешнее время, отличающееся от 1930-х гг. куда большей свободой нравов, границы интимных отношений очерчены весьма строго и однозначно. Предложение заняться совместной мастурбацией вызовет в лучшем случае иронию и насмешки, а в худшем будет расценено как оскорбление, потому как подобное развлечение явно выходит за рамки товарищеских отношений и вторгается в ту интимную область, где уже приходится говорить о «сексуальном партнёрстве» или «сексуальном взаимодействии». Не все молодые люди могут чётко сформулировать эту мысль, но все юноши интуитивно это понимают. Для предвоенной поры подобное предложение выглядело ещё более недопустимым в товарищеских отношениях.

То, что Файбушевич обратился к Винничевскому с подобным предложением и последний ответил согласием, однозначно свидетельствует о том, что диапазон сексуальной нормы у обоих заметно отличался от общепринятого. Если бы речь шла о подростках лет 12-13, это можно было бы до известной степени списать на «глупость» и «юношеские эксперименты» – хотя, строго говоря, это никакое не оправдание – но перед нами уже 16-летние молодые люди. Если они в 16 лет не понимают, что заниматься такими делами в компании не годится, то стало быть, они вообще не понимают, где заканчивается норма и начинается девиация.

Согласно следственным материалам Файбушевич и Винничевский утверждали, будто занимались онанизмом вместе всего один раз. Этим заявлениям можно верить, а можно не верить, автор предлагает читателю выработать мнение по этому вопросу самостоятельно. Следственные материалы содержат большое количество свидетельств того, что Винничевский не был до конца откровенен и его искренность носила весьма избирательный характер.

Каждая из перечисленных выше особенностей поведения Винничевского, безусловно, может быть объяснена совершенно невинными обстоятельствами, да хоть обычными совпадениями. Вместе с тем само количество таких странностей и то, что они отмечены в поведении серийного убийцы малолетних детей, не позволяет пренебречь ими или ограничиться простым перечислением. Перед нами разные грани одной большой поведенческой проблемы, которую обвиняемый пытался всячески скрыть. И в конечном счёте, насколько можно судить по результатам расследования, скрыл.

Проблема эта – гомосексуализм Владимира Винничевского.

Автор считает, что убийца некоторое время являлся пассивным партнером какого-то взрослого и опытного гомосексуалиста. В принципе, на эту роль очень хорошо подходит Николай Карпушин. Из материалов дела видно, что он исполнил роль так сказать вербального растлителя – это очевидно и не может быть поставлено под сомнение, но кроме того, автор считает, что имело место и растление физическое. Карпушин дал Винничевскому прочувствовать прелести однополой любви, ввёл молодого Володеньку в «гомосексуальную тусовку», показал изнутри, как работает эта «кухня». При этом Карпушин как старший и более опытный принимал на себя роль лидера, Винничевскому же приходилось довольствоваться участью пассивной стороны. Молодой человек попал в область «взрослых отношений», причём глубоко тайных, скрытых от всех, он почувствовал себя причастным к чему-то такому, о чём мало кто знал и уж точно не догадывался о его вовлечённости. Это хорошо объясняет, почему его мало интересовали сверстники и почему он любил слушать мужчин старше – интересы у него с некоторых пор стали совсем иными, чем у сверстников.

Карпушин утверждал, будто в конце 1938 или начале 1939 г. их дружеские отношения с Владимиром «оказались расстроены» и последний начал его «избегать». Так ли это было на самом деле, сейчас сказать невозможно, следствие вообще не стало интересоваться такими деталями. Но независимо от того, как в действительности развивались отношения «друзей», Винничевский мог и должен был вести поиск других партнеров. Хотя бы для того, чтобы воспроизвести модель прежних отношений в новом качестве, то есть примерив на себя роль «лидера». Через эту метаморфозу рано или поздно проходит абсолютное большинство гомосексуалистов – сделавшись в юности жертвами растления, они, взрослея, сами превращаются в растлителей. Кроме того, существует ещё одна причина, по которой молодые гомосексуалисты стремятся привлечь к своим забавам товарищей. Речь идёт о заказе старших «партнеров», стремящихся расширить круг сопричастных и увеличить возможности выбора.

Автор считает, что Владимир Винничевский нашёл такого «юного друга», возможно, своего сверстника или чуть младше, и в своём месте постарается обосновать это мнение.

