6. Дом в Лефортово

На следующее утро доктор Галер долго перечитывал описанное Иваном Андреевичем за ночь приключение в Сухаревской башне, пока больной дымил очередной сигарой, кашляя и сплевывая в серебряную плевательницу на тонкой ножке, увитой искусной копией виноградной лозы с листьями и гроздьями.

– И что же вы сделали с ним потом? – спросил доктор, дойдя до конца описания.

– С кем?

– С этим мужиком, Гаврилой.

– Отпустили, – сказал Крылов. – Кажется.

– Что значит: «кажется»?

– А что с ним еще было делать? Не требовать же возвращения денег за двадцать два года? Да у меня и не было задания вернуть все эти деньги – только выяснить, куда они шли. Я и выяснил, что начиная с 71-го все деньги пропали впустую – в карман этому вору. Стало быть, матушка-императрица должна была повелеть прекратить выплаты незнамо на что, вот и все. Конечно, я мог на этом прекратить все свои поиски, однако побоялся вернуться в Петербург с такими куцыми результатами. В конце концов, императрица дала мне поручение разыскать некий дом. Да и Гаврила этот говорил, что деньги надобно доставлять в Лефортово, так что я решил отпустить мужика, назавтра съездить в Лефортово, отыскать там этих Ёлкиных – и дело с концом.

– И отпустили.

Крылов замялся.

– Ну… Мы его вывели наружу, а там Афанасий сказал…

– Дай-ка, я его провожу чуток, барин, – предложил кучер, – Потолкую кое о чем.

– О чем? – спросил Иван Андреевич.

– О душе.

– Только недолго.

Иван Андреевич кивнул часовому и пошел к бричке. Он устал, хотел спать да и порядком продрог в остывшей караульной. К тому же ему хотелось посмотреть, что таит в себе латунный цилиндр, прихваченный им из фехтовальной залы. Он вытащил из кармана спичечницу с фосфорными спичками и зажег одну. При свете пламени Иван Андреевич осмотрел цилиндр и подумал, что с одного конца у него отвинчивается крышка. Однако отвинтить ее он не смог – спичка в другой руке мешала. Сам цилиндр был простой, только на крышке Крылов смог разглядеть маленький трезубец – возможно, как знак того самого Нептунова общества. Крылов загасил спичку и в темноте начал думать об этом тайном обществе. Вероятно, речь шла о некой масонской ложе – таковых в обеих столицах насчитывалось великое множество. Простой обыватель считал масонов чуть не идолопоклонниками – говорили, что они на своих собраниях поклоняются Антихристу, что исполняют магические обряды, во время которых предаются блуду – в том числе и содомскому, что умеют умерщвлять своих противников на расстоянии в тысячу верст, клянутся на мертвой голове и спят в гробах со скелетами, впрочем, все это были басни. Масоны были просто фанатиками чистого, по их мнению, христианства, как тот же Новиков или Майков, члены «Великой провинциальной ложи». Как Лопухин, Репнин, Тургенев и даже митрополиты Платон, Михаил Десницкий или Серафим Глаголевский.

Но все эти ложи возникли не так и давно, а вот Нептуново общество, похоже, действовало с самого начала века и объединяло «крем де крем» – сливки сливок петровского круга. А сам Петр? В разговоре в библиотеке императрица не упомянула своего великого предшественника, как будто запнувшись на его имени. Но их проводник назвал царя среди членов ложи, словно это само собой разумелось. Впрочем… Поскольку навигацкая школа уже существовала в Сухаревской башне во времена общества, то логично было бы предположить, что основной целью членов ложи, а в нее входили исключительно образованные люди, была разработка будущего морского величия империи. Разве не там придумали стратегию Чесменского сражения, когда против турецких кораблей выставили флот устаревших к тому времени галер, которые тем не менее сумели выиграть бой?

Дальнейшие размышления Крылова прервал Афанасий, залезавший на козлы.

– Проводил? – спросил Иван Андреевич.

Кучер кивнул, не оборачиваясь.

– О чем поговорил-то?

Афанасий обернулся. И Крылов вдруг похолодел от его кривой усмешки, едва видневшейся в темноте.

– Поговорил, – сказал кучер. – Поговорил, барин.

Он снова повернулся к лошадям и тряхнул вожжи.

– Думаете, зарезал он его? – спросил доктор.

– А как же! – кивнул Крылов. – Но я и не спрашивал. Сначала поостерегся, а потом стало не до того.

– А что в цилиндре-то было? Вы его открыли?

– Открыл. Сразу по приезде в гостиницу. Пишите.

Доктор обмакнул перо в чернильницу и приготовился записывать далее.

– Итак, мы поехали обратно. По дороге пришлось останавливаться у рогаток и говорить с часовыми, поскольку московские улицы в те времена еще перекрывались на ночь. Полчаса спустя мы добрались, я нашел свою комнату теплой, постель была постелена, на стуле у стола дремал Гришка, мой «камердинер». Как только я вошел, Гришка проснулся и спросил: не принести ли чего выпить для лучшего сна? Я потребовал грелку и, не обращая на него внимания, снова достал цилиндр и наконец с трудом отвинтил крышку. Потом вынул оттуда плотно скрученный лист желтой плотной бумаги. С великой осторожностью я развернул свиток и прочитал:

«Ищущему входа в Высокое и тайное Нептуново общество»

Вопрос: Что есть Россия?

Ответ: Россия есть корабль, на Запад плывущий.

Вопрос: Что есть народ?

Ответ: Груз.

Вопрос: Кто есть дворянство?

Ответ: Матросы, мичманы и офицеры корабельные.

Вопрос: Кто есть Нептуново общество?

Ответ: Высшее офицерство корабельное.

Вопрос: Кто есть капитан корабля?

Ответ: Капитан Нептунова общества.

Вопрос: Что есть цель?

Ответ: Цель есть движение.

– Что это? – спросил Гришка.

– Ничего, – ответил я задумчиво.

Итак, мое предположение о масонском обществе подтверждалось – передо мной были вопросы, которые обычно задают адептам-масонам при вступлении в ложу во время первого обряда. Понятно, что капитаном корабля Россия мог быть только царь. Но почему тайник для цилиндра и тайник, через который передавали деньги, находились под кирпичами с одинаковыми литерами? Значит ли это, что загадочный дом Ёлкиных в Лефортово имеет отношение к Нептунову обществу? А почему бы и нет, раз Лефорт сам принадлежал к этой ложе? Но кто такие Ёлкины? Какое отношение они имели к той давней истории? Столь давней, что и само общество уже давно кануло в Лету? Я вернул лист обратно в трубку, разделся и лег в кровать. Гришка принес мне большую бутыль, наполненную кипятком и обернутую в полотенце. Я приказал ему положить грелку в ноги и погасить свечи. Мне показалось, что уходя Гришка прихватил цилиндр с моего стола. Впрочем, наутро он лежал там, где я его оставил. Вероятно, камердинер, сделав с него список, вернул цилиндр на место.

