Глава 5
Следующие десять минут я провел в телефонной будке возле заправочной станции. Движение без четверти десять заметно усилилось, легковые автомобили и грузовики двигались бампер к бамперу в обоих направлениях. Сколько я здесь живу, постоянно слышу разговоры о финансировании шоссе штата, которое развернет трафик от города и облегчит нагрузку на трассе. Разговоры продолжаются. Утверждают, что даже если строительство начнется сию минуту, оно не закончится за десять лет. До этого проезд, ведущий на шоссе, будет прочно заморожен, начиная с Тампы и к югу до Эверглэйдис.
Сначала я позвонил Агги. Она ответила только после третьего звонка:
— Алло!
— Привет!
— Мэтт, как хорошо! Я уже собиралась уходить.
— Куда?
— У меня репетиция, на которой я должна присутствовать, «без речей». У тебя нет возможности освободиться сегодня в полдень?
— Зачем?
— У Джули урок гитары, а Джерри на занятиях по баскетболу. Их обоих подвезут. А я буду свободна до пяти часов.
— Не искушай меня.
— Позволь мне тебя искушать.
— Я не уверен. Судя по тому, как обстоят дела сейчас, я скорее всего даже не смогу позвонить тебе позднее.
— Почему? — удивилась Агги. — Что-нибудь случилось?
— Жену и детей Джейми Парчейза убили сегодня ночью.
— Шутишь?
— Нет, моя радость. Было бы хорошо, если бы шутил.
— О, Мэтт, как ужасно. Известно, кто это сделал?
— Пока нет.
— Но ведь это не Джейми, правда?
— Вряд ли.
— Но ты не уверен?
— Я просто не знаю, Агги.
— А как считает полиция?
— Расследование ведет человек по фамилии Эренберг. Он говорит, что Джейми не подозреваемый, но я ему не верю.
— А что Джейми сказал тебе?
— Он этого не совершал. Радость моя, я должен идти. Сколько времени займет репетиция?
— Примерно час.
— Я попробую позвонить тебе после нее, Агги.
— Да, дорогой.
— Я почти сказал ей прошлой ночью. Сьюзен, что хочу развода.
— Но не сказал?
— Нет.
— Ладно, дорогой.
— Агги, я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя.
— Постараюсь позвонить позднее.
— Хорошо.
— Я люблю тебя, — медленно произнес я и положил трубку на рычаг. Выудив еще одну десятицентовую монетку из кармана, отыскал номер мотеля «Магнолиевый сад».
— «Магнолиевый сад», — ответил женский голос. — Доброе утро.
— Могу я поговорить с доктором Парчейзом? Он в номере двенадцать.
— Номер двенадцать, минуту, сэр. Доктор Парчейз, доктор Парчейз… — Ее голос зазвучал отдаленно, казалось, я вижу, как ее указательный палец движется сверху вниз по списку клиентов. — Он выписался, сэр.
— Вы уверены?
— Да, сэр.
— Когда он уехал?
— Около девяти часов. На такси из Калузы.
— Спасибо, — промолвил я и повесил трубку.
В телефонной будке было очень жарко. Я открыл дверцу, чтобы впустить немного воздуха. Мимо с грохотом проезжала фура, наполнив будку шумом и выхлопами дизеля. Мне было известно, что компании такси ни в Калузе, ни где-либо еще не рассказывают никому, кроме полиции, куда отвезли пассажира. Я раздумывал, не позвонить ли туда, назвавшись детективом Эренбергом. Но не решился. Вместо этого я попытался представить, куда мог отправиться Джейми в девять часов утра, не переодевшись со вчерашней ночи. Он не захватил с собой ничего, уходя из дома. Даже бритвенные принадлежности. Я решил, что единственное место, куда он мог уйти, это домой — принять душ, побриться и переодеться. Я знал номер наизусть.