В новейшей истории России имеется «свой Винничевский», преступник и убийца, о котором следует вспомнить в контексте затронутой темы. Речь идёт об Игоре Анатольевиче Иртышове, совершившем в Санкт-Петербурге с декабря 1993 по сентябрь 1994 г. 8 нападений на мальчиков в возрасте от 7 до 15 лет. Рождённый в семье алкоголиков в августе 1971 г., Иртышов в 10 лет попал в тяжёлое ДТП и получил закрытую травму мозга. Впоследствии судебно-психиатрическая экспертиза диагностировала у него олигофрению умеренной степени дебильности. Родители, переехавшие в Мурманск, отдали ребёнка в интернат, где тот был изнасилован и на протяжении нескольких лет оставался в роли пассивного партнёра. Затем Игорь поступил в ПТУ, где его сексуальный статус сохранялся. Выучившись на повара, Иртышов после распада Советского Союза перебрался в Петербург и устроился работать в кафе, которое по иронии судьбы располагалось напротив здания УКГБ и ГУМВД (в начале 1990-х гг. оба ведомства делили «Большой дом» на Литейном проспекте, 4). Работу поваром Иртышов совмещал с промыслом гомопроститутки. Несмотря на то, что во время нападений Иртышов угрожал жертвам ножом, он не пускал его в ход, предпочитая душить детей руками. Один из мальчиков был задушен, другой получил тяжелую травму, связанную с разрывом перианальной области и отрывом части толстого кишечника, и умер спустя 4 года после многочисленных операций в США. На его лечение собирали деньги всем городом, история похождений Игоря Иртышова вообще наделала очень много шума, став одной из самых мрачных примет того времени. Разоблачению преступника способствовал один из сексуальных партнеров Иртышова, увидевший в его вещах детский рюкзак, который преступник забрал у последней жертвы.

Поведение Иртышова интересно тем, что гомосексуалист, мирившийся на протяжении многих лет с ролью пассивного партнера, в процессе нападений принимал на себя роль активного. Другими словами, неправильно думать, будто «пассивный» гомосексуалист – это некая жертва обстоятельств; нет, при распределении ролей имеет место добровольное принятие каждой из сторон своих функций. Важной является и другая поведенческая черта, хорошо прослеживаемая в действиях Иртышова – даже имея нож, он не стремился им воспользоваться и основные телесные повреждения причинял голыми руками. Кстати, благодаря этому самому старшему из потерпевших, 15-летнему подростку, удалось оказать тщедушному насильнику сопротивление и успешно скрыться.

Вернёмся, впрочем, к следственным материалам по делу Винничевского. Иногда документы интересны не только тем, что в них написано, но и тем, о чём в них умалчивается. Тема гомосексуальных отношений в любом виде, даже самом абстрактном, в уголовном деле Владимира Винничевского никак не затрагивается. Вообще! Такое ощущение, что этой области сексуальной активности для расследовавших преступления Винничевского как бы не существует. С точки зрения современных представлений наличие такой «зоны умолчания» выглядит очень странным, поскольку имеется целый ряд принципиальных вопросов, которые должны были быть заданы как самому Винничевскому, так и некоторым из свидетелей. Однако вопросы эти так и не прозвучали.

Почему так случилось? На ум приходит только один заслуживающий внимания ответ. «Гомосексуальный вектор» явно выходил за тогдашние рамки компетенции уголовного розыска и вторгался в область, прерогатива работы в которой принадлежала госбезопасности. Все свердловские гомосексуалисты, так же как ленинградские или московские, не отправившиеся к концу 1939 г. в «места не столь отдалённые», «крышевались» местным Управлением ГБ. Не следует думать, будто это завиральная фантазия или паранойя – нет, это реалии советской эпохи. Подобный подход существовал и в отношении валютной проституции, и в отношении валютных спекулянтов. Эти виды противозаконной деятельности никогда полностью в Советском Союзе не уничтожались, хотя технически проделать это можно было без особых проблем. Все сообщества валютных проституток и спекулянтов во всех крупных городах СССР насквозь были пронизаны агентурой госбезопасности. Их активность искусственно поддерживалась на некотором приемлемом с точки зрения власти уровне. Этой «шушере» не давали особенно разгуляться, но и корчевать её под корень никто никогда не собирался. Потому что эти люди входили в специфическую прослойку, которую принято было называть «богемой».

Советская «богема» – это творческая интеллигенция, всякого рода нувориши, золотая молодёжь, члены семей ответственных работников совпартаппарата. Значительная часть советской «богемы» имела гомосексуальные наклонности, и вести оперативную разработку этих лиц с учётом упомянутой специфики представлялось рациональным и оправданным.

