Труп ребёнка – по виду мальчика трёх лет – был обнаружен немногим ранее 6 часов вечера 3 сентября 1939 г., в северной части Свердловска, за посёлком Станкострой. Тело лежало на поверхности воды то ли разлившегося ручья, то ли болотца, буквально в двух метрах от шоссейной дороги, соединявшей посёлок со строительной площадкой, на которой возводился одноименный промышленный гигант. Тысячи людей ходили пешком и ездили по этому шоссе на протяжении нескольких дней, и даже не догадывались о страшном соседстве. По одной простой причине – тело было эффективно, но очень просто замаскировано.

Вдоль дороги тянулся ручей, практически точно ориентированный с севера на юг. Примерно в 400-500 метрах от стройплощадки ручей разливался, достигая ширины 6 метров и образуя постоянно заболоченную, но при этом неглубокую область, слой воды в которой составлял буквально 10-15 сантиметров. В некоторых местах, там, где имелись ямки и ложбинки, глубина увеличивалась до полуметра, но не более того.

Именно в такую яму, имевшую глубину 45 сантиметров, убийца и опустил тело ребёнка. Тело какое-то время находилось под водой, скрытое травой и мелким кустарником, и совершенно не привлекало внимание людей, проходивших от него буквально на расстоянии 2 метров. Так продолжалось до тех пор, пока труп не всплыл. Когда над водой показался живот, кисти рук и нижняя челюсть запрокинутой головы, Таисия Морозова, возвращавшаяся со стройки в конце рабочего дня, сделала страшное открытие. Добежав до своего барака, женщина сообщила об увиденном соседке Елизавете Радостевой. Та не поверила и побоялась вызывать милицию, не удостоверившись в точности информации. Женщины вдвоём отправились к тому месту у дороги, где Морозова увидела всплывшее тело. К моменту их появления тело уже обнаружила другая работница с той же стройки – Анастасия Парунова, которая попросила прохожих вызвать милицию, но сама решила не уходить с места, дабы не допустить чьих-либо злонамеренных действий с трупом или возможными уликами. Радостева и Морозова вернулись в рабочий посёлок и из кабинета директора местного магазина позвонили в шестое отделение милиции.

На место обнаружения выехали руководители правоохранительных органов. В числе таковых присутствовали и начальник Управления РКМ Александр Урусов, и начальник уголовного розыска Вершинин, а следователь по важнейшим поручениям Краснов даже взялся собственноручно писать протокол осмотра места обнаружения трупа. Зачем он так поступил, не совсем понятно, эта техническая работа совсем не его уровня. Тем не менее в деле остались исписанные почерком Краснова листы протокола, из которого явствует, что труп найден на удалении полукилометра к востоку от посёлка Станкострой и примерно в 400 метрах от строительной площадки. Тело находилось в ямке размером 1,2 х 1 метр и глубиной до 45 сантиметров, заполненной водою, спина и голова дна не касались, то есть тело всплыло. Живот трупа был сильно раздут, видимые кожные покровы имели грязно-коричневый цвет, что явилось следствием разложения плоти. Кончик языка оказался высунут изо рта и закушен зубами.

Мёртвый ребёнок был одет в старую жёлтую хлопчатобумажную фуфайку, трусики, синюю майку-безрукавку с карманами. Правая часть майки была заправлена в трусы. Ворот фуфайки оказался соединён английской булавкой, к которой суровой ниткой была привязана чёрная резиновая соска. Головной убор отсутствовал, на голове – светло-русые волосы длиною около 4 сантиметров. На ногах трупа – светло-серые ботиночки, светло-серые подвязанные чулки до колен.

Оголённые бёдра и части рук были покрыты илом. Бросалось в глаза отсутствие шорт или штанишек – найдены они так и не были.

Тело было доставлено в морг 1-й городской больницы, где на следующий день его вскрытие произвёл судмедэксперт Борейко. Согласно акту за №1127 при вскрытии присутствовали следователь по важнейшим делам при прокуроре Союза Краснов, следователи облпрокуратуры Небельсен и Южный, начальник ОУР Вершинин и старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска ГУРКМ союзного Наркомата Брагилевский. Поскольку в морге собрались все высокопоставленные лица, связанные с расследованием нападений на детей, то несложно догадаться, что на работу судмедэксперта они возлагали большие надежды и ждали какого-то прорыва.

Внешний осмотр показал, что рост трупа 92 сантиметра, кожные покровы грязно-зелёные, состояние тела в акте зафиксировано такими словами: «Весь труп сильно разбухший, на голове волосы светло-русые длиною до 7 см, которые легко отделяются прядями от головы. Кожа в области лба отделяется кусками, тут же справа 8 пятен чёрного цвета, размером от точек до 0,8 см х 1,0 см» (позиция 1 на анатомической схеме). При последующем разрезе кожи стало ясно, что там имеются кровоизлияния, то есть это следы прижизненных ударов. Также были отмечены 6 ссадин в области переносицы (поз.2). Судмедэксперт обратил внимание на ненормальное состояние глазных яблок, которые «выпячиваются сквозь веки и имеют тёмно-красный цвет». Последнее свидетельствовало о многочисленных разрывах кровеносных сосудов в глазах, наблюдаемых при удушении. Из отверстий носа при нажатии выделялась жидкость чёрного цвета (по смыслу это была кровь, но судмедэксперт более не касался этой детали и никак не объяснил появление этого признака). Рот был полуоткрыт, язык прикушен, кончик доставал краёв губ, то есть выглядывал изо рта примерно на 1 сантиметр. Из левого слухового прохода наблюдались кровянистые выделения, с ушных раковин отслаивалась кожа. С кистей рук кожа снималась перчатками вместе с ногтевыми пластинами (так называемые «перчатки утопленника»). Отслаивание и сползание кожи является следствием долгого нахождения тела в воде, это явление называется мацерацией. Обычно сползание кожи вместе с волосами и ногтями развивается после 6 суток пребывания тела в воде, то есть в данном случае судмедэксперт зафиксировал объективный признак, свидетельствующий о давности помещения тела ребёнка в воду.

Половой орган погибшего повреждений не имел. В акте зафиксировано, что «задний проход чист, щель прохода слегка расширена (зияет)».

Внутреннее исследование позволило обнаружить, что в коже на середине лба имеется большое кровоизлияние (размером 4 х 4 см) (поз.3). При внешнем осмотре оно не было видно, очевидно, из-за гнилостных изменений кожи.

Аналогичное кровоизлияние, только гораздо большего размера, находилось в области левого теменного бугра сзади и распространялось вправо вниз и к шее, образуя неправильный треугольник с размерами сторон 12 см слева, 9 см – справа и основанием 11 см около шеи (поз.4). Принимая во внимание небольшой размер головы ребёнка, можно сказать, что практически вся её задняя часть представляла собой сплошной синяк.

В области правого виска был обнаружен кровоподтёк размером 4,0 х 3,0 см (поз.5). При вскрытии черепа было зафиксировано, что мозговые оболочки находятся в стадии выраженных гнилостных изменений и размягчены. Вещество мозга бесформенно, серо-розового цвета. Кости черепа целы, другими словами, удары по голове, в результате которых появились описанные выше гематомы, не привели к повреждению собственно костей.

В мягких тканях шеи справа оказалось «расплывчатое кровоизлияние» (так в документе) с пропитыванием подлежащих тканей размером 2,0 см х 2,0 см (поз.6).

В сердечной сумке находилось до 10 граммов крови, в левой и правой половинах сердца крови не обнаружено, мышцы сердца бледны и дряблы. Лёгкие – серого цвета, раздуты гнилостными газами, ткань лёгких при разрезе – тёмно-красная. Пищевод, печень – в стадии гнилостного разложения, почки – тёмно-вишневые, с плохо выраженным рисунком (это также следствие гнилостных процессов).

В желудке около 100 граммов жидкой серо-зелёной массы, желудок также оказался раздут гнилостными газами. В кишечнике – присущее ему содержимое. Прямая кишка – чистая, изъята для гистологического исследования.

Такой вот довольно непонятный акт судебно-медицинского исследования. То есть, на самом деле, из его прочтения ясно, что причиной смерти, скорее всего, явилась механическая асфиксия, вследствие душения рукой, даже и след остался на шее соответствующий, но выраженной клинической картины асфиксии судмедэксперт Борейко не описал. В самом деле, судебная медицина выделяет 4 основных типа асфиксии: странгуляционную, компрессионную, обтурационную и асфиксию в замкнутом пространстве – и ни один из этих типов не был зафиксирован с абсолютной надёжностью в ходе вскрытия.

О чём идёт речь? Странгуляционная асфиксия – это удушение посредством сдавления шеи прочным предметом, запирающим дыхательное горло и создающим тем самым механическую преграду на пути воздуха в лёгкие. Независимо от того, каким предметом осуществляется, мягким, твёрдым, тёплым, холодным и т.п., сдавление дыхательных путей поднимает язык к прижимает его корень в задней стенке глотки. Странгуляционная асфиксия в зависимости от типа удушения – повешение под действием силы тяжести, удавление петлёй или удушение руками – характеризуется различной клинической картиной, но в данном случае эти детали для нас не представляют интереса, поскольку язык жертвы оказался частично высунут и зажат зубами, что противоречило картине странгуляционной асфиксии, так сказать, по определению.

Компрессионная асфиксия наблюдается при сдавлении груди и живота массой, достаточной для того, чтобы препятствовать их естественным движениям при вдохе-выдохе (при этом рот, нос, шея воздействию не подвергаются). Классический пример компрессионной асфиксии – сдавление толпой, охваченной паникой. Этот вид удушения изучил в 19-м столетии французский судебный медик Александр Лакассань, который обратил внимание на особый признак компрессионной асфиксии – «карминовый» отёк лёгких. При разрезании лёгких судмедэкспертом Борейко был отмечен тёмно-красный цвет лёгочной ткани, что как раз соответствовало классическому «карминовому» отёку, описанному Лакассанем. Но при этом отсутствовали другие выраженные симптомы подобного острого отёка лёгких, прежде всего, обильное выделение пены из дыхательных путей.

