9. Uberman. Режим сверхчеловека
«ЗАБ-ЧЕ ШИ-ХТО ГОНГ-ПА РАНГ-ДЕЛ ЛАЙ БАР-ДОИ ТХЕ-ДОЛ ЧЕН-МО ЧЕ-НЬИД БАР-ДОИ НГО-ТЕД ЖУ-СО».
Здесь содержатся наставления о встрече с Реальностью в Промежуточном Состоянии: Великое Освобождение Слушанием в Посмертном Мире — из «Мудрого Учения об Освобождении Сознания Сосредоточенным Размышлением о Мирных и Гневных Божествах».
Тибетская книга мертвых, VIII век н. э.
* * *
УМЕРЛИ СЛИШКОМ МОЛОДЫМИ — УМЕРЛИ СЛИШКОМ СТАРЫМИ
Роже Нимье — Антуан Блонден
Джим Моррисон — Саша Дистель
Морис Роне — Чарли Чаплин
Артюр Рембо — Жак Превер
Жан-Рене Югенен — Жан-Эдерн Алье
Джин Сиберг — Жанна Моро
Джеймс Дин — Марлон Брандо
Борис Виан — Франсуаза Саган
Фрэнсис Скотт Фитцджеральд — Трумэн Капоте
Курт Кобейн — Дэвид Боуи
Роберт Мэпплторп — Дэвид Гамильтон
Жан-Мишель Баскиа — Бернар Бюффе
Эми Уайнхаус — Уитни Хьюстон
Альбер Камю — Жан-Поль Сартр
Патрик Деваэр — Жерар Депардье
Джон Леннон — Пол Маккартни
Александр Маккуин — Ив Сен-Лоран
Жан-Люк Деларю — Паскаль Севран
Гийом Дюстан — Рено Камю
Натали Вуд — Фэй Данауэй
Майкл Джексон — Принс
Джими Хендрикс — Майкл Джексон
Джордж Майкл — Элтон Джон
Хит Леджер — Микки Рурк
Принс — Джеймс Браун
Жан Эсташ — Роже Вадим
Че Гевара — Фидель Кастро
Брайан Джонс — Элвис Пресли
Жан-Пьер Рассам — Харви Вайнштейн
Мораль: лучше умереть молодым. Но для меня слишком поздно.
Мой практический совет: если вы тоже опоздали умереть молодым, постарайтесь не умирать вовсе.
* * *
В течение первых пятидесяти лет жизни я не интересовался метеопрогнозом. Шел на работу, невзирая на погоду, дождь, ветер или солнце были мне по барабану, как, впрочем, и небо — в Париже я его просто не замечал. На шестом десятке все изменилось: теперь я смотрел только вверх и повсюду следовал за солнцем, а оно отражалось на белом асфальте, маслянистой зелени пальм и океанской глади. Стареть — значит клянчить солнца, даже если у тебя «взбодренная» кровь, «возрожденные» органы и оцифрованный мозг.
В начале 2020-х (знаменитые «двадцать двадцать», когда все рухнуло) войну между молодыми и стариками символизировало противостояние Эмманюэля Макрона с Дональдом Трампом. На каждом саммите «Большой семерки» американский президент мечтал перекусить сонную артерию главе французского государства.
Как только я понял, что умру, записал сто посмертных передач и завещал транслировать по одной каждое 31 декабря на моем канале на YouTube: «ПОСТ-СМЕРТНОЕ ШОУ». Дохода от рекламы в этих программах — первых в мире шоу с мертвым ведущим — должно хватить моей семье на пропитание в двадцать первом веке.
Дети боятся засыпать, потому что сон — предвестник долгой ночи, темного туннеля, где никто не додумался оставить свет. Впрочем, смерть не похожа на ночные сны.
Я — последний из поколения сапиенсов… и теперь хочу описать мой конец.
