Дождь с силой застучал по окнам, когда мэр города Афанасий Никитич Гаврилюк начал вправлять мозги недоумку-зятю. Давно собирался заскочить, сказать пару ласковых, но выбрался только сегодня.

Крупные капли забарабанили по стеклу так часто и дробно, что мэр отвлекся, глянул на окна. Странно – дождь, ветрище поднялся, а прогноз погоды не обещал. Писали – всю неделю ясно и солнечно. Писатели!

Он снова повернулся к зятю:

– Давай, голубь сизый, рассказывай старику, зачем в последнем контракте цену задрал по самое не балуйся… Или, думаешь, там, наверху, не полные идиоты сидят?

Сам подумал, что «не» здесь как будто лишнее, но не суть… Голубь сизый, он же генеральный директор ЗАО «Дорожник» Игорь Владимирович Меринков, председатель правления банка «Фонд», он же Игоряша-Иго-го, понял правильно. Благородно вытянутое лицо вытянулось еще больше.

Аристократ, жуй его с хреном!

– Ты хоть догадываешься, Игоряша, каким боком опять накосячил? Под какую проверку из области подставляешь нас со своими расценками, философ недоделанный?

– Филолог! – немедленно обиделся зять. – Сколько уже раз говорил, папа, я – филолог по образованию.

Единственное, что он по-настоящему умел в жизни – это обижаться. Картинно вспыхивал благородным гневом, тряс аккуратно подстриженной эспаньолкой и возмущенно вздергивал большой, красиво вылепленный нос. Залюбуешься, когда Игоряша-Иго-го встает на дыбы. Многие кобылы млели, знал мэр. Ну да это не страшно, мужику надо иногда. Свои постельные подвиги зятек умело скрывал, хоть с этой стороны от него проблем не было.

– Да мне один черт – филолог, философ… Все кругом образованные, все всё знают, а как нужно извилиной шевелить – один Гаврилюк может!

– Ваш процент, Афанасий Никитич, между прочим, тоже не маленький. Тоже, знаете ли, требуется…

Вот зять – где бы другого взять… С виду – из недорезанных аристократов, доча в свое время с потрохами купилась на благородную внешность, на деле – дурак дураком. И воображение (соображение?), как у базарного гопника, – где спер, там и жри…

Гаврилюк помолчал. Для значительности. Разглядывал зятя с нехорошим, пристальным интересом. Тот под его насупленным взглядом заерзал в кресле.

– Ты, голубь, никак мои проценты надумал считать? Ты напротив кого пасть открываешь?! – хотел сказать «против кого». – Ты, вша подзаборная, думаешь, я с тобой буду долго лясы водить?! Ты думаешь, я тебе не сверну бараньим рогом анальный интим?! – грозно, как на совещании в мэрии, загремел Гаврилюк.

Подумал: опять как-то не так сказал. Что поделаешь – никогда не успевал правильно расставлять слова.

Зять струсил:

– Нет, папа, что вы? Как можно? Я же совершенно не то имею в виду…

– Это я тебе сейчас введу! Так введу, что мало не останется! – добил его Гаврилюк.

Мэр Скальска Афанасий Никитич Гаврилюк считал себя честным человеком. Воровал, конечно. Время такое. Если подумать правильно – ведь не сирот сиротил, не пенсионеров обездоливал, брал из городского бюджета. У государства, значит. А государство в России – это такой абстракционизм… (абстракция?), что из бюджета украсть, как подобрать на дороге. Не ты, значит, другой, но кто-нибудь – обязательно. Время такое. Сейчас вор не тот, кто ворует, а кто за это ничего не делает. Он же, мэр города, как пчела над сотами, с утра и до вечера. Потому что дело лопатит, а не просто жужжит!

Зять, его мать… Сколько раз уже объяснял идиоту – брать нужно аккуратно, без фанатизма, чтоб не смотреть потом маски-шоу от облпрокуратуры из положения в партер кверху сракой! Чтоб там, наверху, тоже видели – Гаврилюк выше головы не перднет… (не прыгнет?)

В раздражении от собственных мыслей мэр вскочил с кресла, быстро прошелся по кабинету. Глянул в темное окно, за которым свирепствовала непогода. Еще домой ехать… Он повернулся к зятю.

