Глава XI. В августе тридцать девятого

Назад: Глава X. «…озадачив их на розыск детоубийцы»

Дальше: Глава XII. Лукавая жена злее злейшего зла![10]

Коленька Савельев, которого мама, знакомые и все соседи называли ласково Никой, мальчик в возрасте 2 лет 8 месяцев, пропал без вести прекрасным летним днём 20 августа прямо из двора дома №50 по улице Мамина-Сибиряка, в котором живал с самого рождения. Анна Васильевна Савельева, мама мальчика, встала в тот день очень рано – в 4 часа утра – и помчалась в магазин швейных и галантерейных товаров в Пионерском посёлке. То есть, конечно же, не в сам магазин, который был закрыт в это время, а в очередь желающих в него попасть. Занимать место в очереди надлежало как можно ранее, ведь если отправиться ко времени открытия, то подойти к магазинным дверям было уже просто-напросто невозможно. Анна ушла из дома не попрощавшись с сыном – тот крепко спал, зачем же будить мальца? – не догадываясь, что более живым его не увидит. Анна Васильевна, молодая, крепкая женщина 25 лет, выполняла в семье обязанности добытчицы, она не работала, как говорится, сидела на хозяйстве, что было нетипично для советских семей той поры.

В очереди у магазина в Пионерском посёлке Анна Савельева пробыла вплоть до 15 часов. После открытия торговой точки выяснилось, что товара нет, но его, возможно, завезут в течение дня, а потому очередь не расходилась, дожидаясь появления заветного крепдешина, бязи и подкладочного шёлка. Наконец, во второй половине дня заветный дефицит «выбросили» на прилавки и обладатели бесценных мест в очереди сумели обменять свои советские рубли-«фантики» на столь нужный товар. После почти 10-часового ожидания это смогла сделать и Анна Савельева. Счастливая, она помчалась домой, чтобы поесть, отдохнуть и перевести дыхание; очереди в советские магазины зачастую становились подобны гладиаторским ристалищам, а потому после похода в магазин следовало потратить некоторое время на восстановление сил.

Но Анна не успела восстановить силы, потому как узнала от соседей, что сынок её Коленька пропал, а бабушка, наблюдавшая за ним, убежала на поиски внучка. Побросав ставшие ненужными покупки, помчалась на поиски и Анна.

Так началась эта история – увы! – далеко не первая и не последняя в серии таинственных исчезновений детей летом 1939 г. в Свердловске.

Что же показали первоначальные опросы тех людей, что находились в доме №50 по улице Мамина-Сибиряка днём 20 августа?

Бабушка мальчика – Елена Фёдоровна Блинникова-Каширская, нестарая ещё 51-летняя женщина – отпустила его погулять в 11 часов утра. Ника гулял во дворе в компании ребят постарше, одному из которых было 10 лет, а другому – 12. Если говорить совсем точно, то прогулка заключалась в том, что мальчишки сидели на лавочке и болтали, никакой беготни, озорства или глупых затей. Мальчики жили тут же, они хорошо знали Нику, не обижали его и, скажем так, подстраховывали его на случай возможных неприятностей. Ника был мальчиком общительным, дружелюбным, не по годам развитым, но при этом осторожным, к чужим людям не шёл, всегда помнил мамин запрет на разговоры с посторонними (не забываем, что летом 1939 г. уже весь Свердловск полнился пересудами о похищениях и убийствах детей – это была самая животрепещущая тема в очередях!). Нике было неполных 3 года, но мама во время первого допроса описала уровень его развития в таких выражениях: «Развит хорошо, можно определить по развитости, (что) ему 4-5 годков. Разговаривает хорошо, знает адрес наш. Фамилию знает, как отца звать, меня и т.д. Я считаю, что он не пойдёт с чужим человеком. Он только мог уйти со знакомым каким ему». То есть мальчик вполне ориентировался в обстановке и был осторожен, можно даже сказать, боязлив.

Итак, Ника находился на лавочке во дворе, и его бабушка, выходившая на крыльцо несколько раз, это видела. Что последовало затем? Вот как рассказала об этом Блинникова (в документах встречается двоякое написание фамилии женщины, то Блинникова-Каширская, то просто Блинникова): «…я вышла, их не оказалось всех троих, куда они ушли не видела я этого. Пошла посмотреть, это значит было в 12-м часу дня. Встретила ребят, спросила их, где мой внучек Коля, они мне ответили, что не видели его, так как они уходили в „Динамо“, а он с их слов якобы остался у ворот».

Детали эти очень важны, чуть позже станет ясно, какая же интрига кроется в этих «ушли-пришли», «якобы остался». Чтобы стало ясно, о чём идёт речь в рассказе Елены Блинниковой, поясним, что упомянутый ею «Динамо» – это магазин в районе пересечения улиц Мамина-Сибиряка и Ленина.

Мальчикам, отправившимся в магазин «Динамо» от дома №50 по ул. Мамина-Сибиряка следовало пройти около 800 м. в одну сторону. Любопытно, что статья в «Википедии» сообщает, будто магазин «Динамо» на первом этаже бывшего общежития Управления НКВД появился только в 1962 г., что не соответствует действительности. Магазин существовал с самого момента постройки «Городка чекиста» (именно так именовался этот квартал в довоенные годы) и оказался связан с драматическими событиями лета 1939 г. Ещё одна любопытная деталь, имеющая непосредственное отношение к сюжету: именно в этом здании на ул. Ленина, д.69 в те августовские дни проживал Артур Брагилевский, командированный в Свердловск лейтенант союзного УР.

И сделаем ещё парочку важных пояснений: от дома №50, в котором жил пропавший мальчик Коля, до дома №19 по улице Первомайской, в котором жила убитая годом ранее Герда Грибанова, всего 140 метров, а до дома №109 по улице Луначарского, от которого был похищен 10 февраля Боря Титов, чуть менее 200 метров, фактически через квартал. Как видим, все три дома расположены поблизости.

Карта Свердловска с указанием мест исчезновения малолетних детей в 1938-1939 гг. Обозначено: 1 – похищение 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытка похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушение на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищение 12 июня 1939 г. Али Губиной; 5 – похищение 30 июня 1939 г. Риты Ханьжиной; 6 – похищение 22 июля 1939 г. Вали Камаевой; 7 – похищение 27 июля Лиды Сурниной; 8 – похищение 20 августа 1939 г. Ники Савельева. При взгляде на неё нельзя не обратить внимание на то, что после первых трёх эпизодов преступник начал расширять область своей активности, перенеся её к окраинам города. Однако, восьмой эпизод произошёл буквально в том же самом квартале, в котором годом ранее была похищена, а потом найдена убитой Герда Грибанова. Казалось довольно очевидным, что близость 1, 2, 3 и 8, локализованных на площади менее 0,6 км² , не может быть случайностью. Преступник явно был связан со Сталинским районом Свердловска, возможно, проживал в тех кварталах, либо приезжал в гости к родственникам, либо регулярно появлялся там по причине учёбы или работы и т.п. По большому счёту, уже после исчезновения Ники Савельева при надлежащей аналитической работе уголовного розыска можно было организовать поисковую операцию с весьма ненулевым шансом на успех. Правда, для этого требовалось добиться ясности в определении примет разыскиваемого, а этого УР к концу лета 1939 г. сделать как раз и не смог.