В одном из литров крови молодых калифорнийцев, которую мне перелили, было что-то гнилое. Я почувствовал это довольно быстро: через шесть недель после гетерохромного парабиоза я проснулся истощенным, с привкусом серы во рту, странным головокружением и кровавым стулом. Анализы подтвердили своего рода редкий и неизлечимый гепатит. Моя ожиревшая печень не вынесла ускоренного омоложения.
Смерть похожа на психоделический кадр из фильма «Космическая одиссея 2001 года» — полет над безводными пустынями флуоресцентных цветов.
Смерть похожа на планирование под музыку Рихарда Вагнера.
Смерть похожа на спуск в океанские глубины.
Смерть похожа на дождь, снятый в рапиде камерой Phantom.
Смерть — скрученные нити, которые колышатся, как в 3D-анимации.
Смерть — фрактальное изображение: погружаешься в математическую фигуру, а она множится до бесконечности.
Смерть — как принцип матрешки на обложке психоделического диска Ummagumma рок-группы Pink Floyd — картина в картине: входишь в одно и то же изображение, которое содержит то же изображение, содержащее это же изображение. Вернуться назад не удастся никогда. И воняет там тухлыми яйцами.
Вместо того чтобы глазеть на небо в страхе, что оно упадет на нас, последим лучше за землей под ногами, которая вот-вот разверзнется, расколется пополам. Мы кончим, как Алиса: споткнемся и провалимся в темную нору, где стрелки часов крутятся в обратную сторону… в катакомбы времен.
Круговерть моей жизни состоит из вылетов и прибытий. Я наконец перестал стареть. Смерть — последняя молодость, берег, где замерло время, застывшая заря. Мое человеческое тело износилось. Мой эрзац, ментально подключенный к брату-роботу, занял свое место.
Роми никогда не умрет, для того я и жил. Слава богу, хоть на что-то сгодился. Бессмысленно длить физическое присутствие. Смерть — не есть поражение. Я увековечен в «облаке». Мой облик исчез давным-давно, я присутствовал в мире благодаря моему физическому доппельгангеру — альтер роботу. Единственным недостатком моего «телесного угасания» была потеря всех контактов с Леонорой и Лу: они наотрез отказались от оцифрованного сознания в iMind Applezon.
«Облако» без боли. Облако умиротворения. Я поглотил небо. Я склонился над прожитыми годами, как над океаном.
Чувствуете меня вокруг вас? Я не фантом, я атом. Антум и Постум — Досмертный и Посмертный.
Я — часть всего, воссоединившаяся со всем.
Я — пыль, волна, свет, воздух. Я такой же большой, как гора, легкий, как облако, полупрозрачный, как воздух и вода.
Прежде я был виртуальным, потом реальным и снова стал виртуальным. Вот и все, я больше не живу, но долго жил для вас. Я существую, лайкните меня.
Будущее окажется грязнее, горячее, захламленнее настоящего. Так зачем туда стремиться?
Воздух, которым вы дышите, солнце, что вас согревает, баюкающая вас ночь — это тоже я. Возможно, иногда я буду гостем ваших воспоминаний.
Я — ничто, но был всем. Я — само настоящее. Я есмь Сущий. (Исх. 3, 14).
Молекулы трансформируются. Скелет становится цветком. Мои клетки уже переработаны в компосте. Моя душа оцифрована.
Смерть тела — не событие, но переход. Не жди и не ищи ее: смерть окружает тебя с незапамятных времен. Умереть — все равно что явиться на запланированное свидание. Вот ты и избавился от себя. Последний оргазм за пределом любого словоописания. Смерти требуется другой язык.
Через веб-камеру я смотрел, как разгоняются облака. Небо было внизу, земля переместилась наверх. Я не страдал, чувствовал облегчение, омолодился. Нос и горло помнят вкус молодой плазмы. Вкус болезни и конца.