Обтурационная асфиксия имеет место при прекращении поступления воздуха вследствие закрытия дыхательных путей инородными предметами. Она делится на несколько типов в зависимости от рода объекта, преграждающего путь воздуху, но для нас в данном случае эти детали непринципиальны. Смерть от закрытия рта подушкой или утопления – при всей кажущейся несхожести – относится именно к обтурационному типу асфиксии. Однако применительно к описываемому случаю утопление в качестве причины смерти не годилось – отсутствовала необходимая симптоматика, многообразная и хорошо известная всем, разбирающимся в судебной медицине и криминалистике. Мальчик явно не умирал в воде и не захлебывался, в ручей был помещён уже труп ребёнка.

Наконец, асфиксия в замкнутом пространстве – это смерть от нарушения присущего дыхательной системе человека газообмена при пребывании в атмосфере, лишённой притока кислорода. Классический пример такой смерти – отравление угарным газом от работающего двигателя автомобиля или неисправной печи. Кровь умерших в этом случае имеет тёмный цвет – это связано с её обеднённостью кислородом, что также выражается в цвете кожных покровов и ногтевых пластин (для их описания врачами используется термин «цианозные», то есть синюшные).

Все типы асфиксии приводят сначала к росту венозного и внутрикапиллярного давления крови жертвы, а затем наоборот – артериального, в результате чего в соединительных оболочках глаз, а также под легочной плеврой образуются множественные точечные кровоизлияния тёмно-красного цвета. Этот значимый признак асфиксии открыл французский судебный медик Тардье в 1855 г., и упомянутые кровоизлияния часто называют его именем («пятна Тардье»). Судмедэксперт Борейко не обнаружил пятен Тардье ни при осмотре глаз погибшего мальчика, ни при вскрытии его плевральной полости. Кроме того, не была описана симптоматика острой эмфиземы лёгких и полнокровие внутренних органов – это ещё два значимых признака асфиксии, не заметить которые судмедэксперт никак не мог. В принципе, известны случаи слабовыраженной симптоматики асфиксии или даже отсутствия таковой в единичных случаях удушения – такое происходит, когда клиническая картина душения искажается серьёзным сбоем в работе мозга или сердца (скажем, человека начинают душить, а он в эти же самые секунды переживает инфарктное состояние). Но подобного рода ситуации чрезвычайно редки. Можно сказать, что сама их редкость наглядно подтверждает существование чёткой, клинически ясной картины асфиксии.

В данном случае судмедэксперт такой картины не увидел, и это до известной степени поставило его в тупик. Озадачились и присутствовавшие при вскрытии представители правоохранительных органов.

4 сентября в акте судебно-медицинской экспертизы записи о причине смерти мальчика не появилось – было решено провести на следующий день дополнительное исследование трупа. К нему были привлечены Грамолин, судмедэксперт Свердловска, и руководитель областной лаборатории судебно-медицинской экспертизы и заведующий кафедрой судебной медицины Свердловского мединститута, профессор, кандидат медицинских наук Устинов. Последний привлекался, очевидно, как энциклопедически образованный специалист, равного которому на Урале в тот момент просто не было.

Должность заведующего кафедрой Порфирий Васильевич получил по результатам общесоюзного конкурса и в возрасте 37 лет приехал в Свердловск в 1935 г. из Ростова-на-Дону. Там он с 1921 г. работал на кафедре судебной медицины Ростовского мединститута. Жизнь Устинова – яркий пример научного и профессионального долголетия. Порфирий Васильевич возглавлял областную лабораторию СМЭ (с 1951 г. – областное Бюро СМЭ) до 1960 г., то есть практически четверть века, а институтской кафедрой руководил вплоть до 1971-го. Грамолин с Борейко фактически являлись его подчинёнными, но в акте дополнительного исследования эта деталь почему-то не отражена: Устинов лаконично назван «профессором», Грамолин – «городским экспертом», а Борейко – просто «экспертом».

Приглашение 5 сентября для осмотра тела «тяжёлой артиллерии» в лице Порфирия Устинова оказалось плодотворно. В результате удалось обнаружить кровоизлияние в корне языка с правой стороны размером 1,0 х 1,5 см и в щитовидной железе справа 1,0 х 1,5 см. По всему получалось, что ребёнка душили, хотя неясность относительно того, привело ли к смерти именно душение или нечто иное, осталась. В качестве рабочей гипотезы специалисты рассматривали возможность использования для умерщвления некоего яда, скорее всего, металлического или минерального, и для проверки этого предположения для химического исследования в областной лаборатории СМЭ были изъяты часть печени, желчный пузырь, одна почка, желудок и один метр кишечника убитого.

Специалисты сошлись в том, что непосредственной причиной смерти мальчика явилась асфиксия, которая последовала от сжатия шеи рукой. Душение сопровождалось многочисленными повреждениями головы, причинёнными тупым орудием, то есть факт убийства сомнений не вызывал. Труп находился в воде около 2 недель, ребёнок был помещён туда мёртвым. Состояние заднего прохода, по мнению экспертов, позволяло предположить, что (формулировка воспроизведена дословно): «производились какие-то манипуляции с целью извращенного удовлетворения половых потребностей, но возможно, что отверстие заднего прохода могло быть и раздуто гнилостными газами».

Забегая немного вперёд, сугубо для того, чтобы не возвращаться к этому вопросу в дальнейшем, отметим, что исследование на яды продолжалось более трёх недель и лишь 29 сентября актом областной судебно-медицинской лаборатории за №458 зафиксировано, что «в присланных частях внутренних органов трупа мальчика (фамилия неизвестна) ядовитых веществ неорганического характера: ртути, меди, свинца, мышьяка, сурьмы, олова – обнаружено не было». Таким образом, подводя итог всему отмеченному выше, можно констатировать, что ребёнок был именно задушен, хотя с точки зрения судебной медицины обнаруженная при вскрытии тела картина оказалась несколько необычной. Момент этот в дальнейшем объяснения так и не получил.

Мёртвый ребёнок был опознан 5 сентября матерью Николая Савельева по предъявленной фотографии. Помимо внешнего сходства с пропавшим 20 августа мальчиком, одежда убитого мальчика соответствовала описанию той, в которую был одет Ника Савельев в день исчезновения.

Идея предъявить Анне Савельевой фотографию трупа, найденного в ручье за посёлком Станкострой, родилась не на пустом месте. Дело в том, что накануне, 4 сентября, то есть уже после обнаружения трупа мальчика за посёлком Станкострой, старший оперуполномоченный Брагилевский обстоятельно допросил бабушку Ники Савельева и во время этого допроса уточнил описание деталей одежды, в том числе тех, что не упоминались в первоначально распространённой милицейской ориентировке. В частности, Елена Фёдоровна Блинникова-Каширская сообщила о соске из чёрной резины на нитке привязанной к английской булавке, чулочках на резинках под коленями и прочих мелких деталях, полностью совпадавших с теми, что были обнаружены на детском трупе в ручье.

Помимо данного обстоятельства, допрос бабушки убитого мальчика интересен нам ещё одной деталью – Елена Федоровна крайне резко высказывалась в адрес Евдокии Масленниковой, той самой соседки-«торгашки», что якобы соблазняла её сына. Помимо весьма неприязненных сентенций в адрес самой Масленниковой, Елена Федоровна высказала подозрения и относительно возможной виновности 10-летнего сына соседки, Леонида, который мог похитить Нику с целью «отомстить за мать». Блинникова-Каширская и до этого заявляла о своих подозрениях в адрес этой женщины и её сына, но тут снова высказалась предельно откровенно, хотя об этом её уже никто и не спрашивал. Вот любопытная цитата из протокола допроса: «Всё же я и сейчас не могу отказаться от возникшего у меня против Леонида Масленникова подозрения в похищении моего внука… Мой внук Коля был очень застенчивый, боялся посторонних и к чужому человеку добровольно не пошёл бы. К семейству Масленниковых Коля привык, знал Евдокию Масленникову и её сына, с ними он мог бы пойти и чувствовать себя спокойно».

Упомянула бабушка во время допроса и ещё кое-что неожиданное, о чём нельзя не сказать. Для этого опять-таки процитируем протокол от 4 сентября: «Спустя несколько дней после исчезновения Николая в беседе с Евдокией Масленниковой я сказала последней, что имею подозрения на её сына Лёню в похищении Николая, это он мог сделать для того, чтобы отомстить Анне Савельевой… Когда я высказала Евдокии Масленниковой своё подозрение в отношении её сына Лёни, то последняя мне ответила, что сейчас очень часто пропадают маленькие дети, отсюда нет оснований к подозрению Лёни».

Современному читателю, скорее всего, непонятен скрытый смысл приведённой протокольной выдержки – а между тем ведь это самый настоящий донос, содержащий обвинения в антисоветской пропаганде и агитации! Если Масленникова такое действительно говорила, то в её словах в чистом виде содержался состав преступления по знаменитой статье 58-10, по которой сотни тысяч граждан Советского Союза уехали хлебать лагерную баланду на пресловутые «стройки народного хозяйства», а многие ушли без возврата в расстрельные казематы НКВД.

Вроде бы всё сказано логично и по делу, но на страницах этой книги мы уже сталкивались с любопытными примерами того, что попытка выкопать яму другому приводит порой совсем не к тому результату, на который рассчитывает доносчик. Оговор, напомним, это дверь, которая открывается в обе стороны. Не зря ведь смекалистый русский народ советует лгунам: свою ложь – к себе приложь! Поэтому попытка Блинниковой-Каширской бросить тень подозрения на Евдокию Масленникову привела, как мы увидим из дальнейшего, к весьма неожиданному результату.

Объективности ради следует отметить, что Анна Савельева, мать убитого Ники, не поддержала осуждающую риторику свекрови и на допросе 5 сентября, устроенном Брагилевским после опознания тела, воздержалась от каких-либо выпадов в адрес Масленниковой. И это выглядело довольно странно, учитывая, что Савельева неоднократно дралась с последней, причём инициатором драк всякий раз выступала именно Савельева. Но на допросе никакой агрессии она не выказала и лишь коротко заметила, что «По адресу моего ребёнка я никогда ни от кого, в том числе и от Масленниковой, не слышала угроз». И всё – молчок!

В тот же самый день старший лейтенант Брагилевский провёл допрос и Евдокии Масленниковой. Допрос этот начался с официального уведомления Евдокии о том, что ввиду возникших подозрений в её причастности к похищению и убийству мальчика Коли Савельева она будет задержана на весь период следственных действий и как всякое задержанное лицо подвергнется обыску. Для его проведения в кабинет был вызван конвойный наряд из следственного изолятора Управления РКМ, сам же Брагилевский на время обыска кабинет покинул.