— Детектив Лукас, — раздался голос в трубке. Это был напарник Эренберга, невысокий брюнет с синими глазами. У него был громкий голос, а мне казалось, что ему больше подошел бы хрипловатый или похожий на шепот.
— Говорит Мэттью Хоуп, — произнес я. — Я адвокат доктора Парчейза.
— Да, сэр, доброе утро.
— Доброе утро. Я хотел бы узнать, не там ли доктор Парчейз?
— Да, сэр. Хотите поговорить с ним?
— Если можно.
— Хорошо. Одну секунду.
Я слышал, как Лукас кричал что-то какому-то Генри. Уловил в этом потоке слово «доктор», а вскоре Джейми подошел к телефону.
— Алло!
— Джейми, это Мэтт. Слушай меня. Я хочу немедленно встретиться с тобой, но не в доме, где всюду шастают полицейские.
— Что случилось, Мэтт?
— Ничего не случилось. Мне необходимо поговорить с тобой. Ты уже одет?
— Да.
— Ты собирался работать сегодня?
— Нет. Я уже позвонил и попросил Луизу отменить прием пациентов.
— Ты можешь приехать в мой офис к десяти тридцати?
— В чем дело, Мэтт?
— Ты можешь приехать?
— Да, конечно.
— Тогда жду тебя. До свидания, Джейми.
— До свидания, Мэтт. — Его голос звучал озадаченно.
Я повесил трубку на рычаг и вышел к тому месту, где припарковал автомобиль, у компрессорного шланга. Работник мастерской стоял там подбоченясь. Похоже, он был чем-то недоволен — наверное, я заблокировал его компрессорный шланг. Пока я садился в машину, он не сводил с меня глаз. Как только я начал подавать назад, он спросил:
— Ну и почем машину продавать будем?
— Она не продается, — ответил я.
— Крыло бы починил, — заметил он. — Весь вид портит.
— Как-нибудь займусь этим.
— Ну ты знаешь, конечно, что таких машин больше не делают?
— Знаю, это классика.
— Черт, ну прям точнее не скажешь! — воскликнул он.
День становился все жарче. Я включил кондиционер. Он дребезжал, грохотал и звякал, но воздух в салоне охлаждал исправно. Было почти десять часов, когда я добрался до дороги, ведущей к шоссе. Я включил радио и поймал несколько последних тактов сентиментальненькой аранжировки «Рассвет, закат». Сразу после нее начались новости. Главным стало сообщение об убийстве Морин Парчейз и двух ее дочерей, Эмили и Евы.
Теперь наконец это обрело черты реальности.
Синтия Хьюлен была уроженкой Флориды, длинноволосой блондинкой с великолепным загаром, который она постоянно поддерживала: не было ни одного уик-энда, который не застал бы Синтию на пляже или на яхте. Что и говорить, Синтия была самой красивой девушкой в адвокатских конторах «Саммервилл и Хоуп». Ей было двадцать три года, и мы взяли ее на должность секретаря. Мы не раз советовали ей оставить работу и пойти учиться на юриста. У Синтии уже была степень бакалавра университета Южной Флориды, и мы готовились принять ее в фирму, как только она сдаст квалификационный экзамен на адвоката. Синтия только широко улыбалась и говорила: «Нет уж, больше я этой университетской мороки не хочу».
Она подняла голову, когда я вошел в офис.
— Фрэнк хочет видеть вас.
— Ладно. Звонил кто-нибудь?
— Мистер Галатье.
— Что ему нужно?
— Хотел напомнить вам, что ему назначено в двенадцать.
— Ну как я мог забыть? Кто-нибудь еще?
— Ваша жена. Сказала, что ничего важного.
— Хорошо. Позвоните Фрэнку и скажите ему, что я хочу принять душ и переодеться. Встречусь с ним через пять минут. Да, Джейми придет в десять тридцать.
— Как это все ужасно, как ужасно, — пробормотала Синтия.