Смерть тяжела. Все остальные проблемы рядом с ней фривольны. С самого начала этой книги я говорил о предмете, которого не знал. Мои родители все еще живы (пишу эту фразу и стучу по дереву). Я не познал душевной боли, потому и боялся так сильно этого перехода. Смерть, по идее, должна была бы научить меня смирению, но сделала гордецом. Я был эгоцентриком и хотел победить ее. Тот, кто захочет извлечь урок из моих злоключений, пусть запомнит: Пессоа ошибся, сказав: «Мне жизни недостаточно». Еще как достаточно. Верьте мертвецу — жизни хватает с избытком.
Возможно, я ускорил то, чего желал. Мне не хватило времени основать движение сопротивления бессмертию (ДСБ), зато я нашел тех, кто меня усыпил. Первая невольная эвтаназия. Вот и все: я покончил с собой… не нарочно.
Смерть печальна, но НЕсмерть хуже.
* * *
Моя болезнь обострилась, и клиника призвала к моему изголовью католического священника. Семинариста: отца Томаса Жюльена. Он потел в черной сутане, слушая мои жалобы. Именно с ним мне следовало встретиться сразу после возвращения из Иерусалима. Я «провыл» ему на мотив любимой кричалки болельщиков «Олимпик Марсель»:
— И где Он? И где Он? И где же Он, твой любимый Бог?!
— Разве ты не понимаешь, что Леонора, Роми и Лу — твоя Святая Троица? Что Господь послал тебе трех этих женщин, чтобы ты не покидал человечество? Заяви об этом в своих посмертных шоу.
— Но Бог умер!
— Да — на кресте. Но Его тело все еще движется. Вот причина твоего присутствия на земле. Я отказался от плотского отцовства ради отцовства духовного. Ты перестанешь бояться ухода, когда примешь дар жизни.
— Знаю, святой отец. Но это не повод разговаривать, как в фильме студии Marvel.
— Это не Marvel, это Библия, помнишь, как в Новом Завете богач встретил Христа? Он спросил, как ему достичь вечной жизни. А Иисус сказал ему: «Если хочешь быть совершенным, пойди продай имение твое и раздай нищим — и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мной».
— Не вижу связи.
— Между тем она более чем очевидна: богатые трансгуманисты хотят составить конкуренцию Христу. Сейчас схлестнулись две религии: деньги и человек.
— Масличная гора против Силиконовой долины…
— Именно так: ответ трансгуманизму (человек есть Бог) — это Христос (Бог создал человека). Ты должен рассказать твою историю!
— Историю парня, который хочет стать бессмертным, но умирает…
— А вдруг, если ты ее опубликуешь, конец изменится? Кому, как не тебе, знать, что литература способна победить время.
Аббат возложил на меня миссию. Именно этого я и хотел: не вечности, но занятия более полезного, чем ток-шоу. И тут я решил опубликовать повествование, которое вы держите в руках под названием (лживым) «Жизнь без конца».
— Отец, у меня остался один вопрос. Если Бог существует, зачем Он сделал меня атеистом?
— Чтобы твоя любовь была свободной.
— Он хотел проверить мою искренность? Бог так не уверен в себе, что нуждается только в спонтанной вере?
— А ты чего хотел? Бога-диктатора?
— Да. Думаю, я бы предпочел, чтобы Он внушал к себе уважение. Политически я — демократ, а с точки зрения веры — фашизоид. Моя жизнь сильно бы упростилась, подай Он ясный знак.
— А я, значит, не убедителен? «Слишком мягкая телятина»?
Аббат Жюльен перекрестился и исчез, похожий в своей черной сутане на Нео, главного героя «Матрицы». Я снова и снова нажимал на морфиновую помпу. Душа обрюзгла, но она у меня точно была.
Хочу умереть под Us and Them Pink Floyd, всматриваясь в море в поисках зеленого луча солнца, погружающегося на ночь в волны, как красный светящийся диск фрисби в вишневый джем.
Я согласен умереть в чьих-нибудь объятиях, потому что тогда ничего не почувствую, кроме раздавленных ягод клубники под босыми ступнями. Я буду громко разговаривать до самого конца. Скажу: «пойдем-ка приготовим себе перекусить», «ну ладно, так и быть», «спокойненько».