Кабинет у Игоряши просторный и светлый. Стены по-модному белоснежные, мебель из натурального дуба резная, массивная, деревянные балки под потолком искусственно состарены. На стенах кривляются черным лаком старинные маски из каких-то замысловатых тропиков. Для себя, любимого, зятек денег не пожалел, дизайнеров выписывал из Москвы. За стеклами витых стеллажей главное украшение – коллекция древностей.

Баран и есть! Ладно, попер из музея, хотел продать, но сейчас-то знает, что все его каменюки-монетки-наконечники гроша ломаного не стоят – сколько времени бегал по экспертам. А уж этот, прости господи, каменный… Его-то зачем выставил напоказ? Дети в доме.

– Афанасий Никитич, может быть, вам налить рюмочку? – примиряюще предложил Игоряша. Встречая гостя, он выкатил столик по-европейски, с частоколом нарядных бутылок и закусью – воробью клюнуть.

Мэр сурово покосился на столик.

– Надо будет – в штаны нальешь! – рявкнул он.

Зять недоуменно приподнял породистые дуги бровей.

Опять не так, мэр хотел сказать – хоть в штаны налей, а косяк с завышенными расценками надо исправить. Как можно быстрее, пока до губернатора не дошло. Время-то какое – борьба с коррупцией. А это значит, власть назначает жертву и долбает ее напоказ – и для отчета хорошо, и народу приятно. Сейчас гляди в оба, чтоб не оказаться крайним…

Обо всем этом Гаврилюк хотел напомнить зятю, но не успел. Именно в тот момент – потом отчетливо вспоминалось – приоткрылась дверь. Две ловкие фигуры в черных комбинезонах, в капюшонах-масках – одни глаза видны, одновременно оказались в комнате. Проникновенно глянули два зрачка пистолетных стволов.

– Это что тут!.. – вскинулся было зять. Но – олух-олух, а сразу сообразил, что тут. Опал в кресло осенним листом, вроде бы даже глаза прикрыл в ужасе.

– Эй, вы! Да вы хоть знаете, кто я?! – задиристо, с обычным напором гаркнул Гаврилюк. Только потом в голове мелькнуло, что кричать бы не стоило.

Черная фигура неуловимо быстро оказалась рядом. На мэра пристально глянули из-под маски, в лоб ему больно уперлась вороненая сталь ствола. Холодная, как мороз по коже.

– Кто? – спросили тихим, свистящим шепотом.

Словно кран перекрыли в одно мгновение… Гаврилюк открыл рот, но голоса не было. Закрыл и снова открыл.

– А вы знаете… Вы знаете – пожалуй, никто… – удалось ему лишь с третьей попытки. – В самом деле, никто… Я-то вообще здесь не живу, так, случайно к зятю заехал. Дела семейные, знаете ли, в семье, как говорится, не жизнь без урода… – голос, наконец, вернулся, и мэр почувствовал неодолимое желание немедленно объяснить в подробностях. – Я вообще на Репина живу, в квартире. И квартира, знаете ли, дрянь такая… Совсем никакая квартирка, повернуться негде, – безжалостно оболгал он свои двухэтажные восьмикомнатные апартаменты. – Да много ли нам со старухой надо, на двоих-то… Вы знаете, пожалуй, ничего не надо… Совсем…

Холодную сталь ото лба убрали. Захотелось облегченно выдохнуть. Побоялся.

– А квартплату шлют каждый месяц За воду, за свет, за газ, за остальное тоже… – Мэр вспомнил старушек, обреченно толкущихся в расчетном отделе с платежками ЖКХ, и добавил как можно жалостливее: – Просто продыха нет, шлют и шлют…

Самого удивляло, что стало с его напористым басом – какое-то невнятное бульканье.

Зря старался. Его, похоже, уже не слушали. Черные безликие фигуры перемещались по комнате бесшумной каруселью дурного сна. Что-то трогали, неожиданно громко звякнуло стекло. От этого единственного отчетливого звука мэр вздрогнул всем телом и невольно зажмурился.

В чем-то прав зятек – с закрытыми глазами жить оказалось проще. Можно не торопясь вспомнить про больное сердце, печень и поджелудочную. Да и легкие, надо думать, не очень – сколько лет курил, пока не бросил в прошлом году… Так жалко их всех – и сердце, и печень, и поджелудочную, да и легкие тоже… Убьют ведь! – заныло сердце. Убьют! – кольнула в правый бок печень. Как есть убьют! – хрипнули сомнительные легкие. И стало еще страшнее.