Итак, в 12 часу Елена Блинникова-Каширская поняла, что Ники нет во дворе и никто не знает, где он находится. Женщина немедленно приступила к поискам, она бросилась на улицу, заметалась, стала спрашивать людей. Какая-то женщина сказала, что видела, как шли по улице два мальчика постарше, а за ними бежал следом маленький мальчик, похожий на Нику. (Тут сразу встаёт вопрос о том, насколько искренен был рассказ мальчиков, ходивших в магазин «Динамо», но о подозрениях чуть позже.) Блинникова заволновалась до такой степени, что не спросила у женщины, как её зовут и в какую сторону шли мальчики – в сторону улицы Ленина, то есть к магазину «Динамо», или нет? В общем, раздрай душевный, растерялась женщина! А многие не растерялись бы на её месте?

Блинникова позвонила в отдел милиции и сообщила о похищении ребёнка, попросила прислать кинолога с собакой. Женщина знала, что при похищении девочки в Пионерском посёлке месяцем ранее быстро приехал милиционер с собакой и была организована поисковая операция. Сейчас никто кинолога высылать не стал, но милиционер посоветовал женщине явиться во второе отделение РКМ и подать письменное заявление о случившемся. Подобную предупредительность трудно объяснить одним только желанием помочь, вспомним, что ещё месяцем ранее дежурные милиционеры во всех территориальных отделах категорически отказывались принимать от родителей заявления об исчезновении детей, а теперь – надо же! – вдруг обнаружилось столь удивительное внимание, совсем не свойственное советской милиции. Причина такой благожелательности проста до неприличия: к этому времени уже все территориальные и транспортные подразделения милиции были ориентированы на максимально внимательное отношение в любым заявлениям об исчезновении детей, а потому никому из дежурных не хотелось получить от начальства выговор за халатное отношение к служебным обязанностям.

Елена Федоровна послушалась данного ей совета и отправилась в отдел милиции, где в 13 часов дежурный сержант официально зарегистрировал поданное ею заявление об исчезновении ребёнка. После этого Блинникова, не возвращаясь домой, продолжила розыск внука на улицах, прилегавших к кварталу, в котором тот жил.

В четвёртом часу дня Анна Савельева, мать пропавшего Ники, вернулась из магазина с покупками и, узнав, что произошло в её отсутствие, немедленно подключилась к поискам.

В скором времени в район улиц Мамина-Сибиряка, Первомайской и Ленина прибыл настоящий десант милиционеров в форме и в штатском. Работой сотрудников уголовного розыска руководил оперуполномоченный Игнатьев. Уголовное дело пока не возбуждалось, поскольку требовалось разобраться в том, что же именно произошло.

Уже в ходе первого допроса, проведённого вечером 20 августа, то есть в день исчезновения мальчика, Анна Савельева заявила, что подозревает в причастности к случившемуся соседку, некую гражданку Масленникову Евдокию Васильевну. Дамочка была из разряда тех, кого советские обыватели очень не любили: во-первых, работала продавцом в универмаге №3 на углу улиц Малышева и 8-го Марта, а «торгашей» в Советском Союзе простые граждане ненавидели, так сказать, по умолчанию, искренне и от всего сердца; во-вторых, Евдокия в свои 30 лет являлась молодой вдовой, а подобная категория женщин всегда вызывает у людей семейных чувство настороженности, хотя настороженность мужей обычно иного рода, нежели их жён. Савельева прямо заявила, что у неё серьёзный конфликт с Масленниковой, который дошёл до того, что 11 августа они даже подрались. Причина заключалась в том, что кто-то вымазал краской окна Масленниковой и выбросил её таз в выгребную яму. Масленникова подозревала, что это проделки Савельевой, хотя последняя утверждала, что не имеет к упомянутым выходкам отношения, дескать, вдовую работницу универмага ненавидят все в округе.

В общем, налицо была очередная коммунальная драма, уже далеко не первая для читателей этой книги.

Рассказывая о событиях 20 августа, Анна сообщила следующие детали, бросавшие тень, по её мнению, на поведение Евдокии Масленниковой. Прежде всего, Евдокия ушла на работу почему-то в час дня, хотя её смена начиналась только в четыре часа. Ну, а кроме того, часом ранее, то есть около полудня, Масленникова зачем-то оказалась в Пионерском посёлке, возле того самого магазина, в очереди у которого стояла Анна Савельева. Увидев последнюю, Масленникова почему-то развернулась и побежала прочь, несколько раз обернувшись на ходу.

В этой истории подозрительно было не то, что Масленникова убегала от Савельевой, оглядываясь, а нечто совсем иное. Одним из старших мальчиков, с которыми играл пропавший Ника, был сын Масленниковой Леонид. Вот это уже действительно вызывало подозрения: не мог ли Леонид сделать что-то с маленьким Колей, пока его мамаша следила за Анной Савельевой, дабы та своим возвращением не помешала задуманному? Рассказ неизвестной свидетельницы, сообщившей Блинниковой о двух мальчиках постарше и бегущем за ними малыше, отлично соответствовал такому развитию событий.

Оперуполномоченный Игнатьев допросил 13-летнего Юрия Бельцова, одного из двух мальчиков постарше, подле которых на скамейке сидел Ника. Бельцов полностью подтвердил рассказ бабушки пропавшего мальчика о том, что они втроём: Коля Савельев, Леонид Масленников и он, Юрий Бельцов, – довольно долго сидели во дворе дома на лавочке, всё было как обычно, никто к ним не подходил, ничего подозрительного не происходило. Затем Юрий и Леонид отправились в магазин «Динамо», Нике запретили идти за ними, тот и не пошёл. Бельцов утверждал, что видел это, поскольку он с Леонидом играл «в салочки» на тротуаре и несколько раз оглядывался. Ника вышел из двора и сел на лавочку у ворот со стороны улицы. К нему никто не подходил и никто к нему не обращался. Это был последний раз, когда Бельцов видел Нику.

Игнатьев весьма дотошно допросил Юрия Бельцова о его перемещениях, очевидно, надеясь понять, как же далеко тот мог увести малыша, если только действительно повинен в похищении? Юрий рассказал о своём походе в магазин вместе с Леонидом, о том, как они вдвоем пошли по улице Ленина и встретили одноклассника Бельцова, некоего Родиона Горохова. Ребята не были друзьями, просто отучились один год вместе, Бельцов даже не знал место проживания Родиона. Они поболтали немного, Горохов даже попросил у Бельцова 50 копеек, которых ему не хватало на покупку удочки, но Юрий денег не дал, поскольку не имел. Оперуполномоченный проверил в тот же вечер рассказ свидетеля, и оказалось, что Бельцов не обманывал, упомянутая встреча действительно состоялась именно с такими точно деталями, как об этом рассказывал Юрий. По всему выходило, что Леонид и Юрий не причастны к похищению Ники, если только они не спрятали малыша где-то на пути от дома к магазину.

Допросил Игнатьев в тот же день и Евдокию Масленникову. Работница прилавка честно объяснила причину враждебного отношения Анны Савельевой – та считала, что её муж, Сергей Савельев, отец пропавшего Ники, поддерживает с Евдокией интимные отношения. История, скажем прямо, тривиальная и даже скучная, но сколько же глупостей и преступлений совершено именно по причине такого рода неупорядоченных отношений между людьми! Евдокия объяснила и свой поход в Пионерский посёлок, где её видела Анна и причину раннего ухода на работу – в целом всё, сказанное ею, звучало обыденно и не казалось подозрительным.

Оперуполномоченный Игнатьев с привлечением милиционеров и работников коммунального хозяйства во второй половине дня 20 августа и на следующий день провёл большую работу по осмотру кварталов, прилегавших к месту исчезновения Ники Савельева. В ходе этой муторной и не всегда приятной работы осматривались дома, чердаки и подвалы, выгребные ямы уборных, мусорные кучи и колодцы. В соседнем квартале был обнаружен сухой колодец, давно забитый мусором; его расчистили до дна на глубину более 10 метров.