Следует уточнить, что обыск проводился не потому, что Брагилевский всерьёз рассчитывал найти нечто, способное связать Евдокию с убийством, а исключительно в силу заведённого порядка. Обыск преследовал цель исключить возможность нападения задержанного, его бегства, попытки самоубийства или несанкционированной связи с подельниками, для чего надлежало изъять оружие, документы, лекарства или опасные вещества, бумагу и принадлежности для письма – в общем, это была скорее мера предосторожности, чем необходимость, объективно продиктованная ходом расследования. На Масленникову подобного рода формальности произвели, должно быть, сильное впечатление, возможно, деморализующее. Положив руку на сердце, признаем, что очень немногие люди сумеют сохранить хладнокровие после того, как им сначала заявят о подозрениях в убийстве ребёнка, а затем подвергнут профессиональному обыску. Обыск никакого особенного результата не дал – его, по-видимому, никто и не ждал – у Масленниковой были найдены паспорт, профсоюзный билет и расчётная книжка для начисления и учёта выдачи заработной платы.

После подобной преамбулы Брагилевский приступил собственно к допросу. Евдокия быстро созналась в том, что имела с Сергеем Каширским, отцом убитого Ники Савельева, интимные отношения, но связь эта была непродолжительной и закончилась по её инициативе. Женщина уверяла, что не имеет планов выйти за Сергея замуж. В этом месте необходимо пояснить, что на момент описываемых событий Евдокии шёл 32-й год, годом ранее её муж погиб в результате несчастного случая на железной дороге, и она самостоятельно воспитывала 10-летнего сына Леонида. Сергей Каширский, отец убитого мальчика, был младше Евдокии на 4 года, он служил в РККА и с мая 1939 г. находился в отъезде (был командирован на учебные курсы). Евдокия рассказала, что страдает от преследований Анны Савельевой, матери убитого Ники Савельева, которая видит в ней соперницу, устраивает скандалы и драки даже в отсутствие объекта ревности (то есть Сергея Каширского). Последняя такая драка произошла незадолго до исчезновения мальчика – 11 августа.

Поскольку Масленникова попала под подозрение в совершении убийства, ей пришлось в деталях, с точностью до минут, восстановить свои перемещения в день исчезновения Ники Савельева. Евдокия тщательно воспроизвела все события того дня. По её словам, ещё в 10 часов утра она видела Нику Савельева во дворе дома – тот сидел на скамеечке вместе с её сыном Лёней и ещё одним соседским мальчиком, Юрой Бельцовым. Это сообщение полностью соответствовало утверждению Блинниковой-Каширской. Через 15-20 минут она видела Нику Савельева сидящим на лавочке в одиночестве, причём ни Леонида, ни Юры во дворе не было. Это тоже соответствовало их утверждению о походе в магазин «Динамо». Поиски Ники его бабушка начала, по словам Масленниковой, примерно через 10-15 минут после того, как Евдокия видела его в последний раз, то есть примерно в 10:30-10:40.

Около 9 часов утра Евдокия ходила в мануфактурный магазин, расположенный в Пионерском посёлке, тот самый, очередь в который Анна Савельева заняла ещё в пятом часу утра, но увидев огромную толпу народа, повернулась и ушла домой. Но около полудня женщина решила вторично отправиться в тот же самый магазин (подчеркнём, что в это время Ника Савельев уже считался пропавшим и его искали бабушка и дедушка). Савельева пошла в сторону Пионерского посёлка, но по пути повстречала возчика того самого магазина, в который направлялась, и возчик ей сообщил, что на следующий день будет большая торговля, так как он везёт целую телегу различных тканей, полученных на складе. Масленникова отказалась от мысли идти в магазин и повернула в сторону дома. Далее к ней приходила родная сестра и после короткого разговора с нею Евдокия отправилась к ней домой. И уже оттуда она ушла на работу в гастроном №3 на улице Малышева. Там она отработала смену с 16:00 до 23:30 и после этого направилась на допрос в милицию. Уже после полуночи её в первый раз допросили относительно событий того дня, когда исчез Ника Савельев.

В самом конце допроса, без всякой видимой связи с предыдущим текстом, в протокол вдруг вклинилась многозначительная фраза Евдокии Масленниковой: «Я не говорила Каширской о том, что сейчас исчезают дети». Разумеется, запись эта появилась неспроста, явно разговор на эту тему завёл Брагилевский и что-то увещевающе подсказал допрашиваемой дамочке, мол, укоротите язык, статья 58 в нашем замечательном Уголовном кодексе существует в том числе и для таких вот болтунов, как вы. И Евдокия, разумеется, всё поняла правильно и сказала под запись в протоколе как нужно, ибо кабинет следователя – это совсем неподходящее место для того, чтобы испытывать судьбу. Хотя можно не сомневаться, что разговоры об исчезающих неизвестно куда детях в Свердловске в те недели велись безостановочно и повсеместно.

Впрочем, вернёмся к содержанию протокола допроса Масленниковой.

Встреча с возницей, доставлявшим мануфактуру в магазин, обеспечивала Евдокию Васильевну прекрасным алиби. В самом деле, если она в 12:30 встретила у винных складов на улице Шарташской возницу, то это значило, что она никак не успевала за полтора часа увести Колю Савельева от дома в лес за посёлок Станкострой, убить его там, вернуться обратно на улицу Мамина-Сибиряка и от неё пройти в конец Шарташской. Это более 13 км, даже мужчина с ребёнком на руках вряд ли накрутит такой километраж без автомашины или как минимум велосипеда. Разумеется, утверждение Масленниковой о встрече с возчиком из мануфактурного магазина надлежало проверить, но и помимо него имелась существенная деталь, убедившая, по-видимому, Брагилевского в том, что Евдокия не похищала Нику Савельева. Дело заключалось в том, что по словам Масленниковой мальчик исчез ранее того времени, о котором сообщала милиции бабушка пропавшего. Напомним, что, по мнению Блинниковой-Каширской, это произошло в 11 часов или позже. В интересах Масленниковой – если только она действительно являлась убийцей – безоговорочно согласиться с подобной оценкой и ни в коем случае не сдвигать момент исчезновения ребёнка на более ранний срок. Такое поведение преступнику будет диктовать здравый смысл! Ну, в самом деле, задумайтесь на минутку: если следствие согласится с поздним похищением, то тем самым правоохранители оставят Масленниковой меньше времени на умерщвление ребёнка и сокрытие трупа. И наоборот – если момент похищения будет сдвинут на ранний час, то тогда интервал времени для действий Масленниковой автоматически увеличится, и ей труднее будет доказывать свою невиновность.

Но Евдокия сама взялась доказывать, что похищение Ники произошло ранее того часа, о котором говорила бабушка мальчика. Причём заметно ранее, речь шла примерно о получасе – это серьёзная фора в таком деле, как похищение. Так настоящий убийца себя повести не мог, и лейтенант Брагилевский понял, что женщину впутывают в эту историю совершенно напрасно. Сын её тоже был непричастен к похищению Коли Савельева – все перемещения Леонида Масленникова легко устанавливались, алиби его сомнений не вызывало. Именно поэтому Брагилевский в конце допроса подписал постановление об изменении выбранной ранее меры пресечения, согласно которому задержанная Масленникова освобождалась. Вручив женщине отобранные ранее документы, он отпустил её домой.

Неожиданный поворот, правда? Надо думать, перипетии этого долгого дня добавили Евдокии Васильевне немало седых волос, но, как говорится, хорошо всё то, что хорошо заканчивается. Для Масленниковой история с задержанием закончилось неожиданно хорошо и главное – быстро.

Тем не менее ясности относительно истинных мотивов убийства Ники Савельева, а главное личности убийцы, ничуть не добавилось. Наоборот, снятие подозрений с Масленниковой и её сына окончательно запутывало криминальную историю.

7 сентября в Свердловск приехал из Сарапула Сергей Каширский, отец убитого мальчика. Пожалуй, на тот момент это был самый долгожданный свидетель. В день приезда его допросил лейтенант Брагилевский.

Сергей Александрович Каширский, 1911 года рождения, заявил, что в настоящее время является слушателем Военно-хозяйственных курсов и с 9 июля находился в Сарапуле, так что исчезновение сына произошло в его отсутствие. В Свердловске он появился лишь 22 августа, вызванный телеграммой, и убыл обратно в Сарапул через 5 дней. Это было вступление, а далее началась драма, заслуживающая пера Достоевского.

Каширский заявил, что познакомился с Анной Савельевой давно – году в 1934 или 1935-м. Тогда он не жил с матерью, поскольку находился на действительной военной службе. В один из приездов домой на побывку он увидел молодую женщину, новую знакомую матери, с которой та случайно познакомилась в очереди. Этой женщиной и оказалась Анна Савельева. Сергей долгое время игнорировал её и поддерживал интимные отношения с другой женщиной, о чём Савельева была прекрасно осведомлена. Анна, однако, предпринимала попытки наладить с Сергеем отношения и действовала явно с благословения его матери. Считается, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, и это отчасти так, но как показывает практика, через бутылку путь всегда оказывается короче. Анна приносила Сергею вино, которое они совместно распивали. Как-то раз он сделал попытку вступить с женщиной в интимную связь, но та показала, что не хочет этого и, как заявил Каширский на допросе, половой акт получился «незаконченный». После этого попыток нового сближения он не предпринимал, но.., тут самое время предоставить слово самому Сергею Каширскому: «Спустя месяцев шесть после описанного случая Савельева заявила моей матери, что она от меня беременна. Мне она об этом сказать не могла, т.к. я в то время был на Дальнем Востоке… Новость о рождении Савельевой сына меня неприятно поразила, и хотя я ей категорически заявил, что рождённого ею сына я не считаю своим, всё же Савельева настаивала на том, что отцом ребёнка являюсь я».

Так появился на свет Николай Савельев, тот самый мальчик, что был похищен 20 августа 1939 г. из дома №50 по улице Мамина-Сибиряка и найден убитым через две недели в лесу за посёлком Станкострой. После его удивительного появления на свет интрига сделалась интереснее, началась какая-то мелодрама в стиле самого дурного мексиканского сериала. Мать Сергея пригласила Анну Савельеву с рождённым ею Никой жить на свою жилплощать. Сергей об этом ничего не знал – он, как сказано выше, в то время тянул военную лямку на Дальнем Востоке. Вернувшись в Свердловск и увидев в своей комнате Савельеву с ребёнком, который, как он знал, не является его сыном, Сергей рассвирепел и приказал ей убираться. Савельева собралась и уехала.