Я подумал о Леоноре, Роми, Лу, трех женщинах моей жизни, той, что разбила мне сердце, той, что присоединилась ко мне на жестком диске, малышке, которой мне очень не хватает… и ребенке, что скоро родится.
Я подумал об отце, матери и брате. О ком же еще думать, как не о тех, кто вас «сделал»?
Я подумал о друзьях, кузенах, племянницах и многочисленных семьях, составленных, пересоставленных, разрушенных, навязанных, подставленных, взорванных и взорвавшихся.
Я подумал о дочерях, которых любил, о женщинах, на которых женился, о тех, кто меня отвергал, и тех, кто обнимал — хотя бы на миг. Я не жалел ни об одном поцелуе: возможно, случайный флирт оставался лучшим воспоминанием.
Итак, я жил ради девочки в джинсовой куртке и конверсах и ее младшей сестры в золотых сандаликах, восторгающейся каждой улиткой. Они были основанием моей жизни, их нежные щечки касались моей щетины, и я воспарял. Они барахтались в волнах, хихикали, и я отвечал им счастливым смехом. Смысл моего существования — пахнущая увлажняющим кремом малышка и ее старшая сестра с голубым маникюром. Две упругие ноги в оранжевом горнолыжном комбинезоне и белая лебединая шея. Нужно было изо всех сил цепляться за их ушки, розовые и мягкие, как щупальца кальмара. Моя сперма создала больше красоты, чем вся моя работа за целую жизнь. Я выиграл в «Лото» — и не узнал об этом.
Странно, что, умирая, мы думаем только о других.
* * *
Я вернулся в «до» моего рождения, сбежал из настоящего. Никакая фраза не выразит бесконечность. Для написания окончательной книги пришлось бы сменить язык. Если бы нам пришлось расшифровать наш код ДНК из 3 миллиардов букв из расчета по 3000 символов на страницу, потребовались бы тысячи томов на тысячу страниц.
ATTGAGGACCAATTAGCCTTCGAATCGTCATGCATTGCCATTGGTTCCATTAGCCCTTAAGGAAATTAGCTAGCTAGCTATTAGCTTCGATCGATCGATCCGTAAAGTTCAGCTCGA
TTCGATCGTCGATCGATCGCTCCTGAATCGATAATGGCTTAGCTAGCTCTAGCTAAGCTCCGATCGATTTAAGCTAGCTAAATCCCGTTGATAATTGGCATTAAAGCTCTCGATTCG
AGTCGCTCGTTGGGATCXGATTCGATAAGCTCTCGATCGATCGATCGTCGCGCGGTAGCAGATCGGGATCGATAAAAGCCTGGTGCCTAGATCGATCGCGCTAGATCGCTCTAGAG
ATCTCGAATATAAGCTCGCCGCCACACACCCGCCACCCTCGCCCTGAAGATTTAGATCGATTGTCTCAGGTGTCTGTCTGTCACAAYAGCTCGATTGTGCCAGACACATATAGACAA
CATCGTCTTGATAAGCTCCTAGAGATCCTGAAACACACAATAAGAACCGCGAGATCCTGTGAGATCGCAGTACGTACGTACAGTGCATGTCAGATCGTAGCGATCGATACCGCTAGT
CGATATTCGGGATAAATGCTAGCTAGATCGATATAGCTCGTCAGATGTCAGATAACAATAGACAATCGCCTCGTCTATGAGACATTCCTGTCAGACAGACATACAGAATCGCCTCGA