Пропавшего мальчика отыскать не удалось – ни живым, ни мёртвым. Поздним вечером сержант Игнатьев написал начальнику 2-го отделения уголовного розыска Чемоданову рапорт, в котором подвёл первые итоги розыска. Уместно процитировать самую существенную его часть: «Соседи, родители и ближайшие соседи все говорят, что мальчика никто не видел и не видели, чтобы кто-либо вёл его по улице. Снова все также подтверждают, что мальчик Коля к чужому человеку не пойдёт. Я своими мыслями думаю, предполагаю, не мог ли какой-то-либо шофер смять мальчика автомашиной, подобрать последнего и увезти куда-либо, лишь бы скрыть следы преступления».

Следует, конечно, отдать должное Игнатьеву и всем свердловским милиционерам – в эти августовские дни они поработали очень плотно и активно. Именно такой и должна быть работа правоохранительных органов при поступлении информации о похищении человека – немедленное реагирование с максимальным привлечением сил. Вспомним, что в это время в Нижнем Тагиле в такой же аналогичной ситуации милиционеры ходили от стола к столу и думали, как бы получше написать постановление о прекращении расследования, которое они толком даже не удосужились начать.

Помимо предположения о травмировании или даже убийстве малыша в результате ДТП, оперуполномоченный ОУР Игнатьев в скором времени стал склоняться к ещё одной весьма достоверной версии, к которой его подтолкнула беседа с Антониной Одношевиной. Эта женщина проживала в доме №52 по улице Мамина-Сибиряка, то есть по соседству с Савельевыми, и хорошо знала всех действующих лиц драмы.

Женщина рассказала Игнатьеву о подозрительном человеке, привлёкшем её внимание примерно за неделю до исчезновения Ники Савельева. Примерно 13 или 14 августа незнакомый Одношевиной мужчина около часа просидел на лавочке у ворот дома №50 – того самого, в котором жил Коленька. Затем этот же человек появился 17 числа. Оба раза он подолгу оставался на одном месте без всякой видимой причины, был трезв, в разговоры ни с кем не вступал. Внешность его свидетельница описала в следующих словах: «Среднего роста, в тёмно-синем костюме, на ногах жёлтые кожаные полуботинки, черноволосый, на лицо – бритый, на вид около 35 лет, носит чёрную кепку».

Минул ещё один день без всяких новостей и каких-либо подвижек – ни новых свидетелей, ни идей. 23 августа все документы, собранные уголовным розыском по факту исчезновения Коли Савельева, – всего 11 листов – были направлены старшему следователю областной прокуратуры Небельсену, курировавшему расследования летних преступлений против малолетних детей. Пакет и сопровождающая служебная записка, за подписью исполнявшего обязанности начальника ОУР Крысина, имели гриф «совершенно секретно». Это означало, что проводимое в Свердловске расследование было приравнено к одной из высших степеней государственной тайны и о нём нельзя было упоминать в кругу лиц, не имевших допуска к работе с документами данной категории.

На самом деле документы, отправленные из уголовного розыска, читал не только Небельсен. Другим заинтересованным читателем оказался прибывший из столицы следователь-«важняк» Краснов. Мы знаем, что ему ничего не было известно об убийстве Герды Грибановой, похищении Бори Титова и других преступлениях против детей, совершённых до апреля 1939 г. включительно. Кстати, ничего об этом не узнал, приехав в Свердловск, и старший оперуполномоченный Артур Брагилевский, хотя, казалось бы, он принадлежал к тому же самому ведомству, что так деятельно проводило расследования по этим эпизодам. Думается, что так произошло как в силу умышленного сокрытия информации сотрудниками правоохранительных ведомств (прокуратуры и уголовного розыска НКВД), так и потому, что сами эти ведомства не знали о некоторых эпизодах, вроде упоминавшейся ранее попытки убийства Ники Плещевой. Почему правоохранительные органы оказались плохо осведомлены – это тема особого разговора, которого нам не избежать и который обязательно состоится в подобающем месте. Сейчас же речь пойдёт о том, как могли расценивать происходившее в Свердловске следователь по важнейшим поручениям Краснов и старший оперуполномоченный Брагилевский.

Вся эта свердловская история, насколько командированные могли понять из предоставленных им документов, началась 1 мая 1939 г. и продолжалась практически без перерывов вплоть до последних дней. Хронология выглядела следующим образом.

1) 1 мая: нападение на Раису Рахматуллину, девочку 4 лет, сопровождавшееся нанесением большого числа неглубоких порезов лица. Похищения не было, потерпевшая была найдена возле дома, в котором жила, если точнее, на дорожке на удалении 60 метров от дома. Жертва осталась жива, подозрений на изнасилование или сексуальные манипуляции у следствия не возникло. Расследование запуталось в двух подозреваемых и благополучно затихло.

2) 12 июня: похищение Алевтины Губиной, девочки 2,5 лет, последующее причинение ей тяжелых колото-резаных ранений, большая кровопотеря, жертва преступления чудом осталась жива. Попытка похищение преступнику удалась, девочка была найдена благодаря удачному стечению обстоятельств примерно через час с четвертью после начала поисков. Подозрений на попытку изнасилования или иной сексуальный мотив у следствия не возникло. Уголовный розыск с упоением разбирался в квартирных склоках отца девочки, в том погряз и бездарно провалил расследование.

3) 30 июня: исчезновение Риты Ханьжиной, девочки 3 лет 10 месяцев, прямо из сеней дома, в котором жила жертва. Девочка была разута и не имела привычки ходить босоногой, что явно указывает на то, что она не уходила от дома самостоятельно. Мёртвое тело жертвы найдено на удалении около 3,2 км от места похищения, труп замаскирован камнями весом до 12 кг, что определённым образом указывает на физические кондиции похитителя. Тело найдено в состоянии выраженных посмертных изменений, обусловленных жаркой погодой, явных резаных ран судмедэксперт не описал, присутствуют синяки, указывающие на побои. Есть указания на посмертный анальный половой акт. Акт судебно-медицинского исследования неинформативен и очевидно неполон. Следствие вышло на Сохина Евгения Васильевича, которого, однако, отыскать не удалось.

4) 22 июля: похищение Вали Камаевой, девочки в возрасте 3 лет 4 месяцев. Спустя месяц ребёнок не найден, судьба его неизвестна. Во время следствия были найдены свидетели, соседка Анна Аксёнова и мальчик Борис Горских, видевшие похитителя с Валей. Свидетели сообщили схожие описания, содержавшие указания на особые приметы предполагаемого преступника: неконтролируемое слюноотделение, несимметричность лица («косой рот»), неряшливость, а также очевидная молодость (16-17 лет). Уголовный розыск задержал подозреваемого, отвечавшего полученному описанию, некоего Мочалкина, однако свидетель Горских его не опознал. Второго свидетеля, Анну Аксёнову, отыскать не удаётся, поскольку она уехала из Свердловска на неопределённое время.

