— Дай!!!

Крикнув, великий князь Дмитрий Павлович вскинул ружьё и напряжённо замер.

Шагах в пятнадцати от него из-за деревянного щита стремительно вылетели одна за другой две толстых глиняных тарелочки. Дмитрий Павлович подался вперёд, упирая дробовик в плечо, по очереди спустил курки — и мишени разлетелись вдребезги.

Щёлкнули эжекторы, выбросив на снег дымящиеся стреляные гильзы. Великий князь перезарядил ружьё, снова изготовился к стрельбе и крикнул:

— Дай!!!

Флигель-адъютанту государя, отозванному с фронта и вынужденному прозябать вдали от театра военных действий, только и оставалось, что отводить душу стрельбой на Крестовском острове.

Великие князья рвались в бой с самого начала войны. Дмитрий Павлович не был исключением. На фронте он чувствовал, что наконец-то занимается своим делом. Георгиевский крест ему достался вполне заслуженно…

…только уже в сентябре четырнадцатого года смертельную рану получил великий князь Олег Константинович — ровесник Дмитрия, сын великого князя Константина Константиновича. Вслед за сыном поэт К.Р. потерял зятя, и от горя скоро умер сам. После этого генералиссимус русской армии, великий князь Николай Николаевич повелел беречь особ императорской крови. Их всех вернули в тыл — так Дмитрий Павлович оказался в Ставке, а позже государь направил его в Петроград.

— Дай! — снова крикнул великий князь.

Американское развлечение — стрельба по тарелочкам — военной зимой заменяло привычную стрельбу по живым голубям: содержать садки с птицей стало накладно. На Крестовском острове, на большом стенде для настоящих знатоков, появились метательные машинки. Их крепили к земле и закрывали щитами, чтобы усложнить задачу стрелку: глиняные снаряды вылетали неожиданно. Криком Дмитрий Павлович давал сигнал рабочему, тот дёргал за верёвку, тянувшуюся к очередной машинке; механизм срабатывал… Дальше всё зависело от сноровки и меткости стрелка.

Снова щёлкнули замки ружья, и латунные гильзы зашипели на снегу. Дмитрий Павлович бил без промаха — десять из десяти. Все машинки опустели; рабочий побежал за щиты, чтобы взвести механизмы и зарядить их новыми тарелочками.

Великий князь повесил переломленное ружьё через плечо, вынул из кармана охотничьей куртки папиросы и закурил, поглаживая стволы. Он любил красивое оружие и дорожил этим дробовиком — горизонтальной двустволкой с золотой инкрустацией, которая изображала сцены охоты.

— Ружьё, я полагаю, немецкое? — раздался сзади знакомый насмешливый голос.

— «Зауэр», — буркнул, оборачиваясь, Дмитрий Павлович.

Подошедший Феликс Юсупов был одет в форму Пажеского корпуса. Чёрное драповое пальто не слишком грело: зябнуть он стал сразу, как только вышел из автомобиля.

— Что же вы, батенька, так непатриотично себя ведёте? — продолжал Феликс. — Нет бы взять хорошее наше… Где у нас ружья хорошие делают?

— В Туле, в Ижевске, — по-прежнему неохотно ответил Дмитрий Павлович.

— Вот, — подхватил Феликс, — взял бы хорошее тульское ружьё и упражнялся!

Появление Юсупова не обрадовало великого князя. Он специально в одиночку выбрался на Крестовский, чтобы отвести душу и всласть пострелять. К тому же их отношения с другом детства уже не были такими безоблачными, как раньше.

— Я смотрю, ты уже давно здесь. — Феликс кивнул на разбросанные гильзы. — Не теряешь формы, молодец! Можно, я попробую?

— Взял бы хорошее тульское ружьё… — передразнил его Дмитрий Павлович, снимая «зауэр» с плеча. Он знал, что от Феликса не отделаться, особенно когда тот под кокаином.

— Так ведь нет у тебя тульского! — рассмеялся Юсупов. — А ижевского… тоже нет! Какой калибр?

— Двенадцатый. Патроны в коробке. Заряжать сам будешь.

— Справлюсь, не маленький, — приговаривал князь, распечатывая коробку с патронами на столике возле огневого рубежа. — Вот скоро экзамены сдам и тоже буду офицером…

Феликс после возвращения из Оксфорда всё же поступил на специальные курсы Пажеского корпуса, хотя и был много старше своих соучеников. Но ещё до того, ещё до войны — женился на племяннице императора, великой княжне Ирине Александровне.