— Да. Позвоните Галатье и сообщите ему, что я все же не смогу встретиться с ним. Возможно, здесь придется попотеть, и мне не нужно, чтобы этот чертов псих путался под ногами.
— Вы выиграли?
— Нет, — ответил я.
Единственной роскошью, на которой я настаивал в нашем офисе, являлась душевая кабинка. Дизайнер хотел приладить ее к стене между моим кабинетом и кабинетом Фрэнка. Но он не мог этого сделать, не сократив размеры кабинета Фрэнка. Тот сказал, что не возражает, чтобы сотрудники принимали душ в офисе, хотя это следовало делать дома. Однако он был против того, чтобы его кабинет урезали до размеров кладовки уборщицы только для того, чтобы угодить потному спортсмену. Тогда наш дизайнер остановил свой выбор на противоположной стороне коридора, поместив душ между комнатой для совещаний и кабинетом Карла Дженингса. Карл был выпускником юридического факультета и не пользовался привилегиями начальства. Я прошел в свой кабинет, захватил смену одежды и уже направился к двери, как зазвонил телефон. Я сложил вещи на кожаный диванчик напротив стола и взял трубку.
— Слушаю.
— Мистер Хоуп, это опять ваша жена, — произнесла Синтия. — Вы сейчас можете поговорить с ней?
— Хорошо, соедини меня с ней.
Я взглянул на часы. Было почти десять минут одиннадцатого. Джейми должен явиться через двадцать минут, а я пока не поговорил с Фрэнком.
— Алло! — раздался голос Сьюзен.
— В чем дело?
— Ты все еще злишься?
— Нет, просто тороплюсь.
— Мне жаль, что вчера так получилось.
— Все в порядке. Сьюзен, я действительно не могу сейчас говорить. Мы обсудим это, когда я вернусь домой.
— Ты не забыл, что́ у нас сегодня вечером?
— А что вечером?
— Открытие галереи, а потом ужин в…
— Верно. Вот, вижу в моем ежедневнике, Сьюзен. А пока мне пора заканчивать, до свидания.
— Хорошо, поговорим, когда придешь домой.
— Да.
— Ты хоть знаешь, в котором часу это должно начаться?
— Сьюзен, я только что вошел. У меня даже не было…
— Хорошо, дорогой, иди.
— Позднее поговорим.
— До встречи.
— До свидания, — сказал я и, повесив трубку, снова собрал свою одежду.
Я нес ее через коридор, когда Фрэнк вышел из своего кабинета по соседству. Сотрудники утверждают, что мы с Фрэнком внешне похожи. Не нахожу никакого сходства. Во мне шесть футов и два дюйма росту, мой вес сто девяносто фунтов. Фрэнк на полдюйма не дотягивает до шести футов, а его вес — сто семьдесят фунтов, и он тщательно следит за ним. У нас обоих темные волосы и карие глаза, но у Фрэнка более круглое лицо. Фрэнк говорит, что в мире только два типа лиц: свиные и лисьи. Себя он относит к лисьему типу, а меня — к свиному. Ничего унизительного в этой классификации нет, она имеет чисто описательную функцию. Впервые Фрэнк сообщил мне о своей системе в октябре прошлого года. Но я до сих пор не могу избавиться от привычки при взгляде на кого-либо причислить его к свиному или лисьему типу.
— Зачем Джейми идет сюда? — поинтересовался Фрэнк.
— Я попросил его. Он лгал насчет этой игры в покер. Он выигрывал, когда ушел.
— Кто это сказал?
— Марк Голдман присутствовал на игре.
— Тогда почему Джейми сказал, что проигрывал?
— Именно об этом я и хочу спросить у него. И вот зачем он сюда придет.