– «Цель – это движение», – повторил доктор Галер задумчиво. – Разве действие может быть целью?

Крылов промолчал.

– Если корабль движется в сторону Европы, значит цель – это Европа, – сказал доктор и снова вопросительно посмотрел на Крылова.

– Я баснописец. Спроси что полегче, – ответил наконец Крылов.

Утро выдалось хмурое, зябкое. Как раз такое, чтобы плотно позавтракать, дабы не подхватить простуду. Крылов пересек двор и с черного хода зашел в трактир, сел в нижней зале, не обращая внимания на похмельных купцов в дальнем углу. Лица у них были отекшие, как маски на маскараде, бороды непричёсанные. Перед купцами стояли дымящиеся миски с ухой и ополовиненная бутылка игристых щей. Иван Андреевич заказал яичницу из полдюжины яиц с салом, полкруга жареной колбасы, дюжину блинов с медом и чайник черного чая с колотым сахаром. Между яичницей и блинами в трактир, озираясь, ввалился его вчерашний знакомец Крюгер с коробкой под мышкой.

– Вот вы где! – закричал он, увидев Крылова. – А я вас ищу. Принимайте подарок.

Он поставил коробку перед Иваном Андреевичем, а сам уселся напротив.

– Человек! – позвал Крюгер полового. – Кофе и пожрать чего-нибудь.

Крылов покосился на коробку.

– Что это?

– Сигары. Я же обещал.

– А!

Ивану Андреевичу вовсе не хотелось принимать сигары от Крюгера, хотя те, что были подарены императрицей, уже кончились.

– Что вы хотите от меня? – спросил он, кладя коробку рядом на соседний стул. – Кажется, вчера вы уже довольно получили.

Крюгер попробовал принесенный половым кофе и поморщился.

– Вы мне понравились, сударь, – сказал он прямо. – Я ищу вашей дружбы и готов предложить свои услуги. Пусть вы считаете, что охрана вам не нужна, тогда возьмите меня просто в качестве компаньона. Деньги у меня теперь есть, а кончатся – у вас осталось много со вчерашнего выигрыша, не могли же вы, черт возьми, потратить их все за одну ночь. Я мог бы выполнять ваши поручения – отнести письмо какой-нибудь красавице, нанять для вас лучший экипаж, а не эту колымагу, на которой вы путешествуете… Да мало ли чего!

– У меня уже есть камердинер, – ответил Крылов. – А охраной моей занимается кучер, как я убедился.

– Кучер! – презрительно скривился Крюгер. – Разве он может дать в морду какому-нибудь зарвавшемуся дворянчику! Тут нужен человек с происхождением – как я. Решайтесь, сударь. Я предлагаю вам выгодную сделку.

Крылову начала надоедать эта навязчивость. Он хотел было даже вернуть сигары Крюгеру и выдворить его, но потом рассудил, что сигары были куплены на его собственный выигрыш, которым он столь опрометчиво поделился с бывшим драгуном, так что и возвращать их не было никакого резона.

– Я вас не знаю, – сказал наконец Иван Андреевич, придвигая к себе коробку с сигарами. – А вы предлагаете мне свои услуги. Так что прошу оставить меня в покое, мне не нужны ни компаньоны, ни попутчики, ни охранники. И дело с концом.

Он встал, бросил на стол несколько монет и, не дожидаясь чая, пошел к дверям.

– Крылов, – крикнул ему в спину Крюгер. – Вы еще пожалеете об этом.

Иван Андреевич обернулся в дверях. Крюгер сидел злой, напружиненный, как будто был готов вскочить и ринуться на него. Крылов спешно вышел и направился к бричке, однако замедлил шаг – Афанасий, сидя на козлах, разговаривал с дамой, которая стояла к Крылову спиной. Тут снова раздался голос Крюгера, который все-таки последовал за Иваном Андреевичем.

– Слышите меня, Крылов. Я вам не спущу такого отношения. Остановитесь. Договоримся по-хорошему.

Дама обернулась на крик, заметила Крылова и, смутившись, быстро пошла прочь. Конечно, это была Агата Карловна!

– Отстаньте от меня, – проворчал Крылов.

Афанасий слез на землю.

– Прикажешь поговорить с ним, барин? – спросил он деловито.

– А хоть бы и так! – бросил ему Крылов.

Кучер обошел Ивана Андреевича и остановился перед Крюгером. Он сказал несколько слов так тихо, что Иван Андреевич не расслышал. Крюгер вдруг взвился, матерно выругался и даже замахнулся, чтобы ткнуть Афанасия в зубы, но тот перехватил руку обидчика и снова тихо что-то ему сказал. Крюгер вдруг обмяк, вырвал руку и быстро пошел в сторону улицы. Вернувшись, Афанасий занял свое место на козлах.

– Что ты ему сказал? – спросил Иван Андре-евич.

– Сказал-сказал, – пробормотал Афанасий.

– Что ты за человек, – удивился Крылов. – То болтаешь без умолку про каких-то щук да раков, а то слова из тебя не вытянешь.

Кучер указал кнутом на небо.

– Погодка-то! Небось дождь будет.

– А о чем ты с Агатой говорил?

– С кем? С этой?

– Да, со шпионкой.

– А, виноват, барин, она лошадей моих хвалила.

– А не спрашивала, куда мы собираемся?

Афанасий обернулся.

– Нешто я не понимаю, барин? – спросил он. – Я бы и сам не обмолвился. Дело-то серьезное. Ну что, поедем? Нам далече, я всю дорогу уже вы-спросил.