Но через некоторое время некая женщина якобы рассказала матери Каширского, что Савельева выносит сына на мороз и специально охлаждает малыша, чтобы тот простудился и умер. Этот чудовищный рассказ мать Сергея, Елена Блинникова-Каширская, передала ему в письме. Сергей подумал-подумал, да и разрешил матери взять к себе в квартиру Савельеву с её Колей. Можно сказать, сжалился, дрогнуло сердце у мужика.

Так Анна Савельева попала-таки в дом к Сергею. Когда тот вернулся с Дальнего Востока, то выяснилось, что все вокруг убеждены в том, что Ника – его родной сын, Анна рассказывает об этом всем встречным-поперечным, а мать Сергея такого рода басни не оспаривает. Живут женщины душа в душу, словно Савельева – член семьи, хотя Сергей настойчиво повторял на допросе, что в тот момент планов на семейную жизнь не имел, Савельеву в качестве жены не рассматривал, а её сына Николая своим ребёнком не признавал.

Сергей Каширский упирался изо всех сил, но противостоять хитрости двух женщин, одной из которых была его собственная мать, в конечном счёте не смог. Через некоторое время он завязал с Анной Савельевой интимные отношения, в результате которых она забеременела. Как честный офицер Каширский вступил с Савельевой в брак, хотя после этого они сохранили прежние фамилии. Летом 1938 г. у Анны родился второй сын, но… через четыре месяца после родов он скончался. Вскрытия не проводилось, официальной причиной смерти было названо расстройство желудка.

Каширский признал, что поддерживал некоторое время интимные отношения с соседкой Масленниковой, но никаких планов по созданию с нею семьи не имел. В этом его показания полностью подтвердили сделанные ранее заявления Масленниковой.

Но после всего сказанного, уже ближе к концу допроса, бравый офицер Рабоче-Крестьянской Красной армии немало удивил старшего оперуполномоченного Брагилевского. Каширский вдруг заявил, что очень привязался к маленькому Коленьке Савельеву и стал считать его родным сыном, хотя и понимал, что это не его ребёнок. Сергей стал вынашивать план забрать сына у Анны Савельевой и развестись с нею. Воспроизведём этот фрагмент протокола дословно, он очень интересен: «Я любил и был привязан к своему сыну Николаю, и Савельева чувствовала, что всё, что нас связывает – это сын. Это обстоятельство я от неё не скрывал и говорил об этом открыто. В одном из разговоров с Савельевой я сказал о своём намерении взять у неё сына с тем, чтобы оставить у себя на воспитание, и тем самым отделаться от неё, Савельевой. Последняя не возражала против этого… По своей натуре Савельева грубый и дерзкий человек… Проживая в Сарапуле, я переписывался только с матерью».

Вот такой невероятный жизненный кульбит!

Согласитесь, что узнав такого рода нюансы, на поведение действующих лиц этой трагедии можно было посмотреть совсем под иным ракурсом. Что же получалось? У Савельевой уже был один ребёнок, который умер в младенчестве по непонятной причине, ибо расстройство желудка – это не причина заболевания, а его следствие. Теперь странно погибает второй ребёнок, с симптоматикой не до конца ясной даже специалистам (напомним, что результаты анализов на наличие ядов в организме Ники Савельева появятся лишь через две с половиной недели после описываемых событий). Причём ребёнка Анна вряд ли любила по-настоящему и даже была готова заморозить его, то есть фактически исчезнувший мальчик являлся для женщины орудием шантажа и влияния как на бабушку, Елену Каширскую-Блинникову, так и на её сына, Сергея Каширского. К тому же, если вопрос о разводе с последним уже поднимался, то Анна Савельева могла решить, что более этот инструмент запугиваний не действует – Сергей готов забрать даже чужого ребёнка, лишь бы только развестись с постылой женой, добившейся свадьбы обманом и манипуляциями. Ну, а раз Ника Савельев не является более инструментом влияния, то.., зачем он вообще нужен? Согласно утверждению Каширского мать мальчика не видела проблемы в том, чтобы отказаться от него и оставить на воспитание бывшему мужу. Вот такая, понимаешь ли, любящая мать!

В общем, картина теперь рисовалась совсем иной, нежели прежде.

В последующие дни лейтенанту Брагилевскому пришлось заняться проверкой алиби Евдокии Масленниковой, и на этом пути его ожидали новые любопытные открытия. Выяснилось, что Масленникова действительно встречалась с возницей, доставлявшим мануфактуру со склада в Пионерский посёлок, но тот был не один, а с директором магазина Семёном Санниковым! И именно с директором она разговаривала, возница же – по совместительству и магазинный грузчик – с Евдокией вообще не был знаком! А вот Семён Иванович знал женщину очень хорошо, и не просто знал, но и бывал у неё дома! По-видимому, Санников был любовником Масленниковой, хотя протокол не содержит такого рода вопроса и ответа. Возможно, Артур Брагилевский при обсуждении деликатных деталей повёл себя по-джентльменски. Поскольку Санников был мужчиной женатым и огласка его амурных похождений могла ему повредить, устное признание в интимной связи Брагилевский бумаге не доверил. Таким образом, картина получалась довольно странная, если не сказать забавная – Масленникова клянётся, что у неё есть алиби, при этом ссылаясь на разговор с возницей, но последний ничего подтвердить не может, поскольку на самом деле разговор шёл не с ним, а с директором магазина. И вот он-то наличие алиби полностью подтверждает.

Однако чудесные открытия этим не были исчерпаны. Семён Иванович Санников, бывая в гостях у Масленниковой, имел возможность видеть её соседей, и хотя не был формально им представлен, в лицо их хорошо знал. Более того, он даже разговаривал с Анной Савельевой, так что ошибка в этом вопросе исключена. Маленькая цитата из протокола допроса Санникова позволит составить представление, о чём идёт речь: «Последний раз дома у Масленниковой я был 19 августа днём.., молодая женщина спросила у меня, когда в нашем магазине будут продавать мануфактуру? Я ей ответил, что мануфактуру будут продавать 20 августа. Мне неизвестно, откуда молодая женщина знает о том, что я имею отношение к магазину, я ей об этом не говорил». Речь в этом отрывке идёт именно о коротком разговоре Санникова с Анной Савельевой 19 августа, накануне исчезновения сына последней. Но самое интересное следует далее. Директор магазина заявляет: «Когда утром 20 августа я пришёл в магазин, то не видел у магазина и в очереди Масленникову и её соседок по квартире».

Вот так поворот! Тут, наверное, в голове Брагилевского замигала красная лампочка! Масленникова и не должна была стоять с утра у магазина – с этим вопросом всё понятно – а вот Анна Савельева утверждала, будто отправилась туда чуть ли не в 4 часа утра. Но в 8 часов утра, когда директор подошёл к магазину, её там не оказалось. Увидел её Санников только в половине второго, то есть в 13:30, причём его общение с ней закончилось скандалом, и та потребовала жалобную книгу. Но самое главное в этой истории заключается в том, что Санников, вернувшийся в магазин после очередной поездки по городу в 15 часов, Савельеву опять не увидел! И ошибка в этом вопросе исключена, поскольку очереди не было вообще.

Итак, какой же пасьянс получался у Брагилевского по результатам допроса директора магазина? Рассказ Масленниковой о её перемещениях по городу частично подтвердился, с тем, правда, уточнением, что встреча с возницей произошла не в 12:30, а позднее – около 13 часов или в начале второго. А вот к гражданке Савельевой возникали очень серьёзные вопросы, поскольку её алиби, заявленное в самый первый день расследования, на глазах рушилось. Если Савельева – убийца собственного сына, то действовать она могла примерно следующим образом: ранним утром 20 августа она идёт вовсе не в очередь к магазину, а проверяет убежище, в которое предполагает увести ребёнка из дома, убеждается, что всё в порядке, и сообщает о принятом намерении действовать сегодня своей подельнице, по-видимому, бабушке Ники. Возможно, решает попутно какие-то другие задачи, связанные с предстоящим похищением, может быть, относит туда еду или ещё что-то. Похищение совершается не в 11 часов, а в 10:30 или чуть позже, то есть именно в то время, на котором настаивает Масленникова.

Выглядит это следующим образом: бабка, убедившись, что старшие мальчики ушли из двора, выводит малыша на улицу и передаёт его матери на удалении одного или двух кварталов от дома, сама же быстро возвращается к себе в квартиру, чтобы через четверть часа разыграть сцену «Я вся такая в панике и активно ищу внука». Примерно к 11 часам или чуть позже Савельева уже прячет ребёнка в промежуточном убежище, возможно, умерщвляет его, хотя судить об этом с точностью Брагилевский пока не мог. После этого Савельева мчится со всех ног в Пионерский посёлок и занимает место в очереди, которое для неё держит гражданка Елисеева. Последнюю в этом преступлении явно использовали «втёмную». В 13:30 Савельева демонстративно устраивает скандал с Санниковым перед дверями магазина и требует жалобную книгу – это надо ей для обеспечения формального алиби на случай проверки, вот, дескать, я была в очереди и даже поругалась с директором, можете проверить! Директор – это не случайный сосед в очереди, он никуда не убежит, он факт скандала подтвердит при любой проверке, если потребуется, и через неделю, и через месяц. Да и запись в жалобной книге будет подтверждать правдивость рассказа мамаши.

И вот ведь что любопытно – Анна Савельева ничего не говорила о скандале в очереди во время допросов в угро в августе. А почему? Да потому, что не возникало необходимости подтверждать алиби. Ей поверили с самого начала безоговорочно.

В общем, поругавшись с директором и засвидетельствовав тем самым факт своего присутствия в очереди, Анна Савельева уходит прочь и находится.., где она находится? Правильно, никто не знает! Хотя, по её словам, она стоически стоит в очереди за мануфактурой вплоть до начала четвёртого часа и лишь после этого отправляется домой. Но в очереди она не стоит – директор магазина Санников подтвердил, что в 15 часов очереди перед магазином не было вообще.