Джейми вошел в офис через пятнадцать минут. Он выглядел отдохнувшим, чисто вымытым и тщательно выбритым. На нем был белый спортивный костюм, темно-голубая спортивная рубашка с открытым воротом. Фрэнк взял его за руку в знак искреннего соболезнования. Я спросил Джейми, не хочет ли он чего-нибудь выпить, в ответ он, взглянув на часы, покачал головой. Я бросил взгляд на Фрэнка. Тот кивнул.
— Джейми, — произнес я, — мы твои адвокаты и хотим задать тебе те же вопросы, которые задаст полиция. И нам нужны ответы, прежде чем они получат их от тебя.
— Ладно, — кивнул Джейми. В его тоне звучала озадаченность, что и прежде при нашем разговоре по телефону.
— Сразу перейду к ним, — продолжил я. — Не хочу ничего выведывать у тебя обманом и спрашиваю только для того, чтобы знать правду. Некто по имени Марк Голдман присутствовал на той самой игре в покер прошлым вечером. Ты видел его раньше, я вас знакомил, когда мы были на ленче в «Синем море». Наверное, ты забыл его, не узнал. Усатый, примерно с тебя ростом…
— Ну и что он? — пожал плечами Джейми.
— Сегодня утром я играл с ним в теннис, и он сообщил, что ты выигрывал, когда ушел от них. Это правда?
— Нет, я проигрывал.
— Сколько ты проиграл? — спросил Фрэнк.
— Долларов тридцать-сорок.
— И ты решил пойти домой?
— Да.
— Но вместо этого отправился выпить в бар «Наизнанку». С чего вдруг?
— У меня было плохое настроение. Из-за проигрыша.
— Из-за проигрыша, — повторил Фрэнк.
— Да.
— Джейми, — сказал я, — инспектор Эренберг намерен поговорить со всеми, кто играл прошлым вечером. Вот почему он спросил у тебя их имена. Он рано или поздно доберется до Марка Голдмана, хотя он один из тех игроков, имен которых ты не знал. Марк собирается рассказать ему то, что рассказал мне. Ты выигрывал, когда вышел из игры. Ты был усталым. Хотел пойти домой спать. Теперь, если только ты не сможешь доказать, что действительно находился в баре, Эренберг сочтет, что ты отправился домой. Будет думать, будто ты явился домой гораздо раньше, чем в четверть первого, когда ты вызвал меня, и у тебя было достаточно времени для убийства Морин и детей. Послушай, Джейми…
— Я не убивал их.
— Ты пошел действительно домой?
— Нет, я же сказал тебе, куда именно. В бар «Наизнанку».
— Джейми, речь идет об убийстве первой степени, — напомнил Фрэнк. — О смертном приговоре.
— Я никого не убивал.
— Ты выигрывал, когда ушел оттуда?
— Какое это имеет значение?
— Если выигрывал, другие участники сообщат об этом полиции. И полиция поинтересуется, почему ты потом сказал, будто проигрывал. Так ты выигрывал или…
— Выигрывал.
— Хорошо. Тогда почему ушел?
— Устал. Я как раз именно это и сказал. Хотел пойти домой и лечь спать.
— Но вместо этого направился в бар?
— Да.
— Не верю, — произнес я.
— К женщине? — предположил Фрэнк.
— Нет.
— К женщине? — настаивал Фрэнк.
— Господи! — воскликнул Джейми и закрыл лицо руками.
— Расскажи нам обо всем, — попросил я.
Джейми начал рассказывать. Казалось, часы на стене кабинета Фрэнка внезапно остановились, существовало лишь настоящее, только рассказ Джейми. Это была история, которую я мог бы поведать Сьюзен прошлой ночью, если бы в неподходящий момент не раздался звонок Джейми. Пока он говорил, я мысленно становился каждым из нас. Я был Джейми, сознающимся не в зверском убийстве, нет, но все же в убийстве — безжалостном удушении своего второго брака. Я превратился в Сьюзен, слушающую признание, которого я сам не сделал прошлой ночью, но которое Джейми теперь делал за меня. И наконец, становился жертвой по имени Морин, и для меня не было никакого спасения от ударов ножа, настигших меня в этой роковой клетке, забрызганной кровью.