На свадьбу пригласили всего шестьсот человек, зато каких! В Ани́чковом дворце, принадлежащем бабушке невесты, вдовствующей императрице Марии Фёдоровне, собрался цвет российской и европейской аристократии. Дамы в длинных с полувырезом платьях, без шляп, гражданские кавалеры в праздничной форме и военные — в парадной. Так было определено в приглашениях, разосланных обергофмаршалом.

Государь с государыней, все четыре царевны и остальные члены императорской фамилии прибывали к собственному подъезду. Туда же подъехала Ирина Александровна — невероятно прекрасная в шитом серебром платье из белого сатина с длинным шлейфом. Из-под хрустальной диадемы с алмазами ниспадала ажурная фата — кружева эти носила ещё королева Мария Антуанетта. Четвёрка лошадей, цугом запряжённых в карету великой княжны, должна была напоминать статуи Аничкова моста. В Красной гостиной невесту благословили император и вдовствующая императрица.

Феликс даже на свадьбе остался верен себе и сумел отличиться. Отказавшись от фрака и надев к белым панталонам экстравагантный жокейский редингот — чёрный с золотыми отворотами, — он словно подчёркивал, что не служит ни по военному, ни по гражданскому ведомству, а просто свободно гарцует по жизни. Мало того, по приезде Юсупов-младший благополучно застрял в лифте, заставив будущую жену волноваться, а высоких гостей — томительно ждать его вызволения.

Зван был на свадьбу и великий князь Дмитрий Павлович. Его жилище — Сергиевский дворец — разделяла с Аничковым только река Фонтанка; дворцы стояли окна в окна. Сотня шагов пешком, или минута езды по Невскому проспекту через мост, украшенный скульптурами вздыбленных и усмирённых коней Клодта.

Дорого бы дал Дмитрий Павлович за то, чтобы оказаться в тот день за тридевять земель! Обманул его Феликс, дважды обманул. Сначала отговорил от почти уже решённой женитьбы на императорской дочери, великой княжне Ольге Николаевне. И потом, когда Дмитрий Павлович принялся ухаживать за Ириной Александровной — сделал всё для того, чтобы не сложился роман; сам женился на государевой племяннице! С тех пор и охладел великий князь к Феликсу, оттого и не порадовался появлению князя на Крестовском острове…

— Дай! — крикнул Юсупов.

Он уже занял место стрелка, и рабочий, снарядивший метательные машинки, потянул за верёвку. За деревянным щитом раздался щелчок, оттуда вылетели тарелочки-мишени.

Два ствола грохнули почти одновременно: по неопытности Феликс спустил сразу оба курка. Каким-то чудом дробь зацепила одну из тарелочек, а князь, выронив ружьё, скривился от боли и схватился за ушибленное плечо.

— Попробовал? — спросил Дмитрий Павлович. — Ещё или хватит?

Подскочивший ординарец бережно поднял «зауэр» с мёрзлой земли и по властному кивку великого князя потрусил в сторону машины, унося дорогое оружие от греха подальше.

Юсупов продолжал шипеть и чертыхаться.

— Что, и вправду крепко задело? — нахмурился великий князь.

— Вправду, вправду, — приплясывая, сквозь зубы ответил Феликс. — Ты видел? Я всё-таки попал!.. Чёрт, больно-то как! Голуби у вас тут фальшивые, а вот синяки точно будут настоящие.

— Голубей сейчас пойди найди, — вздохнул Дмитрий Павлович.

— Нет голубей — есть вороны… или жаворонки… чёрт!

Стрельба по живым голубям была не просто популярной забавой офицеров и аристократов, но даже входила в программу первых Олимпиад. И «Полюстровское общество голубиных садков», а за ним «Российское атлетическое общество» проводили постоянные соревнования стрелков, среди которых великий князь Дмитрий Павлович пользовался заслуженным авторитетом. Американские машинки с глиняными тарелочками появились теперь лишь в Петрограде. А в Москве, Одессе, Харькове, Риге — прав был Юсупов — при нехватке голубей предпочитали стрелять по воронам и галкам.

— По тарелочкам гуманнее, — пожал плечами великий князь.

— Боже мой, — глянул на него Феликс, — и кто это говорит?! Боевой офицер! Стрелок от бога! Кавалер серебряного Георгия! Вся Европа воюет, а он голубей пожалел!