5) 27 июля: похищение Лиды Сурниной, девочки в возрасте 4 лет, прямо от ворот дома, в котором та жила. Преступника с похищенной девочкой видели мать и две дочери Голиковы, две работавшие на стройке женщины и жительница Пионерского посёлка Шевелева. Все они дали хорошо согласующиеся описания внешности похитителя разной степени полноты. Эти описания отличаются от описаний, полученных от свидетелей похищения 22 июля Вали Камаевой, – иная одежда, цвет волос и особые приметы преступника, но совпадают в оценке его возраста. Благодаря энергичной поисковой операции тело убитой девочки было найдено на следующий день. Причина смерти – асфиксия, на теле присутствуют ножевые ранения, нанесённые посмертно, имеются указания на посмертный анальный половой акт. Проведёнными оперативно-розыскными мероприятиями выявлен подозреваемый Маруф Гаянов (в милицейских документах имя его писали кому как заблагорассудится – то Маруф, то Магруф), азербайджанец по национальности, опознанный свидетелями по фотографии из паспорта. Маруф задержан, и дело как будто бы раскрыто. Но сам задержанный вину отрицает, указывает на наличие у него алиби, а кроме того…

6) 20 августа от дома, в котором проживал, похищен Николай Савельев, мальчик в возрасте 2 года 8 месяцев. Тщательный осмотр прилегающих к месту похищения кварталов показал, что мальчика нет в этом районе, и он, очевидно, увезён в какое-то довольно отдалённое место. Судьба его неизвестна, но внушает большую тревогу.

Так выглядела статистика посягательств на малолетних детей в Свердловске, когда к изучению материалов расследований приступил следователь Краснов. Он ничего не знал о похищении в Нижнем Тагиле Риты Фоминой, и эта деталь с очевидностью указывает на весьма невысокий уровень аналитической работы прокуратуры даже на областном уровне (не говоря уже о всесоюзном масштабе). Хотя в Нижнем Тагиле, скорее всего, знали о свердловских событиях и прибытии в столицу Урала московского следователя-«важняка», никто не заикнулся о наличии схожего инцидента.

Какие выводы сделал Краснов по результатам прочтения представленных ему официальных документов? Ход его мыслей мы можем до известной степени восстановить, зная последовательность его действий.

Прежде всего, Краснов явно усомнился в опознании Маруфа Гаянова, устроенного уголовным розыском посредством предъявления свидетелям фотографий. Все эти милицейские фокусы следователь по важнейшим делам, разумеется, прекрасно знал и понимал, что подобные «опознания» имеют сугубо ориентирующее значение. Как показывает практика, свидетели по фотографиям с одинаковой уверенностью опознают совершенно разных людей, имеющих весьма приблизительное сходство. Кроме того, фотография с паспорта не даёт представление о росте человека, а в силу очевидных причин рост в данном случае очень важен для правильного опознания. Именно поэтому опознание по фотоснимку обязательно должно подкрепляться очными опознаниями.

Следователь начал свою работу с допроса Бориса Горского, того самого мальчика, который видел похитителя, уводившего 22 июля Валю Камаеву. Их общение оказалось исключительно информативным. Выяснилось, что Боря Горский видел преступника не один, а в компании друзей: 9-летнего Виктора Агутова, 11-летнего Ивана Суханова и 12-летнего Алексея Каменьщикова – причём все они обратили внимание на странного юношу. Дело заключалось в том, что у того была аномально большая голова – эта деталь необыкновенно рассмешила мальчишек. Возможно, дело было вовсе не в голове, а растрёпанных волосах незнакомца, но тем не менее типаж у него оказался довольно своеобразным и запоминающимся. Эта мелочь оказалась упущена из виду сотрудниками уголовного розыска и не попала в ориентировки. Точно так же, в силу допущенной небрежности, никто не узнал о том, что помимо Аксеновой и Горского есть и другие свидетели похищения! Теперь, благодаря московскому следователю, эти недочёты были устранены, а описание внешности разыскиваемого преступника обогатилось весьма ценным уточнением. Была и другая польза от встречи Краснова с Горским. Последний не опознал Маруфа Гаянова, и это заставляло думать, что либо в разных эпизодах действовали разные преступники, либо опознание свидетелями похищения Лиды Сурниной было ошибочно. Краснов сообщил Брагилевскому о появлении новых свидетелей и поручил допросить их, что последний и сделал 3 сентября (далее об этих допросах будет сказано особо).

Встретился Краснов и со следователем Молотовской районной прокуратуры Губиным, выезжавшим на место обнаружения тела Лиды Сурниной. Дело заключалось в том, что протокол осмотра, написанный Губиным, представлял из себя документ беспомощный и неинформативный. Из него невозможно было уяснить главное: являлось ли место обнаружения трупа местом убийства? Строго говоря, ответ на этот вопрос является основной задачей составителя такого рода протокола, но Андрей Дмитриевич Губин умудрился на него не ответить. Краснов вручил прокурору перо, и тот собственноручно записал все необходимые уточнения, из которых следовало, что Лида Сурнина была убита именно там, где спустя почти сутки было найдено её тело. Встреча Краснова с Губиным произошла 28 августа.

В последующем – 28 и 29 числа – московский следователь работал со свидетелями по делу Сурниной, а также матерью убитой девочки. Интерес именно к этому делу вполне понятен – оно было самым недавним по времени, да и показания свидетелей по этому эпизоду следовало признать самыми ценными.

Сложно сказать, куда бы привела Краснова его «нить Ариадны», но уже на следующий день в лесу под Свердловском был найден детский труп, так что от передопросов свидетелей следователю пришлось на некоторое время отказаться.

Обстоятельства произошедшего в общем виде были таковы: Иван Чамовских, молодой 28-летний шофёр на стройке хладокомбината, в свой выходной день 30 августа поработал в огороде до 11 часов утра, а затем решил поискать груздей в лесу, благо лес начинался прямо за грядками. Около часа он бродил по лесу, отдалившись от дома примерно на километр, пока не заприметил в ложбинке между тремя холмиками кучу хвороста. Выглядела она подозрительно, ветки словно бы специально кто-то навалил в одном месте. Иван без долгих затей подошёл к куче веток, подвинул их в сторону и увидел маленькую голую ногу, явно детскую, одежду подле.

Убитую Валю Камаеву не могли отыскать более трёх месяцев, в результате погода и лесные разрушители трупов мало что оставили от тела.

Примерно через полтора часа у тела собралось руководство областной милиции во главе с начальником областного управления РКМ Урусовым. Александр Михайлович, один из активнейших участников этой истории, уже нами упоминался и будет упомянут ещё не раз. Имеет смысл сказать несколько слов об этом человеке весьма незаурядной судьбы.

Родился Урусов в 1905 г. в городе Тюмени, с 11 лет работал грузчиком в порту, в возрасте 14 лет стал заведующим делопроизводством в отделе розыска транспортной ЧК в Тюмени. Уже по одному этому факту можно составить некоторое представление о чекистских кадрах той поры – мальчишку взяли «заведовать делопроизводством», поскольку он, в отличие от остальных сотрудников, умел хоть как-то читать и писать. Впоследствии из спецслужбы его убрали за молодостью, направили работать по линии красной милиции. В 1928 г. – то есть в возрасте 23 лет – Александр Урусов был назначен начальником Тюменского окружного уголовного розыска, по долгу службы гонялся за бандитами и грабителями по территории чуть ли не в 30 тысяч квадратных километров, и получалось это дело у него неплохо. Уже через год его наградили боевым оружием – револьвером «наган». С 10 августа 1930 г. Урусов – начальник уголовного розыска Магнитогорского городского административного отдела (сложное название подразделения не должно удивлять – это было время больших реформ в системе НКВД, и уголовный розыск то вводили в состав милиции, то выводили, и вся эта чехарда длилась вплоть до слияния ОГПУ и НКВД в 1934 г.). В Магнитогорске Урусов создавал уголовный розыск, что называется, «с нуля», впрочем, и сам город в то время строился «с нуля». Заместителем Александра Михайловича по научно-технической части стал Евгений Вершинин, тот самый, что в 1939 г. уже возглавлял уголовный розыск Свердловска и руководил розыском таинственного убийцы детей. Затем Александр Урусов был отозван в Москву для обучения в Центральной высшей школе РКМ, а после её окончания направлен в Свердловск начальником отделения ОУР. В дальнейшем вырос в начальника уголовного розыска. В 1937 г. Урусов стал заместителем начальника Управления РКМ, с мая 1938 г. – начальником управления. В этой должности курировал розыск убийцы детей летом-осенью 1939 г.