Настоящий кошмар ловеласа.
Они договорились встретиться в одиннадцать часов вечера. К четверти одиннадцатого выигрыш Джейми уже равнялся шестидесяти долларам. Последние полчаса он делал ставки совсем уж очертя голову, надеясь уменьшить выигрыш до хоть сколько-нибудь приличной суммы, чтобы можно было выйти из игры без упреков участников. Но каждый идиотский риск приносил ему прибыль. Джейми начинал собирать дырявые стриты и всякий раз получал недостающую карту, припасал туза в качестве кикера и получал последнего туза в игре, поднимал ставку, имея на руках лишь пару двоек, и тут вдруг сильная рука напротив него ни с того ни с сего сбрасывала карты. У него никак не получалось проиграть… Позднее, в постели с ней, он шептал: «Если мне так везет в карты, неужели это значит, что не везет в любви?» Джейми еще не знал, что это будет самая страшная ночь в его жизни.
Ночь, проведенная за покером, стала его алиби на воскресенье. Днем по средам его кабинет был закрыт для пациентов, и в этот день он тоже обычно ходил к ней. Морин не задавала вопросов, когда он лгал ей. Но когда уходил с игры воскресной ночью, один из проигрывающих игроков поинтересовался: «К кому ты так несешься, Джейми? К любовнице?» До этого момента он считал, что игра гарантирует ему безопасность. Джейми улыбнулся: «Конечно, конечно, к любовнице». И помахал рукой на прощание, пожелав всем спокойной ночи. Но это дурацкое замечание обеспокоило его. Он был тертый калач по части супружеской измены. Обманывал свою первую жену целых шесть лет еще до встречи с Морин, а затем встречался с ней два года, прежде чем стал просить развода. Знал, что мужчины хуже чем женщины по части сплетен, и испугался, что его ранний уход послужит им поводом для сплетен. Но Джейми уже ушел с игры, ввязался в авантюру. Он мог только надеяться на везенье, которое не покидало его в других рискованных ставках той ночью.
Он сам не понимал, как мог опять спутаться с другой женщиной. Кэтрин — в конце концов он назвал ее имя и, казалось, почувствовав облегчение, сразу стал рассказывать обо всем подробнее. Кэтрин Бренет жена хирурга из Калузы Юджина Бренета, «прекрасного человека», сказал он, оценивая Бренета с точки зрения его профессионализма, а не пригодности к роли рогоносца. Джейми познакомился с ней на одном из благотворительных вечеров, она была его партнершей на ужине, он беседовал с ней и танцевал. Невероятно красивая женщина, к тому же доступная. Именно доступность прежде всего привлекла его.
У Джейми имелся опыт в подобных делах. Он был знаком с этой женщиной раньше, сначала воспринимал ее как тех, кого возил на тайные свидания в бесчисленные, не оставившие ни следа в памяти, мотели. Златовласка. Горькое саркастическое прозвище, до этого данное Морин его первой женой, теперь вдруг стало подходящим. Златовласка, прокрадывающаяся в чужой дом, пробующая посидеть на чужих стульях, поесть чужой каши, а особенно — пошарить в чужой постели. Златовласка — другая женщина. Она не должна обязательно быть блондинкой, хотя Морин была, и Кэтрин тоже. У нее с таким же успехом могли быть черные, как смоль волосы, а глаза — такие алебастрово-светлые…
Мы находились в саду театра Лесли Харпер. Фрэнк, его жена Леона, Сьюзен и я. Повсюду стояли статуи гномов, ветви пальм колыхались от легкого бриза. В воздухе витал аромат мимозы. Леона только что представила всем Агату. Леона отозвалась о ней как о «новой помощнице Харпера». Фрэнк презирал это звание. А вот жена его, напротив, гордилась своей деятельностью по сбору денег для театра и настаивала на том, что Харпер является неотъемлемой частью культурной жизни Калузы. Фрэнк немедленно и безапелляционно заявил, что в Калузе нет настоящей культуры, здесь только пытаются создать эрзац культурной атмосферы. Заведение Харпера — всего лишь любительский частный театрик для удовлетворения амбиций местных меценатов. Он сказал это в пределах слышимости семи-восьми гуляющих пожилых дам, которые как раз и являлись щедрыми спонсорами того, что, несмотря на нью-йоркские предубеждения Фрэнка, было хорошим репертуарным театром. Одна из пожилых леди потянула носом, будто унюхав в ближайшем соседстве дохлятину. Агата заметила это и улыбнулась.