— Слушай, ты зачем приехал? Себя покалечить или мне нотацию прочитать?

— Поговорить, поговорить приехал. — Юсупов растирал плечо и всё ещё морщился. — Сказку тебе рассказать хочу про маленькую страну под названием Царское Село. Эта сказочная страна мирно спит себе на краю бездны. А чтобы она крепче спала, кругом сладко поют усатые сирены. Гудят мягко так: Бо-о-о-же, царя храни! А ещё аккуратно ходят в церковь. И время от времени вежливо спрашивают государя сказочной страны, когда они могут получить следующий орден, или повышение по службе, или прибавку к жалованью.

— Ты к чему это?

— К тому, что скоро конец этой сказочной стране. И бездна — вот она, совсем рядом… Слушай, давай отсюда перебираться, а то холодно!

Стрелковый стенд располагался в виду Большого Петровского моста — там, где речка Чухонка впадает в Малую Невку. Тарелочки летели в сторону воды, чтобы никого ненароком не задело выстрелом и не накрыло осыпью дроби.

Феликс пригласил Дмитрия Павловича в свой автомобиль; мотор великого князя двинулся следом. Дорога не отняла много времени. Приятели промчались прямыми аллеями Крестовского острова, пересекли Каменный, махнули через мост к Новодеревенской набережной — и через несколько минут уже входили в жарко натопленные хоромы «Виллы Родэ».

Столы в обширном ресторанном зале пятью рядами тянулись к сцене. До вечернего представления сцена пустовала, гостей почти не было. Дмитрий Павлович с озябшим Феликсом прошли через зал и расположились в отдельном кабинете. Им подали горячий чай с ромом. Юсупов велел добавить в напиток корицу, гвоздику и дольку лимона. Затем отослал официантов, сделал добрый согревающий глоток и снова заговорил:

— Представь себе крест. Такой поэтический образ — крест, который несёт Россия… Ладно. Просто крест. В центре — император, наш добрый дядя Ники. А на четырёх концах — четыре разные силы, которые на него действуют.

Для наглядности князь выложил на скатерти крест из двух вилок и двух ножей, сходившихся к судку со специями, который изображал государя.

— Вот это, — Феликс показал на одну из вилок, — семья. Теперь ведь все в сборе…

С началом войны провинившимся великим князьям было высочайше разрешено приехать в Россию. После многолетней заграничной ссылки вернулся государев дядя — отец Дмитрия, великий князь Павел Александрович. Император пожаловал ему чин генерала от кавалерии и сделал своим генерал-адъютантом.

Помилования дождался и великий князь Михаил: государь простил ему женитьбу в Австрии на пепельноволосой Наталье Вульферт. Специально для Михаила Александровича из лихих кавказских джигитов создали Дикую дивизию, которой он теперь командовал, наводя ужас на врага.

— Это семья, которая перестала видеть в Ники императора, — жёстко заключил Юсупов. — Потому что сейчас России нужен другой… И не надо на меня так смотреть. Ты сам прекрасно это знаешь! Или не ты ездил его уговаривать?

Первые полтора года войны во главе армии стоял великий князь Николай Николаевич. Он постепенно забирал в руки всё бóльшую власть, распространяя её с фронтов на прифронтовые районы, а потом и глубже в тыл. Дошло до того, что Грозный Дядя, как его прозвали, начал вызывать к себе в Ставку императорских министров для доклада. А то и просто издавал государственные распоряжения, минуя правительство.

Великий князь явно увлёкся, и летом пятнадцатого года император решил сам стать Верховным главнокомандующим, сместив дядю. Об этом узнали в Ставке. Дмитрий Павлович на специальном поезде отправился к Ники, чтобы уговорить кузена одуматься. Семья и высшие офицеры были напуганы: в мировой войне гвардейский полковник — не лучшая замена генералиссимусу.

После обеда они вышли в бильярдную. Государь внимательно выслушал Дмитрия Павловича, потом долго благодарил. Наконец, растроганные до слёз кузены обнялись и отправились в покои императрицы. Не было сомнений, что после прочувствованного разговора всё в войсках останется по-прежнему…

…и на следующий же день император назначил себя Верховным, а Николая Николаевича отправил командовать Кавказским фронтом!

— Новым государем вместо Ники может стать не только Грозный Дядя, это правда. Так считают многие — в семье и в армии. Многие, но не все. Остальные склоняются к тому, что следующего императора может и не быть!