Александр Михайлович Урусов, начальник Управления РКМ Свердловского УНКВД с мая 1938 г. по декабрь 1943 г.

Очень интересна судьба Урусова в последующие годы. До конца 1943-го он возглавлял милицию Свердловска, получил звание комиссара милиции третьего ранга, в январе 1944 г. стал начальником Московского уголовного розыска (МУР) и заместителем начальника Управления РКМ столицы. Эти должности он занимал вплоть до 1950 г. События романа братьев Вайнеров «Эра милосердия», по которому снят прославленный телесериал «Место встречи изменить нельзя», происходят как раз в то время, когда МУРом руководил Александр Урусов. В 1951-1953 гг. он возглавил Управление милиции Московской области, и именно при Урусове в подмосковном Красногорске была разоблачена та самая банда Ивана Митина, что послужила для братьев Вайнеров прообразом банды «Чёрная кошка». Настоящая банда не имела со своим киношным образом ничего общего, кроме разве что безудержной жестокости и полной «отвязанности». Главарю шайки на момент ареста шёл 26-й год, четверо его подельников были младше Митина и лишь один – Петр Болотов – старше. Ему ко времени задержания исполнилось 37 лет, и он уже 7 лет состоял членом ВКП(б)-КПСС, считался проверенным партийцем и передовиком производства. Все эти неудобные детали, разумеется, были должным образом «подрихтованы» авторами романа и телеэпопеи и перенесены из 1953 г. на 7 лет ранее.

В последующем Урусов поработал в Венгрии советником по линии Министерства внутренних дел, стал свидетелем и до некоторой степени участником известных событий 1956 г. На следующий год – в возрасте всего лишь 52 лет – отправлен на пенсию. Выход на пенсию в столь раннем для генерала возрасте был продиктован вовлечённостью Урусова в репрессивные события 1936-1938 гг. Как уже отмечалось выше, органы Рабоче-Крестьянской милиции деятельно помогали госбезопасности в проведении массового террора. По требованию Хрущева во второй половине 1950-х гг. из силовых структур Советского Союза были удалены более 40 тысяч человек, участвовавших в беспределе ежовской поры. По этой же причине в книге «Солдаты правопорядка: Будни уральской милиции», выпущенной в 2000 г. издательством Уральского университета, об Александре Михайловиче Урусове нет ни слова. Авторы, очевидно, посчитали, что правду удобнее скрыть, чем найти необходимые слова для объяснений, хотя такой подход вряд ли можно считать оправданным. Без упоминания Урусова историю советской милиции на Урале представить невозможно, и этот человек объективно заслуживает точно такого же внимания, что и упоминавшиеся выше руководители областного УНКВД Дмитрий Дмитриев или Михаил Викторов.

Итак, Александр Урусов в сопровождении руководящих работников Управления РКМ и уголовного розыска прибыл к обнаруженному трупу ребёнка.

По карте местоположение трупа было определено более-менее точно – в 800 метрах от Елизаветинского тракта вправо и в 600 метрах от посёлка Мясохладокомбината, рядом с тропой, ведущей из посёлка Мясохладокомбината на Гореловский кордон, на территории 3-го лесоучастка. Тело было помещено – явно умышленно – в естественное углубление, треугольную яму глубиной около полуметра, засыпанную землёй и сухими ветками.

Карта Свердловска с указанием мест исчезновений детей по состоянию на конец июля 1939 г. Обозначено: 1 – похищение 12 июля 1938 г. Герды Грибановой; 2 – попытка похищения 10 февраля 1939 г. Бори Титова; 3 – покушение на убийство 1 мая 1939 г. Раи Рахматуллиной; 4 – похищение 12 июня 1939 г. Али Губиной; 5 – похищение 30 июня 1939 г. Риты Ханьжиной; 6 – похищение 22 июля 1939 г. Вали Камаевой; 7 – похищение 27 июля Лиды Сурниной; 8 – похищение Ники Савельева 20 августа 1939 г. Cерым цветом показаны места обнаружения тел некоторых из убитых и раненых детей: 4+ – Али Губиной, обнаруженной с ножевыми ранениями, но живой 12 июня; 5+ – Риты Ханьжиной, найденной пастухами 4 июля, убитой; 7+ – Лиды Сурниной, обнаруженной мёртвой 28 июля в ходе поисковой операции. Знаком 6+ обозначено место обнаружения 30 августа останков Вали Камаевой. Места обнаружения тел нанесены на карту весьма приблизительно, согласно тому, как это отражено в официальных документах. Тело Ники Савельева к концу лета 1939 г. оставалось не найдено, в силу чего мальчик считался пропавшим без вести. Пиктограмма ›. ‹ обозначает трамвайное кольцо на 4-й Загородной улице (ныне – ул. Щорса) – это ближайшее к точке 6+ место, которое можно было достичь общественным транспортом. Далее преступник со своей жертвой должен был двигаться пешком (если только не располагал личным транспортным средством). По самой оптимистичной оценке ему надлежало пройти около 2,5 км.

Согласно протоколу осмотра места обнаружения трупа часть веток в нижней части тела была сдвинута, благодаря чему хорошо была заметна левая нога мёртвого ребёнка. Понятно, что это произошло в результате действий Ивана Чамовских, он сам же это и признал. Примерно в 30 сантиметрах от левой ноги на бугорке находилась детская кожаная туфелька, а парная ей оказалась на правой голени трупа примерно в 10 сантиметрах выше ступни. После удаления веток и земли стало ясно, что тело принадлежит девочке и находится в положении «лёжа на спине», при этом правая нога подогнута и откинута вправо, правая рука – прижата к телу, левая нога – вытянута, а левая рука – откинута в левую сторону.

У левого бедра находился булыжник размером 18 х 25 см, явно помещённый сюда после того, как в яму было уложено тело. У ног трупа были найдены детские чулочки, один из них вывернут наизнанку. Половые органы оказались прикрыты частично сгнившими детскими трусиками. С левой стороны от трупа на удалении 50 сантиметров лежала вязаная детская кофта, рядом с нею – чёрное детское платье с разноцветными цветочками, тёмно-синее старое детское пальто с разорванным меховым воротником, детская курточка с хлястиком, белая панама. Все предметы одежды испачканы землёй и массой бледно-серо-жёлтого цвета (внимательный читатель уже наверняка обратил внимание на то, что все эти предметы, целенаправленно снятые преступником с жертвы, находились слева от тела, то есть преступник при манипуляциях с ними действовал левой рукой, очевидно правой удерживая жертву). На расстоянии двух метров от трупа слева был найден лоскут от мехового воротника пальто.

Со стороны ног, на удалении 25-30 сантиметров, лежала старая стелька и рваная верхняя часть чёрного кожаного ботинка (из протокола невозможно понять, идёт ли речь о детском ботиночке или предмете, никак не связанном с жертвой). На удалении 4 метров от ног трупа – часть сильно истлевших стёганых брюк грязно-серого цвета. Судя по всему, штаны эти никак не были связаны с телом мёртвой девочки – опять-таки из содержания протокола осмотра обнаружения трупа невозможно понять, какого размера были эти штаны, насколько они были повреждены, каков их фасон и т.п.

Наружный осмотр повреждений не проводился ввиду сильных гнилостных изменений мягких тканей. Останки были доставлены в морг 1-й городской больницы, где на следующий день работой с ними занялся судмедэксперт Свердловска Грамолин.