– К Лефортово тогда можно было проехать двумя путями, – пояснил Крылов доктору Галеру. – Через Старую Басманную и далее сквозь достраиваемый Екатерининский дворец возле Петровского военного госпиталя. Но Афанасий повез меня по Солянке, где мы пересекли Яузу, потом свернул на Николоямскую, а далее мы оказались на Вороньем переулке и тут уже достигли Рогожской заставы. Конечно, путь это был более далекий, но Афанасий пояснил – из-за стройки более короткий путь забит подводами с лесом и камнем, и все равно придется стоять. Впрочем, это нам не очень помогло – пока мы не пересекли Яузу по узкому деревянному мосту, постоянно приходилось останавливаться и пропускать целые караваны ломовиков, груженных камнем и бревнами, двигавшихся медленно и то и дело утопавших колесами в грязи на тех улицах, которые не были замощены. И тогда к моей бричке подбегали два или три разносчика с большими подносами на голове, предлагая свой товар – то теплые вязаные чулки, то грубые башмаки, платки или панталоны. Подходили сбитенщики, гречишники, продавцы баранок, обвешанные целыми ожерельями своего товара. В общем, дорога была хоть и долгая, но скучать не приходилось, отгоняя назойливых торговцев. Впрочем, после Яузы с неба хлынул дождь, и улицы опустели – прохожие забились под навесы ворот, и уже оттуда тот или иной криком пытался привлечь мое внимание. Чем дальше мы отъезжали от центра, тем реже нам докучали. Так мы добрались до Рогожской заставы, откуда бричку выпустили быстро, ни о чем не спрашивая. Солдаты, накинув епанчи на головы, только махали руками – мол, проезжай скорей, не задерживай тех, кто спешил въехать в город. После заставы мы повернули влево и поехали по плохой дороге вдоль Камер-Коллежского вала в сторону Лефортово. Здесь еще встречались отдельные деревеньки и даже усадебки, но дальше за ними виднелся еловый лес.

– Далеко еще? – спросил Крылов.

Афанасий пожал плечами:

– Вроде нет, вот только где тут искать дом этих самых Ёлкиных?

– А ты спроси у кого-нибудь.

Минут через десять, когда дождь перестал, они поравнялись с большим огородом, на котором три бабы резали оставшиеся кочаны капусты и складывали их на подводу.

– Эй, девоньки! – окликнул их Афанасий. – Не слыхали, где тут может быть дом Ёлкиных?

Бабы встали, посовещались между собой, но потом ответили, что не слыхали про такой. Мужик, везший дрова на барский двор, также не смог объяснить дороги. Так бы путешественники и доехали до Преображенского, но на свое счастье, увидели часовню и сидевшего на ступенях старого монаха.

– Ёлкины? – переспросил он, подумал, а потом замотал седой бороденкой. – Нет таких тут. Нет никаких Ёлкиных.

– Тьфу ты! – сплюнул Афанасий. – Обманул нас этот плут, значит.

– Ёлкиных нет, мил человек, спутал ты, – продолжал старик. – Ельгины есть, а Ёлкиных нет. Ни Ёлкиных, ни Палкиных. Может, тебе эти… как их… Ельгины нужны?

Афанасий вопрошающе повернулся к Крылову.

– А может, и Ельгины, – кивнул тот. – Может, Гаврила напутал с фамилией. Спроси, как проехать к этим Ельгиным. Зря мы, что ли, вообще потащились в эту глухомань?

Старик объяснил путь и благословил Афанасия. Тот тронул лошадей, проехал еще немного, а потом повернул направо, на узкую лесную дорогу, по которой бричка покатила, то и дело подскакивая на ухабах и вылезших из земли корнях высоких елок.

– Представь себе, – сказал Крылов доктору, – дорога становилась все уже, небо вдруг потемнело, как будто внезапно наступил вечер, снова пошел дождь, который очень быстро превратился в холодный ливень. Лошади наши то и дело останавливались, не желая идти дальше, так что Афанасию приходилось постоянно понукать их, а то и давать им кнута. Наконец лес немного поредел, и мы въехали через старые ворота без створок. Перед нами стоял небольшой одноэтажный дом темного камня. Во времена своей постройки он, возможно, выглядел красиво, как будто был перенесен сюда с берегов голландских каналов. Но годы не пощадили это строение. В левом крыле окна были заколочены серыми от дождей досками, щели в которых забили выцветшими тряпками. Изящная некогда центральная башенка обвалилась, и черепица усеяла двор перед домом. Подъездная дорога была вся разбита, от аллеи осталось только два дерева – остальные стволы гнили тут же, выставляя напоказ свои черные обглоданные непогодой сучья. Афанасий как можно ближе подъехал к старому облупленному крыльцу, привязал лошадей к ветке погибшего дерева, вынул из-под себя сложенные попоны и укрыл ими лошадей. Я же, выйдя из брички, быстро вошел под навес крыльца, чтобы не промокнуть, и постучал в дверь. Скоро Афанасий стоял рядом.

– Не открывают? – спросил он. – Вроде как в одном окне свет горит. Слабенький, в одну свечу.

Я постучал еще сильней. Потом еще раз, почти отчаявшись верить, что кто-то отзовется. Наконец с той стороны двери послышались какие-то звуки, и она со скрипом приоткрылась.

В щель выглянула древняя старуха в большом чепце и драном халате. Старуха молча смотрела на нас, будто пытаясь понять – кто мы и с чем пришли.

– Сударыня, – сказал я, – впустите нас. На улице дождь. Мы ищем дом Ельгиных и полагаем, что это тут.

– Катя, – раздался позади старухи слабый старческий голос. – Если это разносчик, впусти его.

Старуха покачала головой, но отступила на шаг, пропуская нас. Мы вошли внутрь. Посреди просторной прихожей стояло кресло на колесиках, в котором сидел старик, как две капли воды похожий на старуху. Его тонкие неходячие ноги были укутаны коричневым пледом. Седые коротко стриженные волосы торчали как солома. В руке старик держал лампу. И хотя света она давала немного, я различил небольшую мраморную лестницу за стариком и несколько тазов, расставленных по полу – в них стучали капли просочившегося сквозь крышу дождя. А над лестницей я различил странный герб – красный косой крест на желтом щите.

Старик поднял повыше свою лампу и пристально всмотрелся в мое лицо.

– Ба! – сказал он наконец. – Ты вернулся!

– Вернулся? – переспросил доктор Галер. – Вы были знакомы с ним раньше?

– Никогда, – ответил Крылов. – Никогда. Наберись терпения, черт побери, дальше все прояснится. Все, что ты записал ранее, было только прологом. А вот теперь мы добрались до настоящего лабиринта, полного тайн и поразительных открытий. Старик, несомненно, был не в своем уме и принял меня за другого. Это стало понятно сразу же. Но я даже не предполагал, что это за старик и за кого он меня принял.

– Ну что же, – сказал старик взволнованно. – Это зов крови, не так ли? Катя! Узнала ли ты его?

Старуха замычала и покачала головой.

– Ведь это Кирилл! Наш сын! Как он воз-мужал…

Старуха снова замычала – протестующе, но старик не обращал на нее внимания.

– Господь услышал мои молитвы, – продолжил он. – И уберег тебя в сражениях. Подойди, поцелуй мне руку. И дай мне поцеловать тебя.

Иван Андреевич растерянно посмотрел на Афанасия. Тот кивнул.

– Подите, – шепнул кучер. – Не расстраивайте дедушку.

Крылов подошел, с трудом нагнулся и поцеловал сухие костлявые пальцы. А потом ощутил на своей щеке быстрый, почти незаметный поцелуй старческих губ, сопровождаемый явным запахом гнилых зубов. И тут же пальцы старухи ухватили его за рукав. Она снова замычала, укоризненно глядя на Крылова.