Юсупов остановился, ожидая реплики Дмитрия Павловича, но тот лишь угрюмо молчал. Тогда Феликс взял вилку из креста, лежавшего на столе, и покачал ею перед носом великого князя.

— Эти остальные, — сказал он, — тоже часть семьи и часть армии. Но не только. Это ещё наша, с позволения сказать, буржуазия. А с ними господа в Государственной думе, добрая половина министров и чёртова либеральная интеллигенция. Аликс не зря называет их тварями. Тут я с ней согласен: тварей надо вешать. Вешать и вешать! А Ники с ними церемонится, рук не хочет марать… Рушится империя, дорогой мой. Сказочной стране конец… А как ты думаешь, кто может стать во главе республики?

Вопрос, пусть и заданный в упор, не застал великого князя врасплох. Конечно, об этом и думали, и говорили. Однако Дмитрий Павлович помолчал ещё с минуту, неторопливо закурил и только тогда произнёс, делая большие паузы:

— Из министров — никто. Они сами никто. Сегодня есть, завтра нет… Из думских — разве что Милюков или Родзянко… Из семьи? Михаил — вряд ли. Кирилл Владимирович… или, скорее, Николай Михайлович…

— Бимбо, — подтвердил Феликс, лишний раз демонстрируя отменное знание отношений в императорской семье.

Брак с Ириной приобщил его к царствующей фамилии и открыл доступ к семейным тайнам. Язвительного фрондёра Николая Михайловича родственники называли именем сказочного слонёнка — Бимбо, хотя великому князю было уже под шестьдесят. Он был популярен в России и за границей, держался от семьи особняком — и, пожалуй, действительно лучше всех подходил на роль республиканского правителя.

— Но у твоего креста ведь не два конца, а четыре, — полувопросительно сказал Дмитрий Павлович.

— У нашего, — поправил Юсупов и положил вилку на место, — у нашего креста! Верно, четыре, как положено. Не забудь ещё Европу, — с этими словами он взял со стола один нож, — и, уж прости, не забудь ещё народ! — Он взял второй нож и позвенел им о первый. — Европа имеет на нас виды. Волю дай — кровь до капли выпьет и косточки обгложет… Только на всю эту Европу народу — четыреста миллионов. А в одной России — сто шестьдесят, из которых десять миллионов — под ружьём. Ты из гуманизма по фальшивым голубям стреляешь, зато эти церемониться не станут. Десять миллионов вооружённых, озлобленных войной мужиков! Сегодня они в немцев стреляют, а завтра куда, можешь сказать? Я — нет. Вернее, могу, но… даже подумать об этом страшно.

Феликс бросил ножи на стол, и в кабинете стало тихо. За опущенной портьерой, которой Феликс отгородился от зала, негромко и мелодично заиграл на сцене оригинальный дуэт — арфа с шестиструнной испанской гитарой. Приближался вечер, музыканты разминались перед весёлым представлением.

— Ничего нового ты мне сейчас не сказал, — произнёс, наконец, великий князь.

— Я и не пытался, — парировал Феликс.

— Тогда зачем?..

— Затем что есть он. — Князь коснулся пальцами изящного хрустального флакона с оливковым маслом, пробка которого возвышалась над судком. — Наш государь и твой кузен Ники. Затем, что ты его любишь и желаешь ему добра. И затем, что есть эти…

Юсупов стукнул об стол донышками солонки и перечницы, вынутых из судка. Дмитрий Павлович кивнул.

— Аликс и Распутин, — сказал он, а Феликс продолжил:

— Ники, даже если сто раз не прав, всегда останется с семьёй и с армией. Если надо — снова поменяет министров, генералов, и снова поменяет, и снова… С Думой договорится — или раздавит, наконец, тамошних тварей. А уж будет в России самодержавие, или конституционная монархия, или парламентарная, или даже республика — не так важно… Но есть Аликс, и есть этот её вонючий мужик, которые толкают Ники вот сюда, — он показал на ножи, — и это — действительно прóпасть.

Тут князь вдруг улыбнулся и заключил:

— Не знаю, как тебе, а мне в пропасть совсем не хочется. В прóпасти пропáсть — смотри-ка, с тобою точно поэтом станешь… Только некуда уже деваться, ваше высочество. Рушится страна. Остаётся выбирать: быть свидетелями, жертвами… или всё-таки самим что-то делать, чёрт возьми!