Я на мгновение дольше задержал ее руку в своей, когда нас знакомили. У меня перехватило дыхание от блеска ее красоты, и теперь я наслаждался ее улыбкой. Чувствовал, что краснею, и сразу отвел взгляд. Прозвенел звонок к окончанию антракта. Я заглянул в светло-серые глаза Агаты, она незаметно кивнула и повернулась, чтобы уйти. Черные волосы взметнулись в воздухе. Я смотрел, как она шла через сад к высокому молодому блондину, стоявшему ко мне спиной. В ней было что-то, неуловимо напоминающее грациозную кошку. Агата длинными шагами перешла по камням сада и поднялась по ступенькам в фойе. В разрезе ее длинного зеленого платья внезапно мелькнула стройная нога. Затаив дыхание, я прислушивался к цоканью ее каблучков по мраморному полу фойе. Опять прозвенел звонок. «Мэттью!» — окликнула меня Сьюзен, и мы вчетвером вернулись в зал. Весь второй акт я искал Агату Хеммингс; театр был маленький, но я не увидел, где она сидит. Не заметил я ее и в фойе после спектакля. На пути к парковке, где я оставил машину, Фрэнк назвал пьесу незрелой и претенциозной.
Я позвонил ей утром в понедельник.
Ее мужа звали Джеральд Хеммингс, он был строительный подрядчик. Я выяснил это у Фрэнка, когда мы вспоминали наш вечер в театре. Информация мне пригодилась. В телефонном справочнике Калузы было по крайней мере шесть Хеммингсов, и у меня не хватило бы смелости позвонить каждому из них и спросить, не могу ли я поговорить с Агатой, будьте так добры. Но даже когда дозвонился по нужному номеру, то готов был бросить трубку, если подойдет кто-нибудь другой, а не Агата. Она ответила после пятого гудка, я нервно считал их.
— Алло! — произнесла Агата.
— Это Агата Хеммингс?
— Да.
— Мэттью Хоуп.
Молчание.
— Мы познакомились у Харпера в субботу вечером. Леона Саммервилл познако…
— Да, Мэттью. Как поживаете?
— Прекрасно. А вы?
— Спасибо, хорошо.
Пауза.
— Агата, я… Послушайте, я, наверное, покажусь вам полным идиотом, но… Мне хотелось бы увидеться с вами, если можно, пообедать вместе наедине, я имею в виду, если это возможно. Пообедать, я имею в виду.
Снова воцарилось молчание. Я задыхался в своем кабинете при включенном кондиционере.
— А нам обязательно обедать? — спросила она.