Труп сильно разложился, согласно протоколу «мягкие ткани представляют собой тестообразную массу бледно-серо-жёлтого цвета».

Однако ещё до того, как он приступил к делу, неизвестный сильно разложившийся труп был опознан, причём получилось это без всякого содействия органов милиции, можно сказать, само собой. Евдокия Камаева, мать пропавшей 22 июля девочки, работала на заводе «Сталькан», где многие знали о постигшем женщину несчастье. 31 августа к Евдокии подошла заводская медсестра и сообщила «по секрету», что в морг 1-й горбольницы привезли труп маленькой девочки, возможно, Вали Камаевой, надо бы пойти проверить. Обратите внимание, как работает оповещение населения – через несколько часов после доставки трупа в морг весть о случившемся разлетается молвой по всему городу! Евдокия, отпросившись с работы, помчалась в морг на ночь глядя. Там с ней, понятное дело, никто ни о чём разговаривать не стал, но один из работников морга, увидев плачущую женщину, сжалился – да и взятка помогла разжалобить его сердце! – и разрешил показать одежду мёртвой девочки.

Евдокию Камаеву провели в помещение и выкатили каталку с разложенными вещами, найденными в лесу возле трупа. Женщина сразу опознала синее пальто с чёрными заплатками, которые сама же и пришивала, кофточку, кожаные туфельки-«спортивки». Изменившийся до неузнаваемости труп ей показывать не хотели, но женщина, очевидно, повела себя так, что отделаться от неё работникам морга не получилось. После настойчивых просьб её провели в секционный зал. Впоследствии, на допросе в уголовном розыске Евдокия Камаева рассказала об этом в таких выражениях: «По моей настоятельной просьбе работник морга показал мне труп девочки, вместе с которой была доставлена описанная одежда. Труп настолько видоизменился, что мне трудно было опознать в нём мою дочь Валентину». Вот уж воистину, бедная женщина, лучше бы и не видела.

Тем не менее можно было считать, что опознание состоялось, поскольку одежда соответствовала той, в которой пропала Валя Камаева, кроме того, совпадали и половозрастные признаки.

Раз уж пришлось коснуться темы сплетен и «народного радио», вовсю работавшего в Свердловске летом 1939 г., уместно привести весьма показательную выдержку из протокола допроса Ивана Чамовских, того самого молодого мужчины, что обнаружил труп Вали Камаевой. В его адрес следственные органы никаких подозрений не имели – всем было ясно, что это персонаж сугубо проходной, попавший в историю случайно, но во время допроса у Ивана поинтересовались, известны ли ему заявления о каких-либо исчезновениях детей. Вопрос этот сержант Носин задал наобум, поскольку не имелось никаких оснований подозревать некую особую осведомлённость Чамовских в этой специфической теме. А тот в ответ вывалил: «…к одной старушке приходили с Гореловского кордона, спрашивали об утерянном ребёнке, Лебедева должна знать эту старушку. Это было примерно месяца два тому назад, и разговор шёл не о девочке, а о мальчике». Вот так! А в уголовном розыске ничего об этом не знали, и непонятно почему: то ли считали, что подобный рассказ является не более чем трёпом, пустой болтовнёй; то ли потому, что люди не обращаются в милицию и не заявляют о пропавших детях, опасаясь связываться с доблестными защитниками социалистической законности.

К концу лета 1939 г. город полнился слухами о пропавших без вести детях, и свердловские правоохранители уже всерьёз подозревали, что им известны далеко не все эпизоды реальных посягательств на детей разыскиваемого маньяка (или маньяков). Забегая вперёд, можно признать, что данное подозрение оказалось вполне справедливым – о многих нападениях на малолетних детей милиция и в самом деле ничего не знала.

Итак, 1 сентября судмедэксперт Грамолин в присутствии следователя по важнейшим делам при прокуроре СССР Краснова провёл судебно-медицинское вскрытие останков Вали Камаевой. В акте №1115 он зафиксировал следующее состояние тела, поступившего на исследование: «Труп сильно разложился и покрыт слоем мусора, земли и сосновыми хвойными иглами. Мягкие ткани трупа (кожные покровы, мышцы, жировая клетчатка) или частично отсутствуют, или превратились в бесструктурную массу, мягкую, бледно-серо-жёлтого цвета, консистенции теста. Череп и туловище до тазовой области резко изменены, мягкие ткани большею частью отсутствуют, кости обнажены, серо-коричневого цвета, внутренние органы отсутствуют. Покровы лица высохли, очертания лица не сохранились. Череп почти полностью свободен от покровов, сохранились покровы на правой половине черепа, которые пронизаны отверстиями и ходами червей (личинок), частично сохранились волосы русого цвета, длиною в 2-3 см. Кости черепа распадаются по швам, в полости черепа немного полужидкой массы серого цвета (остатки сгнившего мозга). Гортань, пищевод, язык отсутствуют».

Благодаря счастливому стечению обстоятельств сохранность нижней части тела оказалась гораздо лучше верхней, что позволило решить вопрос о возможном сексуальном мотиве нападения. В акте Грамолина состояние половых органов описано в таких выражениях: «Половые органы сохранились, повреждений их не имеется. Девственная плева кольцевидной формы, свободный край её гладкий, отверстие 0,6 см в диаметре. Заднепроходное отверстие растянуто, шириною в диаметре 3 см, слизистая прямой кишки гладкая, беловато-серого цвета, повреждений на ней не обнаружено».

В резюмирующей части описания эксперт следующим образом высказался о причине и давности смерти: «1. Ввиду сильного разложения причину смерти девочки установить не представляется возможным. 2. Но принимая во внимание обстоятельства дела.., можно полагать.., что в данном случае, по всей вероятности, имеется убийство. 3. По степени разложения трупа, принимая во внимание тёплое летнее время года, нахождение трупа на поверхности земли, надо полагать, что смерть девочки наступила около полутора месяцев тому назад. 4. Наличие растянутого заднепроходного отверстия и чистой гладкой слизистой оболочки прямой кишки даёт до некоторой степени основание предполагать, что здесь могло иметь место извращённое удовлетворение половых потребностей неизвестного мужчины».

Следователь Краснов распорядился проверить одежду, обнаруженную возле останков Вали Камаевой, на присутствие следов крови. Цель такого рода проверки была довольно очевидна – если кровь будет найдена, значит, имело место нанесение ранений в то время, когда жертва была одета, если же крови не окажется, то это будет указанием на предварительное, то есть до совершения убийства, раздевание ребёнка. Если нападению предшествовало раздевание, стало быть, это значимый для преступника этап выработанной им модели поведения, причём сексуальный подтекст этого действия довольно очевиден и пояснений не требует. Мотивация преступника на тот момент оставалась свердловским пинкертонам не до конца ясной, а между тем вопрос этот имел исключительную важность – если в разных эпизодах преступник руководствуется различными мотивами, то, скорее всего, преступления совершают разные лица. Единство мотива, наряду со схожей манерой криминального поведения, позволяет добиться однозначного ответа на вопрос: с одним ли преступником имеют дело правоохранительные органы?