Нельзя не признать: такая версия событий выглядела очень даже достоверно. Мальчик убит непонятно как, щадящим образом, с той, разумеется, оговоркой, насколько вообще может быть применен эпитет «щадящий» к убийству. Тем не менее ножом его не резали, кишки из его живота не вываливались, в отличие от прочих жертв таинственного свердловского изувера. Похоже, что его вообще сначала попытались отравить, а когда яд не подействовал должным образом, додушили. Подчеркнём, сейчас мы обсуждаем то, как могла выглядеть картина преступления с точки зрения тех данных, что имелись в распоряжении следствия к 10 сентября 1939 г., то есть до получения результатов химической экспертизы по поиску минеральных и металлических ядов в теле Ники Савельева. Подобным образом, то есть с минимумом насилия, Нику мог убивать только близкий ему человек, и мать мальчика на эту роль отлично подходила.

Подавляющее количество малолетних детей становятся жертвами отнюдь не таинственных маньяков, а тех людей, кто ближе всего к ним. Речь о родителях. Матери-детоубийцы – это вовсе не фантом и не запредельная фантастика, это те самые матери, что попадаются нам на глаза каждый день. Феномен материнского детоубийства является даже поныне своеобразной «terra incognita» в популярной литературе на криминальную тематику – уж больно он отвратителен, ненормален и даже абсурден для подавляющего большинства людей. Между тем такое шокирующее явление существует объективно и криминалистам хорошо знакомо. К убийству собственных детей склонны матери, считающие, что им не хватает внимания мужа и окружающих людей, склонные к нарциссизму, испытывающие потребность в любви, при этом неуравновешенные, способные к вспышкам ярости и ревности. Их образовательный уровень, как правило, ниже среднего, их можно с полным основанием назвать недалёкими и не очень умными. Столкнувшись с тем, что смерть их ребёнка вызывает у окружающих жалость, сопереживание и потребность помочь, такие женщины сначала интуитивно, а потом и вполне осмысленно стремятся воспроизвести такую ситуацию. Подобные матери-детоубийцы становятся самыми настоящими серийными убийцами. В истории криминалистики известны случаи, когда отдельные преступницы на протяжении десятка лет убивали до четырёх собственных детей. Такая женщина ведёт себя буквально как свиноматка – рожает ребёнка, через полтора-два года его душит или травит, рожает опять, через полтора-два года снова убивает, и этот чудовищный калейдоскоп может повторяться до тех самых пор, пока правоохранительные органы не найдут возможность положить ему конец принудительным, так сказать, способом.

Важная особенность таких преступлений заключается в том, что жертвами становятся дети в возрасте до 4-х лет, старшим ничего не грозит. Другой существенный момент, объединяющий убийства такого рода, состоит в том, что ребёнок для матери-убийцы является инструментом влияния на окружающих, обычно на мужа. У таких матерей-детоубийц обычно весьма своеобразный брак и ненормальные отношения с мужем. В семье зреют латентные конфликты, как правило, связанные с детьми – их полом, наследственными заболеваниями, особенностями внешности, муж может не признавать детей своими и считать, что жена их «нагуляла» и т.п. Зачастую в таких семьях и муж оказывается человеком с некоторыми психологическими проблемами, но, в любом случае, роль мужа в детоубийстве оказывается вторичной, поскольку не он умерщвляет ребёнка и не он пытается обмануть правоохранительные органы. В этой ситуации муж как раз оказывается объектом манипуляции жены-убийцы и до известной степени является страдающей стороной.

Анна Савельева прекрасно соответствовала типажу такой вот матери-детоубийцы. Женщиной она была крупной, сильной, энергичной, добивалась своего без особых церемоний, шла к цели напролом, если надо было – пускала в ход кулаки, как не раз проделывала это в драках с Масленниковой. Так заставить Сергея Каширского жениться на себе, как это устроила Савельева, сумеет далеко не каждая женщина! Сергей стал явным объектом её манипуляций – несмотря на всё его сопротивление, Анна буквально вынудила его жить с нею, можно сказать, явочным порядком. Разумеется, в этом ей помогла довольно странная позиция матери Сергея, встававшей всегда и во всём на её сторону против сына. Можно сказать, что Сергей оказался жертвой самого настоящего женского заговора. Кроме того, Савельева за год потеряла двух малолетних детей – это тоже, конечно, экстраординарная для 20 столетия статистика. В столь фатальную случайность не очень-то верилось.

8 сентября старший лейтенант Брагилевский допросил Серафиму Иванову, младшую сестру Евдокии Масленниковой. Иванова полностью подтвердила показания последней об их встрече в день исчезновения мальчика. По словам Серафимы, она пришла вместе с дочерью к Евдокии в начале первого часа дня и разговаривала с нею около 15-20 минут. Её рассказ ещё более прибавлял доверия словам Масленниковой и укреплял Брагилевского в уверенности, что та не имеет никакого отношения к похищению Ники Савельева. У Евдокии просто не оставалось времени на все те перемещения по городу, которые неизбежно должен был совершить злоумышленник. Можно было бы, конечно, допустить, что Масленникова не уводила похищенного мальчика далеко, а спрятала его у себя в комнате в коммунальной квартире и вывезла труп за посёлок Станкострой много позже, скажем, ночью или даже утром следующего дня, но.., это уже получался какой-то детектив в стиле Агаты Кристи. Вряд ли Масленникова решилась бы на такую опасную комбинацию, ведь её комнату могли обыскать, учитывая отвратительное отношение к ней матери и бабушки похищенного мальчика.

Определённо, подозрения в адрес Масленниковой не подтверждались. А применительно к Савельевой пазл как раз складывался неожиданно удачно.

Артур Брагилевский, командированный в Свердловск из Москвы, проживал в общежитии для сотрудников НКВД на территории «Городка чекистов» (кстати, дабы соблюсти историческую точность, отметим, что в 1930-х гг. этот район именовали «Городок чекиста»), которое располагалось в том же самом здании, что и магазин «Динамо» (ныне это гостиница «Исеть»). Чтобы попасть в последний следовало просто спуститься на первый этаж здания. Поскольку в этот магазин ходили Лёня Масленников и Юра Бельцов, сидевшие на лавочке с Никой Савельевым, старший оперуполномоченный решил лично поговорить с работниками магазина. Трудно сказать для чего. Наверное, надеялся на то, что кто-то из них сумеет припомнить что-то интересное. Расспросы Брагилевского дали результат очень интересный, хотя и совсем не тот, который можно было бы ожидать. Буфетчица Наталья Петрова, торговавшая газированной водой, припомнила странную сцену, разыгравшуюся перед её прилавком 20 августа. Вот как её рассказ был зафиксирован в протоколе, оформленном 10 сентября: «…около одного часа дня я обратила внимание на сидевшего на полу у кассы магазина, расположенной в непосредственной близости к выходной двери, мальчика в возрасте 3-х лет. Мальчик этот громко кричал, произнося слово „мамочка“. Из-за прилавка, где я работаю, мне мальчика видно не было, поэтому описать его примет я не могу. Я {только} заметила, что у мальчика на ногах были светло-серые детские ботинки, завязанные шнурками, и серые чулки. Кроме того, я хорошо помню, что на мальчике были одеты коричневые штанишки… Около описанного мной мальчика, спиной ко мне, стояла женщина, одетая в серое грубошерстное пальто, голова этой женщины была повязана старой шалью серого цвета, шаль эта, видимо, очень долго носилась, т.к. она потеряла свой цвет и выгорела на солнце… Фигура у этой женщины была сутулой, плечи – широкие и сама женщина была высокой. У меня сложилось впечатление, что она должна быть пожилой. Лица этой женщины я не видела… Женщина эта стояла возле сидевшего на полу мальчика и уговаривала его пойти к „маме“. Когда эта женщина вошла в магазин и когда вышла я не видела».

Вот это был, конечно, поворот! Учитывая, что Коленька Савельев был обут в серые шнурованные ботиночки и серые чулочки, завязанные резинками под коленями. Правда, о цвете штанов ничего не было известно – штаны исчезли, а к описанию бабушки теперь следовало относиться весьма осторожно. Но тем не менее какое совпадение, что буфетчица запомнила такие детали и припомнила их спустя три недели! В общем, рассказ буфетчицы Петровой ложился, что называется, «в масть» и отлично соответствовал предположению о том, что со двора Нику Савельева увела его родная бабушка либо какая-то другая знакомая женщина чтобы передать Анне Савельевой. Трудно сказать, что перед нами – воспоминания о действительно имевшем место инциденте в магазине или же очередная милицейская «фишка», призванная подогнать «фактуру» под перспективную версию. Мы уже видели, как такие заранее подстроенные «фишечки» внедряются в материалы расследования: вспомните, как летом предыдущего года замначальника ОУР Вершинин с упоением искал мифический «кинжал с отломанным кончиком», якобы хранившийся в сундуке Екатерины Барановой, и протоколировал смехотворную историю про то, как малолетний Васька Молчанов якобы выбросил ценнейшую улику, тот самый нож, которым якобы убивали и расчленяли Герду Грибанову.

В тот же самый день Брагилевский вызвал на допрос Блинникову-Каширскую. Теперь у него была на руках такая фактура, которая позволяла построить разговор с бабушкой убитого ребёнка совсем иначе, чем прежде. Женщина прежде явно оговаривала Евдокию Масленникову, причём даже приписывала ей распространение сплетен про похищения детей, так что теперь гражданку Блинникову можно и нужно было, как говорят в местах не столь отдалённых, хорошенько подтянуть за язык. Понятно, что в протокол допроса попало далеко не всё, сказанное в кабинете, но даже то, что осталось на бумаге, весьма зримо передаёт пережитую Еленой Федоровной панику. Уже первые слова задают эмоциональную окраску последующему тексту: «Я категорически и безошибочно заявляю, что мой внук Ника исчез в период от 11 до 12 часов дня…». О как, «категорически и безошибочно»! Дамочка, сама того не понимая, выводит из-под подозрения Масленникову, при этом продолжая утверждать, что та находилась в это время дома!

Интересен и следующий пассаж Елены Блинниковой-Каширской: «По этому вопросу я прошу опросить гражданку Коган Софию Борисовну, проживающую в кв. 1 нашего дома». Вот ведь как странно получается, лишь через 3 недели после исчезновения ребёнка выясняется, что существует некий свидетель, способный уточнить время инцидента. Тут сразу же возникает обоснованный вопрос к Елене Федоровне: а почему же вы ранее, милочка, ничего не говорили о наличии такого свидетеля?! (Кстати, забегая вперёд, следует отметить, что допрошенная 14 сентября гражданка Софья Коган слов своей соседки не подтвердила. Она ушла из дома в 10:30 и вернулась обратно лишь в 12:30, и лишь тогда узнала об исчезновении Ники. Так что Елена Федоровна со своей ссылкой на Коган поставила себя в глупейшее положение.)