– Сударыня, – сказал оправдываясь Иван Андреевич. – Я вовсе не претендую на звание вашего сына. Мне просто нужно задать несколько вопросов. Я бы задал их вам, но, как я вижу, вы немы, хоть и понимаете все, что говорят. Поэтому я вынужден обращаться к вашему супругу, хоть он и принимает меня не за того. Скажите, ваш сын жив?

Старуха поджала губы и кивнула.

– Слава богу, – отозвался Иван Андреевич. – Он находится в армии?

Снова кивок.

– Но вы давно не получали от него известий? В таком случае я могу навести справки о нем и написать, чтобы он дал о себе знать своим родителям.

На лице старухи отразилась странная борьба чувств. Но потом она отрицательно покачала головой.

– Как, вы не хотите, чтобы он связался с вами? – спросил пораженный Крылов. Но тут уже старик схватил его за руку:

– Кирюша, свет мой, времени осталось мало. Хватит болтовни! Дело слишком важное, чтобы терять даже минуту. Отвези меня в залу.

Крылов в растерянности оглянулся на старуху, не зная, куда везти кресло. Та указала на дверь справа от лестницы. Крылов взялся за ручки кресла, развернул его и толкнул в сторону двери.

– Так. Так, – бормотал старик, поднимая лампу повыше. – Останови здесь. Зажги свечи.

Это был небольшой зал, в котором, возможно, когда-то давали домашние балы и ставили елку на Рождество. Но теперь здесь царило запустение, пахло гнилым деревом и пылью разлагающихся ковров.

Крылов посмотрел вокруг.

– Здесь нет свечей, – наконец признался он.

Но старик его будто не слышал. Он смотрел на Ивана Андреевича ласково:

– Сядь рядом.

– Здесь не на что сесть.

– Хорошо, так. Теперь слушай.

– Простите, – сказал Крылов. – Я обязательно выслушаю все, что вы имеете мне сказать, но прежде я хочу спросить про деньги.

– Какие деньги? – искренне удивился старик.

– Деньги, которые раз в год вам приносили от Сухаревой башни.

– А, ты об этом. Какая ерунда. Ведь ты и сам знаешь, что деньги эти больше не нужны. И довольно об этом. Есть вещи поважнее. Не перебивай меня.

Старик вдруг сделался строгим.

– Ты был слишком юн, когда оставил нас. И я не смог передать тебе все тайны, хранителем которых являюсь. О, я так долго ждал, что ты вернешься! Что мы снова сядем здесь, и я поведаю тебе удивительную повесть. Повесть, которая перевернет твою жизнь…

Крылов спиной почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся и увидел старуху, которая стояла, прислонившись к дверному косяку. Из-за ее плеча выглядывал Афанасий – необычайно тихий и сосредоточенный.

– Однако ты приехал слишком поздно, – продолжил старик. – Я умираю. Может быть, твоя мать проживет дольше моего, но, увы, она не расскажет тебе всего, потому что нема от рождения. Я скажу тебе теперь самое главное. Времени мало, поэтому не буду подготавливать тебя к удару сотней ласковых фраз, скрывающих правду. Ты знаешь, как я люблю тебя, какою нежной отцовской любовью. Но я не отец тебе.

Он внимательно посмотрел на Ивана Андреевича, будто отыскивая в его лице следы потрясения.

– Вот как, – ответил Крылов и снова оглянулся на старуху. Та поджала губы.

– Я твой отчим, – продолжил старик. – Екатерина Яковлевна не жена мне, а единоутробная сестра. Нет-нет, мы не жили во грехе, как ты подумал – для окружающих мы были супругами, однако в этом доме никогда не было греха кровосмешения.

Он помолчал, а потом тяжело вздохнул:

– Сил почти не осталось. Катя! Принеси шкатулку из-под моей подушки!

Старуха замычала и замотала головой.

– Принеси! Я приказываю тебе!

Крылов обернулся к старухе:

– Екатерина Яковлевна, открою вам секрет. Я прибыл сюда по распоряжению самой императрицы для расследования дела… – Он запнулся, но потом с решительностью продолжил: – Для расследования дела Нептунова общества и воровства его денег. И действую с ее полного согласия. Вы можете спросить моего человека – он подтвердит вам.

Старуха вдруг побледнела. Она подошла к креслу старика, обняла его и поцеловала в седую макушку. Потом погладила по щеке, как будто прощаясь, и подняла лицо, по которому текли слезы. Наконец она кивнула и вышла.

– Ты не только Ельгин, – сказал старик торжественно. – Не только потомок этого славного рода. Сознаюсь, несколько лет назад я отчаялся ждать тебя, отчаялся хранить архив, из которого ты узнаешь главную тайну. Помнишь ли ты обитель в Останкино, куда я водил тебя в детстве? Там я спрятал архив, разделив его на части – так, чтобы непосвященный, даже проникнув внутрь, не смог бы соединить все части в одно целое и тем самым погубить тебя. Твой настоящий отец предал нашу тайну, но я – сохранил. В шкатулке ты найдешь ключ, с помощью которого проникнешь в обитель. Но я не успел составить полный план дома. Впрочем, я надеюсь на твою память, поскольку в детстве много раз рассказывал тебе о тайных залах обители. О статуях и механизмах. Ты просто должен вспомнить все, чему я тебя учил. И тогда ты не только отыщешь все спрятанные документы, но и откроешь главную тайну.

Вернулась старуха со шкатулкой в руках. Она грустно передала ее Ивану Андреевичу. При взгляде на крышку в груди у него сильно забилось сердце – там был изображен Нептун на трех водяных лошадях.

– Это шкатулка Нептунова общества! – сказал Крылов.

– Конечно, – ответил старик. – И ты теперь – последний хранитель его секретов. Впрочем, это всегда были и твои секреты.

Вдруг из прихожей раздался громкий женский голос:

– Есть тут кто? Разрешите переждать у вас дождь.

Афанасий заворчал и обернулся. В дверях появилась женщина в насквозь промокшем платье и со сбившейся набок прической.

– Прошу прощения! Я ехала мимо, и колесо моей кареты… Иван Андреевич! Вот так встреча!

Крылов чуть не подпрыгнул на месте.

– Агата Карловна! Какого черта вы здесь? Следили за мной?

– Да, – не смущаясь ответила девушка. – Но я вас предупреждала. Кто эти милые старички?

Со стороны кресла, в котором сидел старик, раздался хрип. Старуха бросилась к своему брату. Крылов тоже обернулся и увидел, как несчастный старец с ужасом указывает сухой рукой на Агату Карловну.