CTGTCTTATTATATAGCTCCACGCACGCACGCACGCTCAGAGACATACCGCTCGCCACACCGCCACCTCCACCGCTCCTAAGATCGATCGATCGATCGGATACAATTGTCTGATCGA
TGTTCGATCGATAGATAGCTCCGATAGCTAGATCGATAGCTAGTCTTGTATTCACCACGCTCGGCGAAGATAGATAGATACACAAGTCGATCGATAGCTAGATCGATCGGTCTGATC
GATCGACTGTCAGTCGACTGATCGACTGATCGACTGCAGATCGATCGATCGACTGTTGTCTGAATCGATCTTGCCAGATCGATGACTGGATCGATGACTGATAGATGATAGCAAGCT
CCGCTGAATCGACTGCTAGATCGATAGCTAGATCGATCGCTGATAGATCGATGCCGCCGTAGCTGTCGTAGCTTTGACATCGCTAGATCGATCGTGTCTGTCTGTTATTATATTTGT
TATTGTTTATCGATCGATCGATGCTAGACTGTCTGTCTGTCTGTAGCTAGTCGATATCGTACAGTCGATCGATCGGATCGTACCGATTAGCGATCTAGCCTAGGTCAATCAATGGCT
AGCTAGCTAGTCCCAAATGCTACGTTACGTATAGCTCGAGGATTTCCGAATCGATATAGCGCGAGATCAGATAATGGCTTAGCTAGCTCTAGCTAGCTAGCTCCGATCGATTTAAGC
TAGCTAAATCCCGTTGATAATTGGCATTAAAGCTCTCGATTCGAGTCGCTCGTTGGGATCXGATTCGATAAGCTCTCGATCGATCGATCGTCGCGCGGTAGCAGATCGGGATCGATA
AAAGCCTGGTGCCTAGATCGATCGCGCTAGATCGCTCTAGAGATCTCGAATATAAGCTCGCCGCCACACACCCGCCACCCTCGCCCTGAAGATTTAGATCGATTGTCTCAGGTGTCT
GTCTGTCACAAYAGCTCGATTGTGCCAGACACATATAGACAACATCGTCTTGATAAGCTCCTAGAGATCCTGAAACACACAATAAGAACCGCGAGATCCTGTGAGATCGCAGTACGT
ACGTACAGTGCATGTCAGATCGTAGCGATCGATACCGCTAGTCGATATTCGGGATAAATGCTAGCTAGATCGATATAGCTCGTCAGATGTCAGATAACAATAGACAATCGCCTCGTC
TATGAGACATTCCTGTCAGACAGACATACAGAATCGCCTCGACTGTCTTATTATATAGCTCCACGCACGCACGCACGCTCAGAGACATACCGCTCGCCACACCGCCACCTCCACCGC
TCCTAAGATCGATCGATCGATCGGATACAATTGTCTGATCGATGTTCGATCGATAGATAGCTCCGATAGCTAGATCGATAGCTAGTCTTGTATTCACCACGCTCGGCGAAGATAGAT
AGATACACAAGTCGATCGATAGCTAGATCGATCGGTCTGATCGATCGACTGTCAGTCGACTGATCGACTGATCGACTGCAGATCGATCGATCGACTGTTGTCTGAATCGATCTTGCA
GATCGATGACTGGATCGATGACTGATAGATCGATAGCAAGCTCCGCTGAATCGACTGCTAGATCGATAGCTAGATCGATCGCTGATAGATCGATGCCGCCGTAGCTGTCGTAGCTTT
GACATCGCTAGATCGATCGTGTCTGTCTGTTATTATATTTGTTATTGTTTATTCTTTATTGTTCTTATGCCTCGATGCATGTGGAAGAGTCTCCTGAGATCCTGAGATCTCGTAATATA
GCGCGC
* * *
Крикни в Пиренеях — и услышишь себя два, три, четыре раза: гора, как гигантский попугай, повторит звук человеческого голоса, но мало-помалу эхо затихнет. Требуется кричать все громче, чтобы услышать «ответ», но, сколько ни вопи, звук отдаляется, как будто кто-то дразнится там, на другой стороне долины, ведь эхо всегда высмеивает человека, который его провоцирует. В детстве я быстро уставал от этой игры, горы глотали мои крики. Глупо надсаживаться ради пары-тройки ответных реплик. Тишина всегда одерживает победу.