Далее в показаниях Блинниковой-Каширской начались любопытные уточнения. Она вдруг припомнила, что Анна Савельева, мать похищенного мальчика, вернулась из очереди домой «в начале седьмого часа утра». То есть в 4 с минутами ушла, а через два часа явилась обратно. Что ж! Прекрасное уточнение, доказывающее точность рассказа директора магазина Санникова. А для чего же она возвращалась? Елена Федоровна не придумала ничего другого как сказать: «…Анна приходила для того, чтобы взять деньги на покупку мануфактуры, за которой она стояла в очереди…» Тут уместен вопрос, кто же ходит в магазин без денег? Но Брагилевский, видимо, воздержался от сарказма.

Насчёт времени возвращения Савельевой из магазина гражданка Блинникова-Каширская упорно повторяла говоренное ранее – вернулась в 4 часа дня. Учитывая, что от магазина до дома не более полутора километров, а в 15 часов, по словам Санникова, очередь перед магазином уже разошлась, налицо был весьма заметный – минут 30-40 – интервал времени, в течение которого никто не знал, где была и чем занималась Савельева.

Затронутая Брагилевским тема об отношениях Сергея, сына Блинниковой-Каширской, и Анны Савельевой, явилась для допрашиваемой, видимо, неприятным сюрпризом. По-видимому, Елена Федоровна всерьёз считала, что скелеты в шкафах её милого семейства так и останутся непотревоженными. Вот уж воистину святая простота! Выражения, которыми она попыталась объяснить специфику отношений между сыном и Анной Савельевой, заслуживают цитаты: «Первое время Сергей с Анной жили не совсем хорошо, он… высказывал мысль, что жить с Анной не хочет. Анна Савельева очень любит Сергея и в течение всего времени совместной жизни относилась к нему очень хорошо…» Вот так! Мужчина выгоняет женщину из дома, заявляет, что ребёнка она родила не от него, а на языке матери это называется «жили не совсем хорошо». Какое интересное словоблудие! Так и хочется задать мамаше встречный вопрос: если это «не хорошо», то как тогда по-вашему «плохо»?

Коснулся Брагилевский и вопроса о возможной попытке убийства Савельевой первого сына, после того как Сергей выгнал Анну из дома и заявил, что не признает Нику своим ребёнком. Есть такая пословица в русском языке: «Извивается, как уж на сковородке» – так вот она как нельзя лучше подходит к описанию того, как закрутилась в этом месте гражданка Блинникова-Каширская. Видно очень этот вопрос показался ей неприятен! «Я ни тогда, ни сейчас не верю в то, что Анна могла покушаться на жизнь своего ребёнка и поступала с ним так, как рассказывала мне Гери П. В. Я считаю, что Полина Венедиктовна говорила это с той целью, чтобы испортить взаимоотношения Сергея с Анной, т.к. она, Гери… разрешает себе по отношению к Сергею кое-какие вольности…» Тут, конечно, Елена Федоровна в очередной раз не удержалась от демонстрации своей склонности к демагогии совершенно пасквильного тона. Если «вольности» Полины Гери в адрес Сергея Каширского и имели место, то только в голове матери последнего. Полина была старше Сергея на 22 года, и даже при наличии весьма богатой фантазии трудно поверить в реальность сколько-нибудь серьёзного флирта между ними.

Между тем Полина Венедиктовна Гери, рассказывавшая о том, что Анна Савельева пыталась умертвить собственного сына путём переохлаждения малыша, отнюдь не наговаривала на предприимчивую мамашу. Последняя действительно пыталась заморозить Нику, и уголовному розыску удалось отыскать тому свидетеля, никак не связанного с Гери. Елизавета Платонова, допрошенная 13 сентября, рассказала, как зимой 1936 г. встретила на улице Анну Савельеву с ребёнком на руках и попросила показать младенца. Далее процитируем протокол: «Она открыла одеяло, в которое был завёрнут ребёнок, и я обратила внимание, что на голове ребёнка ничего не было. Меня возмутило подобное отношение, и я сделала Анне замечание, указав, что ребёнок может простудиться… Я полагаю, что Анна умышленно носила ребёнка с голой головой, желая от него избавиться». В общем-то, ни прибавить, ни отнять!

Не обошёл Брагилевский молчанием и пересуды об исчезновении детей в городе. Тема эта, как уже не раз отмечалось выше, являлась скользкой и опасной – такие разговоры потенциально грозили обвинением в антисоветской агитации и пропаганде, а потому за длинный язык в сталинское время можно было и в ГУЛАГ уехать. Да и не только в сталинское, в любое время советские функционеры относились к критике чрезвычайно болезненно. В 1937-1938 гг. сотрудники НКВД очень резво брали в разработку людей, допускавших неосторожные высказывания и, возможно, Блинникова-Каширская именно на этом и строила свой оговор Евдокии Масленниковой. Дескать, к прочим обвинениям это будет неплохой довесок и уж после такого рассказа милиция спуску Евдокии не даст. Однако подозрения в отношении Масленниковой рассеялись, Евдокия, как выяснилось, пользуется полным доверием следователя, и теперь оговор вернулся к Елене Федоровне бумерангом. Брагилевский предложил ей объяснить, от кого же всё-таки она слышала разговоры про исчезновения детей в Свердловске.

И пришлось посрамленной Блинниковой-Каширской называть новые фамилии знакомых. Можно было бы понять, если б она отказалась давать показания против конкретных людей и отговорилась общими словами, дескать, слышала в очереди, говоривших не знаю и т.п. Так нет же, женщина назвала новые фамилии.

Любопытна концовка допроса. Елена Федоровна смиренно заявила, что «в убийстве Ники я подозрений ни на кого не имею». Надо же, как поумнела женщина, а ведь всего лишь шестью днями ранее буквально слюной брызгала в сторону Масленниковой и её сына.

Однако после этого последовала ещё более любопытная приписка. Уже после формального окончания допроса, ниже подписи Артура Брагилевского, сделана весьма пространная дописка, появившаяся, очевидно, уже после того, как Елена Федоровна прочла протокол. В ней Блинникова-Каширская разъяснила, что «Сергей к Анне относится хорошо» (то есть Сергей Каширский к Анне Савельевой), а кроме того, «я не согласна с формулировкой, где говорится, что Гери разрешала себе вольности по отношению к Сергею». В принципе, все эти детали для нашего повествования не очень-то и важны, но трудно удержаться от комментария: гражданка оказалась из породы тех людей, которые умудряются говорить и думать взаимоисключающими тезисами.

Но все эти словесные эскапады уже не имели для Брагилевского особого значения: старший оперуполномоченный понял, что нужно всерьёз взяться за Анну Савельеву.

Отпустив Блинникову-Каширскую домой, он вызвал к себе в кабинет Александру Елисееву и Анну Савельеву. Елисеева – это та самая женщина, с которой последняя ранним утром 20 августа ходила занимать очередь к магазину в Пионерском посёлке. Женщины, вчерашние подруги, были приглашены для очной ставки. Это была, должно быть, очень тяжёлая для обеих сцена, и дабы читатель смог получить представление о накале страстей в кабинете Брагилевского, процитируем некоторые примечательные выдержки из протокола. Вот утверждение Елисеевой: «Заявляю сидящей против меня Савельевой Анне Васильевне, что 20 августа 1939 г. она была вместе со мною в очереди у магазина в Пионерском посёлке. Из очереди Савельева ушла около 8 часов утра, заявив мне, что она пойдёт за деньгами домой… После своего ухода Савельева вернулась к магазину часа через два. Я очень хорошо помню, что тут же, через несколько минут после прихода Савельевой к магазину, из магазина выехал возчик и поехал за мануфактурой. Отчётливо помню и безошибочно заявляю, что к моменту возвращения Савельевой магазин был открыт, его открыли за полчаса до прихода Савельевой».

А вот что на это возражала Савельева: «Опровергаю показания Елисеевой Александры Ивановны… Я ушла за деньгами не в 8 часов утра, как показывает Елисеева, а без пятнадцати минут шесть… К магазину я вернулась максимум через один час. Категорически заявляю, что когда я вернулась в очередь, магазин был ещё закрыт. Прошло более двух часов после моего возвращения, и только тогда из магазина выехал возчик и поехал за мануфактурой».

За сухими казёнными формулировками ощущается такое темпераментное клокотание, такой натянутый нерв! Так и видишь перед собой двух разъярённых дамочек, одна из которых чувствует, что вокруг её шеи постепенно затягивается петля, а другая, искренне напуганная перспективой оказаться замешанной в грязной истории, эту петлю фактически затягивает. Не руками, конечно, но словом.

Закончив очную ставку и отпустив гражданку Елисееву, старший оперуполномоченный союзного угро Брагилевский перешёл к допросу Анны Савельевой. Теперь, после очной ставки, имело смысл поговорить с нею начистоту, поскольку пережитое ею потрясение могло сподвигнуть дамочку к самым неожиданным заявлениям и признаниям.

Ещё не остывшая от пережитой полемики, Анна Васильевна взяла с места в карьер: «Категорически и безошибочно заявляю, что 20 августа в 3 часа ночи я была у магазина в Пионерском посёлке». Вот так – категорично и безошибочно – начала Савельева изливать душу следователю, явно упустив из виду, что на предыдущих допросах утверждала, будто в 4 часа утра только проснулась. Точно так же, категорично и безошибочно. Впрочем, ладно, дело тут крылось, разумеется, не в том, во сколько именно она проснулась, а в том, куда именно и как долго ходила в течение дня. Анна буквально поминутно восстановила свои перемещения в течение 20 августа и Брагилевский стоически все эти детали записал. Интересно, конечно, задавал ли наводящие вопросы? После чтения протокола остаётся такое ощущение, что Савельеву просто несло, она была на грани истерики. Очная ставка явно выбила её из колеи.

Что ж, это хороший жизненный опыт, дорогой и болезненный. После этого она, наверное, отлично уяснила и на всю жизнь запомнила, каково это сидеть в кабинете следователя и доказывать, что на тебя возвели напраслину, что на самом деле ты человек хороший и люди просто ошибаются на твой счёт.

В самом конце допроса Савельева рассказала, как стояла перед магазином, разговаривала с какой-то женщиной из местного актива, так называемой «лавочной комиссии», следившей за соблюдением правил торговли в местных магазинчиках. Фамилию этой женщины Савельева не знала, сказала лишь, что зовут Надеждой. Содержание этого разговора Анна Васильевна передала так: «С этой женщиной я говорила о взаимоотношениях Санникова (директор магазина – прим. А. Р.) с Масленниковой». В этом месте Брагилевский, наверное, улыбнулся – Савельева была прямо-таки одержима Масленниковой.