Об одном таком расследовании – точнее, разбирательстве с привлечением ресурсов советской госбезопасности – упоминается в воспоминаниях Ивана Александровича Серова «Записки из чемодана (Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти)». Серов возглавлял Комитет госбезопасности с момента его основания в 1954 г. до декабря 1958 г., а в систему советских спецслужб попал в 1939 г. по партийной путёвке. В главе «Первые шаги в НКВД. 1939 год», автор рассказывает о весьма любопытной истории, в которую оказался вовлечён как он сам, так и подчинявшийся ему Секретно-Политический отдел (СПО) Главного управления государственной безопасности НКВД. Воспоминания эти тем более интересны, что относятся к событиям осени 1939 г., т.е. тому же самому периоду советской истории, что и наше повествование.

Итак, предоставим слово Серову: «Ко мне поступила телеграмма из Узбекистана, адресованная Сталину, от инженера-узбечки Аминовой (в те годы чуть ли не единственной женщины-узбечки с высшим образованием). Она коротко извещала Сталина, что ввиду создавшихся ненормальных отношений с секретарем ЦК Узбекистана Юсуповым она кончает жизнь самоубийством. Труп её можно найти в реке Чирчик. На телеграмме была резолюция Сталина выяснить это дело и найти Аминову.

Учитывая, что таких заданий от Сталина не так-то много поступало в отдел, мной были приняты все меры к его выполнению.

НКВД Узбекистана доносило, что Аминова действительно бросилась в реку, и что принятые меры к розыску трупа не дали положительных результатов. Я всё же решил на место послать старшего оперуполномоченного Харитонова, чтобы всё выяснить, так как мне намекнули, что узбеки могут не сказать правду, так как Юсупов пользуется там большой властью и против него никто не посмеет сказать.

И действительно, через две недели мой старший оперуполномоченный донёс, что в одном районе у колхозника он обнаружил живую Аминову. Я приказал привезти её в Москву.

(…)

Когда её доставили ко мне, то ей я, видимо, показался недостаточно солидным (мне было 34 года и на петлицах всего два ромба). Первая беседа фактически была официальной, и она мне ничего существенного о своих похождениях не сказала, очевидно, рассчитывая попасть к солидному начальнику.

Когда после обеда её вновь привели ко мне, она была уже более покладиста и попросила удалить Харитонова, с тем чтобы мне всё рассказать. В течение двух дней я выслушивал её любовные похождения с секретарём ЦК Юсуповым. Она меня уже стала называть «джан», что означает «друг» или «брат». Закончила тем, что Юсупов променял её на «бачу» (мальчика). И она решила отомстить ему таким способом, послав телеграмму Сталину.

Для меня такое дело было первым, где фигурировал в столь непристойном виде 1-й секретарь ЦК Узбекистана, и я, закончив беседу, не знал, что дальше делать, хотя сомнений в правдивости этой истории у меня не было, так как я кое-что сумел проверить.

Наконец, я решился доложить об этом наркому (внутренних дел Лаврентию Берия – прим. А.Р.), который проявил интерес и приказал доставить её к нему, где она всё подтвердила. Затем пришлось составить протокол допроса и каждую страницу закрепить её подписью, так как протокол пойдёт к Сталину. Когда всё было сделано, через несколько дней я получил указание отправить Аминову домой.

(…)

Как потом мне стало известно, Сталин устроил сильный нагоняй за это Юсупову, который, смутившись, сказал Сталину: «Меня чёрт попутал», и на этом, как ни странно, дело закончилось».

Перед нами маленький, но очень живописный штришок, весьма выразительно подчёркивающий традиции и нравы советской партийно-хозяйственной элиты в предвоенные годы. Руководитель Компартии Узбекистана мало того, что поддерживает отношения с любовницей – что не есть хорошо, но всё же простительно по меркам советской морали – так он ещё выступает в роли педофила, гомосексуального растлителя! Несколькими годами ранее – летом 1934 г. – из Наркомата иностранных дел СССР с позором были изгнаны и в последующем подверглись репрессиям советские дипломаты нетрадиционной сексуальной ориентации во главе с Дмитрием Флоринским (последний был расстрелян в феврале 1939 г.). А тут товарищ Сталин простил преступление товарща Юсупова, значит, будем считать, что преступления как бы и не было. Воистину, жизнь по Оруэллу, все животные равны, но есть более равные!

Поэтому уголовный розыск эту публику трогать не мог. Как гласит народная мудрость: каждый сверчок знай свой шесток. Старший лейтенант Вершинин, начальник областного уголовного розыска, знал свой, и поэтому гомосексуальная тематика при расследовании преступлений Винничевского не всплыла ни под каким видом. Даже в форме простейших предположений. В эту сторону следствие не смотрело принципиально.

И любители однополой любви в этой мрачной, полной трагизма истории оказались «теми, чьё имя не называют». В прямом смысле! Их действительно не назвали.