Мэр вдруг понял, что звуки в комнате прекратились. Совсем.

Он решился. Открыл глаза. Зятек разлюбезный сжался в глубоком кресле, но больше в кабинете никого не было…

– Нет, папа, ну что ж мы сидим?! – решительно сказал зять, когда выпили по второй.

– Хочешь – встань.

– Нет, вы как будто не понимаете!.. Звонить надо! В полицию, в прокуратуру, в ФСБ – всем звонить! Так, куда еще… – Игоряша схватил смартфон, начал судорожно тыкать в экран.

Ишь, раздухарился! – наблюдал за ним Гаврилюк. А при этих ниндзя молчал как ветошь.

– В МЧС и налоговую еще позвони.

Зять что-то услышал в его тоне. Оторвался от телефона, вскинул на тестя красивые бараньи глаза.

– Но, папа, так же нельзя… Надо же что-то… Делать надо!

Гаврилюк скользнул взглядом по кабинету, на мгновенье задержался на распахнутом стеллаже, откуда исчезла, прости господи, каменная елда. Посмотрел на зятя.

– Что?

После двух фужеров водки подряд слегка отпустило, но все равно ощущение – будто вагон разгрузил. Даже руки подрагивают. Как когда-то, студентом, подрабатывая на разгрузке… Закурить бы еще… Хотя нет, бросил. Все уже бросил – курить, баб, сауну, выпивать почти прекратил. Для чего живет, если вдуматься? – вяло шевельнулось в голове.

– Нет, папа, всех поднимем! Весь город на уши поставим! План «Перехват» объявим! Они у меня узнают! Сейчас, сейчас… – зять снова взялся за телефон.

– Что у тебя узнают? Какие они?! – вдруг вскипел мэр. С силой шарахнул кулаком по европейскому столику. Красивые бутылки возмущенно подпрыгнули. – Ты, голубь сизый, на самом деле не понимаешь или запросто дураком прикидываешься! Поднимем, поставим, нагнем между ног! Ты хоть сам-то соображаешь дурной башкой, о чем я тебе говорю?!

Мэр запнулся, переводя дыхание. Накипело, в самом деле! Зять, работа, треть города без горячей воды сидит, пенсионеры озверелые трясут каждый день жалобами на завышенные тарифы, комиссия из области ожидается – корми-пои-ублажай. А тут еще среди ночи ворвались двое в черном и уволокли каменный «прости-господи»…

– Ты, зятек, башкой лучше думай, а не вторым полужопием! Ты хоть представь себе, что потом в газетах напишут! Какие заголовки в «Сороке-воровке» появятся! – Вспомнив главную областную газету-сплетницу, Гаврилюк чуть не сплюнул от отвращения: – «У мэра Скальска украли член!», а, как тебе?! Ты хоть представляешь, как будет ржать губернатор?!

– Это же у меня украли… – робко уточнил зять.

– У тебя! В том-то и дело, что у тебя! Украли у тебя, а меня на каждом областном совещании начнут твоим этим… в рожу тыкать! Вспоминать будут до скончания всех (всего?), хоть представляешь, а?!

Гаврилюк все-таки сплюнул на ковер от модных дизайнеров. Назло зятю-недоумку! Помолчал, пытаясь себя успокоить. Сам теперь видел ясней ясного – не дай бог хоть кто, хоть полсловом… Губернатор, этот веселый живчик, – такая сволочь…

– Что делать-то будем, папа? – растерянно спросил Игоряша.

– Налей, – хмуро приказал Гаврилюк. – И себе налей, хватит сопли жевать.

Да провались они – и сердце, и печень, и поджелудочная, и легкие следом за ними. Нарежусь сегодня! – подумал мэр. Даже домой не поеду, прямо здесь нарежусь, у зятя! Пусть поухаживает за стариком, не переломится.

Он встал, прошелся по комнате, разминая шею ладонью. За стеклом… Сначала глазам не поверил – за стеклом сыпал натуральный снег, тяжелый и крупный. Первый покров уже лег на землю, и от его белизны ночь стала ощутимо светлее.

И это середина июля, макушка лета!