– Как! – прохрипел старик. – Твоя жена? Ты женился без моего разрешения на девице не нашей крови? Что ты наделал, глупец! Что ты наделал! Отдай шкатулку! Отдай! Ты не имеешь права на тайну! Ты все испортил! Все жертвы напрасны. Дурак. Предатель. Предатель, как твой отец.

Старик разбушевался, хрипя и вытягиваясь в своем кресле. Старуха отчаянно замахала руками, выпроваживая Крылова и Агату Карловну из зала.

– Погодите! – вскричал Иван Андреевич. – Я должен объясниться! Она мне не жена.

Но старик уже не слушал. Он вдруг начал биться о спинку кресла, невнятно выкрикивая. Ртом у него пошла пена.

– Агония, – сказал Афанасий. И Иван Андреевич вдруг подумал – откуда кучер знает это слово?

Потом старик резко обмяк. Старуха-сестра мычала, пыталась ладонями поднять старику голову, тормошила, но потом, вероятно, силы оставили ее. Она закрыла руками лицо и заплакала.

Агата Карловна, в самом начале этой сцены отпрянувшая к стене, молчала.

– Кажется, того, – пробормотал кучер. – Преставился.

Старуха резко поднялась, вытерла заплаканное лицо рукавом рваного халата и властно указала на дверь.

– Простите, сударыня, – сказал Крылов. – Простите.

Старуха все так же указывала им на дверь, пока все трое не вышли на крыльцо. Дверь за ними захлопнулась.

– Шкатулка при вас? – спросил кучер?

– Да, – растерянно ответил Иван Андреевич.

– А дождь не перестал. Ну что, барин, поедем обратно?

Крылов повернулся к Агате Карловне:

– Вы поедете с нами.

– Хорошо, – ответила она спокойно.

– Я разгадал ваш секрет, – сказал Крылов. – Вас послал шпионить за мной не Безбородко.

– Нет, – подтвердила она.

– Зачем тогда весь этот спектакль?

Агата пожала плечами:

– А почему бы и нет?

Она села рядом и поневоле прижалась к плечу Ивана Андреевича. От Агаты Карловны пахло жасмином и мокрой шерстью.

– Итак? – спросила она.

– Что? – буркнул Крылов.

– Итак, вы сказали, что я – не шпионка Безбородко.

– Но вы – все равно шпионка. И я знаю чья.

От плеча девушки шло приятное тепло.

– Не томите! – сказала Агата жеманно. – Раз уж вы начали говорить, то говорите сейчас, пока мы едем. Потому что потом вам придется объяснить мне, что же произошло в этом странном доме. Кто эти старики и почему они так отреагировали на мое появление.

Крылов кивнул.

– Хорошо. Вы сказали, что должны писать донесения на имя некоего «Аргуса» и отсылать их в кофейню «Павлин» возле дворца. И я поначалу подумал, что Аргус – это Шешковский, начальник Тайной экспедиции. Но Шешковский весной умер. Дальше мне стоило связать Аргуса и Павлина, но я не сделал это. А это важно.

– Почему?

– Мы все привыкли называть императрицу Минервой. Или, как говорили греки, – Афиной. Да, Афина – покровительница ремесел, домашнего очага, мудрая и честная воительница. И неудивительно, что придворные льстецы хором славят матушку Афиной-Минервой. Но сами ли они придумали этот эпитет?

– А кто?

– Я уверен, что сама императрица и выдумала такое сравнение. Она ведь умнейшая женщина империи. А про ее увлечение литературой я и не говорю. Вот смотрите, римские кесари, недолго думая, обожествили себя. А как покушаться на власть того, кто равен богам? Ведь и власть у них – божественная. Восстав против императора, ты восстаешь против всего Олимпа. Не так ли?

Агата Карловна кивнула и внимательно посмотрела на Ивана Андреевича.

– Но такова ли власть у матушки Екатерины Алексеевны? – спросил Крылов.

– Осторожно, – прошептала Агата. – Вы пошли по очень опасной тропе.

Крылов покосился на девушку:

– Донесете на меня?

– Может быть.

– Черт вас возьми!

Они проехали еще несколько минут в молчании, постоянно хватаясь за борт повозки, когда она подпрыгивала на ухабах. Наконец Агата Карловна сдалась.

– Быть по-вашему. Будем считать, что этот разговор я вела во сне. Задремала по дороге, и он мне привиделся. Прошу вас, продолжайте. Уж больно интересно послушать, какой вывод вы сделали.

– Ага! – воскликнул Крылов. – Вы намного умнее, чем кажетесь. Итак. Матушка пришла к трону на плечах гвардейцев. Эка невидаль! Но хуже то, что она – не прямой потомок Петра, а представляет небольшую Ангальт-Цербетскую династию. Это сейчас власть ее кажется незыблемой, все привыкли видеть в ней Екатерину Алексеевну, а не Софию Августу Фредерику. Но разве не было заговора Мировича, который пытался освободить заточенного Иоанна Антоновича?

– Откуда вы знаете об этом? – спросила Агата.

– О чем?

– О Мировиче?

– Слухи! Сорока на хвосте принесла. И я считаю, что столь бурный культ Афины-Минервы по отношению к Екатерине должен был показать святость императорской власти в России, невзирая на происхождение властительницы. Так мы все привыкли к Матушке – Минерве. А ведь она – далеко не Минерва. И сама это обязана понимать. Во-первых, Минерва, извините, девственница…

– Но-но! – резко оборвала его Агата Карловна. – Довольно об этом. Мысль ваша понятна, и не стоит ее развивать. Продолжайте без намеков.

– Воля ваша. Во-вторых, Матушка царствует. То есть она не Минерва. Она все-таки Юнона, супруга Юпитера. Юпитера у нас, по понятным причинам, нет. Так что она – Юнона Вседержительница.

– Ах, – вздохнула Агата, – я все еще плутаю в вашем древнегреческом лабиринте.

– Не говорите ерунды, – резко произнес Крылов. – Все вы понимаете очень хорошо. Тысячеглазый Аргус повиновался Юноне. И когда Гермес отрубил ему голову, Юнона взяла неусыпные глаза Аргуса и поместила их… куда?

– Да, – кивнула Агата, – на хвост своего павлина. Оттого павлиньи перья имеют на себе рисунок глаза Аргуса.

– Вы шпионка самой императрицы, – твердо сказал Крылов. – Матушка в античной мифологии понимает куда лучше многих самых образованных подданных. Она любит литературную игру. Я потому и не удивлен, что письма вы посылаете в кофейню «Павлин» на имя Аргуса. Там, вероятно, есть тайный кабинет, откуда доверенные люди императрицы, сменившие Шешковского, осуществляют тайный надзор за государственными делами, пресекая заговоры и преступления. И вы – уж не знаю, какими судьбами – одна из доверенных шпионок Екатерины! Прав я?