В последующие дни старший оперуполномоченный допросил Леонида Масленникова, 10-летнего сына Евдокии, и его 13-летнего друга Юру Бельцова. Именно эти мальчики сидели на лавке вместе с Никой Савельевым в то самое утро, когда тот пропал.

Ничего особенно интересного мальчики не сообщили, повторили свой рассказ про поход в магазин «Динамо» за рыболовными принадлежностями – и только.

В то самое время, пока Брагилевский бился над распутыванием описанных выше женских подозрений и домыслов, прокурор по важнейшим делам Краснов тянул свою ниточку. Вернее, сразу несколько. По всем эпизодам, которые, по его мнению, относились к одной серии преступлений, он вызывал и лично допрашивал свидетелей и потерпевших (статус потерпевших при нападениях на детей, независимо от их исхода, присваивался не только выжившим детям, но и их законным представителям, обычно родителям). Так, Краснов допросил Тибадулу Рахматуллина, отца Раи, раненной 1 мая, и от него узнал о наличии у девочки 6 ран в волосистой части головы. Напомним, что эти раны не заметила судебно-медицинская экспертиза, проведённая в мае, о чём упоминалось в своём месте. Встретился Краснов и с женою Тибадулы – Асией Рахматуллиной – допросил и её.

Очень обстоятельно Краснов допросил Галю Голикову, ту самую 12-летнюю девочку, что бежала следом за похитителем Лиды Сурниной 27 июля. Допрос оказался очень интересным прежде всего потому, что Галя сообщила детали, не попавшие в протокол, составленный сотрудниками уголовного розыска в конце июля. Причём девочка детали эти вовсе не скрывала, просто они показались в тот момент неинтересными и их проигнорировали. Между тем сообщала Голикова о нюансах весьма любопытных. Так, Галя рассказала, что увидела злоумышленника ещё до похищения Лиды, когда возвращалась домой из магазина. Произошло это примерно в 16 часов. Неизвестный поначалу шёл позади Гали, затем перегнал её, но задержался возле дома, перед которым сидела на лавочке Лида Сурнина, так что Галя прошла вперёд (и в конце концов вернулась домой). Благодаря этим маневрам злоумышленника девочка получила возможность хорошо его рассмотреть. Вот как она описала поведение злоумышленника после того, как он заметил жертву: «Дойдя до Лиды, молодой человек остановился и стал прохаживаться между окон дома, в котором жила Лида, но не лидиных окон, а их соседей. Когда я поравнялась с этим же домом, Лида сидела в канавке против дома, играла в песке, а гражданин этот, не обращая на Лиду внимания, прохаживался между окон. Я обратила внимание на этого гражданина потому, что там в доме, где жила Лида.., гражданин не проживает». Из этого описания можно понять, как именно злоумышленник выбирал потенциальную жертву: заметив ребёнка, он притормаживал подле него, оценивал ситуацию, очевидно, заглядывал в окна, чтобы удостовериться в том, что ребёнка не контролируют родственники. При этом молодой человек демонстративно не обращал внимания на намеченную жертву, словно он задержался в этом месте потому, что кого-то поджидает. При этом он пропускал мимо себя тех, кто шёл по улице позади него – предосторожность на его месте вполне разумная. Тем самым он избегал риска быть замеченным непосредственно в момент похищения. В данном случае злоумышленник дождался, пока Галя Голикова удалится (она свернула за угол), и выждал некоторое время. Галя успела вернуться домой и уже после этого увидела в окно, как молодой человек ведёт Лиду Сурнину за руку, шагая так широко, что девочка за ним явно не поспевала. По чистой случайности преступник с похищенной жертвой прошёл прямо под окнами дома, в котором жили Голиковы, поэтому-то его и увидели сестры и мать. Если бы он выбрал другую дорогу, то факт похищения мог бы открыться ещё очень нескоро.

Краснов дотошно расспросил Галину о приметах преступника, и девочка в деталях его описала. Вообще же, её показания очень ценны, нельзя не удивляться тому, сколь толково и здраво совсем ещё юная девочка отвечала на задаваемые вопросы. Процитируем описание внешности, сообщённое Галей Голиковой во время допроса 8 сентября – это очень важное свидетельство и нам придётся к нему ещё не раз обратиться: «Парень этот молодой, ему лет 16. У него длинные лохматые волосы, зачёсанные назад, чёрные. Лицо у него особенное тем, что книзу и кверху оно значительно уже, чем в средине. Лицо смуглое, брови тёмные, не особенно густые. Ноги у него длиннее туловища, рост средний. Одет он был в серые брюки и в рубашку серого цвета с каким-то синеватым оттенком. Обут в полуботинки, цвета не помню. В общем, нужно сказать, что он был не неряшливым. Рубашка была заправлена в пояс брюк. Ранее я этого парня не видела, не встречала я его и после. Узнаю ли его при встрече, я сказать затрудняюсь».

И разумеется, во время этого допроса следователь по важнейшим делам коснулся опознания Маруфа Гаянова, которое, напомним, следователь областной прокуратуры Южный проводил 11 августа по фотографии последнего. Тогда Маруфа опознали Галя Голикова и Антонина Шевелева. Ну как «опознали»… Это Южный написал в «протоколе предъявления», что опознали, а Краснов, хорошо зная все ужимки и специфические приёмчики своих коллег по прокурорскому цеху, обоснованно усомнился в этом опознании. Поэтому и завёл разговор об этом с Галей и услышал от девочки такие слова: «Я считаю, что гражданин этот несколько похож на гражданина, похитившего Лиду, но это не он. Сходство между ними очень незначительное».

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот вам, дорогие сыщики, и Маруф Гаянов в роли основного подозреваемого. Было отчего Краснову крепко задуматься.

9 сентября Краснов добрался до Грамолина, точнее, до документов, вышедших из-под его пера. Следователь по важнейшим делам не мог не обратить внимание на беспомощный в профессиональном отношении акт судебно-медицинского исследования тела Риты Ханьжиной, представленный Грамолиным органам следствия 5 июля 1939 г. Надо понимать, что судебно-медицинский эксперт производит вскрытие умершего человека не из простого любопытства и желания посмотреть, что там внутри, а с целью выявить и сообщить следственным органам ориентирующую для проводимого расследования информацию.

В Советском Союзе в 1929 г. были приняты «Правила судебно-медицинского исследования трупов», которые формализовали процедуру вскрытия и предписали перечень действий судмедэксперта при работе с телом и отдельными органами (взвешивание, обмеры, производимые разрезы). Акты СМЭ, подписанные Грамолиным, весьма условно следуют этим «Правилам…» и составлены совершенно произвольно. Такое ощущение, что эксперт руководствовался сугубо личными предпочтениями – про это напишу, про другое не стану, тут увидел, а вот сюда смотреть не буду. Трудно сказать, чем объясняется такое отношение Грамолина к должностным обязанностям, то ли эксперт позволял себе употреблять спиртное в рабочее время, то ли просто не считал себя скованным какими-то формальностями. (Кстати, внимательный читатель мог обратить внимание на то, что после приезда из Москвы в последней декаде августа Краснова и Брагилевского вскрытие Ники Савельева проводил Борис Борейко. Трудно отделаться от ощущения, что московские визитеры настояли на том, чтобы поручить вскрытие другому специалисту, поскольку сомневались в компетентности Грамолина. Правда, автор считает необходимым подчеркнуть, что это чисто интуитивная догадка – документов, подтверждающих её, в материалах уголовного дела нет.)

Краснов, начитавшись писанины Грамолина, направил 9 сентября в Областную судебно-медицинскую лабораторию «Постановление», выдержанное в весьма раздражённом тоне, что крайне необычно с точки зрения правил деловой переписки. Начиналось оно следующим образом: «Следователь по важнейшим делам при прокуроре Союза ССР Краснов, рассмотрев материал следственного производства по делу о хищении и убийстве девочки Ханьжиной Маргариты… и имея в виду, что заключение, данное врачом Грамолиным, не отвечает на целый ряд вопросов, вытекающих из обстоятельств дела и из данных, полученных в результате исследования трупа… постановил поручить Свердловскому городскому суд. медицинскому эксперту Грамолину дать дополнительное заключение по следующим вопросам». Далее следовали 7 вопросов, из которых мы приведём здесь наиболее значимые для понимания картины убийства Риты Ханьжиной (стилистика документа сохранена):

«1) Как давно последовала смерть девочки Ханьжиной по отношению ко времени вскрытия трупа её? (Просто удивительно, как судмедэксперт забыл дать ответ на этот важнейший для любого расследования вопрос – прим. А. Р.)

3) Не свидетельствует ли наличие растянутого, зияющего заднепроходного отверстия о том, что девочка Ханьжина была использована в половом отношении в задний проход? Если да, то прижизненным, посмертным или в состоянии агонии было это совокупление?

4) Производилось ли исследование мазков слизистой половых органов и прямой кишки и каков результат? (Невероятно, но о взятии мазков с целью выявления микроследов спермы Грамолин тоже умудрился ничего не написать в своём акте! – прим. А. Р.)

6) Не имелось ли на лице и теле трупа прижизненных или посмертных колото-резаных ранок в тех местах, где при наружном осмотре трупа обнаружены «причинённые личинками мух отверстия на кожных покровах»?

То, что написал в ответ Грамолин, честно говоря, всерьёз заставляет усомниться в его адекватности. Удивительно, но он даже не понял заданных вопросов. В ответ на первый вопрос – о давности смерти, он взялся рассуждать о причине смерти, в качестве таковой указал на асфиксию, удавление руками и наличие соответствующих кровоизлияний. Затем он перечислил сопутствующие асфиксии изменения внутренних органов и ничего не написал о давности смерти. Невероятно! При чтении не оставляет ощущение, что это не переписка ответственных лиц, облечённых государством серьёзными полномочиями, а какие-то не очень умные каламбуры в стиле «Comedy club», когда ответ ни в малейшей степени не соответствует заданному вопросу.

Тем не менее вопрос про растянутый ректум Грамолин понял верно и сдержанно ответил, что «наличие растянутого задне-проходного отверстия (при учёте обстоятельств дела) до некоторой степени даёт основание предполагать, что девочка Ханьжина стала жертвой извращённого удовлетворения половых потребностей неизвестного мужчины».