Джейми рассказывал нам, как впервые встретился с Кэтрин наедине — почему перестали тикать часы? Я не хотел слушать о его грязной интрижке с развратной женой хирурга, мне ни к чему было это описание их первого рандеву. Он сказал, что накрапывал дождь. Это произошло год назад, в феврале, и дождь в такое время — необычное явление для Калузы. Кэтрин ждала там, где они договорились. В черном дождевике и широкополой мягкой шляпе, частично скрывавшей ее лицо. Джейми остановил автомобиль около тротуара и распахнул дверцу. Кэтрин сразу села в салон. Черный плащ задрался, приоткрыв ногу. Джейми положил руку на ее бедро, и от прикосновения его словно ударило током. В этом маленьком замкнутом пространстве витал запах испарений от влажной одежды. Он поцеловал Кэтрин. «Дворники» на ветровом стекле щелкали под дождем…
Мы начали целоваться, Агата и я, как только вошли в мотель. Я отвез ее на семнадцать миль южнее в соседний городок, но все-таки боялся, что нас узнают. Во время поцелуев думал только о том, какой я дурак, что подвергаю опасности свой брак ради интрижки на стороне среди белого дня. Убедил себя, что это именно так. Я не разговаривал с Агатой после того утреннего звонка в понедельник. А теперь был четверг. Я забрал ее на парковке за зданием банка Калузы ровно в двенадцать часов, а теперь было четверть первого, четверг, май, три недели до тринадцатой годовщины моей свадьбы. Мы целовались в номере мотеля, и я был смертельно испуган. Агата мягко отстранилась от меня.
— Мы еще можем уйти, — прошептала она.
— Я хочу остаться.
— Правда?
— Да.
На ней были обтягивающие белые брюки, бледно-лиловая блузка с длинными рукавами, застегнутая на пуговки спереди. Сандалии. Крупные ступни. Пальцы на ногах покрыты ярко-красным лаком. И пальцы рук с маникюром того же цвета. Ярко-красная помада на губах. По контрасту с бледным овальным лицом в этом было что-то вульгарное. Черные, как ночь, волосы отливали синим в свете единственной лампочки. Агата скинула одежду без всяких церемоний и жеманства. Вот она была одета и через секунду — обнажена. Ее грудь была меньше, чем можно было предположить. Черный равнобедренный треугольник внизу живота был вытянут и выглядел очень сексуально. Агата опять приблизилась ко мне, обвила меня руками и поцеловала в губы.
— Я начинаю любить тебя, Мэттью, — сказала она.
Джейми рассказывал похожую историю. Я был готов убить его за это. В этой бессрочной камере, в полной тишине, нарушаемой лишь жужжанием его голоса, часы затихли, время сжалось до длящегося в геометрической прогрессии настоящего, я слушал его рассказ о любовнице, о его девке, о его красивой шлюхе, о его подстилке… Черт бы его подрал, он отнимал у нас с Агатой уникальность нашей любви, низводил наши отношения до своего уровня, сам того не желая, до уровня дешевой опереточной интрижки. Сейчас он любит Кэтрин больше всех на свете — она второй шанс в его жизни, заявил он. Я вспомнил, как Джейми говорил прошлой ночью:
— Посчитай, сколько времени мне осталось? Мне сорок шесть лет, сколько мне осталось? Еще тридцать?
Сорок шесть — столько лет ему сейчас, сегодня, прошлой ночью, когда он говорил:
— Это мой второй шанс, я думал, что это будет мой второй шанс.
А сейчас он рассказывал про свой второй «второй шанс». Два во второй степени, не Морин, а распутная жена хирурга, с которой он валялся в постели, когда зверски убивали Морин?
Мне вдруг стало дурно. Если он не замолчит, со мной случится припадок. Джейми вещал о своей любви к Кэтрин, рассказывая, как они вместе прошлой ночью говорили о «товарищах друг друга» — он употребил это слово, «товарищ», словно он был моряком или англичанином в пабе. «Товарищ» — никогда прежде я не слышал, чтобы кто-нибудь, мужчина или женщина, называл бы так своего супруга. Но Морин, уж конечно, являлась его «товарищем», как доктор Юджин Бренет был «товарищем» Кэтрин. А Сьюзен — моим «товарищем». И мужчина, с кем я никогда не встречался, был «товарищем» Агаты. Мужчина по имени Джеральд Хеммингс, от которого она ушла бы сразу после того, как я сообщил бы своей жене, «товарищу», что люблю другую женщину.