– Да, правы вы, правы, – скучающим голосом ответила Агата. – Хотя лучше бы вам не доходить до таких опасных выводов.

– И Афанасий, – Крылов указал на спину кучера, – тоже ваш человек, не правда ли?

Агата пожала плечами:

– Я бы сказала, он сейчас ваш человек. Афанасию поручено оберегать вас. И хочу заметить, он делает это, как правило, очень хорошо. Правда, Афоня? – крикнула она кучеру.

Тот кивнул.

– А мой неожиданный камердинер – человек братьев Зубовых.

– Увы, – вздохнула Агата. – Это неизбежное зло. Но не думайте, что Матушка безрассудна во всем, что касается Платона Зубова. Во всяком случае, Гришку я окорочу. Он будет посылать в Петербург только те депеши, которые я продиктую.

– И Крюгер, – поморщился Иван Андреевич. – Его назойливость указывает на то, что он также шпион. Только чей?

– А это – человек Безбородко, – ответила Агата. – Вы принимали за шпиона Безбородко меня, но на самом деле это Крюгер. Личность темная и опасная. Он был изгнан из полка за воровство, отделался легким наказанием, потому что убил на дуэли своего разоблачителя, а других свидетелей либо не осталось, либо они побоялись выступить. Люди Безбородко вышли на него и предложили работу. Но я бы не взяла его даже полы мести – ненадежен.

– Его вы тоже сможете окоротить?

– Я? Нет. Афанасий может.

Крылов крякнул и откинулся на спинку скамьи. Итак, он был окружен шпионами и не мог сделать ни шагу, чтобы об этом не было написано сразу в нескольких донесениях. Так что же за работу он выполняет?

– В тот миг я впервые подумал – а суждено ли мне вернуться в Петербург живым? Не прикоснулся ли я к таким тайнам, за которые человека проще убить, чем позволить ему жить, – сказал Иван Андреевич значительно. – И поэтому твердо решил – надо во что бы то ни стало отвертеться от дальнейшего расследования. Бежать я не мог, но у меня был формальный повод закончить все дела: я узнал судьбу денег из казны, отправляемых в Сухаревскую башню. Теперь осталось только найти таинственный дом в Останкино, взглянуть на него – и все. Повеление императрицы выполнено. А уж потом пускай она посылает своих агентов – да хоть саму Агату Карловну – внутрь, собирать архивные бумаги Нептунова общества, если они ей вдруг понадобятся.

– Ну уж нет! – твердо сказала Агата Карловна, когда Крылов изложил ей эту мысль. – Вы и так уже увязли в секретном деле, так что возвращения нет. Лучше расскажите мне подробно все, что узнали. И что привело вас в Лефортово. Особенно интересно, отчего это старик так взволновался, увидев меня. И почему он решил, что мы с вами женаты?

– Этого я еще не знаю точно, – ответил Крылов. – Старик принял меня за своего сына и решил передать мне какую-то тайну его рождения. Вероятно, эта тайна предполагает, что сын не должен быть женат. Или должен жениться только с ведома и соизволения родителей. Правда, он сознался, что не является настоящим отцом, а только отчимом…

– Все равно я ничего пока не понимаю, – сказала Агата. – Итак, я жду рассказа.

И Крылов подробно начал излагать ей все, что происходило с момента, когда они проникли в Сухаревскую башню. Закончил он, когда бричка уже миновала заставу и въехала в Москву. Агата Карловна молчала.

– Итак, – сказала она наконец. – Давайте сведем все воедино. И начнем с самого начала. Петр Алексеевич дает указание построить некую обитель в Останкино. Зачем? Непонятно. Но мы знаем, что в этой обители есть статуи и механизмы. Останкино… Значит, в деле замешаны Шереметевы, ведь это их земли.

– Не надо забывать про Нептуново общество, – напомнил Крылов. – Эта самая обитель напрямую связана с ним. Шкатулка – доказательство.

– Да, – кивнула Агата Карловна. – Нептуново общество назначает Ельгина хранителем обители…

– Нет, – возразил Крылов. – Такого не может быть.

– Почему?

– Судя по рассказу императрицы, обитель построили в семнадцатом или восемнадцатом годах. И если Ельгина назначили хранителем, то ему должно быть более ста лет. Ведь не стал же он хранителем еще до своего рождения!

– Но мы не знаем, сколько ему… сколько ему было лет. После сорока все старики выглядят одинаково, – с жаром возразила Агата.

– Только не проговоритесь об этом императрице, – пробурчал Иван Андреевич. – Она вас не поймет.

– О, – сказала Агата, – я об этом не подумала. Итак, Петр Алексеевич… или Нептуново общество назначает ежегодные выплаты из казны, которые курьер возит в Москву, в Сухареву башню, где их забирает другой курьер общества и передает Ельгину… или кому-то, кто был хранителем до него. С этим теперь все понятно. Теперь встает главный вопрос…

– Зачем? – подхватил Крылов. – Зачем? Что было скрыто в обители? Вернее, кто был скрыт там?

– Кто? – переспросила Агата. – Разве речь идет о человеке? Там вполне мог храниться архив.

– Нет, – помотал головой Крылов. – Старик Ельгин сказал, что перенес архив общества в обитель совсем недавно. Нет, просто послушайте: о-би-тель! Это место, где обитают. Похоже, что дом был построен как место, где должен был обитать некто, кого было необходимо сокрыть от посторонних глаз. Или кто-то, кто не должен был… Помните, мы говорили про Иоанна Алексеевича и мятеж Мировича?

Агата молчала.

– Да, – кивнул Крылов, – это бред. После казни царевича Алексея у Петра не осталось наследников. Или остались? Агата Карловна? А? Мог ли Петр заточить в обитель какого-то своего незаконнорожденного наследника? Или какого другого претендента на престол, которого он хотел сокрыть от света? Или наоборот – оберечь престол от него? Вы знаете об этом?

– Я знаю только то, что вам необходимо теперь вскрыть шкатулку. И направить все силы, чтобы отыскать эту самую обитель, – сказала Агата тихо. – Приехали. Время позднее, но ничего не поделаешь – мы идем к вам в комнату.

– Зачем? – удивился Крылов.

– Уж не в постели кувыркаться, сударь! – сказала Агата. – Надо как можно скорее вскрыть шкатулку. Иначе с таким количеством шпионов, которые вас окружают, завтра может оказаться слишком поздно.

Крылов замолчал. В наступивший тишине был слышен только скрип пера, которым доктор записывал рассказ. Наконец Галер поставил точку и вопросительно посмотрел на Ивана Андреевича. Тот сидел тихо, уставившись в пол.