Помимо судебно-медицинского исследования одежды Вали Камаевой, следователь Краснов озаботился и другим весьма важным вопросом. Узнав, что никто из свердловских правоохранителей не осматривал одежду Алевтины Губиной, той самой девочки, что 12 июня получила ножевые ранения в лесу у Пионерского посёлка и лишь чудом осталась жива после месячного пребывания в больнице, Краснов пригласил на допрос отца и изъял у него одежду, в которую была одета девочка в день нападения. Одежда состояла из платья и ночной рубашки, их внимательный осмотр позволил сделать довольно интересное открытие. Преступник аккуратно проколол ножом с узким лезвием (8 мм) платье, но не задел надетую под ним рубашку и не повредил кожу ребёнка, после чего разорвал платье от плеча до подола руками. По-видимому, изменил первоначальный замысел, сообразив, что разрезание ножом может затянуться. В общем, выбрал путь более быстрый и радикальный. Снятую одежду преступник разместил рядом с телом Али Губиной, буквально на расстоянии вытянутой руки, где её впоследствии и нашли. На ней практически не было крови, за исключением нескольких помарок, оставленных, вполне возможно, самим же отцом Али, который лёг рядом с дочерью на землю и успокаивал её вплоть до появления машины «скорой помощи».

Таким образом, следователь Краснов довольно уверенно заключил, что по крайней мере некоторые из известных ему эпизодов – похищение и нападение на Алю Губину, Риту Ханьжину, Валю Камаеву и Риту Сурнину – имеют общий мотив «удовлетворение полового чувства извращенным способом». То, что Аля Губина не была изнасилована, не отменяло данного вывода: во-первых, девочка осталась жива, а преступник, как явствовало из результатов судебно-медицинских экспертиз, являлся некрофилом, то есть не насиловал живых, а во-вторых, нападение на Алю можно было считать незавершённым. Возможно, злоумышленника кто-то или что-то спугнуло, вынудив спасаться бегством. Краснов даже допросил Перемышлина – того самого мужчину, который первым обнаружил Алю Губину и ушёл, не оказав девочке помощь, – очевидно, рассчитывая добиться от него какого-то важного признания, связанного с внешностью подозрительного человека, увиденного возле девочки. Но Перемышлин не отступил ни на йоту от сделанных ранее признаний и заявил, что никого возле раненой девочки не видел, так что Краснову ничего от этого человека добиться не удалось.

Одновременно следователь по важнейшим делам при прокуроре СССР Краснов работал сразу по всем эпизодам, привлёкшим его внимание. И день 3 сентября в этом отношении не явился исключением. Сначала он допросил Якова Вишняка, начальника Петра Кучина, того самого охранника Дворца пионеров, что попал под подозрение при расследовании покушения на Раю Рахматуллину 1 мая. Краснов поднимал старые материалы, анализировал их и пытался реконструировать события для объективной оценки. Вишняка в рамках проводившегося расследования ранее не допрашивали, между тем Яков Григорьевич оказался человеком весьма информированным и дал исчерпывающую картину событий того дня. То есть рассказал, кто кому звонил, куда побежал, что происходило до и после ранения девочки. Должность Вишняка прозвучит немного непривычно для нынешнего жителя России – «начальник пожарно-сторожевой охраны», но ближайшим её современным аналогом можно считать должность начальника службы охраны предприятия. Вишняк отвечал в том числе и за пропускной режим Дворца, и данное обстоятельство можно считать немаловажным. Допрошенный заверил Краснова, что 1 мая дети на территорию сада проходили через пропускной пункт («комендатуру»), где их встречали руководители кружков и классов и строили в праздничные колонны. На территорию Дворца и сада посторонние не допускались и, более того, не допускались даже работники Дворца, не имевшие специального пропуска на праздничный день.

Выше отмечалось, что в дни государственных праздников и общесоюзных мероприятий экстраординарные меры поддержания общественного порядка принимались во всех учреждения и ведомствах Советского Союза, так что свердловский Дворец пионеров в этом смысле не являлся каким-то исключением. Из допроса Якова Вишняка можно с уверенностью заключить, что преступник, совершивший нападение на Раю Рахматуллину, не мог незамеченным проникнуть в сад Уралпрофсовета через Дворец пионеров. Если он действительно прошёл во второй двор этим путём, то это могло случиться лишь потому, что он был связан с Дворцом, персонал которого его знал.

В силу этого более вероятным казалось другое предположение – злоумышленник проник в сад не со стороны Дворца пионеров, а с прямо противоположного входа – через калитку, выходившую на улицу Шевченко. Калитка эта располагалась как раз рядом с домом №4, в котором проживала раненая девочка.

Далее в тот же день Краснов допросил Каспера Даниила Матвеевича, одного из многочисленных свидетелей по делу о ранении Али Губиной 12 июня в лесу у Пионерского посёлка. Напомним, что тогда сотрудники милиции зафиксировали около 50 человек, которых в той или иной степени можно было зачислить в разряд свидетелей. В основном это были люди, отдыхавшие на пленэре либо игравшие в лото возле барака на Флотской улице. Никто из них не сознавался в том, что видел преступника с маленькой девочкой или стал очевидцем нападения, однако Краснов, по-видимому, не терял надежды отыскать какого-нибудь ценного свидетеля. Даниил Каспер был мужчиной степенным, солидным, несудимым, ему уже исполнилось 50 лет, и Краснов, наверное, питал некие надежды разговорить его. Но ничего из этого не вышло – несмотря на долгий и обстоятельный разговор, запись которого растянулась на три страницы, – Даниил Матвеевич ничего ценного для следствия не припомнил. «Никаких подозрительных лиц, которые могли бы напасть на ребёнка, мы не видели. Также не видели никого, кто проходил бы с ребёнком к опушке леса», – твёрдо заявил Каспер, фактически обесценив все свои воспоминания, связанные с событиями того дня.

С такими весьма неутешительными результатами закончилось лето 1939 г. Впереди была Вторая мировая война, но Свердловск в те сентябрьские дни жил совсем иными новостями. Обнаруживаемые с периодичностью раз в две недели трупы изувеченных детей будоражили горожан куда сильнее немецких бомбёжек польского Вестерплатте. Немецкие бомбардировщики находились за тысячи километров от города, а убийца-изувер ходил по тем же самым улицам, что и обычные свердловчане.

Всё в тот же день, 3 сентября, лейтенант милиции старший оперуполномоченный Отдела уголовного розыска центрального Главка РКМ Артур Брагилевский встретился с новыми свидетелями по делу о похищении и убийстве Вали Камаевой. Речь идёт о мальчишках, оказавшихся в компании с Борисом Горским в ту самую минуту, когда тот столкнулся с преступником, уводившим девочку от дома. Кроме них Брагилевский пригласил для допроса мальчика Вову Котова, восьми с половиной лет от роду, проживавшего в том же самом дворе, что и семья Камаевых. Котов тоже оказался в числе свидетелей, пропущенных при первоначальном опросе жителей района сотрудниками милиции. О его существовании Брагилевский узнал случайно во время поездки, с целью личного осмотра места совершения преступления, во время завязавшегося разговора с местными жителями.

Свидетели дали показания достаточно полные и хорошо согласованные. Вот как рассказал о встрече с преступником на улице Агутов: «Этот неизвестный разговаривал с Валей, обещая купить ей печенье и конфеты. {…} рост у него средний, на вид ему лет 15-16, фигура тонкая, лицо – худое и длинное, волосы на голове тёмные и вьющиеся». Очень похоже описал эту сцену Суханов: «Человека этого я видел в первый раз, когда он подошёл к нам близко, я слышал, как он говорил Вале, что купит ей конфеты и печенье. Мне показалось, что человек этот родственник Вали и действительно идёт покупать ей гостинцы. {…} он среднего роста, лет ему не больше 15, у него большое тонкое длинное лицо, на голове чёрные кучерявые волосы, фуражки на нём не было {…}». Описание одежды полностью соответствовало тому, как об этом рассказывали прочие свидетели – синяя рубашка, заправленная в чёрного цвета брюки.