Про исследование мазков Грамолин в своём ответе следователю по важнейшим делам не ответил ничего. Ну, то есть вообще! Вынес, так сказать, вопрос за скобки.

При этом судмедэксперт очень интересно ответил на вопрос о наличии колото-резаных ран. Процитируем его ответ целиком, потому что, ответ этот, во-первых, очень важен для следствия, поскольку позволяет понять присущую преступнику манеру действий в момент нападения, а во-вторых, неверен и со всей очевидностью демонстрирует пугающее невежество городского судмедэксперта. Итак, Грамолин написал: «Повреждений прижизненного происхождения, кроме описанных кровоизлияний на шее и голове и ссадин около рта, на трупе не имеется. Отверстия и ходы в кожных покровах посмертного происхождения – проделаны червями (личинками)». Своим ответом Грамолин продемонстрировал очевидное непонимание разницы между червями и личинками, что совсем не одно и то же как по своей природе, так и по характеру разрушающего воздействия на труп, а кроме того, показал себя очень несведущим специалистом. В то время криминалистическая энтомология ещё не сформировалась и специфические знания о поведении насекомых и причиняемых ими разрушениях не интересовали судебных медиков, однако общее представление о посмертных метаморфозах человеческого тела судебная медицина, разумеется, имела. Студентов – будущих судмедэкспертов – учили распознавать повреждения, наносимые крупными и мелкими животными, рыбами, различными насекомыми, для чего на профильных кафедрах медицинских вузов имелись в большом количестве соответствующие наглядные пособия. Подготовку судебных медиков первой половины 20 столетия недооценивать не надо, это были эрудированные специалисты, хорошо разбиравшиеся не только в узкомедицинских вопросах, но и широком спектре смежных научных дисциплин. К сожалению, этого нельзя сказать о Грамолине – он не только дал неверное заключение во время экспертизы, но и повторил его, отвечая на вопросы, поставленные Красновым. Как Грамолин сумел сделать карьеру и стать городским судебно-медицинским экспертом – воистину загадка, его пример бросает тень на всю систему профобразования и продвижения по службе советских судмедэкспертов.

Забегая несколько вперёд, следует отметить, что в конце концов здравый смысл восторжествовал и невежественного специалиста коллеги всё же подправили, о чём в своём месте ещё будет сказано.

В самом конце своего дополнения к заключению Грамолин точно спохватился и написал-таки мнение о давности наступления смерти Риты Ханьжиной, с вопроса о которой начиналось постановление Краснова. По мнению судмедэксперта, девочка была убита за 4-5 дней до времени проведения вскрытия её тела. Что ж, спасибо товарищу Грамолину и на том, мог ведь ничего не написать, с такого станется!

В те же самые дни первой декады сентября следователь по важнейшим делам допрашивал некоторых из свидетелей, видевших Алю Губину, раненную 12 июня в парке за школой №5 Пионерского посёлка. Все эти лица в своё время были зафиксированы милиционерами, их опрашивали сотрудники угро, но Краснов посчитал необходимым поговорить с некоторыми из них лично. Он вызывал на допросы людей постарше, например, проводницу железнодорожных вагонов Пелагею Протасову, 54-х лет, Марию Каспер, домработницу 47 лет, её мужа Даниила Каспера, 50 лет, явно рассчитывая услышать от людей в возрасте рассказ более взвешенный и объективный, нежели от молодёжи. Трудно сказать, в какой степени ожидания следователя по важнейшим делам оправдались – никто из допрошенных не вспомнил ничего существенного, среди них не было лиц, видевших нападавшего или хотя бы кого-то, кто двигался в лесной зоне вместе с ребёнком.

С кем действительно Краснову повезло в те сентябрьские дни, так это с Николаем Петуховым, новым свидетелем похищения Лиды Сурниной. Николай, молодой ещё мужчина 23 лет, работал пастухом, точнее говоря, должность его называлась куда как замысловато – старший пастух Свердловского торга. В его обязанности входило объезжать стада, принадлежавшие торговому тресту, которые паслись как в черте города, так и в ближайших пригородах, и следить за надлежащим исполнением рядовыми пастухами своих обязанностей. Для этого Петухов был обеспечен казённой кобылой. Детали эти важны в контексте изложенной ниже истории. Николай узнал о похищении и убийстве девочки уже на следующий день после трагедии, но о себе милиции не заявил, считая, что ему нечего сообщить правоохранительным органам. В поле зрения милиции сразу после убийства Сурниной он не попал по одной простой причине – Петухов не жил в Пионерском посёлке, а потому поголовные опросы жителей района его никак не коснулись. Точнее, он о них тогда ничего и не знал. Проживал Николай в доме №3 по улице Кузнечной, расположенной примерно в полутора километрах от Пионерского посёлка, и катался на своей кобыле по всем городским окраинам, порой неделями не проезжая по одному и тому же месту, поскольку подчинённые ему пастухи каждое утро гнали стада на новый выгон. Газеты про похищение и убийство Лиды Сурниной ничего не писали, радио тоже молчало по вполне понятным причинам, так что Николай Антонович был не в курсе деталей проводившегося следствия. А следствие, соответственно, ничего не знало о нём.

Однако опера угро в конечном счёте прознали о том, что кто-то из пастухов вроде бы что-то видел в день трагедии. На то и агентура, чтобы передавать сплетни. В общем, сотрудники уголовного розыска стали разбираться с осведомлёнными пастухами и выяснили, что похитителя с девочкой на руках независимо друг от друга видели два человека – Мария Пробкова и её начальник Николай Петухов. Рассказ Марии особого интереса не вызвал – женщина находилась далеко от похитителя, да и зрение имела неважное, а вот Петухов разминулся с детоубийцей буквально в считанных метрах.

Такова преамбула. Теперь, собственно, о том, чему же свидетелем стал Николай Петухов. По его словам, в четвёртом часу дня он верхом на лошади отправился проверять стада за Пионерским посёлком и «видел, что какой-то неизвестный мне гражданин шёл с ребёнком на руках. Этот гражданин пересёк мне дорогу, не доезжая до {пересечения} улиц Садовой и Ирбитской. На руках у него сидела девочка лет 3-х, не плакала, не кричала, поэтому я и не подумал, что гражданин этот похитил девочку. Следом за ним бежала какая-то девочка лет 11-12, но тоже не кричала и не говорила, что этот гражданин похитил девочку». Перешедший перед Петуховым гражданин с девочкой на руках углубился в лес, направляясь в сторону железнодорожной платформы «Аппаратная».

В принципе, всё сходилось – время и место события, даже то, что свидетель довольно точно определил возраст бежавшей за похитителем девочки (Гале Голиковой на момент происходивших событий было 12 лет). Как же описал Петухов виденного им похитителя? Ещё одна цитата из показаний ценного свидетеля: «Лица этого гражданина я не видел, т.к. смотрел ему в затылок, когда он уже перешёл дорогу мне. Он – среднего роста (повыше меня), одет в серые брюки и в серую рубашку. Волосы на голове чёрные, но короткие или длинные – не рассмотрел. Больше о его внешности я ничего сказать не могу, т.к. я не обратил особого внимания на него. Одет он был прилично, не так, как обычно бывают одетыми голодранцы, шпана».

На первый взгляд может показаться, что Петухов ничего интересного не сообщил, однако на самом деле рассказ его был для следствия очень важен: прежде всего, свидетель дал показания, соответствовавшие полученным от других свидетелей, а кроме того, он сообщил хоть какой-то наглядный ориентир роста преступника. Пресловутый «средний рост», который до этого фигурировал в милицейских описаниях, вообще ничего не значил, и трактовать эту формулировку можно было очень широко. В Советском Союзе даже средний рост призывников в РККА, то есть лиц одной возрастной категории, менялся очень широко в зависимости от региона – призывники из Ленинграда на 8 см были выше призывников из республик Средней Азии, хотя и те, и другие считались лицами «среднего роста». Петухов впервые сообщил ориентир для роста разыскиваемого преступника – «повыше меня», то есть Петухова. Вообще же, невнимание к росту разыскиваемого для 1939 г. выглядит довольно странно – правила составления словесного портрета сформировались примерно за полвека до описываемых событий и при опознании рост – третий по значимости признак после пола и возраста. Он важнее цвета глаз и волос, которые свидетель воспринимает субъективно. В конце концов, волосы можно перекрасить простейшими способами (йод, хна, перекись водорода были широко доступны в довоенные годы), наконец, их можно просто остричь или вообще обрить голову. Но рост никто скрыть не сможет (за очень редким исключением людей, умеющих имитировать горб, но тут мы имеем дело с особыми приёмами изменения внешности, которые объективно известны и доступны очень немногим). Почему рост предполагаемого преступника никто не пытался уточнить – совершенно непонятно.

Так в общих чертах выглядела ситуация с расследованием серии похищений и убийств малолетних детей в Свердловске к окончанию первой декады сентября 1939 г. Следствие словно разрывалось между различными ориентирующими данными. С одной стороны, вроде бы имелись хорошие описания «косоротого» юноши-блондина, похитившего 22 июля Валю Камаеву, с другой – имелось весьма детальное описание подростка-брюнета, убежавшего с Лидой Сурниной на руках 27 июля. Наконец, возникли небеспочвенные подозрения в адрес матери одного из убитых малышей, Ники Савельева, хотя, скорее всего, мать и не убивала его лично, а действовала в паре с помощницей, видимо, старше возрастом. При этом вряд ли Анна Савельева имела какое-то отношение к предыдущим преступлениям, хотя этот довод отнюдь не снимал с неё подозрений в похищении и убийстве собственного сына. При всём том где-то на периферии расследования оставался Сохин, застигнутый в момент увода чужого ребёнка, и хотя Сохин, по-видимому, не совершал последних по времени преступлений, кто мог сказать то же самое про ранние эпизоды?

Следствие находилось на перепутье: все дороги вели в разные стороны и ни одной из них нельзя было пренебречь. Но 12 сентября 1939 г. поступило сообщение об исчезновении очередного ребёнка, 3-летнего Вовы Петрова, и эта новость заставила отложить в долгий ящик текущие дела. Не прошло и суток, как в дополнение к этому сообщению поступило новое – найден труп малолетнего ребёнка, по-видимому, того самого, что пропал несколько часов назад – и это открытие повело следствие в новом, совершенно неожиданном направлении.