– Что? – спросил доктор.

– Я уже говорил, что чары Венеры на меня не действуют. Конечно, так было не всегда. В молодые годы я волочился за дамами не хуже отъявленных щеголей-петиметров. Играл, страдал, вел себя глупо и беспечно. Но потом, годам к тридцати вдруг охладел к нежным наукам.

– Так-так, – отозвался Галер, – отчего это?

Крылов пожал плечами:

– Доктор Гаевский, который пользовал меня за два года до тебя, говорил, что это из-за большого количества желчи. Впрочем, что ваша братия понимает в делах душевных? Оставьте их нам, литераторам, а сами занимайтесь плотью.

– Какая глупость! – возразил Галер. – Как будто доктора не люди. Мало того, скажу вам, что врачи, возможно, могли бы писать романы почище вашего. Ведь мы видим столько страданий человеческих, знаем столько историй, рассказанных у одра болезни.

– Но читателю не нужны страдания! – резко ответил Иван Андреевич. – Во всяком случае – настоящие страдания. Ему нужна безумная страсть, высокий слог и высокие отношения. Ему нужны чудеса, говорящие горы, невинные рыцари, благородные дамы, плюмажи из страусиных перьев и злые волшебники, живущие в летающих чертогах. Правды жизни? Первую половину своей жизни я пытался рассказывать правду – в своих пьесах и журналах. И что? Они разорили меня… впрочем, денег тогда и так не хватало… Желчь… Не знаю.

– Или в прошлом произошла какая-то история, которая отвратила вас от любви, – сказал Галер, уткнувшись в бумаги.

– Угу, – буркнул Крылов. – И не одна. Ведь я был беден, а женщина любит в мужчине деньги. Деньги, кареты, щегольские наряды, драгоценные безделушки. А главное – глупость. Богатый глупец – вот самая выгодная партия для любой мало-мальски умной девицы. Я же был беден и умен. Неудивительно, что все мои романы заканчивались полным провалом.

– Полагаю, так было раньше, – заметил доктор. – Мир сильно изменился. Мы живем в другом веке.

– Да? – вздохнул Иван Андреевич. – В последние годы Екатерины мы жили в кукольном театре. Женщины-куколки. Мужчины-куколки. Где-то там, на окраинах Европы, сражался Суворов, Румянцев гонял турок, но столичные гвардейцы выглядели не как солдаты, а как солдатики. И всех это устраивало. Всем нравилось. Знаете, когда столичный бомонд узнал про Французскую революцию? Когда императрица издала указ, запрещающий все французские товары, чтобы не поддерживать русскими деньгами республику. О, какую бурю негодования вызвал этот несчастный указ! Черт возьми, как же теперь покупать шляпки, платья и панталоны? Пудру, румяна и духи? Никого не волновала кровь, рекой лившаяся с эшафотов, – все горевали только об одном: больше не везут кружева и блонды! Впрочем, этот запрет быстро научились обходить контрабандисты. И в модных лавках опять появились последние парижские тряпки… В Париже свершалась великая трагедия, к власти приходил Бонапарт, до вторжения в Россию оставалось каких-то восемнадцать лет!

Галер обмакнул перо в чернильницу.

– Эта девушка… Агата Карловна… Вы вдруг начали чувствовать к ней нечто большее?

– Да, – сказал Крылов. – Нетрудно догадаться. Когда карты раскрылись и я понял, кто она на самом деле, Агата перестала изображать молодую дурочку и превратилась в совершенно удивительное существо. Современную Артемиду-охотницу. Она шла по следу, а я был как ее медведь.

– Медведь?

– Греки называли Артемиду «медвежьей богиней», вы не знали? Еще со времен Крита. Правда, ее часто изображают в сопровождении лани, но вряд ли меня можно представить в образе лани. Медведь… да, это подходит больше.

– Она ведь тоже, как Афина, была богиней-девственницей? Я имею в виду Артемиду.

– Ну… да.

– Вас это волновало?

Крылов запахнул халат на груди.

– Женская красота всегда волнительна для неопытного сердца. Но чем старше ты становишься, тем лучше понимаешь – красота ничто без ума. Красивая, но глупая женщина волнует первые пять минут. Красивая и умная волнует всегда. Конечно, я слегка затрепетал, когда она совершенно спокойно, уверенно и без всякого сомнения вошла в мою комнату, села у стола и огляделась. Сердце мое превратилась в воробья, пойманного кулаком мальчишки.

– Что это вы сделались так угрюмы? – спросила Агата Карловна. – Хотите поужинать? Так у вас есть Гришка, велите ему принести из трактира.

Камердинер помешивал угли в печке, но при упоминании своего имени вскочил с корточек и поклонился:

– Сей момент, барин.

Агата повернулась к нему.

– Гришка! – сказала она повелительно. – Посмотри на меня.

– Да, Агата Карловна.

– Ты донесение Зубову уже отправил?

– Так точно, отправил-с.

– Через кого?

– Через трактирщика, Агата Карловна.

– Впредь никаких донесений без моего разрешения. Будешь писать, что я скажу. Понял ли?

Гришка смутился:

– Но… Агата Карловна. Меня же хозяин прибьет.

– А так я тебя прибью. Зубовы, конечно, сильны, да не сильнее императрицы. Так ли?

– Так точно, – поклонился Гришка.

– Подойди.

Шпион Зубова прошел мимо Крылова и приблизился к Агате.

– Возьми. – Она протянула ему несколько монет. – Будешь получать от меня столько же все время, пока не кончим дело. А потом… Потом посмотрю. Если узнаю, что ты мимо меня хоть слово скажешь Чернявому, – сидеть тебе в подвале. В самом темном. А сейчас ступай в трактир и принеси мне пару яиц вареных и стакан вина. А Ивану Андреевичу – что он сам пожелает.

Крылов заказал скромный ужин – осетрины, соленых грибов, каравай хлеба, фунт масла, цыпленка и три бутылки рейнского. А когда слуга скрылся за дверью, поставил шкатулку на стол и впервые смог разглядеть ее во всех подробностях.

Это была небольшая шкатулка размером с толстую книгу, вероятно, деревянная, но обитая железом. Впереди у нее помещалась защелка, а сзади – массивные петли, которыми крышка крепилась к ящику шкатулки.

– Итак, ключ внутри, – сказала Агата.

Крылов попытался откинуть защелку, но та не поддавалась.

– Вероятно, тут какой-то секрет, – пробормотал Иван Андреевич.

– Может, защелку надо сдвигать вбок? – спросила Агата. – Дайте мне.

Но и у нее не получилось открыть крышку. За дело вновь взялся Крылов. Он крутил шкатулку в руках, так и иначе пытался отодвинуть защелку, но она не поддавалась.

