Счастье переполняло Маяковского.

Можно ли теперь себе представить, что когда-то он не знал Лили? Не рук её нежных, не жаркого тела, а самой Лили — не знал вообще?! Даже не представлял себе, что живёт на свете такая… Не знал?! Но откуда тогда взялись эти строки?

Почему он это написал? Как почуял? Не луноликая, не пшеничнокóсая… Стихи родились ещё до войны, ещё даже до знакомства с Эльзой, которая потом только привела его к Лиле! А любовница рыжеволосая теперь лежала рядом и уютно дышала Маяковскому в ухо.

— Лиличка, спишь? — еле слышно спросил он, боясь потревожить.

— Нет, — чуть погодя шёпотом ответила она.

— Ты знаешь, как я тебя люблю?

— Знаю. — Было слышно, что Лиля говорит с улыбкой. — Дурашка… Ты сейчас на щенка похож. Огромного глупого щенка.

И она снова щекотно засопела ему в ухо.

Маяковский зажмурился. Господи, какое счастье! Не может столько счастья поместиться в одном человеке! Не удержать в себе столько! Он должен немедленно сделать что-то небывалое, немыслимое, выходящее из ряда вон!

Володя так стремительно вскочил и зашлёпал по полу босыми ногами, что Лиля испугалась.

— Ты что? — она села на кровати и потянула на грудь перекрученную простыню, а Маяковский, запинаясь о стул и не зажигая лампы, собирал с пола разбросанные вещи.

— Одевайся! Идём! — радостно скомандовал он.

— Подожди, я же не могу так… Мне же надо привести себя… Куда идём? Ночь на дворе, холодно!

— Идём, идём!

Володе всё же пришлось подождать, пока Лиля закончит плескаться в ванной, оденется и подкрасит губы. Сидя на многострадальном венском стуле, он курил и улыбался, не переставая. Мысль, пришедшая в голову, была фантастической и казалась гениальной. Кто ещё, кроме него, Владимира Маяковского, мог придумать такое для любимой?! Венчается автомобильным гаражом — отлично сказано!

Когда они добрались до Царскосельского вокзала, он заставил Лилю спрятаться от ветра в какой-то арке: на пару минуточек. И наотрез отказался объяснить свою затею. Только заговорщицки подмигивал и широко улыбался. Губы трескались.

Чуть не вприпрыжку Маяковский исчез в морозной тьме. Оставшись одна, Лиля подумала: уж не повредился ли рассудком её любовник? Она решила досчитать до ста, а после отправиться домой. Ося, наверное, волнуется. Там же Эльза ещё со Шкловским, и Северянин…

После дневной езды императорский Delaunay-Belleville не стали отгонять на Конюшенную и оставили на ночь в гараже автошколы. Договориться с солдатиком, который охранял гараж, Маяковскому удалось не сразу: караульный сперва и слышать ничего не хотел. Но разве можно было остановить окрылённого Володю?! Он упоённо врал, что к утру обязан проверить автомобиль в ночной поездке, грозил генералом Секретарёвым, который не простит невыполненного приказа, поминал великого князя Дмитрия Павловича…

Замёрзший полусонный солдат сдался, когда Маяковский пошёл ва-банк и предложил вызвать дежурного офицера, чтобы тот подтвердил его слова. Генерал с великим князем — ерунда, сменился и забыл. Но вот дежурный… При упоминании о нём караульный прикинул, чем обернётся вызов начальника глухой ночью на мороз, и решил не наживать неприятностей. К тому же Володю он немного знал, да и подумать не мог, что тот просто решил покатать свою подружку на личном лимузине государя!

Лиля давно уже досчитала до ста, потом подождала ещё… Совсем замёрзнув, она потеряла терпение, вышла из арки и, съёжившись, засеменила по Загородному. Там и нагнал её огромный автомобиль с поднятым кожаным верхом. По обе стороны сияющего капота трепетали императорские флажки — чёрный двуглавый орёл на квадрате золотого поля.

— Прошу! — гаркнул сидевший за рулём Маяковский и сквозь огромные шофёрские очки весело поглядел на Лилю.

— Володенька, что это? — изумилась она.

— Карета подана, — гаерским тоном объявил самозваный шофёр, спрыгнул на заснеженную мостовую и распахнул дверцу салона. — «Делонэ-Бельвилль» его величества к вашим услугам. Куда прикажете, королева?