Джейми и его любовница приняли такое же решение прошлой ночью в доме, который сняли в Уиспер-Кей. Это, в конце концов, длилось уже больше года, и они миновали стадию мотелей, могли позволить себе арендовать маленький коттедж на побережье и заниматься там любовью. Они пообещали друг другу скоро сообщить об этом своим «товарищам», больше не могли продолжать так жить. «Скоро, моя дорогая, скоро», — описывал Джейми теперь их страстное прощание: Кэтрин в его объятиях, он покрывает поцелуями ее лицо, шею. Я не хотел слушать это. Неужели по такой причине я готов был разрушить свой брак? Для того, чтобы через семь лет я мог бы завести интрижку уже с другой женщиной, Морин, или Кэтрин, или Агатой — с этим миром бесконечной череды блудливых жен хирургов, или судейских стенографисток, или официанток коктейль-бара, или воспитательниц детского сада? В общем, одной из тех дамочек, общее прозвище которым Златовласка?
Теперь он находился на Джакаранда-драйв, въезжал в свой гараж. Свет горел, но это не показалось странным: обычно Морин оставляла свет включенным, когда муж уходил играть в покер. Джейми выключил зажигание и, обойдя дом, открыл дверь черного хода. Он надеялся, что Морин спит. Иногда она ждала его, но он надеялся, что сегодня это не так. Его переполняло волнение, но сейчас было не время сообщать ей о своих планах, не хотелось, чтобы она заставила его форсировать события, задавая неудобные вопросы.
Джейми включил свет в спальне и увидел перепачканные кровью стены. Он попятился к двери из спальни. Подумал, что кто-то, может, дочери, запачкал стены. Кровь была не того ярко-красного цвета, что появляется при разрезе хирургическим скальпелем и заполняет рану. Пятна не были темно-красными, как в шприце или в ампуле, а почти коричневыми. Сначала он решил — это были мгновенные мысли, вспыхивающие в его мозгу с частотой тикания секундомера, — что кто-то вымазал стены калом.
Потом он увидел ее руку.
Дверь гардеробной была открыта, и Джейми увидел ее руку, торчащую оттуда ладонью вверх. Он подошел к двери гардеробной. Остановился. Посмотрел вниз, на руку. «Господи!» — воскликнул Джейми и открыл дверь. Он сразу же понял, что она, наверное, убежала в гардеробную, спрятаться, найти убежище от того, кто изрезал ее ночную рубашку в болтающиеся клочья нейлона, а ее тело в полоски плоти. Лиф ночной рубашки был украшен розеткой, она отпечаталась как маленький розовый глазок на фоне залитого кровью розового цвета самой рубашки. Лицо было почти неузнаваемым. На груди зияли глубокие поперечные раны, горло перерезано от уха до уха, так, что казалась еще одним ухмыляющимся широким кровавым ртом под ее настоящим ртом. Он быстро опустился на колени и закрыл ее глаза, с абсурдной мыслью, что она не должна видеть этот ужас.
И тут Джейми вспомнил о детях и поднялся. Ринулся по коридору к их комнате, думая, молясь, чтобы они спали, надеясь, что шум от борьбы Морин за жизнь не разбудил их, не обратил внимание проникшего в дом на то, что, кроме убитой им женщины, здесь есть еще две маленькие девочки.
Джейми чуть не споткнулся об Эмили в дверях спальни. Он пятился, пятился… Закричал…
В тишине кабинета Фрэнка резко зазвонил телефон. Он сразу поднял трубку.
— Да, — произнес он. — Алло, Синтия? — И, взглянув на меня, сообщил: — Это тебя, Мэтт.
Это была Бетти Парчейз, бывшая жена Джейми. Она сказала, что к ней только что приходил детектив Эренберг из полицейского управления Калузы. Спрашивала, не могу ли я срочно приехать к ней домой?
