7
В сторону Москвы Леха и Груздь выехали рано, едва начало светать. По раннему времени меньше риска случайных свидетелей, рассудил зам Бабая.
Машину он вел плавно, медленно, почти тащился. При пятилитровом движке – мучение, а не езда. Нога на педали газа каменеет – все время приходится ее сдерживать, чтоб не поджать газ сильнее. Но Груздю действительно было плохо, растрясло дорогой башку. Один раз он попросил остановиться и блевал на обочине, зеленея лицом.
Сотрясение у него действительно серьезное, подумал Леха. Как исполнительный подчиненный мог бы и сам загнуться, не заставляя начальство руки марать.
Он терпеливо ждал, на всякий пожарный приглядывая за увечным в зеркало заднего вида. Нет, возвращается… Не чует скорый конец. А еще говорят – интуиция.
Куда его везти, понятно. Есть у Лехи в безлюдном углу Подмосковья (как ни странно, пока остались такие!) одно болото, которому он скормил уже несколько трупов. Сказка, а не болото – километры сплошной глухомани. Из воды жмурики рано или поздно всплывают, а из болота – хрен по деревне. Вопрос, как его довезти туда – тушкой или чучелом? – усмехнулся он про себя.
Когда Груздь поинтересовался, куда они едут, свернули вроде, Леха с ходу на него наехал. Ты что, мол, думаешь, я тебя в бинтах потащу через центр Москвы, чтоб каждый мент делал стойку на раненого бойца?! Больничка-то за городом, вот и поедем окольными тропами, так надежнее! Я же тебя учил, черта битого: осторожность и безопасность – первое дело! Или у тебя окончательно мозги отшибли?!
Но сам понял – пора, а то заподозрит. Груздь – дурак, но не круглый. Квадратный, вроде кирпича.
Притормаживая, Леха наскоро огляделся – никого вроде на дороге. Свернул к обочине, остановился.
– Что…
Больше Груздь ничего не успел сказать. Федоров отработанным движением накинул ему на шею удавку, быстро закрутил деревянную ручку.
Бултыхаясь, Груздь разбил пластик бардачка. Жалко, придется менять крышку. Она дорогая, в этом немецком монстре все дорогое, любая гайка…
Парень наконец обмяк и остекленел взглядом.
Вот и все!
Главное, не надо никаких грозных слов и прочих киношных красивостей, давно вывел для себя Леха Федоров. Решил убить – делай сразу, не думая. Именно в тот момент, когда решил, не позже.
Для верности Леха еще подержал удавку. Гаррота с ручкой – надежное, по-европейски добротное изобретение итальяшек. Мафия у них говеная, одни понты, но инструмент удобный, не придерешься…
Достаточно, мертвее уже не будет! Леха убрал удавку, закрыл воротником след на шее мертвого, затянул парня в ремень безопасности, пристроил голову, чтоб не болталась.
Едем дальше! Везти труп в багажнике – палево голимое, поэтому просто едем. Один за рулем, другой рядом спит. Выпил лишнего человек, со всяким бывает.
До заветного болота Леха Федоров добрался без ненужных встреч. Взмок как мышь, пока тащил на себе тяжелое неподатливое тело. Кинул в знакомую топь, морщась от болотной вони.
Труп тонул медленно, но надежно. Потом Леха долго смотрел, как сходится ряска, не спеша затягивая окно в тине.
Вот и все. Прости, Груздь, так надо…
После убийств у Лехи Федорова всегда наступало странное состояние – особая, беспокойная приподнятость. Можно сказать – окрыленность. Чувствуешь себя хозяином чужих жизней, настоящим вершителем судеб. Почему люди всегда воюют? Да потому что нравится! Жмешь на спусковой крючок, и мир меняется навсегда – можно и так рассудить…
Как обычно в подобном настроении, строчки сложились сами собой:
– Назвался Груздем,
Полезай в чернозем.
Такая судьба,
Что жизнь, как ботва.
Сегодня цветешь,
А завтра – под нож.
Прощай, дорогой,
Тебе вечный покой!
Леха помедлил, оценивая свое новое творение. Повторил шепотом несколько раз, катая на языке каждое слово. А что, неплохо. Пацаны бы одобрили. Если бы Груздя хоронили по-человечески, он бы обязательно прочитал на поминках.
С ботвой, правда, не слишком гладко выходит, сообразил он. Картошку лопатой копают, уж никак не ножами. И не сразу после цветения, а по осени, когда клубни нальются. Сам деревенский, накопался картошки в былое время, ему ли не знать.
Впрочем, поэзия к жизни относится с большим допущением. Эту фразу он услышал когда-то давно, и она ему так понравилась, что запомнил. Как допущение и ботва в строчку. Сойдет…
Леха достал блокнот – в кожаном переплете, с золоченым тиснением, ребята подарили в знак уважения к его творчеству, – записал стишок, аккуратно, округло выводя буквы. Подумал и приписал: «В память Геннадия Алексеевича Андриянова, 32 лет, погоняло – Груздь».
Вот и все. Теперь надо все-таки заскочить в Москву, есть одно дело… Потом можно мчать в Скальск, к Бабаю. Ждет небось.
Ничего, дождется!
Леха Федоров усмехнулся, сунул блокнот в карман и пошел к машине, хлопая себя по лицу и рукам. Комары здесь – аспиды с крыльями.