– Сходить за топором? – предложил Иван Андреевич. – Черт с ним, с замком, если не удается открыть, так просто разрубим и посмотрим, что внутри.

– А если вы повредите ключ?

Гришка притащил корзину с продуктами, но на него даже не обратили внимания. Камердинер зашел со спины Агаты и, вытянув шею, с интересом наблюдал за возней Крылова со шкатулкой. Наконец Иван Андреевич бросил ее на стол и вытер пот со лба:

– Черт знает что!

– А ну-ка, барин, дайте я попробую, – вдруг сказал Гришка и цапнул шкатулку со стола.

Он осмотрел ее, цокая языком.

– Занятный ларчик. Ах, что за штучка.

– И что? – спросил Крылов сердито. – Думаешь, ты умнее меня?

– Защелочка какая интересная, – продолжил Гришка. – Она ведь для виду сделана.

– Как для виду? – удивился Крылов.

– Так ведь защелочка-то, барин, не открывается.

– Я и сам вижу, что заперто, дурак ты этакий! – вскипел Крылов и хотел вырвать шкатулку из рук камердинера, но Агата остановила его.

– Погодите, Иван Андреевич, – сказала она быстро. – Не спешите, дайте ему.

Гришка еще раз повертел шкатулку в руках, поднес ближе к глазам, а потом поставил на стол.

– Ларчик-то ваш и не заперт вовсе, – объявил он.

– Как так? Говори яснее.

– Нет замочка, барин. Не запертый ларчик. Просто он открывается.

– Я его сейчас убью, – сообщил Крылов Агате. – Он над нами смеется.

Агата повернулась к Гришке:

– Не заперт? Так открой.

– Сей моментик.

Он развернул шкатулку так, чтобы перед ними оказались петли, нажал на них… И крышка откинулась.

– Вот такая затейка, – сказал Гришка торжественно. – Защелочка – это петелька. А петельки – это защелочки. Так вот наоборот сделали, чтобы чужой человек пытался открыть как положено, а на самом деле надо открывать все наоборот. Ах, мастера!

Непонятно, о ком сказал Гришка – то ли о мастерах, которые делали эту наоборотную шкатулку, то ли о Крылове и Агате Карловне, которые так и не смогли додуматься до того, до чего додумался простой камердинер.

– А ларчик просто открывался… – задумчиво пробормотал Крылов, рассматривая небольшой ключ и бумагу под ним. Сначала он выложил на стол ключ, а потом достал бумагу и развернул.

– Прочтите, – приказала Агата Карловна.

– «Петр Яковлевич! Я получил твое письмо и вот что хочу сказать тебе в ответ. Пять лет уже, как преставился мой отец. А с ним умерли и все его надежды. Мой брак, как ты понимаешь, окончательно ставит точку в вопросе наследования тайн рода. Я решил более не противиться судьбе и оставить все как есть. Пусть прошлое останется уделом мертвых, а живые пусть живут настоящим. Посылаю тебе архив, чтобы ты сжег его, и деньги, чтобы ты нанял рабочих и снес обитель так, чтобы и камня на камне не осталось. Поцелуй от меня Кирилла Петровича. Денег, которые я присылал для его содержания, должно хватить еще долго, а буде кончаться – отпиши мне об этом, я пришлю еще. Заклинаю тебя, и сам ты забудь о своих обетах. Забудь об обществе. Забудь обо всем».

– Есть там подпись? – спросила Агата.

– Нет, только дата: пятнадцатое ноября тысяча семьсот шестьдесят пятого года.

Крылов передал письмо Агате, и пока та читала, сидел молча. Потом он сказал:

– Старик говорил что-то про настоящего отца, который предал их тайну. Судя по всему, письмо именно от него. Итак…

– Итак? – спросила Агата.

– Не торопите меня. Итак, в нашей истории появляется еще один неизвестный – родной отец отсутствующего Кириллы Петровича. Мать мы знаем точно – это Екатерина Ельгина, та немая старуха. И еще дядю знаем – это ее ныне преставившийся брат Петр Яковлевич, который выдавал себя за отца.

– Писавший это письмо богат и облечен властью, – сказала Агата.

– Почему?

– Это видно по тону, каким оно написано. Он не испытывает никакой нужды в деньгах. Он советует нанять рабочих и снести обитель. В конце концов, он принадлежит к обществу, а оно ранее состояло из вельмож Петра. Так что он, вероятно, кто-то из их наследников, раз хранил у себя архив.

– Но где нам найти полный список Нептунова общества? – спросил Крылов. – Я уже не говорю о том, чтобы опросить всех наследников его членов. К ним просто так не подступишься. Впрочем… Завтра я посещу одного старца, который, вероятно, поможет нам.

– Мы посетим, дорогой Иван Андреевич, – улыбнулась Агата и встала со стула. – А теперь простите меня, уже поздно. Я иду к себе, и пусть Гришка меня проводит.

Крылов угрюмо кивнул и невольно проследил за тем, как Агата, будто нарочно качая бедрами, выходит.

– Иди уж, – сказал он камердинеру. – Шпион, выйди вон.

Галер вытер перо тряпицей и поставил его в стакан. Потом встал, подошел к окну и выглянул вниз.

– Странно, – сказал он задумчиво. – Иван Андреевич, вы знаете, кто ездит вон в той карете?

– В которой?

– Черная карета без гербов, пара лошадей гнедой масти и кучер. Уже второй вечер подряд вижу ее напротив вашего дома.

Крылов попытался встать, но потом махнул рукой.

– К дьяволу все кареты! Ты точно уверен, что та же самая, что и вчера?

Галер задумался.

– Ну… Божиться в этом я не стал бы… Но очень похожа… Хотя…

Он перегнулся через подоконник и долго вглядывался в сумерки. Потом выпрямился:

– Точно та же! Я разглядел шторки на окнах. Они приметные – темно-бордовые с желтыми кистями.

Крылов затянулся сигарой и выпустил целое облако резко пахнущего дыма.

– Мне все равно, – сказал он наконец. – Возможно, это смерть за мной приехала. Сидит там, внутри, и ждет, когда ты меня умучаешь до конца.

– Или пока вы не закончите диктовать, – возразил доктор. – А? Чем не сюжет для повести Белкина?

– Ничего уже тот Белкин не напишет, – устало сказал Крылов. – А повторить за ним никто не сможет. Гении после смерти остаются в одиночестве. Не то что мы, эпигоны.

– Какой же вы эпигон, Иван Андреевич! – спокойно возразил доктор Галер. – Я вчера зашел в книжную лавку и нашел ваши басни. По моему мнению, Лафонтена вы превзошли. И Эзопа – в русской литературе.

Крылов поморщился:

– Бог с тобой, ступай уж. Завтра буду ждать тебя.