Правда, показания третьего свидетеля, Алексея Каменьщикова, отличались от рассказов друзей, но по весьма тривиальной причине – парнишка просто не заметил ни Валю Камаеву, ни её похитителя. Шёл, погружённый в свои серьёзные подростковые мысли, ну и всё пропустил. На допросе так и признался: «По рассказам моих товарищей, имена и фамилии которых я Вам назвал, нам встретился человек, который вёл за руку Валю Камаеву. Сам я человека этого не заметил, как и шедшую с ним Валю Камаеву».

Неожиданно интересным оказался рассказ другого нового свидетеля – Вовы Котова. Этот парнишка жил в том же доме, что и Камаевы, и находился во дворе в то самое время, когда к девочке подошёл неизвестный молодой человек. Как такового похищения Котов не видел, что легко понять, принимая во внимание его индифферентность по отношению к соседской малышке, но рассказ мальчика заслуживал внимания. Вот его содержательная часть: «Я видел, как к сидевшей на скамейке Вале подошёл незнакомый мне дяденька и, нагнувшись, начал с Валей разговаривать. Я слышал, как он спросил у Вали, не являюсь ли я ей братом, что ответила Валя, я не слышал, также не слышал, что ещё говорил дяденька, т.к. мимо проехала машина и получился шум. Когда около Вали, нагнувшись, стоял дяденька, я сказал ей, чтобы она шла во двор, но она меня не послушалась и сказала, что не пойдёт».

Как было сказано, самого момента увода девочки Вова Котов не видел, он даже не понял, что исчезновение Камаевой связано с остановившимся подле неё человеком. Но это ничуть не обесценивало весьма детальных воспоминаний мальчика о внешности таинственного собеседника Вали. Об этом он рассказал так: «Опознать его смогу, он высокого роста, немного ниже Вас, лицо у него худое, бледное, бороды на нём нет, и она у него не растёт, на голове у него волосы маленько завиваются, и они у него не очень длинные и не очень чёрные, на голове у него не было фуражки. На вид этот дяденька выглядит моложе Вас, сказать, сколько ему лет, я не могу. Одет он был в толстую синюю грязную рубашку, „спрятанную“ в штаны чёрного цвета, на ногах были полуботинки коричневые, брезентовые, носки и задник полуботинок – коричневой кожи. Фигура у дяденьки худая».

В этом рассказе чрезвычайно любопытны несколько моментов. Прежде всего, допрашивавший мальчика Артур Брагилевский считался самым высоким сотрудником не только союзного Отдела уголовного розыска и всего «милицейского» Главка, но, пожалуй, и всего центрального аппарата Наркомата. Его рост по воспоминаниям современников якобы составлял 2 м 10 см. Честно говоря, поверить в такое трудно, поскольку такой рост много выше среднего даже для нынешних акселерированных поколений. Для 1939 г. это просто какой-то гигантизм, люди со столь приметной внешностью вряд ли могли попасть на работу в уголовный розыск просто в силу невозможности их использования на оперативной работе (уж слишком они обращают на себя внимание и запоминаются, что идёт во вред любому оперативнику). Но даже если сделать поправку на человеческую молву и склонность ко всякого рода преувеличениям, всё равно следует признать, что Брагилевский являлся, по оценкам видевших его, мужчиной очень крупным. Поэтому когда Вова Котов сказал, что похититель «высокого роста, немного ниже Вас», то сказанное следует понимать так, что человек этот и в самом деле роста был весьма высокого.

Другой заслуживающий внимания момент связан с описанием обуви преступника. Котов хорошо описал брезентовые полуботинки со вставками коричневой кожи, подобной детали никто из свидетелей не запомнил. При аресте подозреваемого имело смысл обратить внимание на его обувь, точно так же при обыске его места жительства следовало поискать описанные коричневые брезентовые туфли с кожаными пятками и носами.

Наконец, при внимательном прочтении описаний внешности таинственного преступника, полученных Брагилевским, нельзя не акцентировать внимание на том, что приметы его по сравнению с данными, полученными в июле, странным образом видоизменились. Из подростка со светлыми или светло-русыми волосами он в одночасье превратился в черноволосого и смуглого, причём это превращение связано как раз с подключением к расследованию Артура Брагилевского. Во всяком случае, именно во время повторного допроса Евдокии Камаевой, матери убитой Вали, проведённого Брагилевским 1 сентября, о таинственном преступнике первый раз заговорили как о брюнете. Почему так случилось, можно только гадать, в конце концов, быть может, у свидетелей от напряжённых воспоминаний память улучшилась, хотя подобное улучшение обычно воспринимается следователями скептически. Но возможна и иная причина, как кажется, более достоверная. Поскольку при похищении Лиды Сурниной 27 июля – то есть уже после исчезновения Вали Камаевой – был замечен черноволосый подросток, а правоохранительные органы весьма разумно предположили связь этих преступлений, то логично было ожидать, что и Валю Камаеву похищал брюнет. Брагилевский, появившийся в Свердловске в конце августа и внимательно прочитавший собранные в ходе расследований документы, обратил внимание на частичное несовпадение примет и решил чуть-чуть «подкорректировать» воспоминания свидетелей в правильном, по его мнению, направлении. Проделано это могло быть не обязательно в форме прямого указания, нужный ответ мог быть получен посредством наводящих вопросов. Никто бы из свидетелей, тем более мальчишек, не стал бы спорить с сотрудником уголовного розыска, услыхав во время допроса что-то вроде: «Этот человек точно был блондином? Подумайте получше, есть основания считать, что это не так».

Поэтому и Евдокия Камаева в начале сентября заговорила о черноволосом парне, и товарищи Бори Горского в один голос это подтвердили, да и сам Борис вдруг неожиданно заговорил о юноше с тёмными волосами.

И только Вова Котов на допросе у Брагилевского сказал о том, что волос у преступника был «не очень тёмный». По причине очень простой – Котов оказался единственным из несовершеннолетних, кто допрашивался Брагилевским в присутствии матери, о чём в протоколе сделана соответствующая запись. В протоколах допросов других несовершеннолетних свидетелей, датированных тем же числом, подобных записей нет. Присутствие матери, по-видимому, до известной степени сковывало старшего оперуполномоченного, он не мог открытым текстом сказать того, что ему «в интересах следствия» хотелось бы услышать. Мальчишка же намёков не понимал и простодушно твердил про светловолосого парня. Поэтому в протоколе остался в конечном итоге «не очень тёмный» волос. С остальными же свидетелями можно было не особенно церемониться и благодаря этой маленькой находчивости досадное противоречие из следственных материалов удалось устранить легко, непринужденно и почти незаметно.

Оставались, конечно, кое-какие противоречия, например, тот же Вова Котов утверждал, будто лицо у похитителя бледное, а другие говорили, что тот смугл как человек, проводящий на солнце много времени, но подобные детали являлись пустяками, которые можно было смело игнорировать. В общем, старший оперуполномоченный, мастер своего дела Артур Брагилевский здорово помог розыску, устранив из показаний свидетелей досадные внутренние противоречия!

В этом большом успехе расследования имелась лишь одна мелкая неприятность – убийца вовсе не являлся смуглолицым брюнетом. Так что находчивость «московского спеца» оказала розыску медвежью услугу, из разряда тех, что ничуть не помогают, а скорее даже наоборот. Но тогда об этом никто ещё не догадывался.

Так для следствия начиналась осень 1939 г.

День 3 сентября оказался для московских «важняков» Краснова и Брагилевского очень долгим. Оба добросовестно его отработали, но вечером поступила информация об обнаружении ещё одного детского трупа, и они выехали на место для личного участия в его осмотре.

Назад: Глава X. «…озадачив их на розыск детоубийцы»

Дальше: Глава XII. Лукавая жена злее злейшего зла![10]